(камчатский разрез бензопилой)
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2011
КРИТИКА ВНЕ ФОРМАТА
Как быть критиком?
(камчатский разрез бензопилой)
Brevius, hystericalius, insolentius.
Короче, истеричней, наглее.
От редакции журнала “Октябрь”. 2011. № 6.
Теперь рассмотрим критика в разрезе. В собственном соку.
Почему я идеальный критик?.. Потому что мое критическое амплуа идеально совпадает с профессией: пароноя (в просторечии “измена”) — профессиональное заболевание сторожей.
Критические статьи пишутся обычно филологами, обслушавшимися лекций и всерьез полагающими, что это и есть русская речь. Лекция — это экстремальная форма речи, типо бреда, только неинтересного. Лектор обычно читает по бумажке и боится посмотреть слушателям в глаза. Хотя он напрасно боится, что ему будут задавать вопросы — разве кто-нибудь понимает эту ахинею?..
Еще есть говорящие головы в ящеке. Они резко смотрят в глаза смотрящему, только я давно с ящеком не общался, чего и вам советую. Впрочем, ящек — замечательный инструмент влияния на орфоэпию.
Из-за того, что все или почти все сейчас в наушниках слушают какой-нибудь хеви-метал, возможность адекватного прочтения длинного предложения (6–7 строк) упала до нуля.
Делайте паузы между предложениями. Правда, это раньше достаточно было, чтобы обозначить паузу, поставить точку. Теперь приходится делать пару ёптегов, или для надежности писать каждое предложение с чистого листа.
Объясняйте книгу так, чтобы было понятно гопнику из соседнего подъезда, а не доценту, которому она все равно. А еще лучше представьте, что гопник эту книжку и написал. Причем этот же самый гопник.
Вообще о текущей литературе пишите так, как будто ее создали ваши соседи по (лестничной) клетке, а о классике (Пушкине, Гомере или о “Бытии”) пишите как о текущей литературе.
Критикуйте то, что вы действительно любите, — это повод написать об этом. Предположим, вы с детства любите Гриммельсгаузена. Напишите о Гриммельсгаузене, иначе кто же еще о нем напишет?..
Критик должен четко понимать, что гениальных писателей не существует, потому что тогда не было бы критиков. Но критики есть, следовательно, теорема доказана.
Поправка: а буде гениальный писатель появится, мы просто не сумеем его прочитать.
Все сложное можно изложить просто, иначе языка бы не было и нас тоже. Но мы есть, язык тоже есть, следовательно “вопросы побоку” — и вперед.
Забудьте за метафизику: она только мешает статьи писать.
Не надо стремиться излишне обобщать, “любое слово уже обобщение” (Ленин. “Философские тетради”). Желание обобщать — это, типо, как окопаться в болоте, сделав вид, что болото — это господствующая над местностью высота.
Поправка: такие болота случаются.
Когда знаешь, как надо на самом деле, всегда забавно читать, что они там понапишут. Открою секрет: бранчливость критиков проистекает не из-за того, что рассматриваемая книга плоха (рассматриваемая книга обычно фиолетова), она проистекает 1) или из-за того, что у критика проблемы со здоровьем, 2) или из-за того, что у критика проблемы с финансами, или 3) это не критик, а замаскированный под критика поэт. А у поэтов всегда плохо или с финансами, или со здоровьем.
Вообще запомните: написание хорошей или очень хорошей (в просторечии: гениальной) книги — это просто результат правильного снабжения писательского мозга формулой О
2. Также и адекватное прочтение гениальной книги — это результат правильного снабжения мозга читателя формулой О2 (кислород, “тлен” по-польски).Все критики делятся на тех, кто
1) любит литературу (журналисты),
2) кто любит слово (филологи) и
3) кто любит язык (язычники).
Лично я к литературе и к слову вполне равнодушен.
Поправка: а буде кто спросит, в чем разница между литературой и словом, то отвечу, что это я для красоты вставил, потому что давно забыл разницу между первым и вторым.
Если есть возможность превратных толкований — смело ее используйте, причем все сразу.
Представьте себе гибрид телесериала “Зона” с передачей “Порядок слов”. Поступайте соответственно. Оно так примерно и есть.
Задайтесь вопросом: “А пойдет ли эта книжка под Тома Вэйца?.. Или под “Белые розы”?..” Этот вопрос иногда чудесным образом все проясняет.
Любую метафору можно реализовать в кино. Представьте, что вы снимаете по критикуемому произведению кино. Все, что можно показать, смело можно выбрасывать в мусор, следовательно: все метафоры отправляются в мусор.
Кстати, я отлично помню момент, когда я стал логически мыслить. На 2-м курсе преподаватель сказала: “Как, вы не знаете, чем отличаются родовые понятия от видовых?..” Мы, разумеется, не только чем они отличаются, но и самих этих слов не знали, но поскольку излагать еще не умели, то, немного покривив душой, сказали: “Нет”. “Ну вот “дерево” — это, например, родовое понятие, а “яблоня”, “груша” — видовые”,— сказала препод
, изобразив на доске. “Ааа, понятно”,— сказали мы.Итого: метафоры в мусор.
Любому литератору, то есть критику в том числе, не помешало бы знать иностранный язык и время от времени переводить самого себя туда (самсебяперевод). Все, что вы не можете перевести, вы не понимаете, поэтому смело отправляете в мусор.
Подражайте Гаспарову. Купите экз. “Записей и выписок” и перечитывайте раз в год. Повесьте в красном углу Лотмана либо Гаспарова.
Что такое камчатский бриколаж? — Берете сперва одно, потом другое — и начинаете монтировать. Недаром на Камчатке все вещи делались на веревочках, например, ножи, нарты, бензопилы итд. Монтируйте рассуждения о литературе с кином/философией/музыкой/японской кухней/текущими событиями/черным квадратом и всем, что придет вам в голову.
Критик должен ругать, иначе какой же это критик. Вставляйте в ваши статьи слова на “б”, на “х” и на “п” в псевдопсевдослучайном порядке. На письме ведь сложно передать, поэтому соответствующие слова служат такими восклицательными знаками, употреблять которые (говорю по секрету) страшный моветон. Поэтому вставка в печатном тексте непечатных слов означает что-то вроде “это важно” или “внимание, я говорю важную вещь”, такой смайлик из трех букв.
У многих пишущих и журналистская истерика не так удачно вытанцовывается, потому что им в детстве запретили пользоваться тире и восклицательным знаком в ассортименте. А по совокупности настрого запретили повтор, вынудив засорять текст синонимами. Не удивительно, бл, что гг., обязанные к непременному изысканию синонимов, а из фигур известные только с эпитетом, пишут “темно и вяло, что романтизмом я называю”. Ненавижу, бл, романтиков всеми фибрами. Они же, м/дозвоны, думают, что чем в языке слов больше, тем язык богаче. Ну не идиоты ли?!. Господа, чем в языке слов больше, тем язык мертвее, потому что 200–300 000 слов в отдельно взятой голове безопасно поместить не получится. Зависнет головка. А синонимов никаких нет. Это все московские разводки по-балкански. Лексикологическое надувательство лексической массы.
(2 страницы грязных междометий)
Не относитесь ко всему слишком серьезно.
Поправка: “не относиться серьезно” не значит “шутить”. Заметьте, что у нас все шутят крайне серьезно, и постарайтесь так не делать, бо — рынок исполнен.
Уточнение: то есть — не будьте слишком серьезны, но и не шутите.
(А вот на эту тему я говорю только за денги.)
Надо решать формальные задачи.
— Какие? — спросите вы.
— Догадайтесь сами. (Задача № 1).
Вы свободны. Идите туда, не знаю куда, принесите то, не знаю что.
Не забывайте раз в год перечитывать учебник по языкознанию. Неважно какой. Просто чтобы не забыть, что язык используется не только для сочинения стихов, писания книг и “приращения смыслов”.
Еще в 1936 г. тов. Гофман писал: “Писательская мысль всегда работала в известном контакте с лингвистической мыслью. В наше время этого контакта еще почти нет. Писатели как будто мало в нем заинтересованы, а “лингвисты” не снисходят до практического обсуждения вопросов языка художественной литературы, далеки от писательской общественности и ее насущных интересов. А от этого проигрывают и литература, и лингвистика. Над вопросами языка писателя должны работать и писатели, и критики, и лингвисты”.
Слова произносить мы научились, теперь бы научиться считать деньги.
Виктор Черномырдин
Кризис писателя — потому что кризис читателя. Это понятно. А почему кризис читателя?.. А кризис читателя, потому что кризис человека. А почему кризис человека?.. А потому что кризис разумности. То есть, в просторечии, от дурости. Наводимой, среди прочих средств пропогонды, и литературой. Поэтому нельзя уметь читать, не умея прежде того писать.
Простой человек должен жить разумно — это входит в его родовое определение “сапиенса”. Жить разумно — значит учитывать: 1) свое время (орабские цифры, кириллица), 2) свои деньги (орабские цифры, кириллица), 3) свое тело (цифры, кириллица), 4) свои мысли (кириллица).
Покупаете за 50 ру общее тетрадо, чернил на копейку и пишете. Через пару месяцев начинаете разминаться Елизаровым либо Улицкой. А через год сможете почитывать и Шишкина, даже понимая слова.
Я сам раньше тоже был некультурный. А потом думаю: “Что это я хожу некультурный?.. Пора бы уже осваивать духовные ценности (небезоткатно, разумеется), уровень свой повышать, поприпадать к истокам. Решительно пора”. Ну и сел классиков читать: Достоевский там, Пушкин. Оказалось, несложно. Читаешь-читаешь, слова легкие. Ну и вот результат.
Сергей Сиротин действовал таким же образом: “Что касается того, что читал раньше, то трудно сформулировать. Я серьезно стал к этому подходить лет так с 15, то есть сравнительно поздно. До этого соответственно были темные века. А с 15 я интересовался уже авторами вроде Хэма. Точно могу сказать, что лет до 20 я совершенно игнорировал маргинальные направления, наивно считая, что на русской классике Настоящая Литература (тм) закончилась. Но потом я перешел на наркотических товарищей вроде Сартра. Профилактический период длится до сих пор”.
Но, по-моему, литература кончилась еще на Карамзине.
Василий ШИРЯЕВ
Камчатка,
поселок Вулканный