Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2011
Алексей Кудряков
— выпускник лесотехнического университета. В журнале “Урал” публикуется впервые. Живет и работает в Екатеринбурге.Алексей Кудряков
Приращение стихов
***
Так умирает только слово
на полосе пустой, ничейной
безропотно и бестолково,
что забываешь назначенье
гвоздики розовой в петлице,
стихов и поднятых ботфортов,
глотая пыль на пепелище,
где нервно курит шнур бикфордов.
***
Башмаки железные
— не подковы,износились. Ты долго гулял по стране.
Посиди на песке. Если путь тупиковый —
значит, просто уткнешься лицом к стене.
А свернуть-то куда? Буераки, болота
и непрочный суглинистый берег реки.
В этих дивных краях умирать неохота,
лучше мордой к стене, где цветут васильки.
***
Все ближе к детству, прошлому, корням.
От будущего
Заплаточка на джинсах по краям
поистрепалась. Даже
цвет потускнел, и стал не виден шов.
Но лампу, женский профиль,
иголку, нитки — помнишь хорошо,
на кухне — жженый кофе…
Откроешь наудачу календарь —
запутаешься в датах.
Все реже “завтра”, и все чаще “встарь”,
“в тот год”, “тогда”, “когда-то”…
Концепт
1
…ваше веко смыкается. Только эта страна
больше не верит крику, шепчет, пьяна,
то слово “хана”, то
И, услышавши это, хочется бросить пить
водку, сесть на асфальт и плыть,
и плыть — не с целью приплыть
к дивной далекой земле,
Богу, мечте, Пустоте,
но — к самому себе.
2
Читать Бродского нужно, когда поэзия
вам не нужна. Когда вы догадываетесь,
что слово больше не может изменить мир,
что это
и что общее у жизни и слова —
бессмысленность, пустота.
***
К. Комарову
Поет трофейный патефон,
ведет мелодию за ручку
сквозь перебранку, мат, толкучку —
на мой заплеванный балкон.
Пружинка бьется на оси,
дрожит, сворачивает шею.
И, в предвоенном, хорошея, —
музыка Клода Дебюсси.
Пока не кончился завод,
пока вовсю ликует быдло,
пляши и пой, и будь что было,
пиит, пропойца, идиот.
***
О, сколько в воздухе вина…
Ю. Казарин
Брось в копилку медный грош,
четвертак, полтину.
Плох был мир или хорош,
Богу
Возвращение долгов
и любви сторицей:
приращение стихов
над пустой страницей.
Много в воздухе вина
и соленой жижи;
смерти много — или сна? —
но не больше жизни.
***
лампочка перегорела
в сумрачном коридоре,
треснула и пропела
что-то о скором горе.
половики и стены
в серой пыли, известке —
вздутые, словно вены.
кажется, что в Свердловске
бродишь по переулкам
под тополиной сенью.
не просыпайся — в гулком
воздухе воскресенье.
***
Остаться мальчиком, с фонариком в руках,
рогаткой, ножичком и прочей дребеденью,
слоняющимся вдоль путей, где мир пропах
железной копотью, гудроном и сиренью.
Остаться навсегда
с того куста соцветие, а дальше, дальше…
Сесть у сырой стены и закурить в рукав —
уже вне будущего, памяти и фальши.
***
…и в Салде, на крыльце, в пальтеце, на куличках
у черта
Сигарету докуришь и ржавой отмычкой
откроешь скрипучую дверь. За спиной
неразбавленный воздух — с горчинкой, и хмелем,
и солью, и запахом темени, лба…
Здесь четыре стены: уживемся, поделим —
кукушка, да я, да печная труба.
Принимай это все ко своим именинам:
за рамой — затертое злобой лицо
и пропахшее серой, тоской, нафталином
чужое постельное бельецо.
Понемногу дыши, монотонность не хуже,
не лучше движения “от” или “до”.
Постучатся — смолчи: я немного простужен, —
и не отворяй, и не спрашивай кто.
Три стихотворения
I
Зерно измелется
— на злобу и золу.И толокном наполнятся лабазы.
Не подходи — пусть даже позову.
Мои слова тифознее заразы.
Осиновым поленом растоплю
печурку, чтобы сажа прогорела.
Что не сгублю, то верно полюблю
— белее мела.
II
Поцеловать. И боли пригубить.
…И взглядом обойти округу:
поляна, колышек сосновый вбит,
корова на боку, и руку
облизывает пес, над головой
два облака, и третье
И так легко — с закушенной губой —
не выговаривая имя.
III
Полынь, Полина, полынья
—горчее воздуха и горше.
Закрою веки, и меня
разбудит бабушка, в пригоршне
снесет малины — с лепестком
и венчиком — какое диво!
И мы — из дома босиком —
по колокольчикам кадила…
***
Топить чаинки в молоке
в эмалированной посуде.
А по просыпанной муке
гадать на счастие. По сути
отсутствовать и наблюдать,
как убегает жизни тесто,
стирая божью благодать
с еще не начатого текста.
***
Е.Р.
Узнать твой почерк за стеклом витрины
ларька цветочного
и лепестков пурпурной розы, в длинных
шипах, прожилках, каплях, что повисли
на тонком стебле. Подойти вплотную,
прижаться носом, лбом, щекой, губами.
Почувствовать холодный свет, ночную
разъятость. Вдруг увидеть спуск, подвал и
Экзюпери, софиты, зал, подмостки.
Вдохнуть знакомый запах шелка, пыли,
электроламп, кулис. На перекрестке
услышать: “Мы в ответе… приручили
…будь счастлив”. Обернуться — ветер, тени,
фонарный столб, кусты, осенний сумрак.
Заметить дождь. И отряхнуть колени.
Шагнуть вперед — в пробелы между суток.
***
Собака корочку зароет в мох,
землей присыплет, ветошью, обрывком
газеты,
и ей приснится бородатый Бог,
что всех бездомных треплет по загривкам.
Так видят первые щенячьи сны —
уже в родстве не с воздухом, а с глиной, —
когда три тощих пайки до весны
и память до пастельной белизны, —
в подготовлении к дороге длинной…
***
Жить в сумерках
— у Бога на виду,в хибаре ветхой с темными сенями.
Оконное меняя на слюду —
краду не свет, а время между нами,
пространство, расстоянье, города,
заборы, улочки, “пусти”, “до встречи”.
Мои берестяные короба —
начало будущей ажурной речи,
ее источник, мера и очаг:
растопка слов дарует зоркость зренью.
Когда ты в прошлом совершаешь шаг,
я в настоящем устилаю землю
землей и камнем — чтобы ты прошла
по полю, занятому первоцветом.
На остром кончике карандаша
уместится зима — с янтарным летом,
ночевкой в сене, стрекотом цикад,
изгибом рук, нежданным новосельем.
Дойдя до кромки, повернем назад —
где боль полна оливковым весельем.
***
В этом доме, пожалуй, один лишь флюгер,
на оси повернувшись, понимал, куда
и зачем он движется,
по антенным мачтам и проводам
телеграфным, трубам, огонькам у продмага,
где мужская брань и стекольный звон,
где накатанный снег, как лощеная бумага,
не полями — оврагами окаймлен.
Пережиток прошлого, юности, что ли,
бытование — в отдельно взятой избе,
полиэтилен — вместо окна и шторы,
пантомима по кругу… лампочка по резьбе —
из патрона — перед отъездом в город…
на ольховых ветках изморози пыльца,
скрип железной калитки, снежок за ворот,
и хозяйское “будем” — вдогон — с крыльца.
***
Потому что нельзя прозой, и нотой выше
беру, откашливаясь в кулак,
пока не погнали
из дома — в ангельский архипелаг,
которого нет в небе; тень его — всюду:
улыбка калеки, асфальт, бензиновый след,
подобный ветхозаветному чуду,
что обесценилось по прошествии лет.
Пока не растратили время, вину, обиду
и голубь — не ворон — приглаживает пух
полетом, расслышать бы то, не подав и виду,
чего при конвое не произносят вслух.