Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2011
Сергей Парфенов
— журналист, публицист. Окончил Уральский государственный университет. Автор пяти научно-популярных и документальных книг, постоянный автор “Урала”. Живет и работает в Екатеринбурге.Сергей Парфенов
Член ГКЧП
В трамвай поднялся усталый человек
— в годах, но с волевым, что сразу было заметно, лицом. Он засунул руку в карман, побренчал мелочью, выискивая глазами кондуктора, и тут его внимательно-глубокий взгляд остановился на мне. Подумав, человек кивнул. Узнал. Я его тоже.Передо мной стоял Александр Иванович Тизяков, бывший генеральный директор машиностроительного завода им. М.И. Калинина, президент Ассоциации государственных предприятий и объединений промышленности, строительства, транспорта и связи СССР, член ГКЧП. Несколько лет назад мы встречались с ним совершенно в иных условиях…
Ракеты — под пресс…
В 1987 году Михаил Горбачев подписал с США Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (РСМД). Факт в международных отношениях уникальный: впервые в истории человечества две великие державы договорились не об ограничении, не уменьшении, а об уничтожении целого класса ядерного оружия, коим наша бедная планета уже была перегружена сверх всякой меры.
Я сразу же обратил внимание: в итоговых документах встреч на высшем уровне между М. Горбачевым и Р. Рейганом в Вашингтоне, а потом и в Москве
— в частности, в Меморандуме об установлении исходных данных — говорилось о том, что “контроль на периодической основе в рамках квотных инспекций за производством пусковых установок баллистических и крылатых ракет наземного базирования в СССР будет осуществляться на заводах в г. Волгограде, г. Петропавловске и г. Свердловске…”.Откровенно? Неожиданно? Безусловно. Ведь речь шла о темах, абсолютно закрытых тогда для прессы, о безопасности страны, дислокации нашего оборонного потенциала, который вот так, походя, раскрывался через открытую печать. Хотя любая тайна, как известно, слаще меда…
Так вот, спустя всего 30 дней после ратификации договор вступал в силу. А значит, каждая из сторон
— СССР и США — имела право проводить инспекции на всех указанных в Меморандуме объектах по производству пусковых ракетных установок и местах ликвидации наступательного оружия. В “закрытом” Свердловске, естественно, ожидали контрольную миссию из Соединенных Штатов.Мне стало жутко любопытно: а как у нас готовятся к приему американских инспекторов? на каком именно предприятии они будут выполнять свои функции? и что за оружие производит Урал?
Попасть тогда к “генералу” крупнейшего оборонного предприятия, коим считался ЗИК, было не так-то просто. Да и тема разговора
— на редкость щекотливая, сплошь военные секреты. Поэтому я сварганил из доступных мне фактов “рыбу” — основу, так сказать, будущего интервью (остальное мыслилось почерпнуть на месте, из реального разговора с собеседником), и позвонил А. Тизякову: так, мол, и так, прошу принять, побеседовать. Александр Иванович, мгновенно вникнув в ситуацию, заключил: “Завезите материал на заводскую проходную. Я посмотрю. А о результатах вам сообщат…”И что же в итоге узнали читатели “Уральского рабочего”? Что в договоре СССР
—США речь идет о трех не обезличенных, а совершенно конкретных предприятиях советского ВПК: Волгоградском заводе “Баррикады”, выпускавшем пусковые установки для ракет РСД-10 и ОТР-22, Петропавловском заводе тяжелого машиностроения имени В.И. Ленина (пусковые установки ОТР-23) и Опытном заводе в Свердловске (пусковые установки крылатых ракет РК-55). Но был, оказывается, еще и “протокольный” Воткинск, что в Удмуртии, где наши специалисты освоили производство оперативно-тактических ракет ОТР-22 и ОТР-23 (по классификации США и НАТО — СС-12 и СС-23).Именно сюда, согласно пункту 6 статьи XI упомянутого договора, и должны были прибыть американские делегации, чтобы в течение 13 лет на постоянной основе контролировать вывозимую с предприятий продукцию. Причем соглашением по РСМД устанавливалась очень жесткая и продуманная система контроля, которой, к слову, не имели прежние советско-американские документы, в том числе и Договор по ПРО 1972 года.
В те же сроки советские инспекторы приступали к работе на заводе № 1 “Геркулес” в американском городе Магна (штат Юта), где выпускались небезызвестные крылатые “першинги”, которыми Р. Рейган в свое время нашпиговал пол-Европы. Кроме того, такой же контроль в рамках квотных инспекций за производством пусковых установок крылатых и баллистических ракет был предусмотрен на заводах в Миддл-Ривере и Сан-Диего.
Что касается Свердловска, то имелись в виду пусковые установки для крылатых ракет РК-55, называемых в США как “SSC-X-4”. Да, именно они, а с американской стороны ракеты “Першинг-1Б” до вступления в силу Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности уже были испытаны, но еще не развернуты в боевом дежурстве. Тем не менее они тоже подлежали ликвидации, как и пусковые установки таких ракет,
— в шестимесячный срок после вступления в силу заключенного договора и в соответствии с процедурами, изложенными в специальном протоколе.Правда, уральцы успели выпустить лишь несколько установок для крылатых ракет. Затем, разумеется, их производство было прекращено. Где именно делалась указанная боевая техника? Как выяснилось, на Опытном заводе НПО “Машиностроительный завод имени М.И. Калинина”, расположенном в Компрессорном поселке.
Конечно, думалось, жаль, что такая современная техника, пусть и предназначенная для войны, будет взорвана или уйдет под пресс. Но в итоге оказалось, что обязательному уничтожению подлежали все-таки лишь сами ракеты. А бывшие мобильные пусковые установки, транспортные средства (тягачи, шасси) после определенной переделки разрешалось использовать в народном хозяйстве.
И вот, получив из приемной генерального директора ЗИКа свою “рыбу”, я невольно опешил. Что за ерунда? Вместо беседы с А. Тизяковым ко мне вернулось интервью с… директором Опытного завода НПО “Машиностроительный завод имени М.И. Калинина” В. Моисеевым. Материал был в выхолощенном, изрядно “общипанном” цензурой виде. Исчез даже безобидный абзац, где говорилось о том, что на освободившихся производственных мощностях завода можно было бы наладить выпуск товаров народного потребления или автопогрузчиков, из-за недостатка которых страдали многие отрасли народного хозяйства.
Не скрою, я был очень недоволен “правкой”. Удручало и то, что с руководителем Опытного завода я не был знаком и вообще не встречался! Однако на следующий день у меня в кабинете раздался телефонный звонок от В. Моисеева.
— Я никому интервью не давал. Откуда вы все это взяли? — раздраженно спросил он.
Спокойно, без надрыва в голосе я все объяснил. Сам, дескать, удивлен не меньше. Директор Опытного завода напряженно молчал, не зная, что предпринять, а потом, очевидно, отношения строгой субординации взяли верх над моралью. Система ВПК — государство в государстве — работала по своим законам. Моисеев лишь хмыкнул и сдержанно попрощался…
Почему А. Тизяков поступил столь некорректно? Ну, во-первых, думал я, мы находились на разных социальных ступеньках. Во-вторых, при личной встрече со мной ему бы неизбежно пришлось рассказать, что такое крылатые ракеты РК-55 и производимые к ним тягачи и почему их так боятся в Европе.
Но главное, убежден, в другом. При подписании договора между СССР и США о сокращении баллистических и крылатых ракет наземного базирования с дальностью от 500 до 5000 километров (как с ядерным, так и неядерным оснащением) М. Горбачев пошел на условия, крайне невыгодные для нашей страны.
Договором по РСМД к ракетам средней дальности (от 1000 до 5000 км) были отнесены: у СССР — баллистические ракеты наземного базирования РСД-10 “Пионер” (СС-20), Р-12, Р-14, крылатые ракеты РК-55; а у США — баллистические ракеты наземного базирования “Першинг-2” и крылатые ракеты BGM-109G “Томагавк”. К категории же ракет меньшей дальности (от 500 до 1000 км) относились следующие баллистические ракеты: у СССР — ОТР-22 и ОТР-23 “Ока”; у США — “Першинг 1А” и “Першинг 1В”.
Естественно, тогда утверждалось, что заключение нового договора состоялось благодаря взаимным компромиссам и в соответствии с балансом интересов безопасности обеих стран. Но специалистам с самого начала было понятно, что Советский Союз в ходе этих переговоров пошел на ряд трудно объяснимых уступок, повлекших затем серьезные и очень негативные последствия для обороноспособности нашей страны. Не говоря уж об асимметричности соглашения: ведь СССР обязался уничтожить ракет и боеголовок к ним в два с лишним раза больше (1752 против 859), чем США. В итоге Советский Союз лишался жизненно важных для своей защиты систем вооружения.
Речь, в частности, идет о ракете РСД-10 “Пионер”, которая имела дальность действия 5000 км и несла разделяющуюся головную часть типа МИРВ с тремя боевыми блоками (мощность каждой — по 150 кг тротила) с индивидуальным наведением на цели. Причем летные испытания этой системы проводились и с моноблочной головной частью мощностью 1 Мт. В НАТО данные ракеты называли “Грозой Европы”. Кроме того, у Москвы был план размещения “Пионеров” в Анадыре, что поставило бы под удар весь северо-запад Соединенных Штатов. Советская ракета была настолько “продвинутой”, что даже по прошествии 25 лет могла бы эффективно выполнять свои боевые задачи. А М. Горбачев и его советники решили ее угробить!
Но особое возмущение специалистов вызвало то, что советская сторона включила в число уничтожаемой техники новейший оперативно-тактический ракетный комплекс “Ока”. Его разработка стоила нам огромных денег, на тот момент он превосходил все мировые аналоги. Разумеется, американцы очень не хотели, чтобы у СССР было такое современное оружие. А комплекс по официально указанным тактико-техническим характеристикам не подпадал под условия договора. Это была одноступенчатая твердотопливная ракета. Дальность полета “Оки” не превышала 400 километров. Смена головных частей на стартовой позиции (с обычных на ядерные) производилась всего за 15 минут. На начальном участке траектории полета “Ока” разворачивала скорость, в 4 раза превышающую звук! Инерционная схема самонаведения обеспечивала высокую точность попадания ракеты, а система управления давала возможность поражать как неподвижные, так и движущиеся цели. И самое главное: комплекс средств преодоления ПВО противника делал “Оку” неуязвимой для новейших на то время американских ЗРК “Пэтриот”. Последующая модель “Ока-У” имела еще более высокую точность, обладала широким спектром боевого оснащения и возможностью использования в составе разведывательно-ударных комплексов.
Однако генсек и его верные подельники — Александр Яковлев и Эдуард Шеварднадзе, дабы прослыть демократами и угодить заокеанским “партнерам”, решили включить в текст упомянутого выше договора и эти системы! Таким образом, во имя неких “общечеловеческих ценностей” наша держава осталась без ударных ракетных комплексов с дальностью от 400 до 5000 км в тот самый момент, когда на смену вооружению, ориентированному на ядерную войну, шло новейшее универсальное оружие. При этом М. Горбачев даже не попытался закрепить в тексте договора положение, согласно которому размещение в Европе подобных и более современных ракет было бы навсегда запрещено.
Конечно, А. Тизяков об этом был прекрасно осведомлен. Как и о том, что СССР медленно, но верно терял былые позиции на рынке вооружений, что горбачевская перестройка загоняла ВПК в беспросветный тупик.
Поэтому, как мне кажется, А. Тизяков не мог простить М. Горбачеву развала военно-промышленного комплекса, “позорной” сделки с американцами. В беседе с журналистом это недовольство “генерала” ВПК неминуемо бы прорезалось. А зачем до поры до времени выносить “сор из избы” и посвящать в свои мысли рядовых обывателей?
Зато моя вторая встреча с А. Тизяковым прошла “живьем”. В 1988 году газета “Уральский рабочий” и Свердловское областное телевидение проводили совместную акцию “Машиностроительный комплекс: главная тема дня”. Эта ключевая, хоть и запущенная, отрасль тогда во многом определяла развитие советской экономики. Однако для того, чтобы задать этой работе верный тон и нужное направление, требовалась очень умная, взвешенная, доказательная статья. Ясно, что самим с этой задачей журналистам не справиться. Требовался грамотный и авторитетный специалист. И кто-то, помнится, предложил: надо, мол, уговорить А. Тизякова — опытный директор, кандидат наук, уж он-то представит публике самую объективную картину состояния уральского машиностроения, разложит ситуацию по полочкам, задаст точный вектор движения. А потом будет легче.
И вот мы с Александром Ивановичем с глазу на глаз. Нашу акцию, надо сказать, он сразу похвалил: давно, мол, пора, застой в этой сфере вяжет экономику по рукам и ногам, да и от Запада мы существенно отстаем…
Было заметно: тема встречи его увлекла. Он убедительно говорил, что надо активно модернизировать затратный, не оправдавший себя хозяйственный механизм, что несбалансированные пятилетние планы больше похожи на продразверстку, в итоге падает фондоотдача, предприятия испытывают острую нехватку оборотных средств, у них крайне низкий технический уровень производства, обилие ручного труда, а обновление активной части оборудования идет медленно и, увы, бессистемно.
С непередаваемой, казалось, болью он говорил о том, что в условиях перестройки командные кадры растерялись: авось пронесет, как-нибудь наладится, не пропадем. Инициатива выпала из рук. Да и хозяйствовать-то, как выяснилось, в новых экономических условиях многие не умеют, не приучены. А это, как болезнь, передается по цепочке, в трудовые коллективы…
“Что же делать?” — спросил я его. А. Тизяков встал, подошел к большому окну, из которого была видна значительная часть заводской территории, и о чем-то долго размышлял.
— Пора четко усвоить, что машиностроение, ВПК — приоритеты экономического развития страны. Иначе что-либо изменить, продвинуться вперед не удастся, — этими словами он и завершил наш двухчасовой разговор.
Признаюсь, в тот момент А. Тизяков был мне глубоко симпатичен. Он говорил верные и, пожалуй, глубоко выстраданные вещи. Я даже поймал себя на мысли, что передо мной стоит настоящий патриот страны, энергичный, дальновидный, современно мыслящий руководитель, волею судеб зажатый рамками дряхлеющей системы, но, несомненно, обладающий государственным мышлением…
Крутой поворот
А потом был август-91.
Хорошо помню тот день. 19 августа, как обычно, я встал очень рано
— не было и шести. Выгулял собаку. Накормил кошку. А пока возился с завтраком, включил на кухне радио. И — медленно опустился на лавку.Обращение к советскому народу… Заявления Председателя Верховного Совета СССР и советского руководства… Обращение к главам государств, правительств и Генеральному секретарю ООН… Постановление № 1 Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР… Михаил Горбачев болен и не может исполнять свои обязанности… Власть временно переходит в руки вице-президента Геннадия Янаева и ГКЧП… В Москву входят танки… Проявляйте спокойствие и выдержку… А потом
— “Лебединое озеро”.Сердце сдавило от недоброго предчувствия. Кровь стучала в висках отбойным молотком. И
— полная растерянность: “что же будет с Родиной и с нами?” А когда ехал в автобусе на работу, в переполненном салоне висела вязкая и гнетущая тишина. Народ, конечно, тоже все видел, слышал и теперь молча думал об одном: чем все это закончится?День прошел, как в тумане. Все шушукались, что-то обсуждали, в десятый уже, наверное, раз смотрели по телику изложение документов ГКЧП, а женщины даже голосили: лишь бы не было войны…
Где-то часов в 17, кажется, по “ящику” стали показывать знаменитую пресс-конференцию, которая состоялась в пресс-центре МИД СССР с участием членов ГКЧП Г. Янаева, О. Бакланова, Б. Пуго, В. Стародубцева и А. Тизякова. Говорил в основном, силясь скрыть свои трясущиеся руки, вице-президент страны. И тут последовал вопрос одного из журналистов: есть ли сегодня конкретная программа возрождения экономики? Отвечать вызвался наш земляк.
— Ни для кого не секрет, — сказал А. Тизяков, — что перестройка не дала тех результатов, которые все ожидали. Отечественная экономика находится в тяжелейшем положении, идет спад производства, он обусловлен целым рядом факторов, однако нельзя сбросить со счетов и то, что перестройка осуществлялась в таких масштабах. Сегодня разорваны связи между предприятиями. Негативную роль сыграло закрытие ряда республиканских и региональных границ. Предприятия начали пробуксовывать, останавливаться… Вот та ситуация, которая сложилась. Она и послужила главной причиной введения чрезвычайного положения. Наши действия будут, прежде всего, направлены на стабилизацию экономики. От реформ, направленных к рынку, мы не отказываемся. Считаем, однако, что это движение надо будет четче проработать и на более высоком уровне организовать управление…
В целом члены ГКЧП выглядели как-то бледно, даже комично. Но, честно говоря, было как-то не до смеха. Люди не знали, куда себя приткнуть, чем заняться, куда бежать. Вернувшись вечером домой, я не стал отсиживаться в квартире и пошел наверх к соседу Валерке Черняеву (его столичный родственник был высокопоставленным чиновником в КПСС).
Черняев был уже пьян. На столе среди батареи разнокалиберных бутылок и неряшливо, на скорую руку излаженной снеди лежал, отливая черным вороным крылом, настоящий браунинг.
— Ты чего? — с опаской спросил я его.
— Отстреливаться буду, вдруг эти гады за мной придут, — мрачно пообещал Черняев.
— А должны? — поинтересовался я.
— Сейчас можно всего ожидать…
Надрались мы с ним круто и быстро. Особенно почему-то бесило, что среди заговорщиков оказался наш земляк Тизяков. И это ложилось как бы несмываемым пятном на “опорный край державы”. Расхрабрившись, мы даже засобирались с Валерием в народное ополчение, чем до смерти перепугали его жену.
И тут ситуация поменялась. По телевизору пошли выступления знатных и уважаемых людей, трансляция митинга на Дворцовой площади в Питере, “к столу” подавались различные комментарии, и мы потихоньку начали трезветь. Несмотря на танки, ситуация стала выглядеть опереточной. ГКЧП словно оправдывался за свои поступки, искал компромиссов с Ельциным, заигрывал с опальным Горбачевым. А ведь государственные перевороты, в которых участвуют высшие руководители правительства, парламента, вооруженных сил, органов государственной безопасности, полиции, как известно, просто обречены на успех. Но эта “хунта”, все нагрянувшие события чем дальше, тем больше действительно казались нам бутафорскими, ненастоящими. Похоже, большой беды на сей раз не будет. С этой светлой мыслью мы с Черняевым расстались до утра…
Так и вышло. 21 августа в “закатный” день военного путча площадь им. 1905 года в Свердловске было не узнать. Серую, много повидавшую брусчатку от края до края заполнили люди. Тысячи горожан. Сотни флагов, плакаты. Шел митинг, пульс которого, казалось, слышал весь Свердловск: хунте — нет, России — да! “Тизякова — под суд!!!”.
Эмоции, конечно, били через край. Мы выстояли! Мы победили! И никто тогда не знал, что жить Советскому Союзу осталось считанные дни и месяцы, что Михаил Горбачев будет позорно низложен, что власть в стране, которую не удержал ГКЧП, захватит неустрашимый “борец с привилегиями”, всенародно любимый кумир, и многим, пришедшим сюда, уже очень скоро придется туго затянуть пояса и заплатить очень дорогую цену за свободу и демократию…
Интересно проанализировать эволюцию личности “генерала” в те напряженные, полные драматизма годы.
СПРАВКА
Александр Иванович Тизяков. Родился в 1926 году, русский. Участник Великой Отечественной войны, имеет несколько боевых наград. Образование высшее, УПИ. Инженер-металлург. Кандидат экономических наук. Трудовую деятельность начал в 1950 году шофером. С 1956 года — в НПО “Машиностроительный завод им. М.И. Калинина”: технолог, секретарь парткома, главный инженер, генеральный директор. Вице-президент Научно-промышленного союза СССР. Президент Ассоциации государственных предприятий и объединений промышленности, строительства, транспорта и связи СССР.
Как же мог этот грамотный, живший в полном достатке, обласканный наградами и властью человек оказаться среди 12 “патриотов”, подаривших обществу известное “Слово к народу”, а затем и среди восьми перепуганных “спасителей Отечества”? Что это — жизненная позиция, принципиальность, стремление сохранить Союз или нечто другое, потаенное?
Слышал не раз и не два: мол, его путь в принципе был предопределен, ведь Александр Иванович — дитя и “генерал” ВПК, а эта система воспитывает определенным образом и просто так от себя не отпускает. Ты становишься ее заложником. Согласен. Но все равно должен быть какой-то мотив, импульс, чтобы решиться на столь неординарный поступок?
Сначала мне казалось, что переход советской экономики на рельсы конверсии, посягательство М. Горбачева на незыблемые устои военно-промышленного комплекса и есть тот определяющий момент, с которого начался резкий поворот А. Тизякова вправо…
— А ты не задумывался, — убеждал меня знакомый журналист, когда мы обсуждали эту непростую тему, — почему в дни “мятежа” коллектив, администрация ЗИКа вели себя осторожно и выжидательно? Во-первых, не была окончательно ясна судьба их родного “генерала”. А вдруг еще вернется? Тизяков на заводе — и бог, и царь, и герой. Его длань распростиралась над всем объединением. Без ведома или согласия директора здесь не решался ни один более-менее серьезный вопрос. Он назначал, планировал, карал и миловал… Во-вторых, многие отлично сознавали: не будет Тизякова — закончится и прежняя сытая жизнь.
Да, ВПК всегда подкармливал своих. Например, только в 1990 году, в эпоху тотального дефицита и пустых прилавков, объединению А. Тизякова “полагалось” 880 холодильников, 913 стиральных машин, 730 телевизоров, 762 велосипеда, 179 электропылесосов, 103 автоприцепа, 269 детских колясок, на 34 тысячи рублей хрусталя, на 13,4 тысячи — мебели, 489 радиоприемных устройств, 1239 микрокалькуляторов, 2240 электронных часов. Плюс видеомагнитофоны, игрушки, светильники, сантехника, электро— и хозтовары.
В 1991 году Минторг СССР скромно выделил ЗИКу 369 цветных телевизоров, 329 холодильников “Свияга”, 32 мотоцикла “Урал”, 100 легковых автомобилей…
Сегодня все это вызовет мягкую улыбку, иронию. Но тогда-то все это выглядело коммунизмом на отдельно взятом промышленном предприятии. “Лучом света в темном царстве”, от которого тоже хотелось немножко погреться. А сытым коллективом, известно, управлять гораздо легче.
С другой стороны, “вины” генерального директора тут, конечно же, нет, это ведь не выдумка и не блажь А. Тизякова. Такой тогда была политика, узаконенная в масштабах огромной страны.
Стоит ли удивляться, что, к примеру, закон СССР “О государственном предприятии (объединении)”, особенно его неоднозначные, “демократические” статьи о выборах руководителей трудовым коллективом, о контроле за деятельностью администрации, Александр Иванович Тизяков не воспринял. Он ждал совершенно другого! А именно: удастся ли сломать громоздкий, инерционный, пожирающий ресурсы экономический механизм? Но так как этого не случилось, в душе генерального директора, думаю, стала копиться откровенная неприязнь к М. Горбачеву. Более того, это раздражение стало вырываться наружу, требовало каких-то действий.
В этом можно было убедиться, побывав на Всесоюзной научно-практической конференции “Рынок в СССР. Механизм формирования и этапы развития”, проходившей в Свердловске. Зал бывшего Дома политпросвещения на 80 процентов был заполнен питомцами военно-промышленного комплекса, которые заочно давали не прибывшим на мероприятие премьеру В. Павлову, академику Л. Абалкину, председателю Госкомцен В. Сенчагову и другим членам правительства, руководителям ведомств свои “практические рекомендации”: ввести в стране железную дисциплину, запретить забастовки, прекратить перестройку базовых отраслей, “упорядочить” кооперативное движение и т.д.
В моих ушах до сих пор стоит шум аплодисментов другой, региональной экономической конференции, разразившихся в ответ на заявление А. Тизякова: “Демократия — это дисциплина. Отечество в опасности!” Явный вызов на бездействие и вялость М. Горбачева.
В декабре 1990 года на Всесоюзном совещании директоров государственных предприятий, которое созвала ассоциация “оборонки”, А. Тизяков повторил эти тезисы в своем докладе, но куда более в жестком тоне, по сути, предъявив М. Горбачеву ультиматум. На что растерявшийся Президент СССР, говорят очевидцы, невнятно возразил: “Вы хотите меня напугать. Не выйдет”.
Возможно, именно тогда президент ассоциации предприятий ВПК, выражавший, безусловно, не только свою, а коллективную точку зрения, отчетливо понял: Михаил Горбачев и его политика себя изжили, лидера надо менять…
Помню, в те дни на свердловском ТВ шла интересная передача, посвященная обсуждению экономической программы С. Шаталина — Г. Явлинского “500 дней”. Анализ этого документа в прямом эфире делал генеральный директор ЗИКа А. Тизяков. Александр Иванович хладнокровно заметил, что программа “500 дней” — авантюра, блеф и чистейший обман народа. А что было нужно? Что-то ведь надо делать, если кругом карточки, хаос, развал и топтание на месте! Ответ А. Тизякова: мы (ВПК?) говорили Н. Рыжкову, как нужно действовать, мы призывали М. Горбачева прислушаться к мнению практиков, мы настаиваем на рассмотрении и реализации нашей программы стабилизации экономики.
Замечу, это говорил человек, прекрасно знающий себе цену, руководитель, вполне созревший для прямых и откровенных оценок, понимающий, что с имевшимся на тот момент в СССР руководством никакой каши уже не сваришь.
А может, это был зондаж общественного мнения, своеобразная проверка реакции земляков на необходимость смены прогнившего курса, возможность бескровной и “бархатной” революции?
Хотя вот что, например, говорил в 1989 году в интервью итальянской газете “Corriere della Sera” Борис Ельцин:
“Вопрос: — В некоторых московских кругах царит большой страх. Как только Горбачев куда-то уезжает, начинаются разговоры о государственном перевороте в пользу авторитаристов. Об этих страхах упоминалось даже на Съезде народных депутатов. Имеется ли действительно опасность переворота?
Ответ: — Нет, такой опасности не существует. Эти слухи не соответствуют реальным фактам. Я слишком хорошо знаю ситуацию, внутренний механизм. Я два года состоял в Политбюро. Могу заверить вас, что государственный переворот невозможен. Ни со стороны военных, ни со стороны отдельных членов Политбюро…”
Ошибался ли Борис Николаевич? Да нет. Ведь никакого путча по большому счету и не было. Так военные перевороты, друзья, не происходят. Тут было что-то другое…
“Я не виновен!”
В конце августа-91 все участники “Кремлевского заговора”
— вице-президент СССР Г. Янаев, премьер-министр В. Павлов, первый заместитель Совета обороны СССР О. Бакланов, министр обороны Д. Язов, председатель КГБ В. Крючков, председатель Крестьянского союза В. Стародубцев, А. Тизяков (министр внутренних дел СССР Б. Пуго уже застрелился, маршал Советского Союза С. Ахромеев повесился), а также В. Варенников, А. Лукьянов, В. Генералов, Ю. Плеханов и О. Шенин оказались на тюремных нарах в знаменитой “Матросской тишине”. Всем им предъявили обвинение в “измене Родине” и “заговоре с целью захвата власти”.Началось следствие. Во всех смыслах это был уникальный процесс, ведь на скамье подсудимых
— в недавнем прошлом первые лица Советского государства! Поэтому группу государственных обвинителей представляли8 прокуроров. Защиту интересов подсудимых осуществлял 21 адвокат.
В суд предполагалось вызвать около 1000 свидетелей. Предстояло изучить, проработать и осмыслить почти полторы сотни томов обвинительных материалов…
И пока узники томились в тюрьме, в стране происходили просто невероятные перемены. Исчез с политической карты мира Советский Союз, в стране лилась кровь, процветали страх и разгул преступности, махровая коррупция пробилась на верхние этажи власти, так называемые “реформы” привели к полному коллапсу экономики, потере социальных и конституционных гарантий граждан. Грянула настоящая катастрофа в демографии, ибо Россия ежегодно теряла от смертности по миллиону человек, за рубежом в одночасье и не по своей воле остались 25 миллионов русских людей. А в бывших союзных республиках национальные споры разрешались братоубийственной резней
— то есть свершилось все, о чем, собственно, и предупреждал ГКЧП в августе 1991 года!Естественно, в этих условиях “заговорщики” уже не выглядели кровавыми узурпаторами, “демонами зла” и предателями Отечества. Над ними засиял ореол страдальцев за счастье народа, за единство и территориальную целостность страны. Да и общественное мнение все больше склонялось к мысли, что все они
— в общем-то, просто неудачники, которые, затеяв вроде бы благородное дело, были предательски “сданы” М. Горбачевым, промедлили, все бездарно провалили, запустив страшный механизм самоуничтожения великой державы.Через год я поехал в командировку в Москву. Помимо служебного задания, признаюсь, я вынашивал, может быть, и наивную, но очень привлекательную для журналиста идею
— попасть в “Матросскую тишину” и взять интервью у нашего земляка А. Тизякова: что он думает о “Кремлевском заговоре”?Спрашивается: а зачем? Эта цель в те смутные, непредсказуемые дни, если честно, выглядела не очень популярной. Меня могли запросто обвинить в скрытых симпатиях к “путчистам”. Однако я четко представлял и другое: российским властям было очень выгодно, чтобы высшие руководители СССР, упрятанные за решетку по смехотворному, не выдерживающему критики обвинению в “измене Родине”, вынужденно молчали, не могли сказать настоящую правду о запутанных событиях августа-91 и по-прежнему глухо сидели в камерах. С другой стороны, размышлял я, пока в отношении арестованных не было обвинительного заключения, они ведь не преступники и имеют полное право быть выслушаны обществом!
Поэтому я начал с самых верхов. Звоню первому помощнику Б. Ельцина Виктору Илюшину (когда-то он был первым секретарем обкома комсомола в Свердловске.
— С.П.). Узнав о моей просьбе, Виктор Васильевич сухо и неприязненно отрезал:— Вы позвонили не по адресу. В ход этого следствия администрация президента вмешиваться не вправе. Обратитесь в Генеральную прокуратуру…
Нахожу телефоны приемной Генпрокуратуры, снова представляюсь по форме. Главного обвинителя, пермяка Валентина Степанкова, на месте не оказалось, и трубку взял его заместитель Евгений Лисов. Первые же слова о возможной встрече с А. Тизяковым вызвали у него приступ неподдельного веселья:
— Да вы что, смеетесь? Это же невозможно!
Тогда я стал искать другие ходы. Познакомился с известным адвокатом уральца Юрием Поздеевым. Встретились с ним в каком-то московском скверике, разговорились.
— Юрий Борисович, почему именно вы будете защищать нашего земляка?
— А почему бы и нет? Ко мне обратилась Ассоциация государственных предприятий и объединений промышленности, строительства, транспорта, связи СССР, президентом которой, как известно, являлся Тизяков. И я согласился…
К слову, Юрий Борисович Поздеев работал тогда в юридической консультации № 10 г. Москвы. Адвокатурой занимался 40 лет. Участвовал практически во всех громких процессах тех лет, в том числе защищал советских граждан, выступивших в 1968 году против ввода войск Варшавского Договора в Чехословакию, имел прямое отношение к делу бывшего зятя Брежнева Ю. Чурбанова и т.д.
— Где находится сейчас ваш клиент?
— Там же, где и остальные организаторы августовских событий, — в
4-м следственном изоляторе в Москве. От отделен от “Матросской тишины”, имеет собственного начальника и свою охрану — крепких ребят в пятнистой униформе. Внешняя охрана вооружена автоматами, внутри — без оружия, как и принято в подобных учреждениях мира. Условия содержания — нормальные. Александр Иванович “живет” в комнате на двух человек.
— В комнате или камере?
— Думаю, это можно назвать комнатой…
— Как выглядит Тизяков? Испуган? Растерян?
— Вовсе нет. Держится очень спокойно, улыбчив. Мы быстро нашли с ним общий язык.
— Что же ему вменяется в вину? Измена Родине?
— Организация заговора с целью свержения законной власти…
— Вы с этим согласны?
— Чепуха! В теории права по этому вопросу — полный хаос. И суду еще предстоит разобраться, как старые нормы применить к новым отношениям.
— Кто-нибудь из родных и близких бывает у вашего подзащитного?
— Это сейчас исключено. Полностью…
— Встречаетесь ли вы с адвокатами других гэкачепистов, есть ли какая-либо общая линия защиты?
— Конечно, видимся, общаемся. Но заглядывать пока вперед не беремся. Это дело займет, думаю, немало времени.
— Один из героев известного американского писателя Э. Гарднера считает, что адвокаты — инженеры машины правосудия, что у них очень много общего с врачами: медики свою жизнь посвящают тому, что облегчают страдания человеческого тела, а адвокаты снимают муки человеческого разума…
— Действительно, и у врачей, и у нас главный профессиональный принцип — “не навреди!”
— Но ведь защитник должен быть психологом… Как вы считаете, не сожалеет ли Тизяков о содеянном?
— Сожалеет? Не думаю. В разговорах со мной он не раз говорил: страна находится в кризисе, экономика разваливается, и он исходит из того, что экономическую жизнь надо возродить, воспрепятствовать всеобщему хаосу…
— Даже путем насильственного отстранения Президента СССР от власти?
— Вы знаете, Тизяков о многом мог просто не знать. К примеру, 18 августа он не летал, как некоторые, в Форос к президенту Горбачеву, не принимал участия в некоторых акциях заговорщиков. Да и вообще его роль в августовском путче еще не совсем ясна.
— А подпись Александра Ивановича под известным обращением ГКЧП к советскому народу, другие материалы, опубликованные в печати?
— Не знаю. Кроме показаний самого Тизякова, у меня ничего нет. Что касается газетных статей, некоторых интервью, то они бывают и легковесными, и преждевременными. Надо еще посмотреть, какими материалами будет располагать следствие. Там, правда, очень мощная “команда” — около 100 следователей ведут это дело: “копают”, ездят по всей стране, собирают факты… Работа нам, повторюсь, предстоит огромная.
— В том числе, видимо, изучаются и документы ассоциации, которую возглавлял ваш клиент?
— Да, это так. Следователи, кроме того, интересуются, кто и что говорит о Тизякове… Такая информация до нас доходит, и мы, понятно, ею обмениваемся.
Тогда-то я и рассказал Ю. Поздееву о своем замысле — возможной встрече с А. Тизяковым. Подумав, адвокат предложил другой вариант: мол, надо подготовить вопросы, которые интересуют газету, а он ему при очередной встрече их передаст, но дальше ручаться не может, как Александр Иванович решит, так и будет…
Через месяц или два, точно сейчас не скажу, мне, уже в Свердловске, приносят как-то пухлый казенный конверт. Без пометок и надписей. Вскрываю. А в нем — рукописные ответы уральского члена ГКЧП на мои вопросы. Вот эта заочная беседа.
— Александр Иванович, я вспоминаю довольно карикатурную пресс-конференцию ГКЧП, в которой вы тоже принимали участие. Известный политический обозреватель А. Бовин тогда напрямую, в лоб, спросил В. Стародубцева: мол, а вы-то как попали в эту компанию? Мне кажется, данный вопрос можно было задать и А. Тизякову… Между прочим, в книге В. Степанкова и Е. Лисова “Кремлевский заговор”, которую публикует “Огонек”, говорится, что А. Тизяков прибыл в Москву 18 августа в 9.00 утра…
— Во-первых, с самого начала расследования по “делу ГКЧП” стало модным вносить свою лепту (в виде советов, установок, прямых и косвенных указаний), как надо вести следствие, как именно расправиться с нами, узниками “Матросской тишины”. При этом не забывают сослаться на демократию, правовое государство, по сути, наплевав на презумпцию невиновности.
Я, например, не пониманию, когда экс-президент Горбачев, юрист по образованию, заявляет: “Они (то есть члены ГКЧП) толкали страну, народ к катастрофе и за это должны отвечать” (книга “Августовский путч”, стр. 20). Тем самым он уже определяет за суд нашу вину, как бы дает указание прокуратуре — засадить их в тюрьму. И надолго!
Но большинству населения бывшего СССР известно, почему Горбачев делает эти и другие заявления, почему в свое время даже создал личную комиссию по расследованию “заговора”, постоянно оказывая давление на следствие и будущих судей. Неспроста! Ведь Горбачеву надо во что бы то ни стало переложить ответственность за развал могучей державы, ее экономики, за братоубийственные войны, которые все расширяются, за миллионы беженцев, невиданное обнищание народа на других, вот почему он юлит, ищет, так сказать, “козлов отпущения”.
Во-вторых, о книге, которую сочинили Генеральный прокурор России и его заместитель. Какая здесь корысть? Это беспрецедентный случай в мировой практике! Дело еще не закончено, расследование продолжается, а Степанков и Лисов пишут книгу, излагая на случившееся свою точку зрения (хотя они — не рядовые сотрудники правоохранительных органов!), навязывают вывод, определяют степень виновности людей, которые виновными себя никак не считают…
Да, в соответствии со ст. 139 УПК РСФСР, материалы следствия могут быть преданы гласности с разрешения следователя или прокурора. Но Степанков и Лисов забывают, что есть и ст. 13 того же кодекса, где сказано: “Никто не может быть признан виновным в совершении преступления… иначе, как по приговору суда и в соответствии с законом”.
Спрашивается: кто же дал прокурорам, высоким должностным лицам, которым государство платит зарплату за выполнение функций контроля за соблюдением законодательства, право решать за суд: виновен я или нет? Или оговаривать (предлагать)… сроки заключения?
Нас это не удивляет, ибо генпрокурор узурпировал в “деле ГКЧП” все и вся, выступая един в пяти лицах, — возбудил дело, арестовал “заговорщиков”, взялся надзирать за ходом процесса, руководит следствием, подменяя суд, и определяет наказание. Я думаю, что, используя правовой хаос, игнорируя профессиональную этику, Валентин Степанков с замом решили просто подзаработать. А одновременно — выполнить политический заказ организаторов “дела ГКЧП”: сформировать определенное общественное мнение, оказать прямое давление на людей в судебных мантиях в предстоящем политическом шоу.
В-третьих, я приехал в Москву действительно 18 августа, но вовсе не с целью “вступить” в ГКЧП, о чем я так же, как и вы, узнал 19 августа 1991 года. Мне было необходимо встретиться с премьер-министром СССР Валентином Павловым по поводу подготовки и проведения Всесоюзного собрания директоров (11–12 сентября в г. Свердловске), работы госпредприятий в 1992 году.
Сначала я собирался лететь в столицу 20 августа, но узнал, что Павлов изменил сроки выезда в командировку (Кузбасс, Казахстан) именно на этот день. Я, разумеется, отправился пораньше, в воскресенье, чтобы утром в понедельник, 19-го, попасть на прием к Павлову, а вечером возвратиться домой.
Что касается домыслов Степанкова, то возникает законный вопрос: если меня и Василия Стародубцева предполагалось заранее ввести в ГКЧП СССР, то почему руководство страны не вызвало нас на известное совещание 18 августа, как, например, Лукьянова и Бессмертных, которых спешно доставили авиацией из Валдая и Минска?
В-четвертых, в материалах дела нет сведений о том, кто и когда предложил ввести меня и Стародубцева в состав ГКЧП. Ясно другое: нас туда засунули (в духе старых традиций) как представителей общественных организаций — видимо, для “веса”, придания Комитету определенного демократического фона.
Другой вопрос: а почему мы не отказались участвовать в работе ГКЧП? Это интересует и следствие. По существу, мы со Стародубцевым не являлись членами Комитета, поскольку никто не освободил нас от прежних должностей и обязанностей, то есть мы были временными “фигурами”, без каких-либо властных полномочий и государственных портфелей.
Кроме того, в соответствии с КЗоТом вице-президент и премьер-министр страны имели право привлекать нас временно к работе Комитета и без нашего согласия. А меня — тем более, так как я являлся генеральным директором крупного производственного объединения, имевшего контракт с правительством СССР. При невыполнении его условий Павлов имел полное право расторгнуть контракт, уволить меня с работы.
В-пятых, Президентом СССР, Советом министров я постоянно привлекался в различные комитеты, комиссии, выполнял те или иные поручения. И вот меня вводят в состав еще одного органа — это не вызвало у меня какого-либо недоумения. Я не мог не поверить, в отличие от других, и в болезнь Михаила Горбачева. Ведь он мне лично в перерыве заседания правительства СССР 3 августа 1991 года, а затем за неделю до разыгравшихся событий сообщал, что чувствует себя очень плохо.
Или говорят, что чрезвычайное положение в отдельных регионах страны, которое было введено без ведома Горбачева, незаконно. Как же так? Я собственными ушами, неоднократно, из уст самого президента слышал, что если нужны чрезвычайные меры, то на это надо идти. О ЧП твердилось в печати, в Верховном Совете СССР, на любом, образно говоря, перекрестке. Почему же этот вопрос должен был мне показаться тревожным, не отвечающим ситуации в Союзе?
Добавлю, что проблему чрезвычайного положения готовилась обсудить сессия ВС 26 августа. Комитет конституционного надзора СССР в своем заявлении не опротестовал действий советского руководства. Генеральные прокуроры СССР и России дело о путче возбудили не 19 августа, а, как видно из документов, — лишь 22-го…
Словом, в правомерность августовских событий поверил не только я, руководитель предприятия, а даже такие лица, как Александр Бессмертных, первый заместитель Генпрокурора СССР Васильев, первый зам. министра внутренних дел Шилов и другие, заявившие, что не видели и не находили ничего странного, противозаконного ни во введении ЧП (это разрешает Конституция и специальный закон), ни в образовании ГКЧП (данный орган также может быть создан президентом страны).
В-шестых, вспомним: какие документы были приняты новым руководством 18 августа — указ Г. Янаева, заявление… И так далее. Они появились в свет в 6 часов утра 19-го. Я же был впервые приглашен на заседание вице-президентом только в 14.00 в понедельник. Какое же отношение я имею к “государственному перевороту”, происшедшему в ночь с 18-е на 19-е августа? Никакого! Ибо я даже не принимал участия в подготовке документов, их не подписывал, не был введен в состав ГКЧП.
Отсюда вывод: уголовных деяний я не совершал, в тюрьме меня держат исключительно по политическим мотивам!
Очевидно, меня заперли в “Матросскую тишину” потому, что я возглавлял крупную общественную организацию, которая с первого дня своего рождения (для чего и создавалась) занимала довольно жесткую позицию по недопущению развала государства, экономики, ухудшения жизненного уровня народа. Кое-кому это явно не нравилось, — и тогда, и сейчас. Я больше скажу. Моя позиция — проводить реформы на базе новых рыночных отношений — определилась много лет назад, раньше, чем об этом открыто заговорили в бывшем СССР. Например, еще в 1987 году я написал статью о переходе к рынку, но тогда наши газеты еe отказались печатать! Почему? Наверное, оттого, что я и мои коллеги по ассоциации исходили из иных посылок: рынок должен улучшать жизнь людей, а не уродовать ее, как сегодня. В этом ключе мы разработали и предложили правительству свою программу перехода страны к рыночным отношениям. 12—14 июня 1990 года (на специально созванной конференции по рынку, которая проходила в Свердловске) обсудили ее. Представители более 140 регионов страны поддержали эту программу. Что здесь дурного?
— Давайте все-таки уточним: где и при каких обстоятельствах прошел ваш арест?
— Меня “взяли” в третьем часу утра 22 августа, по прилете из Крыма, в аэропорту “Внуково-2”. И с той самой минуты, считаю, в отношении меня стали творить настоящий правовой беспредел.
Начну с того, что Иваненко, в ту пору — председатель КГБ России, арестовывал меня без предъявления санкции прокурора и составления протокола, что является грубейшим нарушением закона: ст. 54 Конституции СССР, ст. 52 Конституции России и ст. 11 УПК РСФСР. Постановление о своем аресте я увидел лишь в январе 1992 года — при изучении дела. И представьте: я, оказывается, отказался от ознакомления с вышеназванным документом! Нет, постановление об аресте мне не предъявляли в течение целого дня
22-го, когда я находился на территории санатория “Сенеж” Солнечногорского района Московской области, хотя еще утром представитель Прокуратуры РСФСР проводил у меня личный обыск в присутствии понятых. Я не увидел постановления и тогда, когда начались допросы. Его просто не было в природе!
23 августа, ночью, меня перевели в Кашинский изолятор Тверской области, а 26-го — в “Матросскую тишину”. И пусть люди рассудят, законно ли я “живу” в тюрьме, ибо постановление об аресте в деле появилось вдогонку, позже, вместо протокола об аресте — справка о задержании, подписанная, кстати, не Иваненко, а работником МВД России аж… 18 марта 1992 года, то есть спустя семь месяцев после моего ареста!
— Читая материалы по “делу ГКЧП”, что-то много встречаешь несуразностей, ошибок следствия, предвзятости Прокуратуры РФ…
— Нарушений действительно много. Возьмем только срок содержания под стражей. После двух месяцев, разрешенных законом, 23 октября 1991 года следственная бригада меня из тюрьмы не выпустила. 17 июня с.г. закончился срок содержания под стражей, разрешенный на период следствия санкцией Генерального прокурора России. 18-го, согласно статье 11 УПК РСФСР, я должен был выйти из заключения. Увы… Так что не верьте, что мы живем в правовом государстве!
— Александр Иванович, расскажите, пожалуйста, о буднях “Матросской тишины”…
— Самым тяжелым для тех, кто находится в этой тюрьме, является отсутствие пространства. А если знаешь, что не виновен, что сидишь незаконно, — трудно вдвойне. Ты тут бессилен, замурован, словно в склепе, нет дневного света — днем и ночью горит электричество.
Распорядок четкий: подъем в 6 часов утра, затем завтрак, прогулка (один час двадцать минут). В 10 часов начинается ознакомление с материалами дела в специально оборудованных кабинетах. Затем обед, ужин (между ними — свободное время), в 22 часа — отбой. Если проводится следствие, то до 18.00. Утром я обычно делаю зарядку — 40–50 минут, и на прогулке выполняю отдельные упражнения. В остальное же время работаю, много пишу.
Добавлю, что в питании заключенных, конечно же, разносолов нет, но оно достаточно калорийное — в пределах утвержденной несколько лет назад Николаем Рыжковым нормы на одного человека в день: хлеб — 500 г, мука — 10 г, крупа — 120 г, мясо — 100 г, рыба — 100 г, жиры — 40 г, сахар — 30 г, картофель — 500 г, овощи — 250 г. Из этих продуктов в тюремной кухне готовят супы, борщи, каши, гуляши, компоты. Выручает и тюремный магазин, где подследственные два раза в месяц, без очереди, по приемлемым, но рыночным ценам, могут купить себе 100 г чая, 1 кг сахара, 500 г масла, 500 г конфет “Динамо”, 1 кг печенья “Овсяное”, 10 пачек сигарет “Краснопресненские”, 10 коробков спичек. Свидания с близкими (не более двух взрослых родственников) — один раз в месяц по разрешению следователя. Положены и ежемесячные передачи: или сразу весом 12 кг, или дважды по 6 кг.
Кроме того, с 14 января по 12 марта с.г. я знакомился с материалами дела. С 12 августа прокуратура снова возобновила следствие, но я отказался в нем участвовать. И так поступили все. А следственная бригада добавила к имеющимся 125 томам еще 15. Так что с середины сентября и до 23 октября пришлось-таки снова знакомиться с делом, кое-что попутно перечитывая из старого “досье”. А теперь занимаюсь анализом материалов, изучаю право, подготовил статью для средств массовой информации. Рабочий день длится порой 12—13 часов. Привык. Такой режим установился у меня с первых дней заточения. Да и как иначе? Постоянно нужна информация из газет, радио, недавно даже разрешили смотреть телевизор. В камере со мной обычно находится еще человек или два. Главное — не распускать себя, не терять силу воли, бороться всеми возможными средствами. Пока это мне удается.
— Вы одним из первых прочитали тома следствия по делу. Каковы ваши впечатления? Все ли отражено так, как было на самом деле? Что, на ваш взгляд, остается “за кадром” или “недоговаривается?”.
— Наше дело, конечно, неординарное. В практике СССР подобных еще не было. Полтораста томов! Если говорить о моей точке зрения, то красная цена этому делу (по объему) — 45—50 томов, не больше. А остальное — ненужная макулатура, натащенная, видимо, для того, чтобы показать проделанную “работу”, ее “громадность”, значимость, убедить в этом суд, если он, конечно, когда-нибудь состоится.
Есть много четких и нелицеприятных вопросов, которые стоят перед организаторами нашего дела, но чем дальше события 1991 года, тем труднее будет им отвечать. Известно, например, что отечественное судопроизводство стоит на четырех “китах” — объект и субъект преступления, объективная и субъективная сторона преступления. Если не хватает хотя бы одного “кита” — нет и преступления.
А что вменяют нам, “заговорщикам”? Смещение Президента СССР, образование ГКЧП с передачей ему всей полноты власти в стране (захват власти), чем мы-де посягнули на государственность.
Стоп. 19–21 августа 1991 года никто ни у кого власть не захватывал. Во-первых, Михаил Горбачев находился в отпуске и, исходя из равенства всех граждан перед законом, работать был не должен, его обязанности в то время исполнял вице-президент (это по Конституции). Во-вторых, все три власти в СССР — законодательную, исполнительную, судебную — никто не упразднял, они функционировали и 19–21 августа, от сельсовета до Кремля. Все работали! В-третьих, не был смещен с поста ни один государственный руководитель.
Что касается объекта преступления — государственности, то ее уже нет: в декабре 1991 года СССР ликвидировался. Бывший президент страны отрекся от кресла, так кто же кого свергал, чью власть мы отбирали? О каком преступлении можно сейчас говорить? Ни о каком. Перед нами — юридический нонсенс.
В отношении меня также не существует ни объективной, ни субъективной стороны преступления. События 19–21 августа проходили независимо от меня, я на них повлиять не мог. Умысла никакого нет. Даже следственная бригада утверждает, что Тизяков в ночь с 18-го на 19-е в Кремле не был, как же я мог осуществить “заговор”?
Я не преступник. Это ясно как Божий день, о чем уже десятки раз писал и следствию, и Генеральному прокурору России. В ответ же — отписки: “Вашу невиновность может доказать только суд”. И все!
— Известно, что за досрочное освобождение из-под стражи Василия Стародубцева хлопотали народные депутаты, адвокаты, пресса, общественность. Чувствуете ли вы подобную поддержку?
— Ну, меру пресечения не изменили не только мне, но и другим. Во-вторых, организаторы “дела ГКЧП” никак не могут свести концы с концами. Не случайно уже третий раз (!) меняется суть обвинения. 23 декабря 1991 года заместитель Генерального прокурора Евгений Лисов прекратил дело “по измене Родине”, ибо всем стало понятно, что это — полный абсурд. Зато верхи присвоили себе функции законодателей, вменив нам новую статью. Я и другие “гэкачеписты” обжаловали обвинение. Но лишь через восемь месяцев (!) Генеральный прокурор РФ “прозрел” и отменил постановление Лисова, одновременно создав другую статью УПК, позабыв, что формула обвинения должна точно соответствовать закону, что норму права может изменить или сформулировать только парламент.
Это еще раз говорит о том, что никакого “заговора” и в природе не было. Вот почему мечется из угла в угол Прокуратура России, решая задачу, как побойчее организовать “громкое” дело — особенно сейчас, в сложное время, при напряженной социальной ситуации в стране. Вот почему боятся уменьшить численность нашей “команды”, не реагируя на призывы общественности, в том числе — Ассоциации государственных предприятий…
Между тем наше “дело” начинает все больше волновать членов Верховного Совета РФ, многих россиян, жителей СНГ. Разве могут, к примеру, участники Великой Отечественной войны спокойно стоять в стороне, когда их товарищи по окопам — генерал Варенников, главнокомандующий сухопутными войсками, живая легенда, воин, который нec Знамя Победы на известном параде 24 июня 1945 года, маршал Язов, которого зовут “изменником Родины”, а он всю жизнь отдал укреплению ее обороноспособности и безопасности, — томятся в тюрьме? Разве это справедливо?
Тех, кого сегодня обвиняют в захвате власти, хотели вовсе не этого, власти у них было с избытком, речь идет о народе, что с ним стало, о спасении страны.
— А будь вы премьер-министром, поступили бы так же, как Егор Гайдар, или у вас имеется свой взгляд на переход к рынку?
— Вопрос, как я понимаю, с подвохом. Опять-таки о власти. Но если бы мне была нужна высокая должность, то я мог ее получить до ГКЧП. Еще в конце 1990 года меня приглашал к себе на работу, на пост первого заместителя Председателя Совета Министров РСФСР, Иван Силаев. Это знают все — руководство Ассоциации госпредприятий, коллектив моего родного завода. Я, однако, тогда отказался.
Больше того, моя кандидатура обсуждалась на должность премьер-министра СССР у президента страны, что, кстати, подтверждает бывший советник Горбачева академик Виктор Петраков (см. газету “Труд” от 6 сентября 1991 года). Михаил Сергеевич всерьез зондировал мою позицию, разговаривал со мной. Но я снова сказал “нет”. А взамен предложил посмотреть на другого директора, и президент, знаю, вызывал его на беседу, но назначить премьером почему-то не решился, определив того в замы к Павлову. Хотя и это назначение, в конце концов, сорвалось.
Вы спросите меня: а почему, собственно, я “ушел” от очевидной выгоды, столь заманчивых предложений? Ответ очень прост: я не мог изменить и оставить родной коллектив завода, в котором проработал 35 лет, из них 15
— во главе предприятия. Правда, как видно из свидетельских показаний моих бывших сослуживцев, работники ЗИКа неадекватно оценили мою роль и позицию в дни августовских событий, некоторые пошли на поводу у кучки крикунов…Впрочем, сейчас, наверное, многие убедились в правоте моих анализов и прогнозов по поводу событий в экономике и стране в целом. Я их не скрывал и видел, что нас ожидает, понимал, что не имею права оставить предприятие, трудовой коллектив в столь тревожной и нестабильной ситуации.
Но если исходить из когда-то популярной газетной рубрики “Если бы директором был я…”, то скажу: в стратегическом плане, того, что касается реформирования экономики, позиция у меня, как и у многих, одна
— надо идти к рынку. Все дело в тактике. Путь, предложенный нынешним правительством России, — это метод одевания штанов через голову. Такой же точки зрения, знаю, придерживаются многие наши и зарубежные специалисты, я с ними абсолютно согласен. Дорогу в рынок следует прокладывать не с “либерализации” и “приватизации”, а учитывая наши особые условия, — со стабилизации экономики, создания многоукладности, надежной правовой базы, инфраструктуры рынка, продуманной налоговой системы и т.д. И только потом браться за приватизацию, вводить конвертируемость рубля, отпускать цены на волю…— Россия в очередной раз за свою многовековую историю переживает “смутное” время. И все поняли: так, как раньше, жить больше нельзя. А как надо?
— Здесь, в тюрьме, я написал статью “Третий год идем к рынку. Но где он?”. В ней дан анализ наших ошибок с начала реформ и особенно — допущенных сегодня, при Борисе Ельцине и Егоре Гайдаре. Я внес несколько предложений о том, как выйти из катастрофической ситуации, в которой оказалась наша страна из-за грубейших просчетов в реформировании экономики. Возможно, эта статья будет мне дорого стоить, но я, поверьте, не могу смотреть на то, что вытворяют с нашим народом, традициями, памятью. И поэтому совершенно открыто излагаю свою позицию, даже находясь в “Матросской тишине”. Я — реалист. Вести себя как-то иначе я не умею, и в этом весь я, Александр Тизяков…
“Над “Матросской тишиной” — синева…”
Слова, вынесенные в заголовок,
— не что иное, как строка одного из “тюремных” стихотворений, написанных бывшим спикером союзного парламента А. Лукьяновым. Анатолий Иванович, сидя в СИЗО № 4, решил позаниматься лирикой.А что еще делать, если следствие по “делу ГКЧП” уже напоминало вялотекущую шизофрению? Россия в 1993 году погрузилась в шоковую терапию. Народ отчаянно бился за выживание, чумея от неизвестности и вселенского бардака. Поэтому, разумеется, людей все меньше и меньше волновала судьба “кремлевских заговорщиков”. Не до них
— быть бы живу!Но неожиданно их дело “посыпалось”. В конце января 1993 года заместитель председателя Военной коллегии Верховного суда РФ А. Уколов сделал то, чего так долго боялся Генеральный прокурор России В.Степанков. Он освободил остававшихся под стражей Г. Янаева, В. Павлова, О. Бакланова,
В. Крючкова, Д. Язова и А. Тизякова, избрав им иную меру пресечения
Поскольку в “деле ГКЧП” фигурировал наш земляк, возник, естественно, вопрос: а разрешат ли Александру Тизякову вернуться в Екатеринбург, или он должен проживать в Москве, находясь под зорким оком правоохранительных органов? Ситуация прояснилась быстро: Александр Иванович, встреченный и сопровождаемый женой, уже прилетел на Урал.
Мы созвонились и договорились о встрече. Однако беседа не вытанцовывалась
— диалог сложился только с третьего захода…— Вы знаете, — сказал Александр Иванович, — испытание свободой — нелегкое дело. Сердце шалит, аритмия. Давление скачет. И все-таки на душе очень радостно. Когда начальник следственного изолятора сообщил мне об освобождении, я почувствовал огромное облегчение. Немедленно стал собираться. Чуть позже встретил Павлова, Янаева, Бакланова (Язов и Крючков находятся в госпитале). А выехав за ворота “Матросской тишины”, испытал приятную усталость. В первый же вечер “на свободе” я стал гостем Олега Бакланова. По дружбе? Да как сказать… Он был секретарем ЦК КПСС, а я — директором. Разные полюса. Но по работе с ним мы, конечно, контактировали больше, чем с кем-либо. Ведь Бакланов, будучи в ЦК, вел промышленность — и не только “оборонку”, а после апреля 91-го стал первым заместителем Председателя Совета обороны — практически правой рукой Горбачева. И когда мы от имени Ассоциации госпредприятий СССР выдвигали какие-то идеи, программы, президент всегда говорил: согласуйте сперва с Баклановым… Так что я был признателен ему и его жене, когда они пригласили к себе. Но я полтора года не видел родного города. Соскучился, тянуло скорее оказаться на родном Урале. А Свердловску я всегда рад. Люблю его. Как-никак здесь прошла большая часть моей сознательной жизни. Тут работа, дом, семья, друзья… Но в ближайшее время я снова поеду в Москву. Нам вручат обвинительные заключения. Взяв его за основу, буду готовиться к суду, строить тактику защиты. Правда, обвинение нам предъявлялось трижды, но такой важный документ лучше всего, конечно, иметь на руках. Возможно, придется еще раз посидеть над делом, сделать выписки, уточнить факты, сопоставить, проверить — все ли правильно изложено…
— Мне кажется, Александр Иванович, что на суде на вас “навешают всех собак”. Почему? Потому что обнародовано содержание ваших записных книжек, в которых, утверждает прокуратура, содержатся проекты впечатляющих указов и постановлений — прообразы известных документов ГКЧП…
А. Тизяков уклонился от ответа на этот вопрос. А речь шла о так называемых “Апрельских тезисах”, которые в одной из воскресных программ “Итоги” обнародовал сотрудник Генеральной прокуратуры РФ А. Фролов. Он, в частности, утверждал, что А. Тизяков задолго до попытки “переворота” заготовил ряд указов и постановлений, в которых решалась судьба народов СССР. Кроме того, там излагалось его собственное видение будущего государства.
Из записных книжек А. Тизякова (записи были сделаны в ходе апрельского, 1991 г., Пленума ЦК КПСС):
“Организовать телеграммы 22–23.04. с требованием к ЦК КПСС о наведении порядка в экономике СССР, все телеграммы издать в доказательство поддержки народом действий КПСС; в телеграммах должны быть требования политической стабилизации через приостановление деятельности Советов всех уровней и депутатов, наведение порядка в работе средств массовой информации; оградить советский народ от разгула преступности — разгула демократии; ВКУ (временный комитет управления — прообраз ГКЧП. — С.П.) берет на себя всю полноту власти — политическую, экономическую, оборону, международные отношения; надо действовать ненавязчиво, но твердо, надо просить КПСС навести порядок в стране и обратиться к ней как к единственной политической силе, способной решить эту задачу; ВКУ образует новое Правительство СССР — в постановлении Пленума пункт: “Обязать коммунистов тт. Язова, Крючкова, Пуго и поименно начальников политуправлений обеспечить защиту народа, выполнить все решения ВКУ; лучшего момента для КПСС восстановить былую славу с 1985 г. не было; надо, чтобы на собраниях выдвигались главные требования — отставки Генсека и наведения порядка с введением чрезвычайного положения; надо сыграть на всех трудностях на рынке питания потребительских товаров, в экономике, особенно уборке урожая, свалить это на демократов, неквалифицированные Советы всех уровней с их шоу-программами…”.
Далее следуют проекты Указов Президента СССР (автор все тот же), по существу расширяющие и “углубляющие” приведенные тезисы из записных книжек. Вот лишь некоторые выдержки:
“1. Ввести в СССР применение смертной казни виновным за преднамеренное убийство граждан.
2. Министру обороны СССР тов. Язову Д.Т., Председателю КГБ тов. Крючкову В.А. усилить патрулирование силами частей Советской Армии и подразделений КГБ улиц городов и других населенных пунктов.
3. Разрешить командирам патрулей (офицерам) Министерства обороны и КГБ, захватившим виновных на месте преступления: кражи из квартир, домов граждан, грабеж граждан на улицах, изнасилование, расстреливать на месте без суда и следствия с составлением в последующем акта за подписью всех членов патруля и, если есть потерпевшие, — о расстреле виновных.
4. Запретить неорганизованную торговлю вещами, промышленными товарами и продуктами питания на улицах и площадях городов и других населенных пунктов”.
Имеется также распоряжение о создании на предприятиях рабочих дружин и отрядов милиции трудящихся, о допустимых привилегиях для них.
А. Тизяков явился автором проекта и решения совместного совещания ЦК КПСС, Кабинета министров СССР, Минобороны, КГБ, МВД, собственной Ассоциации и Крестьянского Союза СССР. В “рыбе” документа оставлено место для написания числа и месяца, а за словами “РЕШИЛО” следует текст, из которого ясно: “на период стабилизации в СССР” сформировать ВКУ СССР, куда от всех представленных ведомств должны были войти “по два человека”, а от ЦК КПСС — “три члена”. Все указы этого органа (законодательного и исполнительного) “выполняют функции законов СССР”. ВКУ должен был разместиться в здании ВС СССР в Кремле. Подписать его должны были от ЦК КПСС — М. Горбачев, от остальных ведомств, соответственно, все будущие участники ГКЧП — В.Павлов, Д.Язов, В.Крючков, Б.Пуго, А.Тизяков, В.Стародубцев.
В следующем проекте указа А.Тизяков предлагал ввести чрезвычайное положение на территории страны, включая союзные республики, где должны были действовать только законы СССР, распустить все Верховные Советы, в том числе союзный, лишить депутатов всех уровней их статуса, президента страны полностью подчинить ВКУ, вновь утвердить старую административную систему подчиненности и централизации власти, ввести в отдельных районах комендантский час (на усмотрение Язова, Крючкова и Пуго). И наконец, пункт № 15 проекта указа гласил: “Деятельность всех партий в СССР, кроме KПCC, запрещается, все партии распускаются” .
И таких кардинальных документов, по словам А. Фролова, было не менее ста.
— Единственное, о чем я хочу заявить, — продолжал А.Тизяков, — что с первого дня ареста считаю себя невиновным. Этим все сказано! С прокуратурой мы говорим на разных языках. У нее своя точка зрения, у меня — своя. Наш спор должен разрешить суд. И если он будет справедливым, законным, не превратится в политический процесс, то ошибка прокуратуры станет для всех очевидной. Хочется верить, что и председательствующий Уколов, уже проявивший характер, известную смелость, твердость, логику, поведет себя честно и достойно.
Вскоре после этой беседы Военная коллегия Верховного суда РФ под председательством генерал-лейтенанта юстиции А. Уколова приступила к рассмотрению “дела о ГКЧП” и с ходу отказала в доверии — подумать только! — Генеральному прокурору, Прокуратуре России и потребовала от парламента гарантий независимости государственного обвинения. Суд признал в действиях Генерального прокурора В. Степанкова и его заместителя Е. Лисова грубейшие нарушения права. Речь, конечно, в первую очередь шла об их книге “Кремлевский заговор. Версия следствия”. Ничего себе, “версия”: следствие еще не завершено, расследование продолжается, а вполне грамотные юристы предают материалы огласке, квалифицируют августовские события как “заговор”, а его участников называют преступниками! Но это — попрание шести статей закона и двух статей Конституции Российской Федерации, нарушение презумпции невиновности граждан.
Думаю, нет особой необходимости воспроизводить в памяти все нюансы этой абсурдной, лишенной логики судебной истории. Участники “августовского заговора”, как известно, были выпущены в итоге на свободу. Процесс закончился полной амнистией подсудимых, кроме одного — генерала армии Валентина Варенникова, который решительно отказался от подобного “подарка”, добился суда и своего полного оправдания.
Говоря о роли отдельных людей в событиях 1991 года, А. Уколов отметил, что организаторами “августовского переворота” были 5 человек: председатель КГБ Владимир Крючков, министр обороны, маршал Советского Союза Дмитрий Язов, премьер-министр Валентин Павлов, секретарь ЦК КПСС Олег Шенин и еще один чиновник высшего ранга — Олег Бакланов. Что касается вице-президента СССР Геннадия Янаева, который формально возглавил переворот, то судья про него сказал: “Янаев тут ни при чем”.
Если следовать этой логике, то и Александр Иванович Тизяков, получается, оказался в стане “путчистов” по воле случая, поскольку занимал тогда высокий пост в экономической структуре государства. Не в этом суть. Я не судья. А. Тизяков осознанно сделал свой выбор. И он ни разу не пожалел о содеянном, остался верен своим жизненным принципам, и за эту твердую позицию, думаю, его можно уважать…
Даже Гавриил Попов, верный сторонник Б. Ельцина, которого-то уж никак не заподозришь в симпатиях к “путчистам”, однажды написал в “Известиях”: “Я склонен считать, что организаторы путча по преимуществу — люди идеи, верные слуги поднявшей их к вершинам пирамиды власти. Конечно, они думали об интересах страны — в своем коммунистическом понимании…”.
Но существовал ли у ГКЧП шанс привести страну на “место под солнцем”? Была ли она способна, как Китай, пойти по своему, эволюционному пути развития, избежав чудовищных потрясений, катаклизмов и разочарований? Не знаю. А история не терпит сослагательного наклонения.