Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2011
КРИТИКА ВНЕ ФОРМАТА
Внутренняя Африка Владимира Мартынова
—
У тебя чо, цветное зрение, как у этого, Скрябина?—
Вот представь себе, да!Из кинофильма “Гламур”
Человек обычно почему-то хочет, чтобы жизнь вокруг него имела смысл. Добивается этого он разными способами. Те, кто читают газеты, обсуждают теорию заговора. Меломаны рожают трагедию из духа музыки. Кто-то то и дело падает со стула. Кто ни то ни се, выдает чистую истерику. Что такое миф? Миф
— это, в принципе, все, что а) обращено лично к тебе, но что б) ты не можешь на данный момент проверить. Вот и Владимир Мартынов предполагает, что история вообще имеет отношение к нему и что сложное можно изложить просто. Характерно, что “истор” и “мартюс” по-гречески значит “свидетель”. Чтобы сложное изложить просто, надо для мнемоники предполагать, что между, скажем, архитектурой и музыкой есть что-то общее, или что, например, буква А красного цвета. Проблема начинается, когда человек начинает верить, что таковые соответствия были там изначально. Вот, например, Валерий Афанасьев считает, что соната Брамса № 3 похожа на бургундское урожая 1956 года с южных склонов. Это, слава Богу, трудно проверить, потому что бургундского на всех не хватит.“Непривычность музыки для нас
— не в материале и не в количестве диссонансов, а в синтаксисе, в том, как материал организован во времени. Не материал служит источником дискомфорта, а ощущение того, что мы не понимаем, в каком месте сочинения мы находимся”. Это другой современный композитор, Сергей Невский. И еще: “Потому что у всех наступает момент, когда павловские рефлексы эстетического наслаждения стираются, хочется чего-то, что ментально двинет нас дальше, либо, наоборот, поможет заново взглянуть на эстетический или жизненный опыт?”Недавно я придумал количественную теорию смеха. Дело в том, что с какого-то времени я перестал смеяться смешным, остроумным шуткам. То есть я отмечаю для себя в голове: о, это хорошая, смешная шутка. Но сам уже не смеюсь. Я стал предпочитать и смеяться над шутками, которые принято называть идиотскими. Хотя я, разумеется, отмечаю для себя в голове, что вот это, например, конечно, совершенно идиотская шутка. По этому поводу у меня и возникла ad hoc количественная теория смеха. Сводится она примерно к следующему. Человеку необходимо смеяться, положим, полчаса в день. А повод, по которому человек будет смеяться, совершенно неважен. Напротив
, озабоченность поиском фундаментальных причин к смеху (и другим эмоциям) может привести только на 8-й километр. Нет никаких причин?.. Вот нет — и не надо.Жизнь
— это борьба за условные рефлексы. Если б Владимир Мартынов не верил в то, что он говорит, то он излагал бы бойчее и лучше.Мифология мифологии
Мартынов все усложняет. Композиторы перестали быть “авторами” не потому, что “кончилось время композиторов”, а потому, что композиторов стало много, а объем оперативной памети хомо сапиенса не увеличился, а скорее наоборот. За счет выноса памятей на жосткие диски и сервера. Скорость передачи повысилась
— ценность передаваемого понизилась. Ну, как Жванецкий шутил, сперва понизилось — потом то же самое повысилось и т.д.Мартынов копирует риторику Маклюэна, не вникая в его глубинный метод. “Маклюэн умел сохранять бесстрастное выражение лица. Если он смеялся над своими собственными шутками, то для аудитории это могло служить сигналом, что шутка была спонтанной,
— потому что, когда он действительно хотел подшутить над аудиторией, он делал это без тени улыбки. Факты мало волновали Маклюэна; он никогда не отказывался от своей точки зрения. Когда ученики или коллеги ловили его на явно некорректных примерах, Маклюэн повышал тон, перебивал оппонента и резко менял тему. Но стоило оппоненту допустить ошибку в произношении…” То есть Маклюэн мог сколько угодно поощрять “внутреннюю Африку” и “мировую деревню” и спагетти вешать. При этом сам он годами внимательно читал “Поминки по Финнегану”.Однако одну из основных рекламных идей Мартынов уловил на удивление четко. Настоящие новости
— это плохие новости. А “хорошие новости” (“благая весть”) — это реклама. Чтобы человек что-то купил, надо его хорошенько напугать. Концом света, например, или еще чего-нибудь.Противопоставляя текст иконе и пр. центризмы, Матынов блуждает по всем азимутам. Никакого противостояния текста и изображения нет. Есть только дизайн шрифтов и раскладка клавиатуры. (Я тут позанудствую для просвещения современной молодежи, ок?) Алфавит сделан из иероглифов
, которые в нем вполне читаются, хотя и не одинаково разборчиво. А “бык”, Б “дом” — это младенцу понятно. О “глаз”, М “вода” — очевидно.Д “дверь”, Л “плеть” — немногим сложнее. Любопытней, что старое иероглифическое Р “рот” полностью совпало с одним из вариантов смайлика. Идем дальше. Большую радость возбуждают разговоры о переводе с кириллицы на латиницу. Кириллица и латиница — это просто разный дизайн одного и того же письма (полная кириллица содержит и весь греческий алфавит). Просто кириллица ориентирована на устав, латиница на полуустав, а греческий — на скоропись. Это ведь мечта любого переводчика — чтобы для перевода текста нужно было бы лишь сменить шрифт в Ворде или переписать его от руки своим почерком. Примерно к такому Большому Мифу клонит и Владимир Мартынов: “Ведь если один раз уже было предложено философствовать молотом, то почему нельзя допустить возможности философствовать молчанием?”
Не могу не процитировать втему из “Путешествия в Лапуту” Свифта: “После этого мы пошли в школу языкознания. Первый проект предлагал сократить разговорную речь путем сведения многосложных слов к односложным и упразднения глаголов и причастий, так как в действительности все мыслимые вещи суть только имена. Второй проект требовал полного упразднения всех слов; автор этого проекта ссылался главным образом на его пользу для здоровья и сбережение времени. Ведь очевидно, что каждое произносимое нами слово сопряжено с некоторым изнашиванием легких и, следовательно, приводит к сокращению нашей жизни”.
Бесписьменные барабанные иероглифы создаются следующим образом: слова для наилучшего опознания заменяются пословицами, прибаутками и присказками, причем слова могут быть порезаны на ребусы и галиматью. Например, сообщение “зарезали свинью” будет передаваться “Винни-Винни, это я, Пятачок” = “свинья” + “режьте, братцы режьте, режьте осторожно, режьте, чтобы видел пассажир дорожный” = “резать” (а длинно, чтобы указать, что это прошедшее время) и так далее. Мы на самом деле тоже изъясняемся подобными ребусами часто.
Язык барабанов
— это своеобразные иероглифы, которые рисуются и развешиваются в воздухе, аналогично иероглифам китайским. Для надежного распознавания слуховому аппарату необходимы три первые, самые нижние, форманты. Вместо “банан” выстукивается “ликондо либотумбела”, то есть “банан требует подпорки”, вместо “маниоки” — “маниок сохраняется в старом саду”, вместо лес “локонда” — “локонда текетека”, то есть “лес из сухих прутиков”. Слоги низкой тональности передаются слогами “ке” и “ле”, высокотональные — “ки” и “ли”.***
Язык
— это организованное заикание. Чтобы говорить, надо буквально расколоть звуки на куски. Лишь когда человек поет, он не заикается.Маршалл Маклюэн
— Джону ЛеннонуВ ХХ веке было три главных героя времени неофольклора, просто Мартынов их не там ищет. Это Джимми Хендрикс, Егор Летов и ныне тоже покойный Михаил Круг.
Джимми Хендрикс скрестил импровизацию с логикой “Капитала”. Так, Хендрикс берет народную песню афроамериканских негров Catfish, играет ее год минут по 15. За год Catfish незаметно превращается в Hear my train a-comin’. Потом Хендрикс год играет Hear my train a-comin’ минут по 15. И через год Hear my train a-comin’ легким, изящным движением превращается в Machine-gun. Ну и так далее. Любопытно проследить и вербальную составляющую трансформации. Catfish, то есть кото-рыба, в сущности живой оксюморон, трансформируется в ожидание прибытия поезда. Просто потому, что оксюморон не может не разрешиться для понятности. Прибытие поезда
— это классический вестерн. Но “Прибытие поезда” — это еще и первый кинофильм, то есть “прибытие поезда” — это не только ожидание поезда, а ожидание События, или, по выражению Владимира Мартынова, Большого Мифа. Прибытие поезда тоже очень логически трансформируется в Machine-gun. Потому что похоже. То есть прибывший поезд вьетнамские catfishы расстреливают из Machine-gunов и снова погружаются в дельту Меконга. История завершилась. Финита ля история.За Егора Летова я даже не буду много говорить, потому что Егор Летов и есть создатель (оформитель) того мифа, внутри которого мы сейчас находимся. Если коротко, то Летов
— это духовность. Я бы даже сказал, радикальная духовность, и я не побоюсь этого слова.И наконец, покойный Михаил Круг, “Золотые купола”. Круг
— это народность. За Круга я тоже не буду много говорить. Я всегда, когда приезжаю в Липки, заказываю “Золотые купола”.Василий ШИРЯЕВ,
Камчатка, поселок Вулканный