Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2011
Юрий Казарин — поэт, исследователь поэзии, языковед. Автор нескольких книг стихотворений и прозы. Стихи публиковались в периодике в России и за рубежом. Профессор Уральского государственного университета. Живет и работает в Екатеринбурге.
Юрий Казарин
Ответный снегопад
***
Е
.И вспомнил я: ты здесь была
белым-бела, белым-бела
и душу мне, как рукавицу,
и опалила, и сожгла,
и, пеплом выпушив десницу
и оперив ее, как птицу, —
крыло над смертью подняла…
***
Что-то ходит по первому льду,
каблуком расщепляя звезду,
разгоняя ее на алмазы:
и вращаются в воздухе вазы,
или призраки их, на весу
отражаясь, как слезы, в лесу
в узах неба, воды и землицы,
где незримое видят синицы,
огибая его на лету:
пусть походит по первому льду.
***
Заполночь, в полвторого,
встану
выйду на воздух — снова
небом обзаведусь.
Вспомню: запнулся правой,
лучше бы левой… Тьму
высмотрю над державой,
оком звезду возьму —
веками, обмирая,
словно берет в щепоть
душу, пока живая,
душу мою — Господь.
***
Нежнее инея в зверином ухе,
сосков малиновых на сучьем брюхе
не имя, а снежинки костный хруст
от дуновенья Бога; Божьих уст
взыскуют твердые уста сибирской стужи,
звезды полярной зрак становится все уже,
все глубже вдох, все ближе к Богу Бог,
и в хрусталях — мертвец чертополох;
али репейник сам себя сосет —
сосульку сладкую — и не произнесет
никак свое большое имя смерти,
не чуя сквозь сугроб чугунной тверди.
***
Маленький человек,
мальчик
глина у нас, как снег,
тает сама в руке.
Если тебе не лень —
вылепи воробья…
Ангел отбросил тень —
Господи, это я.
***
Вот сад, и нет на нем лица
—он весь как первый сон Творца:
оледенелый вой волынок
и рост сосулек без конца;
вращаются сердца снежинок,
мерцают мерзлые сердца
чертополоха-мертвеца;
свет сотворен легко, как слезы,
и наглядеться не могу
на слепки лепестков, на розы
следов собачьих на снегу.
***
Р. Левинзон
Ночью в небе побываешь:
с Орионом за спиной
в Божьи длани выдуваешь
призрак вазы ледяной.
Пусть вращается и длится,
начиная высоту.
Вот и ты дрожишь, как птица,
сердце чувствуя во рту…
***
У зеркала с прозрачными зрачками
—пестрит стена, и снег из-под саней —
поцеловаться, чокаясь очками,
как Грибоедов с вечностью своей.
Ох, зеркало, стекло без амальгамы,
стекло с чересполосицей лица,
и мертвых душ мерцающие ямы,
и вечный век, взыскующий конца.
У зеркала, следящего стеною
за прошлым, отразившимся в очках
и все еще стоящим за спиною
с тобой, стеной и зеркалом в зрачках.
***
Е.
Опускаются с неба на плечи
твои руки
в белых варежках. Это не снег.
Среди птиц я один — человек.
Это снег: высоко и далече
часть тебя — мои белые речи,
это в Каменке топятся печи
и под снегом стоит человек…
И под снегом стоит человек.
***
С
.Буду водой стоять
к дамбе лицом
в шлюзы за пядью пядь,
так распыляясь в речь,
так испаряясь весь,
чтоб Иисус босой,
если вернется, здесь
ноги омыл росой.
***
Е.
Говоришь на темном и венозном
языке в казенном терему.
Тесно слову в воздухе морозном,
тесно в слове духу твоему.
Покачнешь в очах своих сухую
полынью сирени на окне…
Обниму и в темя поцелую
сквозь меня молчащую во мне.
***
С тюрьмой за пазухой, с сумой
шагаю к дереву, хромой:
по вертикали, по прямой
оно, как дух, растет валетом
и вглубь, и в небо, Боже мой,
молчит и думает зимой,
а говорит и плачет летом.
Пока стоит на свете этом
и, переполненное светом,
поет от боли под пилой.
***
Из первых глаз, из первых рук,
из первых уст, из первой бездны
и взгляд звезды, и снег, и звук,
и сны — ужасны и чудесны.
Как будто я остался здесь,
где все как Бог мерцает взглядом,
и на земле бываю — весь —
Его ответным снегопадом.
***
Е.
Ты в воду посмотришь
— потом из воды:твой взгляд голубые оставит следы
на небе, водой отраженном,
на небе, травой окруженном.
Ты в воду смотрела, как смотрят в нее,
взыскуя грядущего. Это питье
осталось на пальцах от Бога —
немного, ты знаешь, немного.
Ты трогала каплю — не узел, а связь —
куда она делась, откуда взялась —
и дула на воду, сквозь слезы смеясь,
и дула, как после ожога.
***
Е
.И
— лбом в оконное стекло.И ухнет снежный чуб с откоса.
Мое отчаянье светло.
Мое прозренье безголосо.
Мне больно — дай еще беды,
лиши и солнца, и ночлега.
О, звуки гласные воды
и ледяные — льда и снега…
***
Легко растут мальчишки из сугроба,
из облака
чтоб сквозь ушко игольное озноба
деревня вся, с заборами, прошла —
туда, где звезд бездонные провалы
и словно все в березовом дыму.
Где умирать в деревне одному…
Как я люблю сухой воды кристаллы,
и по ночам блистающую тьму,
и снежных крыш ночные самосвалы.
Мне хорошо, не знаю почему,
вдыхать стеклом молочные овалы
и выдыхать на ветки бахрому.
***
Живой и мертвый, с вечностью во рту,
где прямо с неба оды пьет Гораций,
где зренье продувает пустоту
до обморока, до галлюцинаций,
живой и мертвый, здесь я говорю
о том, что я еще с тобой побуду, —
так говорю земле и снегирю,
а значит — ангелу и чуду.
***
Высокий дым. Душа растений.
И печь. И вечность за спиной.
Не темнота, а свет осенний
вечерний, утренний, ночной.
И поле, полное сиротства
в стеклянных ямах высоты.
Первоначальное уродство
грядущей страшной красоты.
***
Е. Шароновой
Под крышкой пусто. Нет, под нею
подвал и пыль похмельных дней.
Пустой кувшин поет сильнее,
и заунывней, и страшней.
Пока вино бредет оттуда,
где дремлет жизнь, издалека,
и проливается как чудо
из красной пасти черпака.
И чем полней, тем глубже, глуше
звучит кувшин в конце концов,
как неприкаянные души
одетых в глину мертвецов.
***
М. Гордеевой
Синичка села на плечо,
и мне от страха горячо
вот улетит сейчас обратно
к себе: ищи ее, свищи.
И плещут ангелов плащи
в лазурь серебряные пятна.
***
С
.Зимы короткий век
—светло, тепло и зябко.
И шмякается снег
с ветвей, как на пол тряпка.
Как пить сугробу дать —
погода золотая.
Упало капель пять
с навеса. И шестая.
И тот, кому не лень
считать, он знает что-то,
что удлиняет тень
до бездны поворота
дороги…