Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2011
Детская
От редакции
14 апреля 2011 года открылся очередной сезон Международной детской литературной премии им. В.П. Крапивина. Как и в прошлом году, журнал “Урал” является партнером этой премии и предоставляет свои страницы произведениям детских писателей: участникам и организаторам конкурса.
Светлана Лаврова — окончила Свердловский государственный медицинский институт, кандидат медицинских наук, работает в Межрегиональном нейрохирургическом центре врачом-нейрофизиологом. Автор более 50 книг, лауреат премии “Заветная мечта”, призов “Камертон” и “Алиса”. Живет в Екатеринбурге.
Светлана Лаврова
Модное горе
Вот и начался новый сезон для Крапивинской премии, поступают тексты книг на сайт Содружества детских писателей, начал работу литсовет… а результаты прошлогодней премии еще не забыты и не пережиты — столько принесли они фактов, эмоций и впечатлений. Хочу поделиться некоторыми больно задевшими наблюдениями.
Картинка с натуры: сижу я, читаю очередную детскую повесть, присланную на Крапивинскую премию. Герой — горбатый мальчик-инвалид, просит милостыню в метро, рядом девочка, играющая на скрипке, потому что мать увезли в психушку, отец спивается… потом прибавляются девочка-проститутка, мальчики-воры… ага, вот появился слепнущий пацан, вот парнишка, у которого только что разбились в маршрутке родители, вот картинка приюта… Подошла дочь, поглядела на текст, скривилась и сказала: “Что ж вы делаете… сами такие книги пишете, а потом жалуетесь, что дети мало читают. Задолбала чернуха”. На мое робкое замечание о правде жизни было сказано: “Надо искать другую правду”. Что же, поищем правду…
Чтение большого количества детских книг на конкурс дало жуткую картину. Нет, дело не в том, что они плохие, — многие просто прекрасны! Талантливо написаны, хороший язык, подняты животрепещущие и интересные проблемы.
Вот книга о мальчике из семьи алкоголиков и воров, он в конце становится преуспевающим бизнесменом. Сильная вещь. Это Веркин, “Друг Апрель”. Я поставила высший балл и после чтения три дня ходила в жуткой депрессухе. Наверное, эта книга полезна, как горькое лекарство. Но оно, как всякое лекарство, в больших дозах яд. Беспросветный кошмар, тупой, и мерзкий, и правдивый, и гениальный, и нежный, и щемящий…
Вот повесть Катыковой “Треугольник”, начинающаяся с отлично сделанной сцены смерти главного героя — смотрит с высоты, как его тело увозят на носилках. Довольно интересно читать, почему он попал под машину, что он чувствовал сразу после смерти и каково это — играть роль трупа… потом вспоминает, как украл у мамы деньги, — ужасно раскаивается… До 40-й страницы он ходит по знакомым и переживает, потому что ему не нравится быть трупом. Написано, повторяю, хорошо. На странице 45 — надежда на воскрешение. Потом появляется смертельно больной неизлечимой сердечной болезнью друг… На 158-й странице главный герой воскрес, еще через пару страниц смертельно больной друг выздоровел после операции… какой — не вполне понятно, но деньги на операцию взяли, ограбив банк.
Еще грустная тенденция: в детские повести пришел мат — иногда он стыдливо замаскирован точками, иногда нет. В этом смысле Гала Рихтер — просто новатор. А что такого? Правда жизни! Толпы сирот, алкоголиков, наркоманов, проституток с редкими вкраплениями гомосексуалистов населили книжки для детей и заговорили соответствующим языком. Потому что очень трудно писать о трудных подростках, к примеру, сделать так, чтобы они говорили языком современных подростков и при этом держаться в рамках литературного языка. Положительный пример в этом смысле — “Отроки до потопа” Андрея Щупова (Олега Раина).
Еще пока редкость для детской литературы, когда один из главных героев — дебил (это не ругательство, а диагноз, герой повести — больной ребенок с очень ограниченными умственными способностями). Но на Крапивинской премии мы это уже получили. Правда, автор явно никогда не общался с такими детьми и вкладывает в уста этого бедняги сложнейшие по конструкции предложения…
Само по себе это считается неплохо — нужно говорить детям и подросткам об этих проблемах. И совершенно понятно и хорошо, что после долгих лет молчания писатели обращаются к “нежелательным” ранее темам. Но вот что тревожит: человеческое горе, человеческое страдание стало модным! За книги о сиротах и инвалидах хвалят критики, дают премии… так почему не писать? А смешное и радостное не в моде.
Интересно, что этот процесс не замыкается на литературе, — вот пример из другого жанра. На день рождения друзья подарили мне альбом с фотографиями зверей — результаты фотоконкурса “Золотая черепаха”. Я сначала восторгалась, а потом прочитала то, что мелкими буковками написано в конце книги, — распределение призовых мест. Фотографии с юмором ничего и нигде не заняли! Призерами стали “сурьезные” фото! Я и не подозревала, что этот процесс так глобален. Смешное не нужно не только в детской литературе, оно не нужно нигде. То ли это политика, то ли экономика… скорее, политика: веселым человеком управлять труднее, чем озабоченным, дерганым, грустным.
Вспоминаю характерный эпизод: писательница Ольга Колпакова сделала милую повесть о школе снегурочек. Московская писательница, которой повесть прислали для оценки, сказала: “Все хорошо. Но почему ты взяла снегурочек? Лучше сделай их сиротками из детского дома”. Да, вот так: нормальный ребенок, у которого есть мама, папа, брат и кошка, стал неинтересен современной детской литературе. Сделайте его слепым или одноногим — и рейтинг книги резко повысится. А еще лучше, если он болен раком, — вот раздолье для писателя!
Еще пример тоже из присланной на конкурс книжки: герой — мальчик после химиотерапии, ничего не помогло, будет умирать. Приходит его тренер и говорит, что он должен бороться. Мальчик тут же начинает бороться. Я десять лет работаю в онкологическом центре и четырнадцать — в доме ребенка для детей с неврологической патологией. Меня оскорбляет такое отношение к моим пациентам и такая спекуляция на их страданиях.
Вот еще пример из конкурсной книжки: бедная сиротка в детдоме, которую злая директорша заставляет “крошечными ручками” (это цитата) мыть огромные закопченные кастрюли каждый день… мама умерла от родов, папа погиб на никому не нужной войне… Хотите браться за такую тему — оцените свои силы и работайте хорошо, а не клепайте бесконечные “кувшинчики с теплыми соплями”, как говорят корифеи “сопливого жанра” американцы!
Я не призываю писать только смешные рассказики и сказки с хорошим концом. Серьезные книги на серьезные темы нужны детской литературе как воздух. И трагические исходы, “плохие концы”, тоже нужны. Но может, пора сдвинуть равновесие в сторону обычных детей, не наркоманов, не проституток, не смертельно больных? Ей-богу, у них тоже много проблем! А писать книгу на модную тему… Детская литература всех стран традиционно была светлой, свет в природе ребенка. Теперь на нее надвинулась тьма по имени Чернуха…
Может, это просто кажется? Поглядим на цифры. На Крапивинскую премию было подано 222 произведения, их разделили между членами жюри. Из них я подробно проанализировала 66. Они разделились по эмоциональному настрою на три “кучки”:
1) нейтральные, безэмоциональные и очень скучные
— 11. Такое ощущение, что автору наплевать на то, что он пишет;2) светлые произведения
— 28 (из них смешных очень мало, не то 4, не то 5);3) чернуха
— 27.Это “деление” не включает в себя меру таланта. Три прекрасных, талантливых произведения Веркина, Лавряшиной и Турханова, получившие высокие баллы, тоже отнесены к разряду “черных”. Было много споров насчет “меры черноты”. Потому что кого-то чернуха опускает в бездну, а кого-то поднимает и ободряет… Писатель Андрей Щупов назвал это “нестыковкой в подходах к жизнеутверждающему искусству”. Вот цитата: “Светлым натурам сложно понять, как от черного материала можно преисполняться добрых чувств. Я вот поздновато это сообразил, — действительно, невозможно сие объяснить, да и, наверное, не нужно. Кому-то Горин, кому-то Задорнов, кому-то Петросян, хотя… последний тут неудачно. Ну, пусть Евдокимов, что ли. Хотя тоже не совсем. Ну да вот — Налич и Высоцкий, Битлз и Фармер, Ливинг Блюз и Пинк Флойд, Никольский и Пресли, Чайковский и Лист. Вон ведь все какое разное. Или “Три товарища”, “Черный обелиск” Ремарка, — никаких ведь светлых финалов, вселенская грусть с редкими улыбчивыми проблесками… Я вот честно могу сказать, что от чернухи мобилизуюсь и встряхиваюсь. Если она талантливая, конечно (что тоже, конечно, относительно). А многих подобные вещи угнетают”.
Да, многих угнетают… но ведь это полезно для души, не так ли? Страдания облагораживают и тому подобное… Я пишу смешное, и в этом споре можно подумать, что я ищу “оправданий” для себя. Но как врач я нашла хорошее объяснение, почему детям важнее хорошие концы и жизнеутверждающие книжки. Чистая физиология: в детском возрасте выражена эмоциональная лабильность. Детям это надо, чтобы приспособиться к этому миру: лабильность повышает изменчивость, но за счет снижения устойчивости. И при этой лабильности — проблема с выработкой эндорфинов, поскольку гормональная система еще не сформировалась, а гормоны стимулируют. А если эндорфины как “гормоны радости” вырабатываются с трудом, то детям эндорфины или их стимуляторы надо “получать извне”. Поэтому дети любят сладкое и шоколад (стимулирует выработку собственных эндорфинов) и веселые книжки (получают готовые хорошие эмоции). Им это надо на уровне физиологии! Это как при сахарном диабете инсулин дают.
Кстати, пожилые люди тоже в большинстве случаев перестают читать хорошие грустные книги и начинают всякую сладенькую муру… это происходит часто во время климакса, когда своих эндорфинов вырабатывается меньше.
А вот подростки зачастую начинают любить “грустные книжки” — это тоже физиологически обосновано, организм пытается “тренироваться” и “экспериментировать” с новым способом регуляции с активацией половых гормонов. Мой подростковый период был озарен восторгом по поводу Достоевского и Ремарка. Ремарк остался, а Достоевского разлюбила. Но это так, к слову.
Это индульгенция всем несерьезным писателям, смешащим своих читателей, вместо того чтобы решать сложные проблемы. Мы тоже нужны в природе! А если серьезно — детская литература сейчас по тенденциям копирует взрослую, в которой превалирует два потока: гламур и чернуха. Гладенький, туповатый, безыдейный и безмысленный гламур и то, как его проводят и рекламируют многие издательства, — это отдельная тема для разговора. Чернуха честнее и для взрослой аудитории обычно более качественно написана. Но что-то во мне инстинктивно восстает против потока чернухи, которую дети принимают в себя из средств массовой информации, из разговоров старших и сверстников, а вот теперь и из детских книг. Может, действительно материнский инстинкт во мне пытается защитить детей, их нервную систему от перегрузок… Но материнский инстинкт не всегда прав и не всегда разумен.
Самое потрясающее, что дети — не герои повестей, а нормальные, живые дети — тоже вовлечены в процесс. Я работаю в жюри конкурса “Волшебная строка”, читаю множество произведений авторов от 12 до 17 лет в номинации “Сказка. Фантастика”. И вот в этом году на конкурс было подано первое на моей памяти классическое чернушное, очень горькое произведение юного автора — “Про Букашку”.
“Она была настолько глупа, что всю свою коротенькую жизнь потратила на поиски друзей. (…) После школы, которую она закончила на “отлично”, Букашка пошла в институт. Институт открылся ей как место пыток и мучений, учителя издевались над букашками и жучками, они били их розгами, ели, закрывали в комнате с газом, с гвоздями, торчащими из стен, и стеклами, ученики называли эту комнату “душилкой”. Букашка никогда не видела столько злости и ненависти. (…)”. А закончилась эта “сказка” так:
“Как это ни странно, и на работе ее никто не уважал, и вот в один из рабочих дней Букашка зашла к себе в кабинет. На ее столе лежали чистый лист, веревка, мыло, а у стола стояла табуретка. Букашка, не вдумываясь в смысл этих вещей, взяла и повесилась. А на столе осталась мятая маленькая записка, в которой было написано: “Я всю свою жизнь жила ради других и не уделяла время себе, а зря, я должна была понять раньше, что жить ради других нельзя, нужно жить только ради себя”. Мы все живем так же, как эта Букашка. Живем ради тех, кого любим, ради тех, кого жалеем, а жить нужно только ради себя, и лезть в петлю лишь для себя, а не для кого-то другого”.
Конечно, можно списать на пресловутый подростковый возраст с его перепадами эмоций, принять, что автору доставалось в школе и были проблемы со сверстниками, — но мне кажется, это та же тенденция торжества Чернухи.
Мы обсудили “Про Букашку” на семинаре “Волшебной строки”. Ровесница автора и призер конкурса, Саша Колегова из Сыктывкара, поежилась и сказала: “Какой кошмар”. Сама Саша пишет отнюдь не благостные произведения, в них есть жесткость и нет гламура — но и она оценила ситуацию однозначно. Кстати, мы дали автору “кошмара” Александру Куликову диплом, так что чернуха оправдала его надежды.
Может, я ошибаюсь? Может, описание страданий, несправедливости, насилия и смерти, даже бездарное, сделает юного человека добрее? И лишит его иллюзий, подготовит к реальной суровой жизни? Может, это полезно — ткнуть носом в грязь как можно раньше? И как можно чаще, в каждой второй прочтенной книге? Не знаю, не знаю…
Нет, я против моды на чужое горе и страдание.