Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2011
Дмитрий Лабаури — кандидат исторических наук, доцент кафедры новой и новейшей истории Уральского государственного университета, специализируется на изучении национальных движений и межэтнических отношений на Балканах и постсоветском пространстве. Автор монографии и ряда статей в российских и болгарских научных изданиях.
Дмитрий Лабаури
Эхо Манежного бунта
Размышления на тему межнациональной напряженности в России
О декабрьских событиях 2010 г., связанных с Манежной площадью, написаны уже десятки, если не сотни, статей. Читателю было представлено множество оценок и интерпретаций массовых волнений, случившихся у самых стен Кремля. Немало написано и в целом о проблеме межнациональных отношений в нашей
стране.Здесь мы постараемся дать теоретическое объяснение локализованным массовым межэтническим конфликтам, все более часто вспыхивающим на территории нашей страны, провести параллели между современными и прошлыми
“русскими бунтами”, вспыхнувшими на почве межнациональной розни.На данный момент двумя наиболее распространенными в науке подходами к объяснению происхождения межэтнического конфликта являются подход социально-экономического детерминизма и социально-психологический (или бихевиористский
)1 подход.Наиболее популярной в современном мире разновидностью первого подхода является конструктивизм, предлагающий стандартную, простую и вполне понятную формулу:
“во всем виноваты элиты”. Именно они безжалостно и цинично “конструируют” любой межэтнический конфликт, исходя из своих корыстных интересов. Ведущий научный сотрудник Института этнологии РАН Ю.В. Иванова в 1999 году в одной из своих работ, объясняя многовековое противостояние между албанцами-мусульманами и православными славянами на Западе Балканского полуострова, следующим образом сформулировала эту идею: “Люди на бытовом уровне могут мирно уживаться между собой, пока их не настраивают друг против друга посторонние силы: борьба государственных элит за власть, за захват территорий, руководителей церквей и общественных движений за конфессиональное и интеллектуальное влияние и т.п.”2 .Э. Геллнер, Э. Хобсбаум и их последователи, разрабатывавшие данную конструктивистскую тезу, специально подчеркивали, что, когда элиты чувствуют себя ущемленными, уязвимыми, они мобилизуют свои этнические группы на реализацию в действительности чуждых для этой группы интересов. Победителями в итоге выходят элиты, пожинающие политические и экономические дивиденды. А введенные в заблуждение наивные массы несут потери и остаются
ни с чем3 .Если следовать логике данной теории, самым надежным и простым способом предотвращения еще не начавшегося или же прекращения уже вспыхнувшего конфликта будет нейтрализация его организаторов (маргинальной элиты), служащих источником опасной пропаганды. Примерно так, например, как поступили китайские власти с
“организаторами” уйгурских волнений в мятежной провинции Синьцзян в 2009 г.4Однако нельзя не заметить, что за видимой простотой указанного подхода скрывается попытка обезличить массы, лишить их самостоятельной роли в историческом процессе, уйти от сложного и пугающего для властей всех мастей поиска скрытых сил и тайных пружин, движущих людскими массами. История же показывает, что иллюзия (характерная в том числе и для современных российских политиков и политтехнологов) относительно возможности тотальной управляемости обществом чревата тяжелыми последствиями.
Применительно к российской действительности, как нам кажется, зачастую нежелание властных структур и близкой к власти интеллигенции заглянуть в сознание и коллективные представления собственного народа подспудно объясняется страхом увидеть независимое от современного российского государства (и возможно, даже чуждое или враждебное ему) русское гражданское общество. В итоге следование столь любимому отечественными либералами и властными структурами конструктивистскому подходу обычно выливается либо в комичный поиск неких таинственных организаторов, руководителей, агитаторов, якобы выполняющих коварный заказ рвущихся к власти маргинальных кругов, либо же в еще более комичный поиск
“заговора Кремля” (если речь идет об оппозиции).В этих условиях социально-психологический (бихевиористский) подход к исследованию межэтнических конфликтов остается в основном уделом небольшой группы представителей научного сообщества. Между тем именно этот подход как нельзя кстати, на наш взгляд, подходит для объяснения причин многих вспышек межэтнической напряженности на территории нашей страны в последние годы.
Сторонники указанного подхода
— Дж. Доллард, Д. Горовитц и др. — одной из главных причин межэтнического конфликта, как и любого социального взрыва вообще, указывали состояние фрустрации, которое может возникать в качестве реакции людей на быстро меняющийся мир вокруг. Эффект быстро меняющегося мира вокруг может быть вызван радикальными модернизационными процессами (иными словами, процессами радикальной трансформации общества, ощущаемыми в течение жизни одного поколения людей), резким изменением социальных статусов и социальных ролей в обществе, появлением новых вызовов со стороны иной этнической группы либо же быстрой сменой этно конфессиональной структуры населения, а также кризисом государственности и разрушением многонациональных государств, неизбежно влекущим за собой геополитические изменения (как, например, в случае с распадом СССР или Югославии). В итоге у большинства представителей этнической группы появляется фобия, страх потери своей идентичности и своего социального статуса в новых условиях, усиливается страх перед чужаком, который предстает в сознании людей более сильным, опасным и непредсказуемым. При этом указанная фобия и фрустрация может быть характерна как для этнического большинства, так и для этнического меньшинства.Таким образом, если конструктивисты привыкли рассматривать межэтнический конфликт как искусственно срежиссированный, продукт социальной инженерии элит или отдельных политтехнологов, то сторонники бихевиоризма уделяли внимание именно психологии самих народных масс, вступающих в конфликт, что, на наш взгляд, позволяет увидеть именно глубинные причины конфликта.
Специалист в данной области Д. Горовитц подчеркивал, что сам факт сосуществования двух или большего числа обществ на одной и той же территории непременно порождает неопределенность и дискомфорт. Эффект быстро (или радикально) меняющегося мира вокруг превращает эту неопределенность и дискомфорт в синдром тревожности, под которым Горовитц подразумевает страх исчезновения и поглощения чужаком. Тревожность здесь является центральным понятием, она искажает восприятие и усиливает реакцию даже на незначительные угрозы, порождает крайние требования
5 .Таким образом, наличие этнической чересполосицы
— это, по определению, отправная точка любого межэтнического конфликта. Совпадение данного условия с переживаемым большинством населения эффектом быстро меняющегося мира вокруг неизбежно дает старт эскалации межэтнической напряженности, порождает неуверенность в завтрашнем дне и страх перед будущим. Синдром тревожности, одинаково переживаемый и большинством, и меньшинством, способствует мобилизации и консолидации этнических групп, которые стремятся достичь (или “вернуть”) этнической однородности и ощетиниться вовне. В этих условиях резко повышается самоидентификация в системе координат “свой — чужой”. Пристальное внимание к “чужаку”, демонстрирующему вызывающее и девиантное (т.е. не соответствующее ожиданиям и нормам, которые фактически сложились или официально установлены в данном обществе) поведение в представлении противоположной этнической группы, порождает первоначально недоверие, затем страх, а в итоге и ненависть к нему как источнику уязвимости, фобии и фрустрации.В этих условиях достаточно одной искры, чтобы синдром тревожности спровоцировал всплеск агрессии, в ходе которой доминирующая численно этническая группа стремится подавить или устранить источник своей фобии. Не случайно во всех крупных волнениях на межнациональной почве: в Грозном в 1958 г., в Яндыках и Нальчике в 2005 г., в Кондопоге в 2006 г., в подмосковном Хотьково в 2010 г. и др. главным требованием являлось полное выселение представителей враждебного этноса. Таково было требование не узких групп националистов, а именно местного большинства, длительное время находившегося в неблагоприятной психологической ситуации и уставшего от безнаказанного террора и унижения достоинства местного населения агрессивным меньшинством. Роль же самозваных
“руководителей-националистов” сводилась лишь к формулированию требований масс и возможной политизации данных требований. Потребность масс в “руководителях” подобного рода в тот момент была ничуть не меньше, чем потребность “руководителей” в массах.В частности, высказывания целого ряда опрошенных в рамках социального исследования М.С. Григорьева
“Кондопога: что это было” свидетелей и участников кондопожских волнений в 2006 г. вполне подтверждают данную версию: “Было много чужаков на митинге (т.е. агитаторов, приехавших в Кондопогу из других районов. — Д.Л.), выступали, призывали к тому, чтобы всех кавказцев выгнать, в целом правильно говорили [интервью № 996 ]”; “Организовывать ничего особо не надо было, только слова правильные сказать [интервью № 23]”; “Приехали ребята из Москвы, но они, скорее, советы давали. Тут у нас народ и так весь готов был [интервью № 12]”; “Думаю, что не организовывали они (приехавшие агитаторы. — Д.Л.), а возглавили [интервью № 13]”; “Народ сам был готов идти… Но народ сам бы так не собрался, …помогли, наверное [интервью № 6]”; “Погромы — неизбежная реакция затравленного населения, разочарованного бездействием властей [интервью № 85]”. Некоторые из респондентов открыто высказывали признательность приехавшим активистам, главным образом из ДПНИ: “Я рад, что события в нашем городке оказались кому-то интересны, помогли нам поставить их (чеченцев. — Д.Л.) на место [интервью № 15]”.Собравшиеся на народный сход русские жители Кондопоги услышали от приехавших агитаторов именно то, что они и желали услышать, и благодаря этому почувствовали себя не покинутыми, более защищенными и сильными. Во многом именно этим объясняется масштаб погромов. Тогда как местные власти и правоохранительные органы в конфликтной ситуации не только не предприняли ничего, чтобы снять синдром тревожности у местных жителей, но своими действиями еще и усилили его.
В Хотьково после убийства русского таджиками удалось избежать повторения кондопожского сценария именно благодаря тому, что местные власти в сотрудничестве с милицией успели сыграть на опережение, оперативно и без особой церемонии выселив всех нелегальных мигрантов из города и арестовав убийц. И хотя претензии к местным властям остались, все же исчезновение основного источника фобии и напряжения в городе постепенно вело к снижению синдрома тревожности. Ощущение достигнутой победы и относительной справедливости способствовало успокоению жителей. Примерно такой же эффект можно было наблюдать и в Кондопоге.
Роль психологии масс, по всей видимости, начинают замечать и во властных структурах. Вспомним хотя бы лавирование президента Республики Карелия Сергея Катанандова в начальный период кондопожского конфликта. После того как первая официальная реакция президента республики по событиям, выдержанная в привычном ключе сетования на русскую ксенофобию и фашизм, вызвала ошеломляющий эффект у населения (что подтверждается ответами многих респондентов), сделанное всего лишь через пару дней заявление для СМИ прозвучало как настоящее откровение:
“Главной причиной стало то, что на наших глазах группа представителей другого народа вела себя дерзко и вызывающе, игнорируя менталитет нашего народа. Северных людей нужно долго доводить. В общем, я понимаю чувства тех людей, которые вышли на улицу. …Наша цель — выгнать отсюда наглую дерзкую молодежь, которая нас не уважает, причем местные власти и правоохранительные органы явно закрывали глаза на многие злоупотребления, тогда как наши граждане за те же нарушения несли ответственность по полной программе. Мы не против жителей Кавказа, наоборот, наши двери всегда открыты для честных и трудолюбивых людей, но мы не позволим не уважать наши законы”7 . И хотя у многих жителей Кондопоги резонно возникло сомнение в искренности и самостоятельности данного заявления Катанандова, налицо была запоздавшая попытка региональной власти перехватить инициативу у напрямую вовлеченных в конфликт русских национальных активистов и не допустить складывания у этнического большинства представления о кризисе легитимности8 , всегда обладающей мобилизующей силой для роста гражданской активности (из интервью № 42 одного из рядовых жителей Кондопоги: “И если администрация вся куплена, если ее нет вообще, люди сами это должны были сделать и сделали”).Упоминаемый уже нами Д. Горовитц особенно предупреждал о недопустимости увязывать конфликт с экономическими интересами. Он указывал на множественные примеры готовности этнических групп пожертвовать экономическими интересами ради иных выгод. Историческая практика также подтверждает тот факт, что в национальные движения прежде всего вступали экономически наиболее развитые и мобильные представители этнической группы, которые благодаря доступу к различным современным каналам социальной коммуникации смогли значительно расширить свои представления об окружающей действительности. Для людей зачастую важнее становилась задача борьбы за коллективный статус, за ликвидацию источника фобии и фрустрации. В этой связи понятна порочность только экономических рычагов в решении межэтнических конфликтов.
В частности, если говорить об относительном
“замирении” Чечни в середине первого десятилетия 2000-х гг., то, как нам представляется, оно объясняется отнюдь не экономическими мерами по восстановлению республики, а именно целой системой элементов, нивелирующих “синдром тревожности” рядовых чеченцев и внушающих им убеждение в победе и превосходстве над “русскими”, под которым подразумевается как федеральный центр, так и простые этнические русские. Практически полное очищение Чеченской республики от гражданского русского населения (а здесь стоит вспомнить, что вплоть до переписи 1989г. русские составляли абсолютное большинство жителей столицы республики — Грозного); убеждение в собственном демографическом превосходстве; создание благоприятных социальных условий, контрастирующих с условиями жизни в остальной России; дотации из федерального бюджета, рассматриваемые в республике именно как контрибуция потерпевшей поражение стороны; легализация боевиков, перешедших на службу к Рамзану Кадырову, и бесконечные процессы против участников в войне с российской стороны; частичное выпадение Чеченской республики из правового поля Российской Федерации; освобождение молодых уроженцев Чечни от службы в российской армии, выделение для них бюджетных мест в российских вузах и дефакто предоставление чеченцам права экстерриториальности на территории остальной России — вот неполный перечень указанных элементов. Поддерживать чувство превосходства и уверенности в будущем позволяла также целая система символов: лозунги и слоганы, прославляющие чеченский народ, республику и ее руководство; звучащие повсеместно песни идеолога и активного участника чеченского ваххабистского сопротивления Тимура Муцураева9 (до сих пор скрывающегося за рубежом); широко распространенные музыкальные видеоролики с кадрами подрывов российской техники и убийств российских военнослужащих, широкое утверждение исламской и национальной чеченской символики и т.д. По всей видимости, нередким явлением (для установления его истинных масштабов требуется, разумеется, отдельное исследование) остается воспитание детей в чеченских семьях, а возможно и в школах, в духе собственного национального превосходства, неприязни и ксенофобии к иным этническим группам. Показательны, в частности, сказанные журналисту слова одной чеченской женщины в Панкисском ущелье, недовольной пассивностью грузинских жителей в августовской войне 2008 г.: “Чеченских детей уже в пятом-шестом классе учат, что русских надо убивать, чему учат грузинских детей, я не знаю, наверное, книжки читать”10 . Агрессивная риторика чеченского президента Рамзана Кадырова, регулярно заступающегося за своих соотечественников в их конфликтах с местным населением за пределами Чечни, дополняет картину.Но более важным представляется вклад федерального центра в политику
“умиротворения” чеченского, и в целом кавказского, общества. Начиная с 1999г. в борьбе с чеченским сепаратизмом нужно было продемонстрировать открытость для чеченцев, и прежде всего чеченской молодежи, возможностей огромной России — от Дальнего Востока до Карелии и от Ставрополья до Ханты-Мансийского и Ямало-Ненецкого округов. На наш взгляд, в данном случае можно говорить об использовании принципа “цель оправдывает любые средства”. Федеральному центру нужно было любой ценой сохранить Чечню, а с ней и весь Северный Кавказ в составе России, а для этого побороть страх и тревогу кавказцев, сделать их существование в составе России максимально выгодным и комфортным для них, убедить их, что они являются такими же полноправными гражданами, как и все остальные.Подвела, однако, пресловутая
“культурная несовместимость”, о которой так часто говорят сейчас после известных событий на Манежной площади. Воспитанные в иной культурной системе ценностей, коренные жители Северного Кавказа в большинстве своем по-иному восприняли посыл федеральных властей. Демонстрация открытости, как мы можем наблюдать, была расценена ими в основном как демонстрация слабости, непоследовательности и вседозволенности. Чеченцы, а вместе с ними и большинство других выходцев с Северного Кавказа научились жить по правилам, предложенных им центром, и использовать эти правила в своих целях в ущерб иным этническим группам. Последствия этого мы сейчас наблюдаем в различных уголках нашей Родины. В том числе и в Екатеринбурге, где не так давно в результате ссоры с владельцем дорогой иномарки, 29-летним уроженцем Чечни, завершающим обучение в Уральской государственной юридической академии, тяжелое пулевое ранение получил водитель грейдера, расчищавший проезжую часть от снега. Инцидент для виновника, как первоначально казалось, закончился вполне благополучно: встретившись при посредничестве диаспоры с представителями городского УВД “на нейтральной территории” (!) и оформив затем добровольную явку с повинной, он тотчас получил освобождение под подписку о невыезде. Едва ли особое беспокойство у чеченской диаспоры, взявшейся оказывать юридическую поддержку своему соплеменнику, вызывала тогда и перспектива развития уголовного дела по статье “хулиганство с применением оружия”11 .Как просто и ясно выразился один из бывших сотрудников РУВД Кондопоги в 2006 г., не раз имевший дело с кавказцами,
“они (чеченцы. — Д.Л.) наловчились, чуть что, сразу вой поднимают о том, что они граждане России, а тут эта, — как ее, — ксенофобия, так сразу сверху звонок поступает — “что вы не даете людям адаптироваться” [интервью № 65]”.Не так давно один из бойцов московского ОМОН поведал журналисту электронного издания
“The New Times” об устоявшейся модели отношений между правоохранительными органами и представителями северокавказских диаспор. Позволим себе привести достаточно объемную выдержку из его речи: “У фонтана на Манеже взяли двух ингушей за драку. Оказалось — милиционеры. С табельным оружием бухали, размахивали им. Отвезли в ОВД, тут же приехали люди из представительства президента Ингушетии в Москве, говорят: “Отдайте их нам, вам же проблемы не нужны, а мы разберемся”. Та же история с дагестанцами. Стоит задержать одного, к отделению приезжает 15 человек родственников — шум, базар, отбивают своего. Однажды взяли такого за грабеж, обчистил дагестанец мужика и даже убегать не стал — сел в двухстах метрах пить дальше с друзьями. В ОВД его опознали еще по четырем эпизодам. Дело даже завели, но тут под окнами родня хороводы устроила. Выкупили в итоге. А с чеченцами вообще отдельная история. Их просто нельзя трогать. Даже когда фанаты “Терека” на выезд приезжают — пусть буянят, пусть даже кого-то из наших ножом пырнут, но если “закроем” хоть одного — тем же вечером наших ребят в Грозном обстреляют. Неудивительно, что многие из моих коллег драться с фанатами на Манежке не хотели. Говорили: “Ну, а что мы на них пойдем? Они не правы, что ли?””12Позволим себе предположить, что рассказанное омоновцем вряд ли стало открытием для населения, которое и без того может благодаря личному повседневному опыту и иным каналам доступа к информации о действительности наблюдать указанную картину беззакония и незащищенности неорганизованного и разобщенного этнического большинства.
Нельзя сказать, что все последнее десятилетие Кремль был озабочен нивелированием
“синдрома тревожности” только у кавказского населения. Постепенно взятое государством практически под полный контроль традиционное медиа пространство всеми силами культивировало у среднестатистического россиянина иллюзию всеобщего ежедневного праздника. Видимость активной внешней политики и защиты интересов русских за рубежом, частые спортивные победы, успехи экономического развития до 2008 г., обилие развлекательных программ на телевидении приходились как раз кстати. А плотное медиа эмбарго на любую негативную информацию должно было оградить основную массу населения от переживаний по поводу отсутствия признаков правового государства, духовной деградации общества, личной незащищенности и снижающегося коллективного статуса. Однако в отличие от Кавказа указанная пропаганда так и оставалась пропагандой, все более контрастировавшей с ощущениями людей от непосредственного личного восприятия действительности. Следствием этого становилось все большее обращение людей к электронным СМИ и иным альтернативным каналам доступа к информации о действительности — специализированным сайтам, социальным сетям, форумам, блогам и т.д. Одновременно нельзя не отметить и заметного роста в последнее десятилетие русского национального самосознания, причины которого являются предметом уже отдельного исследования.В советские времена тоталитарное и закрытое государство имело намного больше возможностей для перекрытия каналов, по которым до людей могла доходить национально-мобилизующая информация и чувство неуверенности и страха. Население могло не узнать даже о самых чудовищных катастрофах и продолжать испытывать иллюзию защищенности и благополучия. Контроль над сознанием населения был практически полным. Власть не могла, разумеется, исключить непосредственные повседневные наблюдения людей за окружающей действительностью и негативный опыт их контакта с чужаком. Но это могло вести лишь к локальным изолированным вспышкам межэтнической напряженности, таким как, например, в подмосковном Климовске в 1955 г. или Грозном в 1958 г.
В 1958 г. доведенные до отчаяния террором возвращавшихся из депортации чеченцев русские жители Грозного, поднявшиеся на открытый бунт против местных властей, в числе прочего захватили Грозненский вокзал, где задержали отправление поезда Ростов
— Баку. Люди ходили по вагонам и просили пассажиров рассказать жителям других городов, что “в Грозном чеченцы убивают русских, а местные власти не принимают никаких мер”. На внешней стороне вагонов появились надписи: “Братцы! Чеченцы и ингуши убивают русских. Местная власть поддерживает их. Солдаты стреляют по русским!”13 Иного способа у людей донести информацию о своих бедствиях до соотечественников в других регионах просто не было. И вряд ли этот способ был эффективным. Больше всего он походил на демонстрацию отчаяния.Сегодня ситуация совсем иная. Не случайно президент Д. Медведев после событий на Манежной площади в обращении к правоохранительным органам специально подчеркивал необходимость учитывать тот факт, что при современных условиях развития средств коммуникации информация, которая в определенный отрезок времени может служить для возбужденных масс мифо-мотором
— национально-мобилизующим средством, зачастую сегодня доходит до населения раньше, чем до властей. Держать в таких условиях нити контроля за развитием межэтнического конфликта, разумеется, крайне сложно.Выходом может быть только безразличие самого населения к получению информации подобного рода. Но по объективным причинам интерес к проблеме этнической преступности, межнациональным отношениям и ущемлениям прав русских в России в последние годы только растет. Ответ прост: люди хотят знать правду, замалчиваемую и скрываемую, по их мнению, властями. Дело здесь не в манипуляциях СМИ, якобы навязчиво пытающихся донести до населения национальность или регион происхождения убийц, насильников, грабителей, маньяков, хулиганов и террористов. Само общество формирует такой запрос.
Определенным рубежом здесь, на наш взгляд, следует считать появление в 2007 г. книги Дмитрия Соколова-Митрича, которого при всем желании нельзя отнести к категории
“националистов-маргиналов”, “Нетаджикские девочки. Нечеченские мальчики”. Книга, ориентированная на обычного российского обывателя, не склонного к агрессивной ксенофобии и нацизму, и обозначенная самим автором именно как “антифашистская книга”, раскрывала широкую панораму насилия и несправедливости в отношении русских в России. Правдивости книге придавал тот факт, что она являлась не монографическим исследованием, а сборником документальных свидетельств — “сухой хроникой преступлений представителей этнических меньшинств в отношении этнического большинства России”. Книга впервые громко заявила о проблеме, не осознаваемой большинством россиян прежде и озвученной уже в эпиграфе к ней словами китайского журналиста Ло Цзяньпина: “Русские к самоорганизации сегодня не способны и постоять за себя не могут. Каждый из них сам по себе, хотя в таком многонациональном государстве, как Россия, им давно пора повсюду создать свои общины и землячества. В первую очередь в Москве. Только так они смогли бы эффективно защитить свои интересы в политике и бизнесе, до которых российскому государству, по существу вненациональному, нет никакого дела”14 .Непосредственные наблюдения за окружающей действительностью и негативный опыт контакта с чужаком, соединенные с национально-мобилизующей информацией, полученной с помощью различных иных каналов социальной коммуникации, способствовали формированию агрессивно настроенных по отношению к чужакам групп молодежи. Исповедь среднестатистического молодого русского экстремиста
, отбывающего заключение за убийство, выглядит следующим образом: “Когда мне было 8 лет, моего друга кавказцы убили за телефон прямо напротив здания милиции. Ему было 12. Кавказцы тоже были малолетки. В 14 лет я посмотрел фильм “Чистилище” про чеченскую войну. Стал обсуждать его в интернете с бывшими военными и скинхедами. Смотрел видеоролики скиновские. Понял, что мне это подходит. Я хотел стать профессиональным военным. Убивать ради долга, ради какой-то цели. У меня появилась цель. Я увидел войну на улицах нашей страны. Я начал среди своих друзей распространять такие мнения. Мы собирались небольшими группами, ребята от 14 до 28 лет. Ездили по соседним городам, ходили по рынкам, где преобладает кавказское население, отбирали у них деньги, забирали телефоны”15 .Таков круговорот насилия. Те же, кто не
“ходил по рынкам” в поисках кавказцев, находили выход собственной фрустрации в обмене и распространении все новой национально-мобилизующей информации о реальных фактах окружающей действительности (мы не имеем в виду здесь экстремистскую информацию). Страна приближалась к Манежной площади.Трагические события в Зеленокумске в конце ноября 2010 г., продемонстрировавшие полнейшее безразличие властных органов и милиции к проблеме безопасности русского населения, стали настоящим сигналом, воспринятым и кавказцами, и русскими. Одна из статей авторитетного интернет-ресурса
“Кавказского узла” так и называлась: “Конфликт в Зеленокумске всколыхнул российскую блогосферу”. Конфликт, о котором подконтрольные Кремлю федеральные каналы не упомянули ни слова, стал в определенный период времени одной из наиболее обсуждаемых тем в виртуальном пространстве. Является ли это случайным совпадением или нет, но последовавшая затем первая неделя декабря была отмечена настоящей вспышкой насилия со стороны молодых кавказцев в некоторых крупных городах. Всего лишь за два-три дня только в Москве в результате нескольких инцидентов от немотивированной агрессии кавказской молодежи погибли два человека и более десяти получили ранения и увечья. Одним из погибших оказался Егор Свиридов — видная фигура в среде футбольных фанатов Москвы (другим, погибшим днем ранее, был студент РГМУ им. Пирогова Михаил Антончик, убийство кавказцами другого футбольного фаната, Павла Казакова, произошло уже 10 декабря). Признания фанатов выглядят следующим образом: “Убили бы условного Васю Пупкина — никто бы и внимания не обратил, привыкли уже. Но Егор — известный человек в нашей среде, один из лидеров фан-движения. Новость о его гибели моментально облетела весь “околофутбольный” интернет и стала последней каплей”16 .Мобилизованные и сплоченные корпорации молодых фанатов различных футбольных клубов сформировали собой ядро протестного движения 11 декабря 2010 г. К ним присоединились экстремистски настроенные молодежные группы, давно готовые к
“прямому действию”, и просто неравнодушные граждане. Вышедшие на Манежную площадь не были одиноки. Согласно результатам соцопросов, полученных в первые часы после волнений, более 80% граждан выступили с поддержкой митингующих17 и оценивали митинг на Манежной площади как выражение гражданского протеста, а не как “выходку радикалов”18 .Прошедшие затем выступления более чем в десяти крупных российских городах походили уже на симптомы зарождающейся общенациональной акции протеста против незащищенности русского большинства в стране.
Неизбежно возникает вопрос о возможных сценариях дальнейшего развития ситуации и путях решения накопившихся проблем в национальном вопросе.
Игнорировать проблему, как раньше, уже невозможно. Усидеть одновременно на двух стульях также вряд ли получится
— волнения на Манежной площади окончательно продемонстрировали поражение идеи конструирования общей “российской идентичности”, якобы имеющей общую систему ценностей, норм и образцов поведения. Кстати здесь будет вспомнить вышедшую еще в 1913 г. книгу крупнейшего отечественного социолога Питирима Сорокина “Преступление и кара, подвиг и награда: Социологический этюд об основных формах общественного поведения и морали”19 . Высказанный тогда Сорокиным тезис о “несовпадения шаблонов поведения”, являющемся, по мнению автора, основной причиной преступности, может помочь и в наше время разобраться в причинах многочисленных межэтнических и религиозных конфликтов.Как нам представляется, выбор правящей элиты, как и прежде, будет сугубо рациональным и прагматичным. Периодически поддержка будет оказываться именно той стороне, в которой власть заинтересована в конкретный момент. В этом плане нельзя не отметить, что действия премьер-министра В. Путина, а именно: посещение могилы убитого кавказцами Егора Свиридова, резкое осуждение вызывающего поведения молодых кавказцев в российских городах и намек на возможность ужесточения правил миграционной регистрации для них,
— оказали значительное влияние на снижение протестных настроений в русском обществе в конце декабря 2010 г. Такая тональность, скорее всего, сохранится вплоть до выборов 2012 г., к которым правящая элита хотела бы обезопасить себя в том случае, если явка в русских регионах превысит традиционные 15 — 20%. В таком случае мощный административный ресурс и почти стопроцентная поддержка в кавказских республиках Ингушетии, Чечне и Дагестане уже не будут являться для данной элиты гарантией победы.На данный же момент важным нам представляется практическое признание главой правительства на встрече с футбольными фанатами 21 декабря 2010 г. самого факта наличия указанного нами
“несовпадении шаблонов поведения” русских и кавказцев, которые-де, где бы они ни находились, должны с “уважением относиться к местной культуре, обычаям и законам”. Проблема, однако, намного глубже. Она заключается не просто в уважении или неуважении чужой культуры, а в том, что уже само следование привычным нормам поведения, характерным для одной культуры, представителями иной культуры зачастую воспринимается как девиантное, а иногда даже преступное поведение. В итоге культурный шок как первоначальная реакция индивидуального или массового сознания на встречу с иной культурной реальностью, как отражение принципиальной нестыковки различных культурных образцов становится источником межэтнической напряженности. Этот культурный шок может переживаться как кавказцами, чьи молодежные интернет-форумы изображают общество русских как общество тунеядцев, “гопников”, бомжей, алкоголиков и проституток, так и русскими, наделяющими общество кавказцев культом силы и насилия. П. Сорокин еще в 1913 г. отмечал по этому поводу: “Если нормы “должного” поведения двух или большего числа лиц совершенно различны, а в зависимости от этого различны для каждого из них и нормы поведения “запрещенного и рекомендованного”, то между поведением этих лиц, соприкасающихся друг с другом, не может установиться гармонический консенсус и необходимо возникнет конфликт… В этом случае сожительство этих лиц не может носить “мирный” характер, их совокупность не может образовать “замиренной” социальной группы с прочными и постоянными формами общения”.Итак, по мнению мыслителя,
“наличие конфликтов является симптомом и диагностическим признаком неодинакового понимания норм поведения”. “И исправить ситуацию, — полагал он, — может лишь применение санкций”.Типичный пример применения санкций чеченской стороной в ответ на кажущееся чеченцам девиантное поведение русских можем обнаружить в мартовском интервью 2010 г. мэра города Коврова Владимирской области Ирины Табацковой Северо-Кавказскому новостному агентству
“СКФО news” под громким названием “Русские в Чечне за людей не считаются”. Ирина Табацкова — бывшая жительница Чечни, успевшая уехать оттуда с родителями до начала 1990-х. В течение последних лет она несколько раз посещала Чечню, чтобы навестить немногих оставшихся там родственников и посетить русское кладбище в некогда полностью русской станице Червлённой. В числе прочего она сообщает: “В Червлённой тоже был случай. Мы с мужем решили перекусить. А были в шортах, лето, жарко. Подошел местный вояка, весь перепоясанный всякими браунингами американского производства. …У вояки чуть ли не ленты пулеметные, весь перепоясан ими, ножи, кинжалы, 5 — 6 пистолетов на нем висит в разных местах, вылитый пират. И говорит: “Вы где находитесь?” Мы говорим: “В Червлённой”. — “Это вам Чечня, а не Россия”. Я говорю: “Удивительно, а я думала, что Чечня — это и есть Россия”. Мы развернулись, пошли в сторону кафе, там недалеко, а он вслед — “Вас даже обслуживать здесь не будут, вы как одеты, как вы смеете ходить здесь в таком виде?” …Я думаю, что если бы мы встретились с этим “пиратом” чуть подальше КПП, то нам пришлось бы несладко”20 . Резонно возникает вопрос: если такие санкции возможны в Чечне по отношению к русским, то, возможно, они допустимы и в остальной России по отношению к чеченцам и близким им по культуре и менталитету народам?П. Сорокин, в частности, полагал, что
“чем устойчивее шаблоны поведения …антагонистических групп, тем более жестокими должны быть кары и обильными награды, чтобы сломить сопротивление антагонистической группы”. Речь при этом абсолютно не идет о столкновении “абсолютной несправедливости” с “абсолютной правдой”. Автор данной статьи, являясь русским и полностью идентифицируя себя с русской культурой, отнюдь не желает доказать “правильность” своей культуры и подчеркнуть “ущербность” чужой. Речь идет лишь о том, чей “шаблон поведения” будет доминирующим в том случае, если двум нашим антагонистическим группам суждено существовать в рамках одного государства. И здесь нам кажется, 80% населения России имеет полное право требовать того, чтобы государство стояло на страже их ценностей и норм должного и допустимого поведения. Власть не может этого не слышать. Не случайно итоги знаковой встречи В. Путина с фанатами следующим недвусмысленным образом оценивались в отечественной “либеральной” прозападной прессе: “Спустя 10 дней после погрома на Манежной площади Владимир Путин встретился с фанатами, в очередной раз показав, на чьей он стороне в противостоянии славян и кавказцев”21 .Сорокин использовал понятие
“замиренной группы”. Как в поведении индивида различаются три рода актов: должные, запрещенные и рекомендованные акты, так и в каждой более или менее постоянной социально-замиренной среде присутствуют подобные категории. “Факт ее замиренности” предполагает, что в данной группе есть “официальный” устав (писаный или неписаный) общеобязательного понимания должных, запрещенных и рекомендованных актов. Часть группы может понимать и иначе содержание каждого из этих разрядов, но она принуждается поступать не согласно своим убеждениям, а согласно “официально-групповому” шаблону поведения.В этом плане мы не можем не поддержать предложенный публицистом Д. Соколовым-Митричем принцип
“zero tolerance” (нулевая терпимость) в отношении выходцев с Кавказа в русских регионах. Как справедливо отметил указанный автор в статье “Манежное правосудие”, в отношении людей, с которыми “опасно находиться рядом, поскольку у них совсем другие реакции на привычные (для русского обывателя. — Д.Л.) ситуации”, необходимо “применять принципиально иной режим юридического напряжения”: там, где законопослушному человеку достаточно погрозить пальчиком и он станет еще более законопослушным, с “беспредельщиков” надо сдирать по три юридические шкуры, иначе они не почувствуют силу закона, и поступать с ними так до тех пор, пока им тоже не будет достаточно пальчика22 . То есть до тех пор, добавим от себя, пока не будет сломлено сопротивление этой антагонистической группы и она не превратится в группу “замиренную”.Но для повсеместного утверждения данного принципа нужен прежде всего ясный сигнал сверху, подтвержденный конкретными мерами. Однако относительно заинтересованности самой власти в таком конфронтационном варианте
“замирения” кавказцев и возможности в принципе сломать устоявшуюся модель взаимовыгодных отношений правоохранительных органов и диаспор остаются большие вопросы.