[Всеволод Бенигсен. ВИТЧ. — М., “АСТ”, “Астрель”, 2011]
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2011
ЧЕРНАЯ МЕТКА
Второе пришествие совписа
Всеволод Бенигсен. ВИТЧ.
— М., “АСТ”, “Астрель”, 2011.
Лет двадцать назад Виктор Ерофеев провозгласил конец советской литературы. Прогрессивная общественность бурно аплодировала. Немного погодя выяснилось, что овации, мягко говоря, были преждевременны. История отечественной словесности, как и русская история вообще, циклична,
— и толковать о “началах” и “концах” здесь по меньшей мере наивно. Более того, “конец” и “начало” — в русском языке слова этимологически родственные. При желании можно увидеть здесь высший промысел.Попробую все-таки объясниться без мистики, терминами непопулярного истмата. Закон соответствия базиса и надстройки осмеян и благополучно забыт,
— и совершенно напрасно. Ибо в культуре нашей происходит ровным счетом то же, что и в экономике: жестокая, на износ, эксплуатация советского наследия. Желаете убедиться? — включите телевизор и посмотрите старые сказки на новый лад: “Служебный роман” в офисных интерьерах или “Розыгрыш” под аккомпанемент хип-хопа. Если речь о литературе, — настоятельно рекомендую Бенигсена.Всеволод Бенигсен, прозаик дарований весьма скромных, отчего-то слывет виртуозом социального гротеска и мастером придумывать анекдоты. По поводу первого титула промолчу: дело вкуса. По поводу второго скажу, что наш герой ничего-то не придумывает, все больше пересказывает. Персонажи Хармса то и дело спотыкались: тьфу, черт,
— об Пушкина! тьфу, черт, — об Гоголя! В.Б. всякий раз прилежно спотыкается о советскую литературу. “ГенАцид” отдавал “Центрально-Ермолаевской войной” Пьецуха. “Пзхфчщ!” был вариацией на тему тыняновского “Киже”. А злоключения шахида в “Террористах” в точности воспроизводили обломы шпиона Джеймса Монда из пародийной повести Едина и Кашаева “Крах агента 008”. Украшениями пастишам служат чугунные, a la Войнович, смешарики. Оттого читать Бенигсена можно лишь при избытке времени и терпения. В том числе и “ВИТЧ”.Но время и читательское терпение теперь дефицит, потому придется пересказать сюжет. В 1979 году Лубянка превратила закрытый город Привольск-218 в санаторий для диссидентов: неполный рабочий день, отдельные квартиры, отменное снабжение. И начальник лучше некуда: умный и терпимый майор КГБ, хоть и слуга ЦК, но отец солда… пардон, ссыльным поселенцам. Плюс полная свобода творчества. Неблагодарная пастернакипь, однако, творчеством пренебрегла и впала в полное совковое ничтожество. Сперва вольнодумцы передрались из-за квартир. После писали друг на друга анонимки и, показного героизма ради, фоткались в лагерных бушлатах. А кончили тем, что и впрямь навели в Привольске лагерные порядки. Журналист, расследуя эту историю 30 лет спустя, выяснил, что всему причиной ВИТЧ, вирус иммунодефицита талантливого человека: “ВИТЧ
— это серость… Есть краснуха, есть желтуха. А это… серуха, что ли”.В СССР, если помните, качество текстов считалось второстепенным, главным критерием оценки служила идейность: наш
— не наш. Подозреваю, что свои регалии Бенигсен стяжал именно так. В “ГенАциде” г-н сочинитель живописал неисцелимое русское невежество, в “Раяде” — врожденное русское черносотенство. За что и был обласкан журналом “Знамя”. Теперь, надо думать, паренька приголубит газета “Завтра”.(Замечу в скобках: ментальные виражи нашего героя вовсе не удивляют,
— тоже, между прочим, дань традиции. Всяк уважающий себя совпис был и жнец, и швец, и всех армий боец. Лауреат Сталинской премии Рыбаков кончил “Детьми Арбата”, а политэмигрант Зиновьев — “Русской трагедией”. Бенигсен всего лишь принял эстафету идейной всеядности; не им оно начато, не им и кончится.)Ну да Бог с ней, с идеологией,
— не знаю, как вам, а мне она глубоко по барабану. Книги, по верному слову Уайльда, делятся на хорошие и плохие, не более того. В малой прозе своей Бенигсен ни хорош, ни плох, — вылитый ангел Лаодикийской церкви. Но как только дело доходит до романа, автор выдает откровенный брак. “ВИТЧ” — не исключение.Возможно, все дело в том, что объем здесь непропорционален жанру. Анекдот тем и хорош, что краток. А станете вы слушать анекдот длиною в 76 851 слово? То-то же…
Может быть, корень зла в том, что житейскими реалиями Бенигсен пренебрегает, предпочитая (опять же по-советски!) растиражированные прессой мифы: прежде
— либеральный, сейчас — национал-патриотический. А публицистика — право слово, не лучший исходный материал для изящной словесности.А может, впору еще раз помянуть экономику: износ оборудования прямо пропорционален фондоотдаче. Популярный прием социального гротеска до того изношен, что разваливается на глазах. У Хармса это был шедевр. У Искандера или Алешковского
— труба пониже и дым пожиже. Войнович верхом на “Чонкине” въехал в такую гомерическую пошлость, что стало ясно: “кризис жанра” — определение чересчур мягкое. Но для Бенигсена чужого опыта, похоже, не существует. Результат налицо: “Максим опустил эпизод с поэтом Кукориным, который, напившись, влез в дискуссию о силлаботоническом стихосложении Пушкина и стал кричать, что класть он хотел на Пушкина. Обидевшись, что его никто не слушает, он, шатаясь, ушел куда-то, а через пять минут вернулся с томиком Пушкина, который швырнул на стол, а затем расстегнул ширинку и, достав под смущенный визг дам свой детородный орган, действительно и буквально положил его на Пушкина”.А может статься, всему виной удручающая вторичность. В.Б. избытком оригинальности никогда не страдал, а в последнем опусе споткнулся о весь Союз советских писателей разом. Лагерь с санаторно-курортными условиями содержания
— тьфу, черт, об Погодина! Душка-чекист — тьфу, черт, об Семенова! Перерождение диссидентствующих кроликов в гэбэшных удавов — тьфу, черт, об Искандера! Серость как лейтмотив — тьфу, черт, об Стругацких!..Добавьте дистиллированный, без особых примет, язык с преобладанием пудовых сложноподчиненных конструкций,
— в итоге получим скверную и безбожно затянутую, с претензией на актуальность, юмористику вполне советской выделки. Серуха, как и было сказано…Мы уже выяснили, что начало и конец
— понятия родственные. Потому напоследок еще раз процитирую Ерофеева: у нас есть писатели, но нет литературы. Отчего же нет? — очень даже есть. Советская, которая оказалась живее всех живых. Таковой, видимо, и пребудет.
Александр КУЗЬМЕНКОВ