(обзор последней премии им. Розанова и 6-го номера журнала “Октябрь”)
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2011
КРИТИКА ВНЕ ФОРМАТА
Шестой и Летающие собаки
и 6-го номера журнала “Октябрь”)
Какие в этом году слова, чтобы культурно похвалить за стихи? Слова, чтобы сегодня культурно похвалить за стихи,
— это “глубина”, “горечь” и “ирония”. Марианская впадина глубока, следовательно, она — поэтична или лирична. Водка — горька, следовательно, — экзистенциальна и тоже поэтична. Что говорит мне словосочетание “Трагическая ирония”?.. Трагическое — это когда меня колбасит, а ирония — когда мы с поцанами кого-то колбасим, желательно ногами. А трагическая ирония — это как в анекдоте: “А нас-то за что?..” Когда в 100500 раз читаешь про “метафизический план” и “экзистенциальный план”, хочется пошутить у товарищей: курили они сами этот план и какой из этих планов сильнее вставляет?..
Екатерина Качалина обнаружила у Варвары Бабицкой даже такой редкий вид иронии, как “нераздражающую иронию”. Спрашивается, кому нужна ирония, которая никого не раздражает?.. Тут же “нераздражающая ирония” переходит у Бабицкой в, “простите за штамп, уничижительный сарказм”. Давно заметил варварскую путаницу понятий. Иронией у нас сарказм зовется повсеместно, а ирония зовется стебом. Хорошая, годная ирония
— это когда, например, Анна Орлицкая о книге “Сказки не про людей” Андрея Степанова пишет: “Это остроумная, увлекательная проза, наполненная скрытыми цитатами и ироничным отношением к окружающей действительности”. Вот тут да, ирония, потому что непонятно, серьезно она это пишет или издевается. Бьюсь об заклад, что она сама не в курсе.
(Да, разве сложно заменить дурацкое “многажды” на “много раз” или, точно сказать, сколько именно раз?..)
—
Эй, Порфирий,— кричал Ноздрев,— принеси-ка щенка!—
Каков щенок! — продолжал он, обращаясь к Чичикову. — Краденый, ни за самого себя не отдавал хозяин. Я ему сулил каурую кобылу, которую, помнишь, выменял у Хвостырева…Чичиков, впрочем, отроду не видал ни каурой кобылы, ни Хвостырева.
Рецензии написаны сложноподчиненными и сложносочиненными распространенными предложениями с эпитетами. Все они написаны словами. Слова состоят из букв. Буквы обозначают звуки. Звуки в свою очередь… (тому следуют пункты).
Аркадий Штыпель пишет о стихотворении Ф. Сваровского: “Это необычное образное словосочетание, катахреза
— “толстые ее движения” с зиянием гласных ыеее”. Катахреза — это всегда хорошо (Петр Казарновский даже придумал новое слово — КАТАХРЕЗНОСТЬ, в переводе на простой русский — “нецелевое использование выразительных средств”), а вот зияния там нет — “толстыйэ йэйо движенийа”, пишу для ясности по-олбански (я вообще-то редко пишу по-олбански, люди вкурсе). “Й” — это пока еще согласный, да?.. Еще раз, да?.. В слове “поэт” есть зияние, а в слове “поет” нет, хотя я сомневаюсь, что зияние есть даже в слове “поэт”, скорее дифтонг (паэт) или смычка (паjэт). Ну, как бы это объяснить, бл, зияние не свойственно русскому, бл, языку нах, да.Также нет зияния в слове “Иосиф” в стихотворении Льва Лосева, которое разбирает Алексей Конаков. Нет там ни зияния, ни звука “о”, потому что “и” и “о” произносятся одновременно. Алексей Конаков пишет: “Обилие шипящих звуков “ф”, “ш”, “ч” и ударение на “о” в четвертой части случаев придают лосевскому стихотворению плавность, размеренность и какую-то полуалександрийскую, полувологодскую ленивость”. Если бы Алексей Конаков переписал стихотворение Лосева по-олбански, ему было бы ясно, что не так уж много там вологодского, если не произносить с вологодским акцентом нарочно (в Вологде библиотеку затопило
— это плохо).
И кагда кулаком стучат ка мне ф двери,
кагда арут: у варот сарматы!
аджибуэи! лизгины! гои!
гаварю: аставьте меня ф пакое.
Удаляюсь ва внутренние пакои,
прахладные сумрачные палаты.
“До дивана не доберусь без одышки”
— ни одно “о” не произносится по номиналу.Отсюда мараль: учите олбанский. Кстати, по-новогречески “стихи”
— это просто “данные”, data, информация, а звука “ч” в нем нет.Владимир Кочнев (привет, Володя!) начинает статью по-пушкински: “Лимонов
— один из любопытнейших наших поэтов”. Володя не боится в трех строчках подряд три раза задействовать слова “поэт” и “прозаик”, и это правильно! Я всем в Липках говорил: “обедняйте словарь”. Володя пишет далее: “Стилистика вообще изумительная. Тут и “высокие” книжные слова, и общеупотребительные, и литературные. В одной из последних строчек: и гопники, и хулиганы. Гопники — это ведь и есть хулиганы…” Володя! Лимон, Елизаров и Дриманович пишут не на русском, а на харьковском, поэтому Лимон и считает нужным пояснить, что гопники — это хулиганы. Эта фигура, затемняющее пояснение (тавтология, основанная на синонимии), используется довольно часто.Например, Марта Шарлай использует словосочетание “поэтическое творчество” (поэзия
— это и есть “творчество”). Екатерина Качалина — “кредит доверия” (кредит — это и есть “доверие”, кто придумал это идиотское сочетание?..). Марта Антоничева считает нужным пояснить прилагательное “практический” прилагательным “функциональный”, достигая противоположного результата. У Анастасии Башкатовой рецензент — это “диггер, копатель, золотоискатель”. Диггеры вообще-то лазают по московской канализации, какое, спрашивается, золото они могут там найти?.. Кто-то использует сочетание “динамическая сила”. Вообще-то “динамис” — это и есть “сила”. Технарям это может быть неизвестно, а филологам лучше быть вкурсе. Наконец, какая статья Валерии Пустовой обходится без словосочетания “живая жизнь”?.. Но это понятно, это мировоззрение.Эту фигуру хорошо стебанула Валерия Жарова в “Явлемно явлать” про Бойко Михаила. На поверку “явлемно явлает” не только Бойко, но и все-все-все. Бойко хорош, что явлемно явлает явно, в то время как остальные делают то же самое испотай.
Г. Дашевский (“впечатлительная личность”, характеристика Анаст. Башкатовой) и Оробий не поделили пару слов за метатекстуальность. Света Литвак и Галина Щекина в помощь! Чему учит нас Галина Щекина? Она учит нас тому, что писать критику на собственные стихи
— это первая обязанность поэта, иначе кто же еще о них напишет. В идеале, конеш, хочетса, чтобы стихотворение само было критической статьей для себя, как то получилось у Гронаса. Это сложно, но, короче, надо к этому стремиться. Света Литвак сделала очень хороший ход. Она сделала анаграммы из Байтова. Анаграммы — это когда разбираешь слово на буквы и из этих букв составляешь другие слова. Только Света взяла не слова, а целые строки, то есть упростила себе задачу. Да и буквы лишние остались. Я бы таки задачку усложнил: составляйте анаграммы из слогов, как учил Гаспаров. Чтобы после того, как вы ее нашли, ее нельзя было бы потерять. А лучше писать критику на статью, пользуясь только теми словами, которые уже есть в стихе. Давайте, кстати, я тоже напишу о стихотворении Гронаса. Это очень просто. Я перепишу его целиком и подпишу своим именем. Вуаля.
“Об одном метатекстуальном шедевре Михаила Гронаса
(критическая типо статья)
Это стихотворение написано автором ночью.
Это
— двадцать три миллиона девятьсот пятьдесят три тысячи сто восемьдесят шестое стихотворение после Освенцима (цифра неточная).В нем выражаются такие чувства, как тоска по родине, любовь к любимым и дружба с друзьями.
Все это выражено словами.
Василий Ширяев”.
Ну, вот и я написал об одном метатекстуальном шедевре Михаила Гронаса. Апропо, анекдот из Гаспарова. Заболела одна старушка графоманией. Приходит к доктору. Доктор говорит: “Ну, читайте хороших поэтов, Пушкина”. Приходит, приносит образцовые стилизации. “Ну, тогда читайте критические статьи, Белинского”. Приходит-приносит образцовые критические статьи. “Ну, тогда попробуйте написать критику на собственные критические статьи”. И графоманию как рукой сняло.
Наталья Черных диалектику учила явно не по Гегелю, а по (не знаю, по кому, по Мережковскому, наверное). Она почему-то считает, что статью следует составлять из парадоксов, напр., “развоплощенность как обретение плоти” (плоть обретается по бартеру, видимо, у Григория Дашевского, который “делится собственной плотью для писательских экспериментов над человеческой природой”, по словам Анаст. Башкатовой). Вообще хреновато, что статьи о стихах пишутся так же поэтично, как и сами стихи, просто метафоры новые и необычные переводятся на метафоры старые или стихи переводятся на язык психодрамы. Вспоминаются пародии Владимира Соловьева:
Горизонты вертикальные
В шоколадных небесах,
Как мечты полузеркальные
В лавровишневых лесах…
Ну и тд.
Полина Андрукович пишет о стихах рифмованной прозой. Иногда, чтобы выдержать ритм, хочется даже матом ругнуться. Что мелочиться, пишите о стихах стихами, Буало же писал, и ничего.
Чичиков поблагодарил за расположение и напрямик отказался и от серого коня, и от каурой кобылы.
—
Ну так купи собак. Я тебе продам такую пару, просто мороз по коже подирает! брудастая, с усами, шерсть стоит вверх, как щетина. Бочковатость ребр уму непостижимая, лапа вся в комке, земли не заденет!—
Да зачем мне собаки? я не охотник.—
Да мне хочется, чтоб у тебя были собаки. Послушай, если уж не хочешь собак, так купи у меня шарманку…
Шестой номер журнала “Октябрь” посвящен 200-летию Белинского. Я, как и все нормальные дети, думал в детстве, что Белинский был отцом тов. Сталина, а тов. Сталин соответственно
— сыном Белинского. Может статься, критиком стал тоже поэтому.Алена Бондарева о Данилкине (“Фиги царя Мидаса”) пишет тоном Ноздрева, который хвастается борзыми щенками. “Чутье, к слову сказать, у Данилкина развито невероятно”. Крепость черных мясов и комкость лап “нахрапистого уроженца” наводит изумление. Алена типо на время забыла, что у царя Мидаса были ослиные уши и поэтому он носил спецшапку, “мидасовку”, как у папы римского. И еще Алена пообещала Данилкину место в учебнике “пожизненно”, видимо, имея в виду “посмертно”. Но место в учебнике хорошо в любом случае.
— Кстати, вы знаете, почему Ленин любил сцену охоты в “Войне и мире” перечитывать?.. — Потому что там слова непонятные.
Валерия Пустовая хорошо работает по Анкудинову. Преткновение в том, что Валерия Пустовая и Анкудинов очень похожие по мироощущению люди. Обои любят за мифологию. Поэтому стороннему человеку не очень понятно, что же они делят. Анкудинов пишет о поэзии поэтически (хотя и на удивление ясно), обосновывая тем, что действительность поэтична и люди живут мифами. Проще говоря: мифология на мифологии сидит и мифологией погоняет. Такой же подход у Валерии Пустовой. Если мы находимся внутри мифа и литература
— тоже миф, то и статьи можно тоже писать, как Демиург на душу положит. А также Валерия Пустовая пользуется асигматическим аористом “цап”.Марта Антоничева пишет, что Наталья Курчатова
— функциональный критик. При этом “лучшей статьей Курчатовой можно назвать “О стихах Родионова”, потому что эта статья — не о стихах Родионова”. Потому что “стихов Родионова”, думаю, не существует”. Это прекрасно. Только если лучшая статья автора — о том, чего нет, потому что этого нет, то при чем тут функциональная критика?.. Или я плохо понимаю слово “функциональный”?.. Марта Антоничева не всегда внимательна. Она цитирует Курчатову, при этом не замечая у той ошибки на стр. 164 (второе слово) — “взрос” вместо “возрос”. Хотя, может, это питерский акцент такой. У питерских интонации какие-то глумливые, говорил Саша Карасев.“На рубежах колумнистики”
— статья Эли Погорелой о Сергее Белякове. Многим из нас мешает писать критику то, что мы пишем что-то еще и вообще занимаемся разными вещами. Критика, написанная журналистом, критика, написанная историком, критика, написанная поэтом, — это все три большие разницы. Чем в данном случае интересен случай Белякова?.. Во-первых, образ простого читателя можно использовать до известной степени. Когда человек 30 лет в чтении и делает вид, что из фигур знаком только с метафорой, то это вызывает сомневания. Во-вторых, когда критик одновременно историк, это ставит вопрос за индентичность. Кто он в первую очередь: критик или историк? русский или православный? немец или австриец? пельмень или равиоль?.. Иначе говоря, литература — часть истории или история — часть литературы?.. Вот Пустовая с Анкудиновым реально похерили бы тему и сказали, что и то, и другое — мифология (в просторечии вранье). И это верно. Потому что история нам известна только из источников, а источники — это литература. А рабочая (“функциональная”) мифология возникает, когда появляется явлемно явлающий обло и озорно призрак истории, независимый от источников. Наконец есть техническое решение. Если большую часть своего времени ты тратишь на историю, а меньшую часть — на литературу, то ты — историк. Хотя опять-таки история известна нам только из источников, и я не хотел бы встретиться с Большой Историей в темном переулке. (Да, Эля, разве можно “искриться оттенками”?.. А впрочем, смелый образ.)Очень хорошая статья Алисы Ганиевой про меня.
Статьи в журнале “Октябрь” написаны предложениями. Все предложения длинные, только последнее предложение короткое. “Штирлиц знал, что запоминается только последняя фраза”.
Василий ШИРЯЕВ,
Камчатка, поселок Вулканный