Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2011
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
Андрей Козлов
— литератор, организатор проектов и художественных акций, таких как установление памятника букве “Ё” в Екатеринбурге, учреждение литературно-художественной премии “Нобелевская Бука” и др. Автор проекта памятника “Мамонт — русский слон”. Изобретатель супрематических шахмат “Нёркирдык”.
Андрей Козлов
Четвертая реформа кириллицы
Играют волны
— ветер свищет,The mast is creaking and asway…
Увы, он счастия не ищет…
It’s not from bliss he flees away!
Под ним струя светлей лазури,
Above — a sun ray, gold and warm…
А он, мятежный, просит бури,
As if there’s peace in any storm!
Лермонтов & Калужский
“…Под знойным солнцем бытия”
“…Under the scorching sun of life”
Некоторое время назад Александр Верников, известный в узких кругах как Кельт, созвал екатеринбургский литературный бомонд на презентацию книги переводов Лермонтова на английский, выполненных Александром Калужским, первым президентом Свердловского рок-клуба.
Из рок-клуба на презентацию книги Калужского, предавшего рок-н-ролл ради классики, никто не пришел. Кельт захлебывался от восхищения: и ритм, размер, и смысл
— все совпадает. Браво, брависсимо, наибрависсимо.— И главное, что развенчан миф о неполноценности обратного перевода, — подчеркнул Кельт.
В смысле, считалось, что на англицкий могут хорошо переводить только те из англоязыких, которые родились-выросли там, но оказалось, что нет: родившиеся тут перевели Лермонтова еще даже лучше, а родившиеся там переводят только верлибровыми подстрочниками. Кельту зааплодировали, а я добавил, что развенчан попутно и миф о непереводимости на их языки Пушкина, и это вызывает у нас подозрение, что не переводят они Пушкина на англицкий потому просто, что им неохота, а то и вовсе специально, чтобы “солнце нашей поэзии” и “наше всё” не стало бы, чего доброго, их солнцем и всем. Ведь даже и на эритрейский язык перевели Пушкина и памятник поставили посреди эритрейского майдана. /… /
Серенькая книжица Лермонтова-Калужского меня заворожила. Я даже не поленился строчки правой и левой страничек поменять. Читаю на обоих языках — и музыка не исчезает. Лермонтов остается, но какой-то новый. Не могу сказать “глобальный” — будь Лермонтов с нами, он, судя по “немытой России” и “мундирам голубым”, был бы скорее антиглобалистом. Хронотоп какой-то иной, третий: Кавказ, Россия, Калифорния… А третье-то как раз совсем не лишнее, а самое то…
К тому же все лето я находился в глубоких раздумьях о кириллице и латинице, особенно после встречи с челябинским мыслителем Станиславом Жаровым, создавшим так называемый “именной туризм”, о котором вы сами можете прочитать, найдя это сочетание по Яндексу. Общий же смысл в том, что буковки очень конкретно шибают по подсознанке, так что ими можно даже лечить мигрень, хандру и депрессию, последняя из которых, кстати, уступает по массовости разве что СПИДу, раку и свиному гриппу…
***
Теперь, если немножко позволится нам ликбеза, напомним, что греческие монахи Кирилл и Мефодий придумали вдвоем и кириллицу, и глаголицу, которые еще называют славянскими азбуками. Но если говорить точнее, это не славянские азбуки, а азбуки одного из славянских народов, славян, живших в Солониках. Так что если выразиться, несколько (совсем несколько) модернизируя: язык, для которого эти двое великих изобрели свою азбуку, был древнесербским или древнеболгарским. У нас этот язык назвали церковнославянским, а иногда, чтобы не нервировать фундаментальных атеистов, называли еще старославянским. Восточные славяне Древней Руси говорили в целом на своем собственном языке, довольно похожем на древнецерковный, но не совсем. В конце концов, древнерусская интеллигенция для литературных и делопроизводственных нужд выработала свой литературный язык, используя для него кириллицу-мефодицу.
В пассионарные времена Петра Алексеевича первым русским энциклопедистам стало очевидно, что азбуку надо несколько подрезать, так же как бороды, мундиры и прочий домострой. Русскую азбуку так или иначе в петровские и последующие времена скорректировали. Поменяли архаичную графику, неудобную для типографских шрифтов, удалили “юсы” (большой и малый), “пси”, “кси”. Убрали самые кошмарные буквы. Кстати, о други, наш великий земляк Татищев предложил из 44 букв кириллицы Кирилла убрать 15 и оставить 29. Но Василия Никитича проигнорировали и удалили лишь самые одиозные буквы. Так что в 18, 19 и начале 20 веков книги русских классиков писались на кириллице не Кирилла, а на кириллице придворных безбородых умников Петра, среди которых, кстати, был и бывший мариенбургский суперинтендант Глюк, в семье которого жила приживалкой-служанкой сиротка Марта Скавронская, будущая царица Екатерина Первая…
Это была первая реформа кириллицы. Само слово “кириллица” осталось прежним, но азбука изменилась.
Вторая реформа произошла в 1918 году, уже при советском правительстве Ленина, Свердлова, Троцкого, Сталина, Бухарина, Зиновьева, Каменева, Рыкова и др. Убрали “ять”, “фиту” (дополнительная буква для звука “ф”), две дополнительных буквы для звука “и”, ъ в конце слова. Всем было понятно: экономятся шрифты, экономится пространство бумаги. Все всем было понятно, тем более что реформу придумал не Луначарский вовсе, а дореволюционные старорежимные русские филологи вроде Бодуэна де Куртенэ. Всем, кроме Репина, которому казалось, что теперь его фамилия, раньше писавшаяся с “ятем”, будет звучать как “рёпин”. Конечно, это было извечным ворчанием интеллигентской фронды, которая не понимала революцию и которая из всего “ленинского наследия” мазохистски запомнила единственную фразу: “Интеллигенция
— не мозг нации, а говно”. Новая азбука большевистской России имела 33 буквы. Она тоже называлась кириллицей, хотя ее можно было назвать советицей, лениницей, луначарицей, социализмицей. Но теория большевиков не считала азбуку чем-то очень важным, и они, большевики, не стали осуществлять ребрендинг в этой сфере.Третью реформу хотел было осуществить Хрущев, предлагавший заменить ЗАЯЦ на ЗАЕЦ, но товарищи сместили его осенью 1964 года, так что третья реформа начала осуществляться лишь спустя 45 лет, летом 2009 года. Вернее, не началась даже, а завершилась, так как началась эта реформа в январе 1986 года, когда мы доложили уральскому филологическому сообществу наше мнение об ошибочности позиций как московской, так и ленинградской фонологических школ.
Как известно, одна из этих школ считала, что фонема “ы” является вариантом фонемы “и”, другая считала, что “ы” и “и” сидели на трубе в качестве самостоятельных фонем. Школы не шли ни на какие компромиссы, так что провинциальной филологии только оставалось констатировать факт двух мнений и двух школ. Само по себе это было неординарно, ведь советская идеология придерживалась демократического централизма, что означало, что за некоторым разнообразием мнений торжествовало одно правильное: миром правило бытие, материя, социалистический реализм и управляющая рука единопартийной партии. А тут
— две. Видимо, большевики опять решили, что тонкости фонетики — вещь факультативная, не особенно для исторического материализма существенная.Если ленинградские и московские языковеды спорили, сколько в русской фонетике гласных: 5 или 6, то нами было установлено, что их
— 12. При этом мы лишили твердость и мягкость согласных фонематического смысла. А Й (и краткую) в ее лицемерно-двурушническом качестве полугласной разоблачили как фикцию наподобие теплорода или астрологии.— Ни полугласных, ни полусогласных не бывает! — выкрикнул я, как Ленин на том съезде Советов, где какой-то меньшевик заявил, что “нет такой партии”.
То есть, как сказал Сёрен Кьеркегор: “Ubi… ubi…”
Реакция была неоднозначная. Одна из позиций состояла в том, что исповедующий сие отныне проклят именем Бодуэна де Куртенэ и всей русской лингвистики. Другая состояла в пожелании, чтобы я сам нашел должные аргументы и отрекся от ереси.
Из вежливости я не сказал ни да, ни нет. И на многие годы забыл про “свой вересковый мед”. Почти забыл. Стасик Жаров напомнил мне о лингвистическом дифференциале Журавлева. Я все вспомнил и понял, что я не поставил над и десятеричной (i), которая была в дореволюционных кириллицах, точку. Следуя правилу выделения фонем Николая Трубецкого, я определил состав фонем русского языка и при этом удивлялся, почему же сам Трубецкой этого не сделал. Провал моего открытия 1986 года я механически отнес на счет “нормальной”, в смысле “нереволюционной”, науки (если воспользоваться терминологией Т. Куна из его теории “научных революций”). Вопрос, почему же даже те, кто в согласии с научным этикетом отказывались предавать меня анафеме, не признали мою школу правильной, я себе тогда не задал.
Трубецкой этого не сделал, а советские филологи не позволили этого сделать, потому что им мешал старый алфавит (!)
Я его исправил. Произошла третья реформа. Кирилл, Мефодий, Петр с Татищевым и суперинтендантом Глюком, Луначарский с Лениным и Бодуэном де Куртенэ — ну и я, незначащий червь мира сего. Я устранил из советицы пять букв: Щ, Ц, Ч, Й, Ъ. Осталось 28… Вау! У Татищева было 29! Полагаем, что 29-й и самой заковыристой была буква Й (и краткая). Не то чтобы эта буква такая уж неправильная. Она правильная, просто буква Й и буква Ь означают один и тот же звук. Неудивительно, что он, Татищев, этого не заметил. Удивительно, что он заметил целых 15 лишних букв. Татищев, этот первый русский историк, основатель Екатеринбурга, Перми и еще десятка городов, первый в мире мамонтовед, начертатель границы Европы и Азии по Уралу и реке Яик, был практически первым русским энциклопедистом… О, как я зауважал Татищева, ведь он ошибся всего на одну букву, а жил в 18 веке в России, которая только-только разбила шведов под Полтавой, только-только сбрила бороды столичной знати…
***
Но, прочитав переводы Лермонтова на английский, сделанные Калужским, я ощутил зов изнутри.
— А что, если неокириллицу освежить несколькими буквами латиницы, так сказать, взять и генномодифицировать нашу азбуку? — подумал я. — Ну хотя бы для начала во имя эксперимента.
Мы осуществили несколько операций нанопипеткой — и пред нами была кирилатица. Это была уже четвертая реформа. Во-первых, она полностью продолжала смысл третьей реформы. Во-вторых, решался вопрос относительно предрассудков носителей латиницы к кириллице. С восемью буквами из латиницы кирилатица представляла собой азбуку, где половина (14) букв совпадала с буквами латиницы и лишь 14 были — “чужими”. Новая русская азбука давала носителям латиницы недвусмысленный дружественный сигнал. В-третьих, русскоязычное население получало новый качественный уровень своей цивилизационной матрицы, “новое вино” получало “новые мехи”. В-четвертых (по счету, но не по значению), наша орфография, наконец, получала возможность избавиться от абсурдного, “мракобесного” правила “Жы Шы пишы через И”.
— Почему? — спрашивали мы маму, папу, учительницу.
— Пиши, и все тут. Это правило. Это исключение. Это образование и грамотность. Пиши.
Для многих и многих это ЖИ-ШИ стало символом могущества культуры, образования, русской словесности и чуть ли не поэтическим даром, этаким предшествием гениальности. На самом же деле ЖИ-ШИ — это чушь, антинаучный архаический предрассудок.
Ниже в таблице приводится кирилатица и соответствующие ей буквы кириллицы, а также примеры слов, написанных на кирилатице.
В релизе, сопровождающем нашу азбуку, мы сообщали:
“Азбука кирилатица не представляет сложности для чтения русскоязычным читателем. В кирилатицу не вошли те буквы обоих алфавитов, которые, имея графическое сходство, звучат по-разному (например, русское “Р” и латинское “Р”). Исключением была русская буква Х, похожая на латинский Х (икс), поскольку латинская Н (“х”) также похожа на русскую Н.
Новая русская азбука (пятая) удаляет “железный занавес” между двумя цивилизационными блоками на уровне гуманитарной ментальности. Вместе с тем русские тексты на кирилатице полезны для тонизации, оживления процесса чтения. Новое письмо простимулирует на подсознательном уровне креативную, поисковую активность русскоязычного читателя, станет ингредиентом эвристических практик, которые лягут в основу новой российской идеологии. Продолжительная практика чтения текстов на кирилатице приведет к пробуждению новых мнемонических функций, созданию параллельного ментального поля, которое создаст ситуацию для так называемого скорочтения и экстраординарного запоминания и снятия психологических барьеров (чужое по виду письмо
— очень скоро оказывается абсолютно “своим”). Наконец, кирилатица не стремится тотально вытеснить кириллицу — для перевода на кирилатицу будут отбираться только знаковые, архиважные, ключевые, структурирующие передовую общественную ментальность русскоязычного читателя тексты, чтобы помочь массам выплывать в современных информационных наводненияхДаешь кирилатицу!
ДАЁШ КYRYЛАTYTSU!
Именно по новой азбуке большинство людей мира узнают, что Россия преодолела период разброда, либерально-капиталистического маразма и, идеологически обновленная, приступила к мировой духовно-общественной трансмутации.
ДА ZДRАVSTVUET TRANSMUTATSЫЯ!”
Я разослал наш релиз по Интернету разным авторитетам, показывая, как теперь будут писаться русские слова в кириллице пятого созыва:
ЛUКОШЭNКО
ЖЭNЯ КАSIМОV
КАRЛ МАRКS
SОТSIAЛIZM
КОNSТITUTSЫЯ
ДZЭN-БUДДIZМ
КVN
VОЬNА I МIR
ШUМ I ЯRОSТЬ
ОТTSЫ I ДЕТI
RОМЕО I ДЖUЛЬЕТТА
МАТЕRIАЛIZМ I ЭМПIRIОКRITITSЫZМ
SОЮZNОЕ ГОSUДАRSTVО
MESТNОЕ SАМОUПRАVЛЕNIЕ
***
Архитектор, художник и куратор экспериментально-лингвистического движения дюпонистов Павел Ложкин ответил первым, признавшись, что “ЧТО-ТО ПОДОБНОЕ ЕМУ САМОМУ ТОЖЕ ПРИХОДИЛО В ГОЛОВУ”.
Игорь Богданов согласился, что проект алфавитной реформы “ЖЖЕТ, НО ОБРЕЧЕН НА ПРОВАЛ”.
А ПОЧЕМУ?
— послал я эмейл. — ВСЕ ВЕДЬ В РАМКАХ КОНСТИТУЦИИ?Федор Еремеев (известный книгоиздатель) категорически не согласился с нашей заботой о снятии “железного занавеса на уровне гуманитарной ментальности”:
“ЗАНАВЕС НАДО ЗАКРЫТЬ”.
Я не стал Федю упрекать в вечном интеллигентском фрондировании и пообещал поправить посылку:
“ПРИ ПОМОЩИ НОВОЙ АЗБУКИ ЗАНАВЕС МОЖНО И ОТКРЫВАТЬ, И ЗАКРЫВАТЬ”.
Где-то году в 1996–1997 Свердловская облдума приняла закон о запрете латинских букв на улицах областных городов. Но оказалось, что чуть ли не 90% латинских букв на улицах городов являются логотипами, товарными знаками, которые не закрываются при помощи областного закрывания. Само же закрытие было предпринято из опасения утерять у молодежи патриотические чувства, которые по закону условных рефлексов академика Павлова возникали от латинских букв. Кирилатица же, как мы видим, увеличивает патриотизм неокрепшей молодежи более чем на 50% (в советице было 7 букв, совпадающих с латиницей, сейчас их стало
— 15).В моем релизе был приведен показательный пример, текст из романа “ЕVГЕNIЬ ОNЕГIN”:
VI
ЛаtыNь iz моды vышла NыNе:
Так, еsлi пRаvдu vам sкаzаtь,
ОN zNал доvольNо по-лаtыNy,
Тшtоб эпiгRаfы RаzбiRаtь,
Поtолкоvаtь об ЮvеNале,
V коNtsэ пisьма поstаvitь vaле,
Да помNiл, хоtь Nе беz гRеха,
iz ЭNеiды дvа stiха.
ОN rыtьsя Nе iмел охоtы
V хRоNологitшеsкоь пылi
БыtопisаNiя zемлi;
Nо дNеь мiNuvшых аNекдоtы,
Оt Rомuла до Nашых дNеь,
ХRаNiл оN v памяti svоеь.
Сеня Соловьев, автор прототипа бессмертного Серафима Шарташского, посоветовал перевести на кирилатицу Бианки и Чуковского. Я согласился, нашел сразу же стихотворение Агнии Барто и перевел:
Net, NапRasNo мы Rешылi
ПRоkatitь коtа v машыNе:
Коt katatьsя Nе пRivыk –
ОпRokinuл гRuzovik.
Бурная наша переписка происходила в 2009 году, как раз накануне юбилея известного уральского поэта Николая Мережникова (ныне уже, к сожалению, покойного), стихотворение которого я обнаружил в подшивке “Вечернего Свердловска” за май 1961 года. На кирилатице стихотворение выглядит так:
V эtоt пRаzдNik zvоNkоголоsыь
Vsё, tшtо доRого, блizkо Nам
Мы, svеtлея лitsом, пRоNоsiм
По tоRжеstvеNNым площадям.
Nа плеtшях Nебеsа i zоRi
I полеь RодNых малахit
ПRоNеsut skvоzь жыvое моRе
Те, ktо iх оt vRага хRаNit.
А поtом поплыvut плаkаtы:
ПеRvомаь! ПRiNiмаь оttшёt.
Skольkо пеsеN, tsvetov, пRоKata
ПRiгоtoviл tебе NаRод…
…МiR и Маь!
iх Sоюz veseNNiь
Soziдаеt NаRод-геRоь,
… i s tRiбuN NеzRiмо ЛеNiN
Sходit v Nаш пеRvомаьskiь stroь.
И как еще мог поздравить и приветствовать поэт поэта! Что может быть приятнее в декабре, чем воспоминания о мае! Что могло быть приятнее в 2009 году, чем воспоминания о 1961 годе, когда только-только поменяли деньги, запустили Гагарина, Хрущев официально впервые встретился с американским президентом, воздвигли Берлинскую стену, объявили коммунизм через 20 лет, взорвали термоядерную бомбу, изобрели КВН, а Солженицын принес в “Новый мир” свой рассказ “Щ-854…”, который на выходе стал называться “Одним днем Ивана Денисовича”!… В том старом, добром 1961-м году были буквы Щ, Ч, Ц, Ъ, Й… Романтичное было время.
P.S. Строчные латинские буквы N и R пишутся как прописные, чтобы избежать их перепутывания с кириллическими “П” и “Г” (см. отрывок из “Евгения Онегина”). Это правило вводится на переходный период, пока программисты не придумают что-то со шрифтами карилатицы.