Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2011
КРИТИКА ВНЕ ФОРМАТА
Аорист
Аористос
— гр. “беспредельный”, одно из имен Бога.По Колядиной пишет Игорь Шайтанов: “Первым побуждением едва ли не у всех было
— стереть пыль со своих познаний по исторической грамматике и старославянскому. Аорист в XVII веке, говорят, уже не употреблялся, форма звательного падежа не та, а тут еще картошка при Алексее Михайловиче заколосилась… Коллективным усилием зачет по старославу сдали, но экзамен по современной литературе опять провалили”.Навскидку помню 8 аористов:
∙ чу — от “чуять” (то есть “слышать”);
∙ бы — от “быть”;
∙ де — от “деть” (противоположно “дать”, древняя форма глагола “смефуяслице”):
∙ мол — от “молвить”;
∙ “еже писах, писах” — из Понтия Пилата;
∙ “у.е.бох, у.е.бох” — из Володимера Сракина;
∙ “с бессмысленными скоты пасохся окаянный” — из “Университетов” Горького;
∙ “и любезно ее лобызаше” (из “Братьев Карамазовых” про отрубленную голову, правда, это, походу, имперфект, хотя кому какое дело).
Если бы “Цветкрест” споспешествовал за аориста, я б за такое и Нобеля не жалко. Надо просто начать им систематически пользовать. Форма-то хорошая, совпадает с основой и с повелительным наклонением в 2-3 лице единственного ч. Если бы аориста не было, его следовало бы выдумать. По-моему, удивительно выразительная форма Глагола. Если под аорист переписать бессуффиксальные отглагольные существительные, типо “топ”, “хлоп”, “бряк”, “х/як” (типо “я его х/як, он — бряк”), то присутствие древнего асигматического аориста в совр. русском станет очевидно. А вот если “х/якс”, со слово-ерсом, — то это аорист сигматический, значит.
Есть такой анекдот. Некий писатель однажды решил написать роман без аориста (пасэ сэмпль), только перфектом и имперфектом. Ну и написал. Но, во-первых, у него это не вполне получилось: в текст все-таки прорвалось несколько форм passe simple. Во-вторых, повествование пришлось вести от первого лица, фразы утратили динамичность, ими можно было описать только какие-то бессвязные поступки и мысли малообразованного человека. При этом для связности пришлось объединять предложения временными указателями типа: alors, un moment apres, etc. Герой, по-русски говоря, лыка не вязал. Роман назывался “Посторонний”, а писателя звали Альберт Камю. Я думаю, что если б этот чувак Марсо владел аористом, то он бы не стал бы шмалять в араба от перегрева.
Нелепо ли будет помянута контроверза Броцкий против Маркеса. По какой причине Броцкий катил смефуяслице на классика марксизма?.. Да потому что Маркес очень просто (ставя слова на бумагу) делал то, что Бродский делал очень сложно (используя разную строфику с рифмами). Отчего сие?.. Оттого что у Бродского не было аориста. А когда нет аориста, тогда сложно остановиться: прервать то есть словоизвержение. Я так думаю, владей Бродский аористом, у него характер был бы приятнее. Вот вам “нулевая степень письма” до копейки.
Сколько еще глагольных форм мы потеряли?
Проспали новый перфект в старопетербурский из древненовгородского: “он пришедши” в смысле “он пришол”, “он выпивши” в смысле “he has drunk” у Зощенки, “подумавши?” в смысле “ты подумал?” из “Войны и Мира”.
Игнорируются новые формы прошедшего повествовательного, когда к подлежащему цепляется непосредственно инфинитив или сложное повелительное с “давай” или “ну” и неопределенной формой глагола.
Горизонтальное положение
Горизон
— гр. “определяющий”, одно из имен Бога.Приторочу обильную выдержку из “Романа с кокаином” некоего М. Агеева, в котором содержится все горизонтальное положение до копейки. Накокаиненный молодой человек устремляется похитить из дома ценную вещь и обратить оную в порошки.
“Долгим и некончающимся кажется мне это одевание, это дрожащее влезание в рукава моей шинели, после того как я, срывающимся от ликования голосом, предлагаю Мику поехать ко мне домой, взять там ценную вещь и выменять на новые порошки. Но вот уже шубы одеты, и мы в коридоре, и будто и не было этих трудных усилий, затраченных на одевание. Долгим и мучающе некончающимся кажется это гибельное схождение с лестницы, словно покрытой скользким льдом, на которой ноги мои едва сдерживаются
, чтобы не поскользнуться, и в то же время дергающе торопятся, будто позади их грозится укусить собака. Но вот мы уже внизу, и будто и не было ни этих усилий, мучающих и дрожащих, ни этой лестницы,— словно мы из комнаты прямиком вышли на улицу. Долгими и некончающимися кажутся и эта езда по пустому, визжащему от мороза городу, и этот донимающий спину озноб, и эти лохмотья пара, и эта золотая проволока фонарей, мокро вьющаяся в слезящихся глазах и отпрыгивающая, когда моргаю. Но вот мы уже у ворот, и будто ничего этого и не было, словно из комнаты Хирге я прямиком вошел в эти ворота. Долгим и некончающимся кажется мне это дрожание в морозе перед сверкающей зеленой луной дверью, пока вспыхивает за нею желтый свет с сонно чухающимся Матвеем, это восхождение по лестнице, это отмыкание квартиры, это прокрадывание по черной передней и столовой в тихую спальню матери, и это сладостное дрожание при этом любви к матери, такой любви, такой любви, какой никогда и не знал и не чувствовал, и в такой радости, в таком обожании, будто и крадусь-то я только затем, чтобы сделать ей, маме, что-то доброе, хорошее, спасительное. Бесконечным кажется это подкрадывание к зеркальному бельевому шкапу, который, чтобы он не скрипел, я раскрываю не медленно, не осторожно (от этого он скрипит еще больше),— а рывком, сразу, так что в распахнутую зеленую дверцу влетает спящая голова матери под лампадой и потом качается. Бесконечным, мучающим, некончающимся, а под конец призрачным и словно небывшим кажется все: и поиски в белье с запахом дешевой карамели, и нахождение броши, и возвращение обратно по лестнице, которая опять из скользкого льда, и сразу угроза собаки, и прохождение мимо Матвея, который будто нарочно старается заглянуть в мои страшные глаза, и странно трудное шагание по длинному заснеженному двору (я только у саней замечаю, что все еще иду на цыпочках), и влезание в сани в дрожащей пугливости, что они дернут и я сяду мимо, и возвращение обратно сюда, в эту нагретую тишину комнаты”.Отглагольное существительное
— это глагол, хотя и безличный. Любое действие — это глагол, а предмет — существительное. На приведенном куске текста очень понятно почему. Потому что действие не кончается и не может кончиться, и субъект (то есть чел, оное действие отправляющий) совершенно не в состоянии контролировать его предельность. Это беспредел.В чем новшество Дм. Данилова против Агеева? Период мелко покрошен, периода как такового нет, поэтому отглагольное стоит в теме, на месте глагола, а следовательно, является формой глагола. Глагольное существительное становится осуществленным глаголом, безличным, но это неважно, есть же безличные глаголы прошедшего времени, например, “украдено, прочитано, съедено, сделано итд.” в формулах “скрадывание крадомого, украдено столько-то (вагонов), чтение чтимого, прочитано столько-то (стр.), поедание едомого, съедено столько-то (блинов), делание деемого, сделано 79?”.
Великая литература не может существовать без аориста. Следовательно, если в великой литературе нет аориста, то эта великая литература вовсе не великая. А литература, в которой есть аорист,
— это великая литература. Поэтому правильная русская литература — это до XVIII века, а потом — это посная смефуяслице. Потому что нет аориста.Какие суть великие писатели земли русской?.. Деятель киевского агитпропа Нестор (Немахно), думной дьяк Федор Курицын (не путать с подьячим Курицыным Сэ), тверитин княж соглядатай Офонас Никитин, Ыван Василичь Грозный (я не знаю, какой он был царь, а вот критик хороший, похож на Льва Пирогова, и борода, наверное, была), бывый дипкорпуса
, подьячий, сущий же вор-дисидент-душегуб Котошихин Гришка, ну и Петр Алексеевич Романов. Очень популярный писатель на Камчатке. Во-первых, за Вторую Камчатскую, а во-вторых, в каждой рыбной конторе висит его сочинение: “К рыбным ловлям приставить человека, жалованье ему положить самое малое, поскольку дело то исконно воровское, и каждый месяц вешать”.Чем они хороши?.. Тем, что пользовались аористом и не пользовались орфографией. Не запаривались за орфографию совершенно. Были у них сомневания и выбор, то писали обоими способами для разнообразия.
Парадокас. Люди малописьменные до сих пор верят, что язык “иже не подвижется”, но именно благодаря несознательному болтанию малописьменных людей и движется язык. Письменные же люди, напротив, вкурсе, что язык постоянно движется (мутирует), но никто из пишущих не принимает это к употреблению, напротив: пишут и стараются говорить на нем так, как если бы нормы правописания даны навсегда.
Разумеется, есть пример Исландии, где после героического периода, когда исландцы друг друга героически убивали, наступил малый ледниковый период. Исландцы сели в землянках, и им просто нечем было заняться. Поэтому они сидели в землянках и тщательно копировали на Гнилой Коже побасенки о том, как их пассионарные предки друг друга убивали. Поэтому у них с 13-го века поголовная грамотность, половина населения пишет стихи, а другая половина читает. Поэтому и язык совсем не изменился. Если кто не в курсе, Исландия
— это вулканический остров в страшных…После занятия Константинополя и Берлина русский язык промышлялся как язык общеславянский, поэтому он, собственно, и сохранил столько древнемакедонских остатков. Однако ни сербы, ни болгары ложиться под белого царя не захотели (сербы ориентировались на Францию, болгары на Германию), и те и другие
сыграли на понижение, то есть славяно-сербский и древнеболгарский были упразднены, а гражданским языком сделан самый простой разговорный язык. При этом сербы с болгарами пытались сыграть на понижение за Македонию также и между собой. Умно сделали чехи, потому что они были лучше образованы. Они сыграли на повышение и просто взяли да и выдумали свой язык заново (все эти “дивадло”, “летадло”, “мыдло”, “повидло”: см. кинофильм “Чужая”). Недаром из Чехии гимназических учителей импортировали.Я воще мечтаю об бирже на словоформы. Встаешь утром, смотришь сводки: “Дательный множественный существительных упал на 5 пунктов, творительный ед.ч. прилагательных на 10, аорист вырос на 3 пункта, имперфект на 2 пункта, отглагольное дает устойчивый рост”.
Или встречаются любители литературы и розмовляют: “А вы знаете, у Улицкой общее количество сложноподчиненных недавно превысило количество сложносочиненных!..”
— “А представьте себе, в последней книге Шишкина совсем нет прилагательных творительного падежа множественного числа!..” — “А вы знаете, у Ольги Славниковой все предложения одинаковой длины!” — ну и так далее.Василий ШИРЯЕВ
Камчатка
Поселок Вулканный