Обычная история в одном действии
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2010
Олег Богаев
Вишневый ад Станиславского
Посвящается Борису,
который хотел, но не смог
Обычная история в одном действии
Малая сцена.
Премьера завтра, на сцене декорация вишневого сада, представляющего собой марсианский ландшафт или что-то в этом роде, холодно, пусто и страшно; вероятно, где-то здесь прячется “мировая душа”, но где — понять сложно, ясно одно — это всё очень далеко от нас.
На сцене заведующий постановочной частью прибивает что-то к полу, радистка что-то цепляет на “штанкет”, осветитель направляет яркий луч на центр.
О с в е т и т е л ь (второму, куда-то вверх). Где будет ЭТОТ?
В т о р о й (откуда-то сверху). Да тут! Как всегда, в центре!
Р а д и с т (откуда-то сбоку). Фонограмму какую?!
В т о р о й (откуда-то снизу). “Лакримозу” давай.
В зале, рассчитанном на 30 зрителей, все места заняты. На первых рядах корифеи театра — актеры: Валентин Владимирович Вдунов, Михаил Анатольевич Корнеев, Олег Петрович Чохманда, Альберт Васильевич Флягин, Мария Егоровна Шашкина и Галина Марковна Лурье. За их спинами молодые актеры и уже не очень: Илья Файко, Максим Чочкарев, Дарья Афигенова, Лариса Хвостова, Сергей Гадин, Вера Чертилова, Любовь Сатановская, председатель профкома Вилорий Сайдуллаев и заведующая лит. частью Лора Семеновна Прун. Позади обслуживающий персонал: гримеры, костюмеры, билетерши, кассирши и другие. У всех в руках разные газетные издания с одной и той же публикацией открытого письма.
А к т е р К о р н е е в (глядя в газету). Вот! На первой странице!
А к т е р В д у н о в. Все газеты напечатали…
А к т р и с а А ф и н о г е н о в а. И по телевизору вчера было.
А к т е р Ф л я г и н. На каком канале?
А к т е р Г а д и н. На всех. Даже на “Enimals Planet”.
А к т е р Ч о х м а н д а (завлиту). Молоток, Лорка, читаешь, и так прошибает…
З а в. л и т. Л о р а П р у н. Мы же вместе это писали.
А к т е р В д у н о в. Давайте начнем! Сколько можно?!
А к т е р Ч о х м а н д а. Мы не можем начать без него.
А к т р и с а Х в о с т о в а. А если он не придет?
А к т е р Ф а й к о. Наш “Станиславский” подался в бега!
А к т р и с а С а т а н о в с к а я. Разбежались. Он будет держаться у нас до последнего!
Звонок.
К о р н е е в (достает телефон, слушает). Да? (Убирает телефон, пытаясь скрыть волнение.) Уже здесь.
Осветитель и зав. пост убегают за кулисы.
Ф а й к о. Я когда его вижу, в дерьмо превращаюсь!
Паника. Часть слабонервных людей убегает через запасной выход, но большая часть проявляет мужество и остается. Все прячут газеты. Наступает тишина. Ждут. Напряженная пауза. Слышны шаги в холле.
Дверь распахивается, появляется режиссер. Он совершенно не ужасен, напротив, его внешний вид: лицо, глаза, голос, руки, походка — все в нем ладно и хорошо, он из тех людей, кто с первого взгляда может расположить к себе.
Р е ж и с с е р (не замечая “полный” зал, поднимается на сцену, актерам). Доброе утро! День замечательный… Наконец-то дождались весны… Ну, как у всех настроение?
В д у н о в. Прекрасно…
Р е ж и с с е р (оглядывает сцену). Монтировщики? Где монтировщики?! Почему декорация не готова?!
Г о л о с з а в. п о с т а (из-за кулис). А чо вам еще?..
Р е ж и с с е р. Где гильотина для Фирса?! У нас последний прогон!
Г о л о с м а ш и н и с т а с ц е н ы. Гильотина будет к обеду.
Р е ж и с с е р. А где реквизит? Где топор? Где ножи, где стекло битое?! (Зовет.) Арина Михайловна!
Р е к в и з и т о р (из зала, вяло). Да?..
Р е ж и с с е р. Где чучело Чехова?!
Р е к в и з и т о р. Красят в поделке.
Р е ж и с с е р. Что, до сих пор?.. (Вверх, осветителю.) Паша, дай на меня свет!
Включается луч, режиссер стоит в круге света.
Р е ж и с с е р. Галина Марковна тут?
А к т р и с а Л у р ь е (из зала). Я здесь.
Р е ж и с с е р (щурится в темноту зала, пытаясь разглядеть ее). Как у вас самочувствие?
А к т р и с а Л у р ь е (из зала). Спасибо, кашель прошел. А как ваше сердце?
Р е ж и с с е р. Нормально… Я на таблетках.
Файко и Гадин прыснули смехом.
Р е ж и с с е р. Вы двое, опять анекдоты?! О вечном подумайте!
Ф а й к о. Думаем…
Г а д и н. Думаем.
Р е ж и с с е р (оглядывается). Актеры все в сборе? Паша, свет убери! (Щурится в зал, прикрывает глаза ладонью.) Помреж! Галя, ты где?!
А к т е р С а й д у л л а е в. Вы ее выгнали вчера из театра.
Р е ж и с с е р. Да? Точно… Паша, да убери с меня свет! Ты издеваешься?! (В зал.) Кто здесь? Почему посторонние в зале?
А к т е р К о р н е е в. Здесь нет посторонних. Тут весь трудовой коллектив.
Р е ж и с с е р (всем). Зачем вы пришли?.. Генеральная завтра! (Раздражается, осветителю.) Убери этот свет!!!
З а в. м у з. Он не сделает это.
Р е ж и с с е р. Что??? Кто сказал???
Тишина.
Р е ж и с с е р. Дорогие друзья… Повторяю, “Генеральная” завтра! В одиннадцать приходите! А сейчас прошу вас уйти. (Вглядывается в темноту зала, вдруг узнает.) Слепцова??? Кто вас пустил в театр?!
З а в. м у з. Кто надо.
Р е ж и с с е р. Хамлин??? А вы что здесь забыли?!
А д м и н и с т р а т о р. Чо надо.
Р е ж и с с е р. Охрана! Почему посторонние в театре?!
Г а д и н. Вам же сказали — тут нет посторонних!!!
Р е ж и с с е р (как миротворец). Давайте устроим собрание после премьеры.
А к т р и с а С а т а н о в с к а я. Премьеры не будет.
Р е ж и с с е р. Кто умный такой?!
М а ш и н и с т с ц е н ы. Я. (Встает.)
Р е ж и с с е р. Так, он уволен… Быстро из зала!
М а ш и н и с т с ц е н ы. Ни хрена он не знает, по роже видать…
В д у н о в (режиссеру). А позвольте спросить, вы газеты утром читаете?
Р е ж и с с е р. Газеты??? Какие газеты?
С а й д у л л а е в. “Правда”…
К о р н е е в. “Культура”…
Ф л я г и н. “Известия”…
Р е ж и с с е р. Нет, как любой образованный человек, я газетами подтираюсь.
А к т е р Ч о х м а н д а. Это заметно…
Ф а й к о. И телевизор не смотрите по утрам?..
Р е ж и с с е р. По ночам. И только порнуху.
Все тридцать человек достают газеты, разворачивают.
К о р н е е в. Петрович, зачти.
М а ш и н и с т с ц е н ы. Всё, что ли?..
В д у н о в. Тезисно. Самое актуальное.
М а ш и н и с т с ц е н ы (встает, идет к авансцене, громко читает газету). “Открытое письмо сорока. “…А кроме этого, уважаемый мэр, мы постоянно слышим, что в театре нет денег, но при этом непомерно увеличивается аппарат главного режиссера. В нашем, сравнительно не очень большом театре — 33 курьера; 43 консультанта и 1 музейный работник. При наличии шести шекспироведов появился ещё один гоголевед, который сидит в декорационном цехе и непрерывно пишет указы в стиле Поприщина.
Далее все зачитывают по очереди:
С а й д у л л а е в. “Набивая “до отказа” штат своими рабами, наш режиссер и художественный руководитель К. С. Курицын вытесняет из театра даже заслуженных лиц. На службу этой цели поставлен целый аппарат уничтожения и изощренного террора, сравнимого разве что со сталинскими временами”.
А к т е р Ч о х м а н д а. “Народный артист России Олег Петрович Чохманда, человек, отдавший киноэкрану всю свою жизнь, получил унизительный выговор за то, что два раза чихнул во время спектакля. Подобные “выговора” объявляют у нас регулярно”.
А к т р и с а Ш а ш к и н а. “Ещё в начале прошлого сезона актриса Мария Шашкина, обратившись к новому худруку с творческими вопросами, получила в ответ: “Вы профнепригодны”.
Л о р а П р у н. “А руководитель литературно-драматической части Лора Прун (известный театровед и философ) — за попытки скорректировать репертуарную политику — услышала несправедливый упрёк, что она “даже читать не умеет”.
З а в. м у з. “Получила предложение подать заявление “по собственному желанию” и руководитель музыкальной части, композитор Нонна Безухова, человек, которая долгие годы была музыкальной душой наших спектаклей”.
А д м и н и с т р а т о р. “Из-за постоянных угроз вынуждены были уйти “по собственному желанию” главный администратор Юрий Хамлин, помощник режиссёра Соня Слепцова, комендант театра Любовь Эйхман”.
С а т а н о в с к а я. “Не избежал “чистки” и начальник отдела снабжения, Герой Труда Иван Кузьмич Соломаткин”.
Б и л е т е р ш а. А виновной в провалах последних премьер была признана заведующая билетным столом, инвалид 4-й группы Евгения Долгошеина”.
В т о р а я б и л е т е р ш а. “В ответ на несогласие Долгошеиной с абсурдным предложением увольняться К.С. Курицын хотел столкнуть ее с лестницы. И более того, женщинам-билетерам, проводящим в театре по 13 часов (!) каждые сутки, запрещено “принимать пищу и питье на рабочем месте”.
У б о р щ и ц а. “Наш театр, как учреждение культуры, превращен в машину для уничтожения не только человеческих личностей, но и культурных ценностей.
Л о р а П р у н. “Серьезный, глубокий психологический театр подменяется скоропортящимися поделками или антрепризой, о чём писали и уважаемые театральные критики (Р. Жбанский, и М. Дмыдова)”.
Ф л я г и н. “Русский театр, долгие годы служивший храмом человеческих чувств, превращается в “дикий могильник” эпохи бесстыдства, о чем ярко свидетельствует предстоящая премьера в нашем театре с диким названием “Вишневый зад”.
В д у н о в. “Однако К. С. Курицын бравирует тем, что ему уже продлили договор на следующие двадцать лет, и гордится тем, что генсек ООН Пак Думун — его школьный товарищ. Видимо, по причине своего сумасшествия он так уверен в своей безнаказанности”.
А к т е р Ч о ч к а р е в. “К. С. Гнобель, полностью соответствуя своей фамилии, распространил в театре невыносимую атмосферу. По этой причине коллектив театра выражает ему глубочайшее недоверие”.
К о р н е е в. “Уважаемый мэр, то, что происходит сегодня с нашим театром, это — культурная катастрофа в самом сердце столицы”.
Молчание.
Р е ж и с с е р. Кто вчера на расписании букву “Эс” переправил на “Зэ”?
Г а д и н. А что, “Вишневый сад” стал “Вишневым задом”…
Ф а й к о. Логично…
На сцене и в зале смех.
Р е ж и с с е р. Кто это сделал?! (Файко и Гадину). Вы, два подлеца!
Г а д и н. А мы тут при чем?..
Ф а й к о. Вахтеры говорят, это дух Чехова бродит…
Л у р ь е. Он вами очень недоволен.
Р е ж и с с е р. Хорошо, я выясню всё. (Разворачивая газету.) Итак. Во-первых: этот донос…
Ч о х м а н д а. Не донос, а “письмо сорока”!
В д у н о в. И заметьте, открытое.
Р е ж и с с е р. Такое дерьмо у меня за спиной…
К о р н е е в. Почему за спиной? Вчера на худсовете. Мы вас приглашали, но вы не явились.
Р е ж и с с е р. Еще вчера вы говорили, что не встречали режиссера лучше меня…
Ф л я г и н. Кто говорил???
Р е ж и с с е р. Да вы!!!
Ф л я г и н. Я???
Р е ж и с с е р (указывая на всех). И вы! И вы! И вы! И вы!!! Даже уборщицы! Я знаю, кто вас обработал! Вот он — Чихманда! Его камарилья!
В д у н о в. Чох-ман-да.
Ч о х м а н д а. Не имеете права, у меня орден за “Заслуги перед Отечеством”!
Аплодисменты.
Р е ж и с с е р. Я и не думал вас оскорблять! Мне это надо?! Но вы никак не хотите понять, что не вы, а я руковожу этим театром!
К о р н е е в. Пока.
Р е ж и с с е р. Это решать управленью культуры. А вы всего лишь актеры. Актеры! И ваша задача на сцене играть! А “цеховые” должны помогать! А кто не согласен, пусть валит к черту!
С а й д у л л а е в. У нас профсоюз.
Р е ж и с с е р. Да в жопу ваш профсоюз! Вы голоса не имеете! Имеют они… (Указывая на корифеев.) Одной ногой в могиле и за собой тащат театр…
К о р н е е в (знак в будку радистке). Алён, микрофончик…
Р а д и с т к а (сверху). Я — давно запись включила.
Р е ж и с с е р. Записывайте! Записывайте! Я всё щас скажу! (Корифеям.) Вам давно плевать на театр, вам, вам, вам и вам! Сидят, обдолбались лекарствами! На сцене давно импотенты! На кладбище уж пора, а они каждый день ходят сюда, старые пидарасы!!!
Пауза.
В д у н о в. Люди, вы слышали?!
Ш а ш к и н а. Я ж говорила — быдло крестьянское…
Р е ж и с с е р. А вас, моя дорогая, я должен обрадовать! Вы покидаете этот театр!!! Пошла, жаба, вон!..
Ш а ш к и н а. Сопляк! (Заплакала.) Я здесь сорок лет…
Ч о х м а н д а. Как вы смеете так разговаривать с женщиной?!
В д у н о в (режиссеру). Ее в труппу взял сам Кафрос! А вам, голубчик, до него срать да срать…
Р е ж и с с е р. Кафрос? “Кафрос”!!! Вы же сами сожрали его!
Л у р ь е. Это ложь!
Р е ж и с с е р. А Кривоногов?
Ф л я г и н. Кривоногов не смог здесь работать, потому что ногу сломал.
Р е ж и с с е р. А Васильчиков?! А Удодин?!
Л у р ь е. Они своей смертью умерли.
Р е ж и с с е р. А великий Нихулин?
Ф л я г и н. Он сам сожрал себя.
В д у н о в. Да, еще тот был самоед…
Р е ж и с с е р. А Нелюбов, а Верещагин? А Фейшиц? А Роман Фитюк?
К о р н е е в. Хватит всякую дрянь собирать!
Ропот в зале.
Р е ж и с с е р. Мы должны это сделать… Мы должны… И мы сделаем это!!! Это будет великий спектакль! И нам Чехов поможет! В каждой фразе, в каждом движении он гениален и современен! Но есть огромное “Но”! Его тексты — как письмена древних шумеров, их надо открыть и подвергнуть полной… как бы проще сказать… квази-дешифризации. Поймите, дорогие мои… Если есть загробная жизнь, то можно представить, как страдает там Чехов! Вроде великий писатель, а он так и не понят никем! Как жаль, что мы не имеем возможности лично встретиться с ним, он бы многое нам открыл… (Пауза.) Сегодня последний прогон, я понимаю, материал непростой, но, друзья, мы сделаем это! Клянусь, я знаю решение!!! (Корнееву.) Михаил Анатольевич, я тоже недоволен, как у нас решается финал первого акта! Эмоции должны нарастать, а у нас всё пропадает! А почему? Мы выбрали неверный акцент! Ваш герой после трагичной реплики должен снимать не шляпу, а наоборот — превратить всё в фарс!
Ф л я г и н. Он готов и брюки спустить…
Л у р ь е. Актеры — народ очень доверчивый.
Р е ж и с с е р. Да поймите, надо только жест обозначить!
К о р н е е в. Зачем же… Я готов сколько угодно… И нагишом даже бегать, если есть сверхзадача…
Л у р ь е. Помнишь, Кафрос ставил “Дети разврата”?
В д у н о в. Да, три часа без белья танцевали…
Р е ж и с с е р. Вы все не хотите работать!
К о р н е е в. Очень хотим, но без вас!
Р е ж и с с е р. Вы же сами позвали меня в ваш театр! (Корнееву.) Вы даже домой ко мне приезжали! Умоляли возглавить, чай пили, рыдали, на коленях стояли… Зачем?! Для чего?!
К о р н е е в (Афиногеновой). Галочка, где твой супруг?..
А ф и н о г е н о в а. Да он здесь уж давно. Сидит, дожидается!
К о р н е е в. Пусть начинает.
Из зала выходит мужчина, по его внешности и походке видно, что он к театру не имеет никакого отношения. Мужчина робко выходит на сцену, смущенно смотрит на Режиссера.
Р о б к и й. Здравствуйте… (Достает из рукава финский нож и умело бьет режиссера в живот и бок несколько раз, прокручивая лезвие внутри тела.)
Кто-то в ужасе вскрикнул. В зале мертвая тишина.
Режиссер охнул, оседает на пол, закрыл рану рукой, сначала он испытывает крайнее удивление и только затем боль.
Робкий вытирает нож, кладет обратно в карман, так же смущенно покидает сцену.
Робкий подходит к жене Афиногеновой.
А ф и н о г е н о в а (робкому мужу). Ты щас куда?
Р о б к и й (кладет нож в карман). В садик.
А ф и н о г е н о в а. Не опоздаешь? Заедь за продуктами.
Робкий поклонился всем, уходит в таком же смущении.
К о р н е е в. Стеснительный он у тебя…
А ф и н о г е н о в а. Да. Алеша очень любит театр. Для него актеры — как боги.
Л у р ь е. А сколько ребеночку вашему?
А ф и н о г е н о в а. Шесть будет уже.
В д у н о в. Да, быстро время летит…
Все смотрят на режиссера, лежащего навзничь на сцене.
Р е ж и с с е р. Кто это?.. Он зарезал меня…
Радист включает фонограмму “Реквиема” Моцарта.
Из зала с рыданиями убегает девушка.
К о р н е е в. Что за особа???
Г р и м е р ш а. Это новенькая из реквизита.
В д у н о в. Почему вы ее не предупредили?
К о с т ю м е р ш а. Я ей сказала… Но она плачет всегда, когда слышит “Реквием” Моцарта.
Ф а й к о (радисту). Алён, убавь “боковые” на сорок процентов!
“Реквием” стал звучать тише.
Р е ж и с с е р. Мерзавцы… Скоты… Что вы творите… (Пытается встать, держится за бок.)
Л у р ь е. А у Кафроса кровь была голубая…
Ч о ч к а р е в. А у этого желтая, как моча!
Ф л я г и н. Может, это не кровь?
Все сидят, смотрят на муки режиссера.
Л у р ь е (патриархам). Слушайте, мальчишки, а помните, как умирал Нелюбов?
В д у н о в. Нелюбов… Нелюбов…
Ч о х м а н д а. Нелюбов умер достойно, легко…
Л у р ь е. А ты не путаешь его с Васильковым?
Ф л я г и н. Нет-нет.
К о р н е е в. Жаль, что с Нелюбовым так получилось. Замечательный был.
Л о р а П р у н. Говорят, его привидение ходит ночью тут в зале…
Ч о ч к а р е в. И плачет. Я слышал.
Ч е р т и л о в а. Дураки, это кот!
Р е ж и с с е р. Я умру… Помогите… Врача…
К о р н е е в. А Фейшиц?
Ф а й к о. Он разве работал у нас?
К о с т ю м е р ш а. Фейшиц?! Господь с вами! Конечно!
Б и л е т е р ш а. Я поражаюсь. Сейчас молодежь приходит в театр и совершенно не знает нашей истории. Фейшиц поставил три грандиозных спектакля… “Синий остров”…
Г а д и н. Может, “Багровый”?
М а ш и н и с т с ц е н ы. Потом он поставил “Гнездо пескаря”…
Л о р а П р у н. Глухаря…
Ф л я г и н. Потрясающий был спектакль. Я там играл рыбака.
К о р н е е в. Рыбака играл я, а ты — селезня.
Ф л я г и н. Разве?
К о р н е е в. Конечно… Он поставил еще “Спешите делать любовь”, не помню, чья пьеса. Фантастический был спектакль!
Ш а ш к и н а. Да, все на сцене так любили друг друга…
Ф л я г и н. А с Романом Фетюком мы всю Европу объездили…
Р е к в и з и т о р ш а. А с этим вообще никуда.
К о р н е е в. Почему же… Мы ездили в Пензу.
Р е ж и с с е р. Обещаю гастроли в Нью-Йорк…
А к т е р Ч о х м а н д а. Поздно. Мы с вами уже никуда не поедем.
Р е ж и с с е р. Люди…
Все сидят, смотрят на режиссера.
К о р н е е в. Принято думать, что умирать на сцене — дурной знак. Суеверье! После “Гамлета” я женился, после “Чайки” Светка Петьку родила, но главное — после “Бесов” я в лотерею выиграл!
Ч о х м а н д а. Пятнадцать копейков.
Л у р ь е. Неважно.
В д у н о в. Да, были когда-то режиссеры. Помню, когда у меня роль Треплева не шла, Кафрос принес на репетицию двухлинейку. И говорит: если ты хочешь понять эту роль, тебе нужно взять дуло в рот и спустить курок. Я не знал, есть или нет там патроны…
Р е ж и с с е р (с трудом). Звери… шакалы… (Пытается ползти.)
Г а д и н. Значит, спустили?
В д у н о в. Это вы, молодежь, спускаете, а я нажал.
А ф и н о г е н о в а. Да что вы??? И как?
В д у н о в. Осечка. Но за эти доли секунд перед смертью я понял, в чем заключается роль. Понимаете, текст Чехова — как волшебство…
Р е ж и с с е р. Не верьте… Он все лжет! Негодяй…
Ф л я г и н. Пардон, я эту историю читал у Тарханова. Эта книжка у меня в гримуборной пропала вчера…
К о р н е е в (профкому). Вилорий, ты время засек?
С а й д у л л а е в. Да, пять минут. Окочурится скоро.
Все сидят, смотрят на муки режиссера.
Ч о х м а н д а (недовольно). Что-то он долго…
Ф а й к о. Он, видите, кровь рукой зажал, а надо, чтобы она полностью вытекла…
И з з а л а. Может, руки связать?
В д у н о в. Молодежь, откуда в вас столько садизма?
Ф л я г и н. Надо все по рецепту.
Р е ж и с с е р. Твари… Скоты… Кто-нибудь… Помогите…
У режиссера в кармане звонит мобильник.
Сайдуллаев подходит, осторожно, чтобы не запачкаться кровью, достает мобильник из кармана режиссера.
С а й д у л л а е в. Да? Кто это??? (Режиссеру.) Вам звонят из мастерской. Они хотят уточнить номер вашей стиральной машины.
Р е ж и с с е р (с трудом). Ка… кой???
С а й д у л л а е в (в телефон). “Какой”? (Ему отвечают, режиссеру). “Беко”.
Р е ж и с с е р (пытаясь остановить кровь). У меня… был… “Сам-сунг”…
С а й д у л л а е в (в телефон). У него был “Самсунг”. Что??? (Слушает, режиссеру.) Они спрашивают, “центрифуга была с ребром или нет”?
Р е ж и с с е р. Кажется… нет…
С а й д у л л а е в. “Нет!” (Слушает, передает режиссеру.) “Она что, белье жевала”?
Р е ж и с с е р (сквозь боль). Она… протекала.
С а й д у л л а е в (в телефон). “Протекала”. (Слушает, передает режиссеру.) “Можете взять”.
Р е ж и с с е р. Передайте… что я… уже…
С а й д у л л а е в. Он не сможет! (Выключает телефон.)
На сцену выходит буфетчица в грязном фартуке.
Р е ж и с с е р (буфетчице). Помогите…
Б у ф е т ч и ц а (глядит на режиссера). Что, уже мясо готово?
Ф а й к о. Мариночка, погодите…
Б у ф е т ч и ц а. Что “погодить”? Мне тарелки нести или нет? Или опять черт-те как будете есть?
К о р н е е в. Принеси одноразовые. (Оглядывается.) Где Диффенбах? Мы ждем, сколько можно???
Быстро входит жизнерадостный пожилой мясник с чемоданом и футляром от контрабаса — его зовут Диффенбах.
Д и ф ф е н б а х. Пробки, я извиняюсь!..
Л у р ь е (Корнееву). Мишенька, начинай.
На сцену выходит актер Корнеев, надевает очки, достает лист бумаги. Этим временем Диффенбах выходит на сцену, достает из чемодана фартук, надевает, извлекает из футляра топор, из чемодана — тесаки и ножи различных размеров. Раскладывает. Готовится.
Р е ж и с с е р. Эй… вы чего?.. (В ужасе смотрит, хочет бежать, но не может из-за нанесенных ран.)
К о р н е е в. Дорогие друзья и коллеги. Я сегодня немного волнуюсь, я уверен — вы поймете меня. Ровно сорок лет назад вот тут, на этой сцене, у меня привился вкус к театру. Анатолий Аркадьевич Кафрос был мой первый учитель. Во всех отношениях это был талантливый, замечательный художник, и мне, будучи тогда еще совсем мальчишкой после школы-студии МХАТ, представилась честь быть скромным участником его поедания. (Читает.) “За все эти годы моего служения в нашем театре было съедено 12 режиссеров совершенно разных талантов и дарований. Разумеется, у каждого из нас образовались свои вкусы и пристрастия: кто-то любит язык, кто-то мозг, а кому-то просто нравится печень, но нас объединяет одно — это мучительная любовь к непростому искусству, которым мы занимаемся. Великий основатель нашего театра Владимир Иванович Лялин на заре XX века достаточно точно выразил свою мысль в письме к Горькому: “Для чего нужны режиссеры? Для того, чтобы их есть. На этом и держится наш русский театр”. В этой регулярности и непрерывающейся великой традиции мы принимаемся за 13-го режиссера. (Убирает бумагу в карман.)
Д и ф ф е н б а х. Ну?..
К о р н е е в. Начинайте!
Звучит “реквием”. Диффенбах берет топор, подходит к лежащему режиссеру. Входит буфетчица с тарелками и вилками.
Р е ж и с с е р. Я не съедобный… (Кричит.) Я не съедобный!!!
Ш а ш к и н а. Становится сыро…
В д у н о в. Опусти-ка занавес, братец…
Машинист опускает занавес. Теперь режиссера и Диффенбаха не видно, зато слышно: методично стучит топор и кричит от адской боли режиссер.
Буфетчица раздает тарелки. Входит директор театра — Янина Петровна.
Д и р е к т р и с а. Что у вас происходит?!!! Опять?!!!
Все стихает. Тишина.
К о р н е е в. Репетируем…
За занавесом стонет недобитый режиссер.
Д и р е к т р и с а. Что “репетируем”?! Я разве не вижу?! Опять режиссера сожрать собрались?!
Весь зал молчит.
Г а д и н. А что, разве нельзя?..
Ч о ч к а р е в. Имеем полное право.
Д и р е к т р и с а. А ты, Чочкарев, помолчи!.. Я быстро укорочу твой язык! Ты у меня Гамлета играешь без регистрации!
Л о р а П р у н. Янина Петровна, мы же договорились…
Д и р е к т р и с а. Договорились… Но это было вчера! А сегодня пришел факс!
Ф л я г и н. Факс???
Д и р е к т р и с а (в зал). А цеха что тут расселись?!! Нечего тут! Осветители, монтировщики, реквизит — живо на большую сцену! Вечером конкурс красоты, нам за это спонсоры платят… И билетеры, и гардероб! Пошли все, заберите тарелки! А артисты останьтесь…
Обслуживающий персонал театра быстро покидает зал.
Занавес поднимается. Диффенбах исчез. Режиссер лежит на полу, его тело растерзано, но он еще жив.
Д и р е к т р и с а (актерам). Наш театр зовут в Нью-Йорк на фестиваль.
Г а д и н. В USA?..
Д и р е к т р и с а. Именно.
Ч о х м а н д а. Я был в Америке сто лет назад!
К о р н е е в. Да, вы еще ездили с Коминтерном.
Д и р е к т р и с а. Вот факс из СТД. (Отдает бумагу Корнееву.) Вся труппа, плюс персонал.
Все передают бумагу друг другу, пытаются почесть.
Ф а й к о. Когда это?
Д и р е к т р и с а. В рождественские недели.
Ф л я г и н. А какие спектакли хотят?
Д и р е к т р и с а. “Вишневый сад”.
К о р н е е в (указывает на декорации на сцене). Этот?
Д и р е к т р и с а. Этот…
А ф и н о г е н о в а. Но премьеры же не было!
Д и р е к т р и с а. Она будет в субботу. Работать надо, а не ерундой заниматься! (Подходит к режиссеру.) Константин Сергеич, вы как?
Пауза.
Д и р е к т р и с а. Репетировать сможете?..
Пауза.
Р е ж и с с е р. Да…
Д и р е к т р и с а. Вот отлично… Принесите воды!
Все суетятся над режиссером, приносят воды, поят его, появляется медицинская аптечка, забинтовывают страшные раны.
Д и р е к т р и с а. Мерзавцы, глаз один выбили… Как он теперь на вас смотреть будет?
Р е ж и с с е р. Ничего… Я привык…
С а й д у л л а е в. Скорую б надо.
Р е ж и с с е р. Потом… Все пото… м… Мы должны ретипе… тиро…
Режиссера заботливо поднимают, появляется инвалидная коляска, режиссера усаживают в нее.
К о р н е е в (режиссеру). С какого места начнем?
Д и р е к т р и с а (тихо, режиссеру). Если что, я у себя… (Всем актерам.) Товарищи! Работаем! Соберитесь! (Уходит.)
Р е ж и с с е р. Пер… пер… вая… Сце…
Актеры с энтузиазмом выходят на сцену, каждый занимает свое мизансценическое пространство. Лора Прун садится рядом с режиссером. Все герои-актеры принимают какие-то странные позы, звучит фонограмма еще более странная.
Меняется странный свет, музыка исчезает.
Ч о х м а н д а. Вохеч Вохеч Нотна Чиволвап!!! Дас йывеншив!!! Яидемок* !
Л у р ь е. Меаничан ым. Дас! Дас! Меарги ым. Дас! Дас!
К о р н е е в (играя Фирса). Ыт-хэ! Апетоден! Огечин ьсолатсо, огечин… От-икшулис у ябет утен… Ужелоп я… (Встает.) Ьнзиж алшорп, онволс и ен лиж… (Бормочет.) Одолом-онелез! От-я ен ледялгоп… (Озабоченно вздыхает.) Диноел Чиердна, ьсобен, ыбуш ен ледан, в отьлап лахеоп! Янем орп илыбаз… (Встает с дивана, пятится задом.) Илахеу… Отрепаз.
Остальные актеры “оживают” и начинают изображать кусты и деревья.
С а й д у л л а е в. Нелоб но!
А ф и н о г е н о в а. Адгесв как тедо Сриф, в екаждип и йолеб ектелиж!
В д у н о в. Хагон ан илфут!
Г а д и н. Зи иревд отч оварпан, ястеавызакоп Сриф!
Ф а й к о. Ясташылс игаш!
Л у р ь е (играя Раневскую). Меди ым! (Пятится назад.) Меди ым!
Ф л я г и н (играя Петю Трофимова). Уа!
С а т а н о в с к а я (играя Аню). Амам!
Ч о х м а н д а (играя Гаева). Артсес яом, артсес яом…
Ч о ч к а р е в (играя шкаф). Оп йотэ етанмок алибюл ьтидох яанйокоп ьтам!
А ф и н о г е н о в а. В йинделсоп зар ьтунялгзв ан ынетс, анко ан!
Ф л я г и н. Уа!
С а т а н о в с к а я. Амам!
В д у н о в . Йащорп… Йащорп…
Ч о х м а н д а. Йащорп…
В с е. Йащорп!
Р е ж и с с е р (неожиданно громко и бодро для своего состояния). Стоп!!! Стоп!!! Что за хрень происходит?! Вы что мне играете?!
К о р н е е в. Я?..
Р е ж и с с е р. Да не вы! Вы как раз замечательно… Я говорю Чехмонде с Сайдуллаевым!
Д в о е. Да???
Р е ж и с с е р. Я миллион раз говорил — забудьте ваши плотские игры! Не надо играть тело души, будьте совсем бестелесны! Плоть — это неважно! Вот вы все меня пять минут назад сделали инвалидом. И что?
Л о р а П р у н. Ничего.
Р е ж и с с е р. А почему?! Потому что главное — Дух, он вне всякой материи! (Файко и Гадину.) А вы двое, вы чем тут занимаетесь?!
Г а д и н. Чем???
Р е ж и с с е р. Вы же профнепригодны! Вас пинками надо гнать из театра и на лбу выжечь клеймо: “идиоты”! Я сто раз умолял: в финале каждой фразы ставить жирную точку!
Г а д и н. Зи иревд отч оварпан, ястеавызакоп Сриф…
Ф а й к о. Ясташылс игаш…
Р е ж и с с е р. Жирней, размазни! Мне нужна жирная точка, а не ваше собачье дерьмо!
Г а д и н. Зи иревд отч оварпан, ястеавызакоп Срифффф!
Ф а й к о. Ясташылс игашшшш!
Р е ж и с с е р. Сначала начнем.
Актеры опять принимают сложные позы, звучит фонограмма еще более сложная. Меняется свет, музыка исчезает.
Ч о х м а н д а. Вохеч Вохеч Нотна Чиволвап!!! Дас йывеншив!!! Яидемок!
Л у р ь е. Меаничан ым. Дас! Дас! Меарги ым. Дас! Дас!
К о р н е е в (играя Фирса). Ыт-хэ! Апетоден! Огечин ьсолатсо, огечин… От-икшулис у ябет утен… Ужелоп я… (Встает.) Ьнзиж алшорп, онволс и ен лиж… (Бормочет.) Одолом-онелез! От-я ен ледялгоп… (Озабоченно вздыхает.) Диноел Чиердна, ьсобен, ыбуш ен ледан, в отьлап лахеоп! Янем орп илыбаз… (Встает с дивана, пятится задом.) Илахеу… Отрепаз.
Остальные актеры “оживают” и начинают изображать кусты и деревья.
С а й д у л л а е в. Нелоб но!
А ф и н о г е н о в а. Адгесв как тедо Сриф, в екаждип и йолеб ектелиж!
В д у н о в. Сайгон майн инфут!
Г а д и н. Зи иревд отч оварпан, ястеавызакоп Сриффф!
Ф а й к о. Ясташылс игашшшш!
Р е ж и с с е р (неожиданно громко и бодро для своего состояния). Стоп!!! Стоп!!! (Вдунову). Валентин Владимирович, сколько мы репетируем?
В д у н о в. Семь месяцев.
Р е ж и с с е р. И вы текст до сих пор не выучили!
В д у н о в. Как???
Р е ж и с с е р. “Сайгон майн инфут” — откуда это?
В д у н о в. Оттуда.
Р е ж и с с е р. У автора написано — “Хагон ан илфут”! Это огромная разница. Автор думал над каждой строкой, а вы запомнить не в состоянии.
Г а д и н (Файко). Был бы тут Чехов, он нам бы таких тут навешал…
В д у н о в. У автора написано “Туфли на ногах”!!! А не ваше “Хагон ан илфут”, блин, через заднее место…
Р е ж и с с е р. Вы будете делать, как я говорю! (Пауза.) Снова пошли.
Перемена света, все снова принимают позы, вдруг вместо музыки идет не та фонограмма, и невыносимо громко.
З а п и с ь (голоса режиссера). “…Вам давно плевать на театр, вам, вам, вам и вам! Сидят, обдолбались лекарствами! На сцене давно импотенты! На кладбище уж пора, а они каждый день ходят сюда, старые пидарасы!!!”
Фонограмма обрывается, тишина.
Пауза. Все в шоке.
Ф л я г и н. Алён… ты чего?
Р а д и с т к а (нервно из будки). Я ни при чем! Здесь всё перепутано!
Р е ж и с с е р. Снова начнем.
Перемена света, все снова принимают нужные позы, музыка.
К о р н е е в (играя Фирса). Ыт-хэ! Апетоден! Огечин ьсолатсо, огечин… От-икшулис у ябет утен… Ужелоп я… Ужелоп я… Ужелоп я…
Р е ж и с с е р. Что случилось?
К о р н е е в. Ужелоп я… Тфу ты, черт, привязалось! Я не понимаю, что я играю!
Ф л я г и н. А я понимаю.
К о р н е е в. Все понимают, кроме меня.
Р е ж и с с е р. Вы великий артист. Величайший. Без вас невозможен этот спектакль. Вы даже научились произносить мягкий знак в начале каждого слова, но у вас в голове бытовой театр. Я не говорю, что всё, что вы делали на сцене — плохо, наоборот, я вырос на ваших спектаклях, но нужны новые формы. Только в поиске театр живёт. Новое — это жизнь. Новое — это то, что способно расти, развиваться. Как бы ни было страшно впереди, но надо двигаться дальше и открывать, открывать, открывать… Уже давно наука открыла новые формы жизни, а в нашем русском театре тоска, как на погосте, и мертвые камни с великими именами. Надо всё время искать, искать, искать новые образы, символы, только тогда есть смысл заниматься театром. А если этого нет, тогда ради чего? Можно спокойно лежать камнем до Второго Пришествия и не знать, что там за углом целый мир. Но мы же люди живые, нам Всевышний дал связку ключей от тайных дверей, только надо сделать усилие… Как точно сказано автором в пьесе: “Янем орп илыбаз”.
Л о р а П р у н. Да, это он про нас написал.
Р е ж и с с е р. “Ымроф еывон ынжун… … Дас… Дас…” Репетировать… Надо успеть… (Замолкает, закрывает глаза, теряет сознание.)
Пауза.
А ф и н о г е н о в а. Умер…
Ф а й к о (смотрит). Живой…
Л о р а П р у н. Без чувств.
Ф л я г и н. Еще бы, столько крови лишился…
Ч о ч к а р е в. Да вон, еще из артерии льется. (Показывает на шею режиссера.)
Ф л я г и н. Перетянуть надо шею жгутом.
К о р н е е в. Задохнется…
А ф и н о г е н о в а. Дайте мне нитки… Я ему горло зашью.
Появляются нитки и иголка. Зашивают рану на шее режиссера. Тот без чувств. Входит художник спектакля с траурным венком.
Х у д о ж н и к. Пробки, простите, весь город стоит… (Смотрит.) А что, перерыв?
Ф а й к о (на режиссера). Да вот…
Художник пподходит, с ужасом разглядывает режиссера, осматривает бинты и раны, смотрит зрачки.
Л о р а П р у н. Он ваш друг. Подскажите, чего делать?
Х у д о ж н и к. Репетировать. Продолжать. Его спасет только театр. (Смотрит на сцену, монтировщикам.) Монтировщики! Монтировщики! Где гильотина?
М а ш и н и с т с ц е н ы. Ждем. Должны привести.
Х у д о ж н и к. Почему дерево передвинули? Где план?! Все должно быть по точкам!
А ф и н о г е н о в а. Это режиссер. Ему так удобнее.
Х у д о ж н и к. Что значит “удобнее”?! Что значит “удобнее”?!! Сделать, как я говорю!
Монтировщики переставляют деревья. Художник прибивает к декорации венок.
Х у д о ж н и к. А где “красные глаза дьявола”?
М а ш и н и с т с ц е н ы. На складе нет красных лампочек.
Х у д о ж н и к. Поставьте зеленые, киловатные.
Осветители ставят зеленые глаза.
Л о р а П р у н. Вячеслав Алексеевич, в Америку на визу какие нужны фотографии?
Х у д о ж н и к. Цветные. Шесть на четыре.
Ч о х м а н д а. А долго лететь? Там курить не дают?
Х у д о ж н и к. Тоже в Америку собрались?
К о р н е е в. Наш театр позвали с этим спектаклем.
Х у д о ж н и к. С этим??? Это куда?
Л у р ь е. В Нью-Йорк.
Пауза.
Х у д о ж н и к. Кто сказал?
Лора Прун дает бумагу факса.
Х у д о ж н и к (читает, всем). В Нью-Йорк позвали не вас, а театр Ерёмы.
К о р н е е в. Еремы???
Х у д о ж н и к. Еремы.
Л о р а П р у н. Но здесь же написано…
Х у д о ж н и к. Написано… У нас в одной Москве пять национальных художественных театров. Пять НХТ. Все одинаково называются. Вот американцы и путают. НХТ Чехова, НХТ Горького, НХТ Пушкина, НХТ Гоголя… Тут не наш человек ногу сломит, вот американцы и страхуются, на всякий пожарный всем рассылают.
Пауза.
К о р н е е в (решительно). К директору.
Все актеры уходят. Режиссер очнулся.
Х у д о ж н и к. Извини, я был в пробке… Стоял два часа.
Р е ж и с с е р. Дай закурить…
Х у д о ж н и к (дает закурить). Бежать тебе надо отсюда.
Р е ж и с с е р (смотрит на сцену). Это будет наш лучший спектакль.
Х у д о ж н и к. “Бежать”. Хотя куда бежать? Сейчас все такие… Вот, Кошкина съели в детском театре. Говорят, выбежал на улицу, а руки уже нет, дак они догнали его и доели.
Р е ж и с с е р. Здесь лучший ансамбль. Они все идеально подходят на роли. Звезды совпали. Сева, я сдохну, но сделаю это.
Х у д о ж н и к. А у Еремы премьера уже завтра… Они ухитрились Чехова пригласить с того света и дорогу ему оплатить.
Р е ж и с с е р. Эпатаж. Удивлять стало сложнее. Только я это делаю не для критиков.
Х у д о ж н и к. А для кого?
Р е ж и с с е р. Для себя.
Х у д о ж н и к. Вранье. Ты хочешь успеха. А успех формируют. Какой бы ни был великий спектакль, если нет хороших рецензий — ты в заднице.
Режиссер стонет.
Х у д о ж н и к. Я тебя предупреждал, люди свихнутся от этих экспериментов…
Р е ж и с с е р. Я сделаю этот спектакль!
Х у д о ж н и к. Ты стал как фанатик…
Р е ж и с с е р. Я работал в Томске, Омске, Самаре, в Казани, в Норильске, в Туле, в Барнауле, в Тюмени, в Нагани, в Абакане, в Павлодаре, в Краснодаре, Орле, Хабаровске, Иркутске, в Ташкенте, в Бишкеке, в Ижевске, Хабаровске, Симбирске, Новосибирске, в Уренгое, в Минске, в Киеве, Вятке, Челябе, Оренбурге, в Екатеринбурге, в Нижнем Новгороде, в Верхнем, Кривом Роге, Прямом, в Орле, в Костроме, Глазове, Сыктывкаре, Перми и всегда делал то, что хотят директора и артисты. А жизнь проходит… Проходит… Проходит… Я наелся этих компромиссов, достало.
Х у д о ж н и к. Для тебя театр и жизнь несовмещаются, это в корне неправильно… (Смотрит на часы.) Думаешь, Софокл от лучшей жизни вставлял эти Хоры Фиванских старцев???
Кто он, чью длань вещего бога
Со скалы дельфийской
Примерил взор — страшного дела
Тайный совершитель?
Пора ему в глубь пустынь
Коней-летунов быстрей
Бежать без оглядки*.
Нет, брат, актерам нужны были роли.
Р е ж и с с е р (глядит на сцену). Я сделаю этот спектакль.
Х у д о ж н и к. Да ни фига ты не сделаешь! Театр — коллективное творчество, вспомни теорию… А где коллектив — там бардак. Шедевры делают в одиночку, а не в соавторстве. Вспомни Буонаротти.
Р е ж и с с е р. Он не работал в театре…
Х у д о ж н и к. Конечно, он был не дурак! Зачем тратить жизнь на объяснение того, что ты хочешь?
Р е ж и с с е р. Артистам нельзя объяснять!
Х у д о ж н и к. Нельзя, это когда режиссер — крупный хищник, если у него челюсти динозавра… А если режиссер без зубов, вот как ты — травоядный? Значит, ты должен им всё объяснять, объяснять, объяснять. А как объяснить то, что ты хочешь? Таких слов еще не придумали, одни ощущения, облака, волшебство… (Пауза.) У тебя были неплохие рассказы, ты мог бы стать хорошим писателем, на худой случай философом.
Р е ж и с с е р. Ты меня никогда не поймешь…
Х у д о ж н и к. И слава богу! Вот поэтому я беру жену, мольберт и уезжаю к чертовой матери. (Тушит сигарету.)
Р е ж и с с е р. Куда???
Х у д о ж н и к. Я монтирам дал все указания… У меня вечером самолет.
Р е ж и с с е р. Самолет???
Х у д о ж н и к. Забыл? Я же с Маринкой купил путевки в Гавану.
Р е ж и с с е р. В Гавану??? Но меня одного тут сожрут!
Смотрят друг на друга.
Х у д о ж н и к. Извини… Ты сам этого хочешь. (Пауза.) Удачи.
Р е ж и с с е р. Стой! На могилку придешь?!
Х у д о ж н и к (смеется). Сомневаюсь, что у тебя будет могила! (Уходит.)
Входит экспедитор с гильотиной.
Э к с п е д и т о р. Здрасьте, гильотину вы заказывали?
Р е ж и с с е р. Я.
Э к с п е д и т о р. Распишитесь. (Подает квитанцию, режиссер расписывается, экспедитор уходит.)
Входят актеры и зав. лит, медленно окружают режиссера, в ярости набрасываются.
Верхняя галерея: стоят Станиславский и Чехов, рядом ангел-хранитель режиссера, он плачет. Все трое смотрят вниз.
С т а н и с л а в с к и й (глядя вниз). Не могу на это смотреть, каждый раз содрогаюсь…
Ч е х о в. Да бросьте! Я вижу, вам это нравится.
С т а н и с л а в с к и й. У меня сложные чувства. С одной стороны — это дикое варварство, но с другой… Это наши традиции!
Ч е х о в. Вы ему объясните. (Указывает на ангела-хранителя.)
С т а н и с л а в с к и й. Объяснял, но он глух совершенно…
А н г е л — х р а н и т е л ь. Спасите… Спасите… Спасите…
Все трое смотрят вниз.
Толпа актеров расступается, истерзанное тело режиссера обезображено, он мертв.
К о р н е е в. Ну, все.
Смотрят.
Г а д и н. Начнем?
А ф и н о г е н о в а. Я уже не хочу…
Ф л я г и н. И я.
Л о р а П р у н. И я.
С а т а н о в с к а я. Я тоже его расхотела.
К о р н е е в. Ну, начались капризы…
Л у р ь е. А ты забыл, как предыдущего съели? У всех неделю изо рта дерьмом пахло!
В д у н о в (на режиссера). Этот умник был самый говнистый.
К о р н е е в. Да, в самом деле… (Смотрит.) Ну, тогда в подвал его, где Кафрос лежит с Толстоноговым. (Громко). Монтировщики! Унесите!
Входят монтировщики.
М о н т и р о в щ и к. А ключ?
К о р н е е в. У директора.
Монтировщики берут за ноги мертвого режиссера, чтобы унести. За кулисами суета, крик уборщицы.
Вбегают два оперативника с оружием.
М л а д ш и й о п е р. Всем стоять! Ни с места, сказал!
С т а р ш и й о п е р. Извините, граждане, у нас был сигнал, что здесь преступление.
Пауза.
К о р н е е в. Кто вы такие?
С т а р ш и й о п е р. Хамовничье РУВД.
Ч о х м а н д а. Это заметно…
О п е р (на тело режиссера, монтировщикам). Чо понесли?
Л о р а П р у н. Это часть декорации.
О п е р (смотрит в мертвое лицо режиссера.) Труп называете декорацией? (Разглядывает тело.).
С а т а н о в с к а я. Простите, у нас репетиция!
О п е р. Неужели? (Сатановской.) Красавица, это ты ему череп проломила? (Чохманде.) Или ты, старый пузач?
Ч о х м а н д а. Что вы себе позволяете?! Я народный артист!
О п е р. Вы убийца, радость моя. А актерство — всё уже в прошлом. Сидеть будете, я клянусь!
Л у р ь е. Клоунада…
О п е р. Влипли вы, братцы. Все поголовно. (Младшему.) Звони в спецотдел. Скажи — взяли целую банду актеров известных.
А ф и н о г е н о в а. Смешно…
К о р н е е в. Голубчик, а можно ваш документик?
О п е р. Ксиву? Прошу. (Отдает удостоверение, младшему.) Посчитай всех.
М л а д ш и й о п е р. Не могу… Их очень много…
О п е р. Отойти всем к стене!
Ч о х м а н д а. Как это всё неприятно…
Быстро входит директриса.
Д и р е к т р и с а. Простите, могу я узнать, что тут такое?
О п е р (натягивает ленту через сцену). Сюда не ходить, здесь отпечатки.
Д и р е к т р и с а. Я директор театра.
О п е р. Да что вы? А мы — Хамовничье РУВД.
Д и р е к т р и с а. Очень приятно.
О п е р. Да приятного мало. (Указывает на труп.)
Д и р е к т р и с а. Ужас какой…
О п е р. Это хуже, чем ужас… Это — Ад, преисподняя. Смотрите, как они издевались над ним. Такой страшный труп я вижу впервые. Маньяки-рецидивисты и то милосерднее.
Д и р е к т р и с а. Чочкарёв, это всё вы?!
Ч о ч к а р е в. Я?!!
О п е р. Нет-нет… Он был не один. Это было спланировано, организовано всеми. (Смотрит на мертвого режиссера.) Я кино больше люблю, чем театр… И спектакли этого… как его… режиссера я не видел, но все равно — он был человек…
Д и р е к т р и с а. Может, мы как-то… (В руке сумка с деньгами.)
О п е р. Нет, я на принцип пойду, но вас всех упеку. И президент не поможет. Известные люди, артисты, а вытворяют такое… Хотели съесть человека. Съесть, как дикари! Ладно, я понимаю, были б голодные, а то ведь икра прет из ушей.
В д у н о в. Докажите.
О п е р. Докажем. Я еще за это звездочку получу.
Л о р а П р у н. Что, мы одни? В Москве куча театров!..
О п е р. А меня не интересуют другие театры. Меня интересует только моя жена. Она служит в вашей клоаке. Месяц назад устроилась реквизит подносить, всю жизнь мечтала работать в среде любимых актеров… И увидела, блин… (Чохманде.) Вот вас вся страна любит, вы герой на экране, а здесь ну просто редкий подлец! (Сатановской.) А вы принцесс всё играете, а в жизни бьете детей… Приходит вчера жена после спектакля и плачет: “Они человека сожрать собрались”… А сейчас домой приезжает, рыдает: “Спаси, у нас режиссера пытают!” Я думал, моя бедняжка тронулась вовсе… Ведь это в здравом уме не придет дикость такая! А потом думаю — дай-ка съезжу, проверю… Проверил… (На Чохманду.) Чем известнее человек, тем он поганее. Горькая правда.
Пауза.
Ч о х м а н д а. Хотите признания?! Да, да! Это я его убил! Я! И я требую открытого суда, чтобы вся страна знала! (Задыхаясь от волнения.) Раньше… я режиссеров очень любил… Они для меня… были как боги: всё видят, всё понимают и любят актеров больше, чем жизнь! Дурак был наивный!!! Сколько я этой братвы повидал… Есть режиссеры-всезнайки, я их называю “интеллект в грязных носках”, такие всегда говорят о новых течениях, а на деле, кроме Беккета, ни черта не читали! Им поставить спектакль — как опорожниться… Шлёп, шлёп, и в упаковку! А еще есть эстеты. Такие ходят в шикарном костюме и галстуке, говорят о прекрасном, и вдруг забудутся во время репетиции и начинают в носу ковырять… А есть алкаши, задорные парни, но любят подраться, но хуже всех ненормальные! Этим только секс за кулисами подавай! (Заплакал.) А ты живешь и год за годом ждешь свою роль, а время уходит, стареешь, стареешь… И вот — появляется новый кровосос! Придет, концепцией соблазнит, разбередит твое сердце: “Вы же великий актер, вы же круче Богарта Хамфри, давайте играть “Дядю Ваню”! И ты на крыльях летишь, его сивый бред исполняешь, а потом после премьеры сидишь в гримерке один и вдруг понимаешь — в таком дерьме я еще не играл… И бац! — получаешь инфаркт. (Плачет.) Все режиссеры, как близнецы, их где-то печатают под копирку! Чудовища, самодуры, подонки, тираны!!! Я их убивал, убиваю, и буду мочить! Они гадят жизнь не только актерам, но и губят театр!
К о р н е е в. Не оговаривай себя! Это я!
Л у р ь е. Ты?! Да это я!!!
Ф л я г и н. Да нет, это я!
Л о р а П р у н. Фляга, ты-то при чем, сволочь такая…
В д у н о в. Я! Я его убил! Я!!!
Ч е р т и л о в а. Нет, я!
А ф и н о г е н о в а. Я!
С а й д у л л а е в. Я!
Все тычут пальцами в себя, кричат, потасовка. Опер стреляет вверх, чтобы прекратить беспорядок.
Режиссер оживает, как ни в чем не бывало, встает на ноги. Все замирают, пораженно глядят на него.
Р е ж и с с е р. Что, опять перекур??? (Бодро.) Репетировать! Репетировать! Мы не успеем! На сцену!
Верхняя галерея. Стоят Станиславский, Чехов и ангел-хранитель, который смеется.
С т а н и с л а в с к и й (Чехову). Зачем вы это сделали?!
Ч е х о в. Мы должны дать ему последний шанс.
С т а н и с л а в с к и й. Вы же не в цирке, Антон Палыч!
Ч е х о в. Да, но цирк, по крайней мере, честней. (Показывает дыру в сюртуке.) Глядите, сейчас в меня пуля попала, а мне хоть бы хны… Вот она — польза бессмертия.
С т а н и с л а в с к и й. Мы не имеем права вмешиваться! Вы воскрешаете его третий раз!
Ч е х о в. Я автор, имею полное право.
С т а н и с л а в с к и й. Да он калечит вашу пьесу! Посмотрите, что он творит!
Смотрят вниз.
Ч е х о в. Не знаю… В этом есть что-то…
С т а н и с л а в с к и й. Вы думаете, он разгадает ваш замысел? И не надейтесь! Слабо! Типичный прохвост!
Ч е х о в. А вдруг?
С т а н и с л а в с к и й. “Вдруг” не бывает! Есть же система!
Ч е х о в. Нет, Станиславский. Есть человек.
С т а н и с л а в с к и й. Какой “Человек”? Где человек?! Сплошная механика! Он вас вывернул наизнанку!.. “Унда-унда, годо-до! Рохчи-бохчи коромбо!”
Ч е х о в. Иначе нельзя.
С т а н и с л а в с к и й. А кто говорил, что уже надоело в гробу переворачиваться?
Ч е х о в. Это фигура речи. Вы же знаете, нет гробов никаких.
С т а н и с л а в с к и й. Ну да, есть только вечность! И вы вечно будете мне говорить, что ваш замысел так и не понят. (Пауза.) Дорогой мой, так нельзя…
Ч е х о в. Надо было мне писать понятнее, что ли…
С т а н и с л а в с к и й. Успокойтесь, не мучьте себя. (Указывая на ангела-хранителя.) Вот ему давно всё понятно…
Все трое смотрят вниз.
На сцене актеры изображают что-то невероятное. Режиссер сидит, внимательно смотрит, дает указания. Опер и его помощник глядят, открыв рот, на происходящее, переглянулись, покрутили пальцами у виска, уходят.
К о р н е е в (играя Фирса). Ыт-хэ! Апетоден! Огечин ьсолатсо, огечин… От-икшулис у ябет утен… Ужелоп я… (Встает.) Ьнзиж алшорп, онволс и ен лиж… (Бормочет.) Одолом-онелез! От-я ен ледялгоп… (Озабоченно вздыхает.) Диноел Чиердна, ьсобен, ыбуш ен ледан, в отьлап лахеоп! Янем орп илыбаз… (Встает с дивана, магически пятится задом.) Илахеу… Отрепаз.
Ф а й к о. Нелоб но.
А ф и н о г е н о в а. Адгесв как тедо Сриф, в екаждип и йолеб ектелиж,
С а й д у л л а е в. Хагон ан илфут.
Г а д и н. Зи иревд отч оварпан, ястеавызакоп Сриф.
В д у н о в. Ясташылс игаш.
Л у р ь е. Меди ым! (Магически пятится назад.) Меди ым!
Ф л я г и н (играя Трофимова). Уа!
С а т а н о в с к а я (играя Аню). Амам!
Ч о х м а н д а (играя Гаева). Артсес яом, артсес яом…
Ч о ч к а р е в (играя шкаф). Оп йотэ етанмок алибюл ьтидох яанйокоп ьтам!
А ф и н о г е н о в а. В йинделсоп зар ьтунялгзв ан ынетс, анко ан!
Ф л я г и н. Уа!
С а т а н о в с к а я. Амам!
В д у н о в . Йащорп… Йащорп…
Ч о х м а н д а. Дас йащорп…
В с е. Йащорп!
Входит группа чиновников с портфелями. Актеры прекращают играть.
Р е ж и с с е р (оглядывается). У нас репетиция! Почему посторонние в зале?!
Н а ч а л ь н и к у п р а в л е н и я к у л ь т у р ы (женского пола). Мы не посторонние, Константин Сергеич…
Р е ж и с с е р. Потом…
З а м е с т и т е л ь — м у ж ч и н а. У нас выездная комиссия. Вы должны прервать репетицию.
Р е ж и с с е р. На каком основании?! Вы что, идиоты?!
Н а ч а л ь н и к — ж е н щ и н а. Не кричите… Ваш театр на нашем балансе, и вы подчиняетесь нам напрямую.
Р е ж и с с е р. Да кто они?!
З а м е с т и т е л ь — м у ж ч и н а. Мы — управление культуры.
Н а ч а л ь н и к — ж е н щ и н а. Мэр узнал о конфликте в вашем театре и дал срочное указание разобраться.
Р е ж и с с е р. Потом!
Н а ч а л ь н и к — ж е н щ и н а. Повторяю…
Р е ж и с с е р. У меня завтра премьера!
Н а ч а л ь н и к — ж е н щ и н а. Возможно. Но не в этом театре. Ваш контракт аннулирован.
Пауза.
Р е ж и с с е р. Контракт???
Н а ч а л ь н и к — ж е н щ и н а. Да, контракт.
Р е ж и с с е р. Простите… я… не сейчас… мне трудно понять…
З а м е с т и т е л ь — м у ж ч и н а. Понимать нечего. Вы свободны.
Р е ж и с с е р. В каком смысле???
З а м е с т и т е л ь — м у ж ч и н а. В прямом.
Р е ж и с с е р. Свободен?
Н а ч а л ь н и к — ж е н щ и н а. Абсолютно свободен.
Пауза.
Р е ж и с с е р. А… Как же спектакль???
Н а ч а л ь н и к — ж е н щ и н а. Спектакля не будет. Зато появятся новые…
Появляется директриса, она ведет под руку молодого человека, у него лицо динозавра.
Н а ч а л ь н и к — ж е н щ и н а (актерам). Друзья, позвольте представить — Георгий Бессмертный, ваш новый главный режиссер. (Молодой человек кланяется актерам.) У него далеко идущие планы относительно вас. Он хочет поставить современную пьесу… (Режиссеру.) Я забыла… Как называется?
Н о в ы й р е ж и с с е р. Вишневый ад.
Н а ч а л ь н и к — ж е н щ и н а. Ах, замечательно…
Д и р е к т р и с а. Господа, прошу всех в фойе. Наш новый худрук организовал маленький праздничный столик!
Р е ж и с с е р. Постойте! Постойте!
Н а ч а л ь н и к — ж е н щ и н а. Ну что там еще?
Р е ж и с с е р. Я вложил в это всё! Всё отдал, что имею!
Д и р е к т р и с а. Где товарные чеки?
Р е ж и с с е р. Я про душу и сердце!
З а м е с т и т е л ь — м у ж ч и н а. Он про душу и сердце…
Р е ж и с с е р. Вся моя жизнь, чтобы сделать этот спектакль!!! Дайте закончить!
Н а ч а л ь н и к — ж е н щ и н а. Кончайте в другом месте.
Р е ж и с с е р. Постойте… (Встает на колени.)
Н а ч а л ь н и к — ж е н щ и н а. Оставьте меня!
Р е ж и с с е р. Так нельзя! Люди вы или нет?!
Н а ч а л ь н и к — ж е н щ и н а. Повторяю — контракт ваш закончен.
Р е ж и с с е р. Я прошу… Я… Пожалуйста! Господи!!!
Н а ч а л ь н и к — ж е н щ и н а. Да объясните ему…
Р е ж и с с е р. Я сделаю это! Я должен! Я должен! Я должен!!!
З а м е с т и т е л ь — м у ж ч и н а. Успокойтесь, вы никому ничего не должны.
Н а ч а л ь н и к — ж е н щ и н а (режиссеру, который пытается поцеловать туфли начальницы). Прекратите!
Р е ж и с с е р. Вы убьете спектакль! Он скоро родится! Кто-нибудь… Ну скажите вы ей!!!
Н а ч а л ь н и к — ж е н щ и н а. Факт подтвердился, он совсем ненормальный.
Д и р е к т р и с а. Вам же сказали — рожать в другом месте.
Р е ж и с с е р. Вы убьете меня!!! Так нельзя!!! (Ползает на коленях от одного — к другому.)
Все двинулись к выходу, впереди — руководство.
Н а ч а л ь н и к — ж е н щ и н а. А Будницкая играет еще?
К о р н е е в. Нет, она год назад умерла.
Н а ч а л ь н и к — ж е н щ и н а. Жаль, прекрасная актриса была.
Д и р е к т р и с а. Вы будете красное?
Н а ч а л ь н и к — ж е н щ и н а. Белое.
Р е ж и с с е р. Я прошу… (Ползает на коленях, путается под ногами, цепляется за ноги актеров, за руки чиновников, его отталкивают.)
Д и р е к т р и с а. Нам бы одежду для “малой” и свет.
З а м е с т и т е л ь — м у ж ч и н а. Смету составьте.
Актеры перешагивают через режиссера, уходят.
Р е ж и с с е р (как собака ползает на коленях). По-жа-луйста…
Н а ч а л ь н и к — ж е н щ и н а (вдруг замечает, что на бутафорском дереве сквозь гипс пробивается живой, зеленый листочек, не понимает, отрывает, смотрит, что такое.) Сколько ей было?
К о р н е е в. Будницкой? Не помню. Старухой была.
Н а ч а л ь н и к — ж е н щ и н а. Да что вы, как жалко… (Бросает листок, прислушивается к очень простой и очень знакомой мелодии, идущей с большой сцены.) Знакомое что-то играет…
Д и р е к т р и с а. Внизу там конкурс красоты. Пройдемте.
Все уходят.
Остаются двое: Файко и Гадин. Глядят на режиссера.
Ф а й к о. Ну что, он хотел жирную точку. Поставим?
Г а д и н. Поставим.
Бьют ногами режиссера, потом мочатся на него, смеются, уходят.
Режиссер остается лежать неподвижно, уткнувшись лицом в сцену.
Осветитель выключает рубильник. Становится темно. Слышно, как удаляются последние шаги.
Над дверью тускло горит красный фонарь с надписью: “Тихо! Идет репетиция!”
Станиславский, Чехов и ангел-хранитель стоят над телом режиссера.
Ч е х о в. Странная штука — после смерти я узнал, что такое жизнь, но что такое театр — до сих пор не понимаю.
С т а н и с л а в с к и й. Волшебство.
Ч е х о в. “Волшебство”… Волшебство… Неужели отмучился?
С т а н и с л а в с к и й. Да, именно так.
Ч е х о в. Жаль, ничего не успел… Ничего… Совсем ничего…
С т а н и с л а в с к и й. А может, всё к лучшему? Теперь он сможет лично встретиться с вами.
Ч е х о в. Через минуту его душа отлетит. Трудно привыкнуть… Загадка…
С т а н и с л а в с к и й. Не волнуйтесь, ангел проводит его.
Чехов и Станиславский исчезают, превратившись в облако.
Режиссер неподвижно лежит, рядом ангел. Облако зависает над режиссером, взрыв света. На секунду декорация становится настоящим, живым садом с живыми птицами, голосами и апрельским ветерком.
Мгновение, и все исчезает.
Темнота.
Шаги в пустом зале, тихий плач.
Занавес