Рассказ
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2010
Владлен Козинец
Владилен Козинец родился в 1947 году. Окончил журфак УрГУ (1969) и Уральский социально-политический институт (1991). 30 лет проработал на Свердловском государственном телевидинии. Мастер спорта по классической (греко-римской) борьбе. Печатался в журналах “Уральский следопыт”, “Веси”. В журнале “Урал” публикуется впервые.
Это — не дзюдо
Рассказ
Новая секретарша генерального всех мужиков точно с панталыку сбила. Раньше при нужде каждого искать нужно было днем с огнем: кто на съемках; кто на монтаже и освободится неизвестно когда, но не раньше чем к вечеру, а монтаж — дело святое, счет на минуты идет; кто в командировке или отгулов набрал. А тут… Кого бы генеральный или кто-то из замов ни вызвали, эти буквально стали вырастать на пороге как по щучьему велению: оказывается, случайно в приемной оказались. Там теперь было не протолкнуться — как на первомайской или ноябрьской демонстрации.
Руслана улыбалась всем ровно, показывая идеальный ряд белоснежных зубок, но при этом каждый почему-то считал, что уже ему-то… И все, кто будто газеточку заглянул на минутку свежую посмотреть или еще зачем, толкались здесь по делу или без оного, ждали, когда же она за чем-нибудь встанет и пройдет к шкафу с документами, время от времени ловко-непринужденно прижимая плечиком трубку к уху и таща за собой телефон на длинном проводе. Появлялся шанс лишний раз полюбоваться… Точно с ума свела мужчин эта высоченная блондинка с олимпийской фигурой: грудь удлиненной формы, которую она и не собиралась скрывать, а наоборот, подчеркивала дорогими, хорошей кройки импортными бюстгальтерами; яркие синие глазищи в пол-лица; тоненький породистый носик с легкой горбинкой; локоны уложены каждый день иначе, но все равно получалось как у кинозвезды… А ножки! Длины немыслимой! Она их вроде бы и не оголяла, юбочка была по самую коленку, но как двигалась!
— Одной пишет, другой зачеркивает! — восхищенно качал головой кинорежиссер музыкальных фильмов Александр Макарыч, большой ценитель женского пола с периода еще до Великой Отечественной. По коридорам телевидения ходила его знаменитая шуточка: “Как за полтинник активно завалил из большого секса пришлось уйти, но интерес-то остался!” Что уж говорить о тех, кто в силу возраста мог претендовать…
Поначалу бросались со всех ног Ланочке помогать: телефончик поднести, папочку подать… Но секретарша с неизменно обаятельной улыбочкой царственным движением очаровательной головки отвергала протянутые руки — не беспокойтесь… Скоро и про Лану пошла гулять шуточка: Зарубина “зарубила” такого-то, еще одного, третьего, четвертого… То, что с такими данными девушка себе цену знает, заранее можно было не сомневаться. Надежду оставлял шлейф, так сказать, личной жизни… Ветераны на этом телевидении десятилетиями оттрубили, и про них никто толком ничего, зато про Зарубину… Неделю как здесь появилась, а любого спроси — ответят наизусть. Прямо как отличники в школе. Приехала из Франции к родителям: муж то ли выгнал, то ли сама сбежала, прихватив ребенка. Знает не только французский, но и латынь — на врача училась, и не где-нибудь, а в самой Сорбонне. Только вот не доучилась… Первый раз замуж выскочила в семнадцать, на первом курсе родного уральского вуза. “Француз” — то есть работник отечественного торгпредства — был уже вторым законным, от кого она дала деру. То есть по всему получалось — девушка в поиске… Так что… если умеючи… И на все-то про все ей хватило двадцати семи. Другой для такого опыта две жизни пришлось бы прожить!
Естественно, пытались после работы подвезти. Для начала Руслана “зарубила” владельцев “Жигулей” и “Москвичей”. Обладатели “Запорожцев”, а их было большинство, отпали как бы сами собой. При этом никто даже не обиделся — умела чертовка ловко обходиться без казенной фразеологии. Что и беспокоило, и одновременно возбуждало. Вроде как и не отказала наотрез — понимай как знаешь, и в то же время… Разговор эта Лана чаще всего заканчивала какой-нибудь ловкой фразочкой типа “приятно было с вами иметь дело, заходите, как время будет, поболтаем”. Приятно, черт возьми. Если не очень вдумываться в суть… Если же кто-то проявлял особенную настойчивость…
— Вы что, право, шутите? Как я в такую машину влезть смогу! Куда я ноги дену?
Находились смельчаки, кто не постеснялся попытаться завести шуры-муры без оглядки на ее завидный рост.
— В ресторан? Но я же буду на каблуках…
Владельцев “Волг” и хороших сантиметров оставалось двое. Один из них — главный инженер, у которого жена работала тут же, в бухгалтерии — сами понимаете… Второй, журналист общественно-политического вещания… Ему-то она позволила подвезти себя до дому. И во второй раз. А когда на третий он было захотел поцеловать Лану в щечку, девушка разыграла такое изумление!
— Вы что! Я считала, что нам просто по пути! Это не повод! Видимо, я сама виновата. Не надо больше меня ждать после работы. Доберусь без проблем.
Получалось — и этого “зарубила”.
Геральд решил: все, со спортом пора завязывать. Во всяком случае, с большим. На последней тренировке он с татами не сошел, а буквально сполз! Но как об этом скажешь руководству СКА? Попросят написать официальное заявление. Будут уговаривать, и сердиться тоже. Он тут же представил себе, как подполковник Шерман, сам в прошлом международный мастер, начнет приводить в пример, конечно же, для начала самого себя: почти до сороковника штангу тягал, и ничего. Не развалился. А тебе, Супрунов, только-только двадцать шесть, не рано ли в пенсионеры записываешься? Опять же, квартиру недавно дали. Двухкомнатную, в армии за такую полсрока календарных служат. “Европу” продул? Ничего, на будущий год повалишь. Из сборной же не гонят? Выиграй хотя бы еще одну “вооруженку”, все в гору. Пока мы тебе замену отыщем. Нас же, тяжеловесов, днем с огнем сыскать замучаешься.
Лучший способ — найти должность для перевода. Не так-то это, конечно, легко. В самом штабе округа с кадровиками об этом говорить напрямую небезопасно — тут же растрепятся, из мухи слона сделают, и ничего в итоге не добьешься. Или предложат хрен знает что — сам откажешься. А кто у меня на гражданке есть для этого дела? Разве что Вадька Козыревский? Этот-то сможет. Ушлый!
Комментатор военно-спортивного отдела Козыревский ажиотаж вокруг новой секретарши начальства пропустил по банальной причине — был в командировке по Дальнему Востоку. Руководство само инициировало эту поездку: не хватит ли по заграницам и югам мотаться за мастерами Урала? Чай, на границе, что с нашей стороны, тоже спортсмены служат? Вот и расскажите-покажите благодарному зрителю, как можно и нужно благодаря занятиям физкультурой и спортом готовиться к защите священных рубежей!
Поездка в творческом отношении получилась классная: практически все заставы Хабаровского погранотряда, включая морскую “Джалинду”, оказались укомплектованы процентов на восемьдесят выходцами из родной области. Вадим с оператором не обращали внимания на холод, даже когда однажды от мороза и ветра пленка в камере лопнула! “Пахали” от души, набирая интереснейший, экстремальный по всем параметрам, материал. Особенно запомнилась фраза одного морячка-волжанина.
— У нас здесь кого с Урала ни возьми — либо мастер спорта, либо кандидат в мастера. Крепко готовите резервы!
Эту фразу Вадим приготовил для эпиграфа. Такого добра они с оператором привезли выше крыши, и Вадим попросил по приезде домой пару дней — поколдовать над записями в блокнотах и на магнитофоне, пока кинопленка проявляется.
— Давай, трудись. Разбирай свои каракули. Тут для тебя кое-что заготовлено, — непосредственная начальница интонацией давала понять, что Вадима ждет нечто экстраординарное.
— А если конкретнее? Чтоб не мучился…
— Сам же целых два дня выпросил. Я тебя за язык не тянула. Ничего, то дело — из разряда неспешных, я полагаю.
— Какое дело?
— Не какое. Какая.
— Кто какая?
— Она. Что надо!
— Кто она? Ничего не пойму.
— Так тебе по телефону все и выложи! Работай, не буду тебя отвлекать. Все остальное — успеется.
— Успеется — так успеется. В конторе ничего нового?
— Не считая того, о чем я тебе намекнула. Трудись, болезный!
Завидонова еще не успела навести хотя бы маломальский порядок, как в дверь позвонили. “Ой, я, видать, калитку не заперла после магазина. Кто это может быть?” Пошла открывать.
— Я из соседнего коттеджа. Наши мужики вместе служат. В одном штабе.
На пороге стояла солидная женщина в роскошной дубленке с малюсенькой собачкой в руках. На собачке был ладно сшитый комбинизончик на меху, что делало ее еще более трогательной.
— Проходите. Будем знакомы. Устинья.
— Ирина Александровна.
— Тогда — Устинья Павлиновна. Это, если я не ошибаюсь, шпиц? Какой у нее цвет необычный. Палевый.
— Точнее, он называется померанцевый — значительно заметила соседка, опуская песика на пол. — Это он, мальчик. Зовут Берти. Чистокровный англичанин.
Они представляли на взгляд со стороны очень контрастную пару. Гостья была женщиной под пятьдесят: высокорослая крашеная шатенка, полноватая, основательная во всех отношениях полковничиха с ухватками знающего все наперед человека, прожившего серьезную жизнь. Зато генеральша Устинья никак не соответствовала своему нетрадиционно-увесистому имени-отчеству: тоненькая, изящная, с остреньким небольшим носиком смазливенькая брюнеточка; особенную прелесть придавали ее личику кокетливые ямочки, когда она открыто, по-детски, улыбалась, а делала она это практически всегда. И когда говорила, и когда просто смотрела на собеседника.
— Вот, прибираюсь. Вчера только приехали с детьми, расталкиваю все по шкафам — как бы оправдывалась она перед неожиданной визитершей. — Завидонов на месяц раньше прибыл, как всегда — вперед нас, на разведку; без меня тут ремонт затеял: велел выломать метлахскую плитку в ванной и туалете, сейчас новую солдатики кладут, импортную.
— Мы тут тоже недавно служим. В прошлом году из Таджикистана перевелись. Мой все на полковничью должность стремился, ему пора уже заканчивать. Вот и пришлось переезжать. А мне в Средней Азии нравилось: солнышко, фрукты. На Урале совсем не то.
— Я-то сама родом отсюда, из Пригородного района. Можно сказать, на Родину вернулась. Хоть и малую. Родители — из староверов. А Борис мой — москвич, коренной. Только над Москвой мало самолетов летает. Особенно истребителей. Вот и пришлось покочевать: Волга, Дальний Восток, Казахстан, снова Волга. И все годы, в основном, в лесу жили, если не в степи. Когда дети подросли, стали поближе к городам места службы подыскивать — все же садики-ясли нужны, не говоря уж о школе. Сейчас вот старшую… В очередной раз повезло — зачем девочке из дому куда-то уезжать? Она год в общаге прожила, мы за это время все извелись. И она тоже. Домашняя у меня девчонка, без ума от радости, что снова вместе с нами. А у нас за двадцать лет совместной жизни большой областной центр — впервые.
— Какие ваши годы! Завидонов намного старше? Лет на пять-шесть, как у нас с Робертом?
— Что вы! Мы ровесники, обоим по сорок один. Правда, мне никто не дает…
— Я и думала — лет тридцать пять от силы. Правда, раз замужем уже два десятка — не совсем срастается. Хотя, оно… всякое бывает. Завидная у вас моложавость!
— Маленькая собачка — до старости щенок. Как вот шпиц ваш. А у меня уже дочери восемнадцать и сыну шестнадцать. Наташку будем переводом в политех устраивать, а Андрюшке только архитектурный подавай, ни о чем другом и слышать не хочет. Что ж мы в прихожей толчемся? Я, к счастью, уже успела чашки распаковать, пойдемте на кухню.
— Я смотрю, ваш коттедж — такой же, как наш. А со стороны кажется больше — гостья откровенно разглядывала все вокруг.
— Они, наверное, типовые. Давайте на ты? Вы — первое мое знакомство, я здесь еще никого не знаю.
— Давай. Хорошо, что ты сама предложила. Все же из нас двоих генеральша — ты.
— Да я себя не очень-то ощущаю… Больше все дома, на участке приусадебном. Последние три года работы вообще не было. Зато машину освоила, на права сдала.
— Я тоже люблю погонять. Хотя Шепталуть не очень-то дает. Это у нас такая фамилия — Шепталуть. Даже толком не знаю, что она означает. Вроде как “семь зайцев” на белорусском. Не совсем благозвучная.
— Какое это имеет значение? У меня девичья тоже была не очень-то — Пьянкова. Чисто уральская. А звучит как-то…
— Не скажи, девонька. Кадровикам нравятся фамилии благозвучные. У вас с мужем — то, что надо. А вот мой… Точно одну звезду недобрал по этой самой причине. Главную… большую…
— Просто мой очень много работает. Я его мало вижу. Обе академии мигом проскочил, практически без отрыва от части, экстерном. Мы в Москве и не жили. А я-то мечтала, конечно…
— Зато в сороковник в генералы вышел! Вдруг маршалом авиации станет? А что, есть шансы.
— Мы тогда старые будем. Годы очень быстро летят. Оглянуться не успеешь.
— А ты кто по специальности? Я вот — повариха. И в солдатской столовой приходилось попервости, когда по гарнизонам мотались. Сейчас больше своим борщи варю. У меня деток трое, да два внука растут. Младшая еще школьница.
— Богато! Я тоже хотела третьего. Не получилось… А по профессии я — лингвист. Французский-английский-итальянский. Замуж выскочила на дипломе, еле-еле успела защититься. Хотя потом это не пригодилось ни разу. Даже казахский пробовала — от скуки. Чтобы не позабыть все на свете. Иногда Завидонова обучаю. Он с детства от матери-врача латыни нахватался, так что ему легко дается, способный ученик. Жаль, что единственный. Недавно в переговорах с американским атташе участвовал, когда они к нам на Волгу приезжали. Без переводчика обходился… на уровне бытовых разговоров. Я, может, учительницей теперь пойду…
— Здесь не деревня, выбор есть. Сына придется на подготовительные курсы определять, платные. В Архе требования очень высокие. Блат не проходит. Нужно хорошо рисовать. Только там и научат. Иначе не поступит.
— Он уже сегодня с утра побежал записываться.
— Посреди зимы?
— Да хоть разузнает, что к чему. Давно с отцом рисуют. Мы об этом уже пару лет мечтаем! Муж, в принципе, уверенно маслом пишет. И портреты, и пейзажи. Только вот… когда ему?
— Там не в принципе надо, а в русле требований. Везде свои правила. Все — как в жизни.
— Я очень на вас… прости, на тебя надеюсь. Мне еще многое узнать предстоит. Одичала в глуши. За столько лет…
— Буду рада. Это у вас “индийский”, со слоником? Мой любимый чай.
— Я сейчас получше, другой заварю. У меня в заначке есть типсовый.
— Ни разу не слыхала. Это что за чудо?
— Нам тот самый американ подарил. Когда муж ему ружье презентовал.
— Ничего себе обменчик!
— Это — как посмотреть. Его чай — особенный. И очень редкий, а потому — дорогой. Из нераспустившихся чайных почек. А еще вареньица моего попробуйте. Ежевика, сама собирала, сама же и варила. Я многое умею.
— Ты прям как помещица. Ничего, в большом городе поинтереснее развлечения найдутся.
— Ой, мы так размечтались! Будем в филармонию ходить, по театрам…
— Любовника заведешь. Чтоб не скучать.
— Ой, да ладно тебе. Сказала…
— А кто ж тебя по музкомедиям водить будет? Генерал — штабное… оборудование. В кабинете будет время проводить. Или — на учениях. А округ — от тундры до степей. Налетается вдоволь!
— Кажется, нарисовался мой любимый размерчик…
— Ой, Ланка, ты не оригинальна. Хочешь, с одного раза угадаю? Вадик, Козыревский? — кадровичка хитро взглянула на Зарубину. — Проснулась, красавица! А то было заскучала, я гляжу. “Все какие-то кривые, косолапые, пахнут хреново… Вульгарные, одним словом”.
— Он и правда… выделяется. И росточек, и плечики. Да и парфюмчик у него… не подкачал.
— Приплюсуй сюда еще кое-что.
— Что же?
— Звание мастера спорта по борьбе.
— Какой?
— А хрен его знает. Я в этом не шибко…
— На мастеров мне как раз всю дорогу везет. Мой первый был мастером по хоккею с мячом. Да и второй… В солидном возрасте уже увлекся большим теннисом — и тоже до уровня мастеров дошел.
— Вы в Париже на чем ездили?
— “Мерседес”, на чем же еще? Не на “Пежо” же?
— У Козыревского — “Фольксваген”. Одна иномарка на всю контору. Из Финляндии своим ходом пригнал, с чемпионата мира. Там они — за бесценок. Только маленький этот “Фолькс”, тебе в нем тесно будет. Короткий такой, тупорыльный.
— При желании ножки можно и поджать. Если сидение подальше не отодвигается.
Вадим был предупрежден, а значит — вооружен. Он по-деловому отметил в приемной командировочное удостоверение и тут же ушел, не меняя делового выражения лица. Да и времени у него оставалось в обрез — предстояло отсмотреть почти четыреста метров пленки. Должно было на цикл из трех-четырех передач хватить. Козыревский планировал пригласить в студию родителей пограничников, их преподавателей, особенно военруков, еще и военачальников из штаба округа. Когда впереди уйма работы, не до женских прелестей.
Понятно, что Руслану это задело.
— Он у вас, поди, опытный кобель? Ну даже глазом не моргнул! Вот стервец! Другие так…
— Осторожный! — кадровичка откровенно любовалась смущением секретарши. — Во всяком случае, скандалов на нем не висит. Хотя много лет здесь уже обретается. Бабы его любят, это точно. В машбюро — все без очереди. Аж на вечер некоторые остаются, если Вадиму срочно нужно. На монтаже — совсем хозяин: что хочу, то и ворочу. У нас ведь коллектив, в основном, женский. Мужики по большей части — в начальниках. А что от них зависит? Мы все и решаем. Кого казнить, кого миловать.
— Видать, есть его за что… любить.
— Можно и это… попробовать. Только… Жена у него — красавица. Приходила как-то раз. Наши телочки потом долго перешептывались. Насчет того, что шансов — ноль без палочки.
— Стал бы такой козырный мужик на чувырле жениться. У него, надо полагать, всегда выбор был.
— Сплошь и рядом так бывает, девонька: мужик — что надо, а посмотришь, кто с ним рядом — плакать хочется.
— Стало быть, есть какой-то внутренний дефект в таком мужчине. Как у нас во Франции был… третий секретарь посольства. По культуре. И драматург, и поэт. Мог и по-французски сочинить. Стишок там, тост ли. Сам — красавец писаный, всем на зависть, а женушка — колода колодой.
— Может, она ему карьеру и сделала?
— Говорили об этом. Мол, сам-то он — воронежский. А у нее там кто-то из родственников в Кремле.
— Ежу понятно, откуда что взялось.
— Зато те, кто без надлома… Чистое золото!
— Смелее, подруга. Жена не стенка — всегда подвинуть можно.
— Смотря какая жена. Некоторые… покрепче стенок будут.
— Не попробуешь — не узнаешь.
— Может, он попросту… очень скрытный?
— Люди по большей части все скрытны. Кому нужно, чтоб твое белье публично полоскали? Или чтобы женушка прочухала про какие-то его дела. За каждым водится…
— Скрытные любят приносить в жертву зарвавшихся.
— Вот и не будь тем, кого приносят…
Генерал Завидонов уважал приходить на службу пораньше. Смолоду привык. Здесь, правда, можно было бы и к девяти заявиться. Официально. Но в девять точно прозвенит телефон, могут вызвать к командующему. Поэтому негласно рабочий день начинался в штабе часиков в восемь. Даже совещания некоторые руководители среднего звена назначали на это время: дернут по начальству, а мы вот они — уже все знаем, все решения подготовили. Хоть счас — на подпись!
В семь утра — свеженький после кросса по морозцу в пяток километров, пахнущий древесным пряным одеколоном, купленным в дьюти-фри во время последней поездки в Варшаву — генерал вольготно расположился в мягком кресле. Приготовился не спеша разложить бумаги по степени важности, покумекать над некоторыми… Двойные двери кабинета бесшумно растворились, солдатик в опрятной офицерской форме — только сержантские погоны на нем — внес на крошечном подносе чашечку кофе, молча поставил на сервировочный столик в углу. Завидонов потянулся всем телом, нашарил в большом ящике стола “Беломор” (к сигаретам привыкнуть так и не смог — когда три года как начал курить, им в глушь нормальных, с фильтром, реально не завозили; не сосать же солдатскую “Приму”), постучал папиросой по коробке… И тут совершенно неожиданно раздался телефонный звонок. “Кому это в такую рань приперло?” Голос в трубке был незнакомым.
— Извините, Борис Андреевич, что с утра пораньше беспокою. Сведущие люди надоумили, что потом вас будет не поймать. Телевидение, комментатор Вадим Козыревский. Тут такое дело…
— Ну, раз телевидение… По мою скромную персону… Чем обязан? Весь внимание!
Уже через час они изучали черновой вариант сценария передачи. Завидонов по случаю такого гостя открыл бутылку коньяку, уже приготовился разлить по рюмочкам, но Вадим сделал решительный жест рукой.
— Только после работы. А мне сегодня еще неизвестно когда придется до дому дочапать — дел невпроворот. И потом — я за рулем. Мы не начальство, нас на встречи не возят. Транспорт выделяется только на съемки. Своим ходом добираемся.
— Да и я — не большой любитель, не подумайте. Извиняйте, раз такое дело. Хотелось, честно говоря, произвести впечатление. А то еще вдруг подумаете — деревня деревней, даже не угостил. Я ж не в курсе, как вас здесь до меня принимали…
— Кто как. Незначительно себя цените. Какая ж вы деревня? Разве что… воздушная. При голубых погонах, да — с такими звездами.
— Наша жизнь на погонах графически отражена: беспросветная, сплошным зигзагом. Как воробышки — с самого ранья чирикаем.
— Зато красивая. Вот от кофеечка не откажусь, пока вы читаете. Смотрите внимательно, я для того к вам и обратился, чтобы благоглупостей не наворотить. Вам-то граница — понятие родное.
— Да уж. Особенно никем не прочерченная. Полжизни или при границе, или — при ней самой. Правда, исключительно в небесах. Домой прилетишь — ты в Европе, а пока барражируешь — тут тебе и Азия, и заграница. Со всеми своими законами и прелестями.
— Тем более… Нужно народу показать свеженького генерала, пока вашу квоту коллеги не израсходовали.
— Есть и такая?
— Естественно. Вас с ней еще познакомят. Для каждого руководителя, вроде вас — закрытого типа — существует норма представительства в эфире и упоминания в печатных средствах массовой информации. Я ваш первый выход в кадр, считайте, застолбил. Остальным — что достанется. Пусть ушами не хлопают. Мы за кадровыми передвижениями внимательно следим.
— И какая у меня норма? Квота эта самая…
— Точно не скажу. Раз пять в год, наверное. Познакомят еще. Ваш порученец за этим будет внимательно следить. И меня близко не подпустит, если квота будет исчерпана. Как и наш редактор обллита.
— Цензор то есть. Понятно.
— Мы их так вслух не называем. Чтобы не обидеть.
— С порученцем проблема пока что. Сказали — выбирай кого хочешь. А кого я знаю здесь? Попадешь пальцем в небо — сам и расхлебывай потом.
— Могу подсказать, коли есть нужда. Тут у нас хороший парень… Одним словом… Спортсмен, которому спорт насмерть надоел. Включая его неслабый уровень. Сам деревенский, лишнего словечка не скажет. Суворовское закончил, но в училище не поступал — его сразу в СКА забрали. Дзюдоист, на первенстве Европы вторым был, мастер спорта международного класса. Тяжеловес. Так что и телохранитель из него — что надо.
— Сколь годов пареньку, в каком звании состоит?
— Прапорщик, двадцать шесть. Сейчас, понятно, в штате СКА. Ручонки крестьянские, все умеет — если там что подшить-подстругать, в машине хорошо разбирается, не говоря уж о переносе тяжестей. Алкоголь — ни-ни, режимит. Область знает — как свои пять пальцев. Местный, из Артей. Что еще сказать?
— Имя, фамилию. Чтоб не по приметам искать — хохотнул генерал. — Теперь я ваш должник. Прискочу по первому зову. У меня в “казачках” последнее время тоже борец был, “классик”. Эстонец, Юри Сиккут. В сержантском чине. И тоже слова из него лишнего не выдавишь, неделю мог молчком обходиться. Стройный, хоть и полутяжеловес. Силищи неимоверной. Тоже из деревенских. Подковы голыми руками гнул на спор, как в цирке!
— Значит, сработаетесь с моим протеже.
— Вам сколько годочков настучало, если не секрет?
— Недавно на пятый десяток зарулил.
— Слушай, давай на ты, а? Мы ж в одной возрастной обойме. Ты мне нравишься… по человеческим качествам. В людях-то я разбираюсь… Да вашего-то брата боюсь, если честно. Особенно телевизионщиков. А ты вроде как без понтов. Во всяком разе, без лишних. Сам тоже из спортсменов или — только чистая теория?
— Мастерок. По “классике”.
— И я мастер. По военно-прикладному троеборью. Задружимся?
— По рукам. Давай, Боря, читай. Меня время жмет. Да и тебя могут в любой момент выдернуть, недоработаем. А мне это — шило.
— Кто меня сейчас донимать станет? Все знают: к Завидонову звезда экрана самолично припожаловала. Вот и коньячок быстренько из буфета притаранили, без всяких просьб с моей стороны. Официантка из буфета все тут крутилась, будто что забыла, а на самом деле тебя, поди, надеялась застать. Думаешь, оно у меня было до тебя, бухло это? На кой черт? Я в этом кабинете всего-то — второй месяц.
— Назад не отдавай. Пригодится на будущее. Может, и посидим как-нибудь вечерком. Читай давай. Раз мы на “ты” перешли. А я пока этого Геральда поищу.
Козыревский вышел в приемную, щеголеватый старлей вскочил по стойке смирно, мигом соединил со спортклубом по военной связи. Минут через пятнадцать Супрунов нарисовался как штык.
— Покажу сейчас тебя генералу. Впишешься — с тебя сто грамм и яичко с получки.
— Обижаешь, Вадя. Когда за мной скрипело?
— Посиди пока тут. Как только обсудим сценарий, мы тебя пригласим.
Замечаний у генерала набралось немного. Кое-что поправил в терминах, на одной позиции остановился подробнее.
— Вот тут, Вадим, есть явная неточность. Ты пишешь, что холода в России стоят сейчас рекордные. Я порылся в справочниках: самые большие морозы были у нас в восемнадцатом веке — в феврале 1799 года в Петербурге в среднем было 29 градусов по Реомюру, по Цельсию это где-то около тридцати семи. Представляешь, что тогда творилось на Дальнем Востоке, откуда ты только что припилил? А в целом — интересно. Когда запись? Чтоб меня куда-нито не угнали по случаю.
— Я с командующим это обстоятельство обтолкую. Он к пропаганде с умом относится. Не то что предыдущий. Вот уж солдафон был!
— От него тоже не все зависит. В ближайшее время как бы ничего такого… Я на телевидение впервой попаду благодаря тебе. Интересно, как там у вас все устроено, в Зазеркалье?
— И покажу, и расскажу. Мне такая поддержка в передаче — в большую пользу. Держим рейтинг!
— Поди, телки шикарные в мини-юбках на каждом шагу? Гламур, шик-блеск-треск? Которые из наших бывали, такое рассказывали!
— Начальство наше богему не шибко жалует. Первое лицо — из крестьян, так что с ним не забалуешь. Что же до баб… Есть экземпляры, не скрою. Все же — требования определенные имеются.
— Конечно, самые шикарные — дикторши?
— До последнего времени так оно и было. Пока недавно в приемной кое-что не объявилось — как раз когда я по Дальнему Востоку болтался. Неординарное. У мужиков наших глаза ломит, скулы сводит. Двухметровая блонда на модельных ногах. Всепредъявляемая. Таких только в кино показывать!
— Поди, уже опробовал? Колись! Мы ж с тобой — тоже мужики…
— Когда мне было? И потом… У нас на службе это не очень-то принято. Парторганизация поглядывает.
— Я в другом месте на партучете. Познакомишь?
— Без проблем. Кстати, прапор — уже в приемной. Звать?
— Без тебя есть кому. Кстати, он жильем обеспечен? Не хотелось бы с этого начинать.
— “Двушка” на троих. Ребенку годик, недавно женился.
— Потянет с пивком. Ну, давай, жду звонка. Домашний мой тоже запиши. Жена вышколена, в точности все передаст.
— И ты мой. Вдруг все же по тревоге соберут. Не сочти за труд, звякни.
— Заметано!
— Я-то все равно дозвонюсь. Зачем мне сюрпризы? Передача, как писали раньше в спортивных афишах, должна состояться при любой погоде.
— Круто у вас! Как в авиации.
— Приемную мне покидать нельзя, это понятно. Дома спрашивают — ты хоть видела, как передачи делают? А мне и сказать нечего.
— Ланочка, у нас записи и по выходным бывают. Давай посмотрим репетиционный. Вот, в субботу твой любимый Козыревский будет писать первую передачу про границу. Приходи, поднимайся на пульт — и хоть усмотрись!
— Во-первых, с чего это он любимым стал?
— Тебе виднее. Не я же глаз на него положила.
— Ладно, проехали. Меня другое волнует: я ничего не нарушу? В смысле, распорядок там…
— Да кому ты можешь помешать!
— Все же — творческий процесс. Может, нужно разрешение получить?
— Это тебе-то?
— А что?
— У тебя пропуск… по всей фигуре расположился. Оченно для мужиков соблазнительной.
— Считаешь, этого достаточно?
— За глаза!
— Ну, раз такие порядки…
— Куда собрался, дорогой, в такую рань? — Устинья спросонок вышла в прихожую в тапках на босу ногу и ночнушке. — Мы же собирались на озеро сгонять. С детьми. Свежим морозным воздухом подышать-насладиться. А вечером — в драму. Там Шекспира дают…
— На телевидение. Через пару часов вернусь. Меня в передачу пригласили.
— И ты молчал? Я буду готова через пять минут!
— Поехали, мне не жалко. Только смотри, чтобы они не превратились в час. Неудобно опаздывать.
— В машине докрашусь, эка невидаль!
— Ну, мать, Вадька Козыревский не подвел. С понедельника перехожу в подчинение генерала Завидонова, — Геральд не скрывал ликования.
— И тебе больше не придется мотаться по соревнованиям? И мы с Настенькой будем видеть тебя каждый день? — глаза жены лучились счастьем.
— Погоди, послужу годик под началом летуна, а там и за границу переведемся. В Германию там или в Венгрию. Я ж теперь в штаб на работу ходить буду. Пропуска не нужно! Личные связи — это круто! Поставлю там кому надо… Денег нарубим двойных, как люди заживем.
— И колено свое залечишь основательно, наконец.
— И колено, и голову, и все другое. Новая жизнь начинается!
— Девушки, проходите вон на тот диванчик, садитесь, там вам будет удобно. Только, чур, полная тишина, — режиссер в годах любезно устроил Устинью с Русланой и тут же весь обратился в работу.
— В студии все готовы? Поехали!
Зазвучала военная музыка, на экране появилась заставка “Наши на границе”. Пошли кадры съемок: мороз, ветер, пограничники уходят в дозор, Козыревский в белом офицерском тулупе что-то пытается прокричать в микрофон, но слова уносятся пургой.
Студия. Вадим (в своей любимой “клубной паре”, выгодно подчеркивающей атлетические плечи — синий верх, серый низ, галстук — в цвет блейзера) представил собеседника, режиссер титром повторил представление. И тут Козыревский задал неожиданный вопрос.
— Давайте перенесемся мысленно, генерал, на век назад. Если бы вам предложили на выбор любой из элитных полков, на чем бы вы остановились? Семеновский, Преображенский? Или предпочли бы служить в провинции?
Завидонов на секунду задумался. Бросалось в глаза — этот вопрос не репетировался. Устинья внутренне сжалась: вдруг Борька опозорится? Руслана положила на ее руку свою.
— Это же запись. Успокойтесь! Если что не получится — остановят, перепишут. А Козырь молодец! Создает эффект прямого эфира.
Но генерала смутить было непросто. Он обаятельно улыбнулся и невозмутимо ответил.
— Ни то и ни другое. Лучше — золотая середина. По престижности следом за этими полками шел Измайловский. С одной стороны — элита, с другой — меньше потеешь, потому что — дальше от начальства. Мы, вояки — народ ушлый.
— Теперь вы, Борис Андреевич, и сами — заместитель командующего округом. Каково будет подчиненным служить под вашим началом?
— Я хорошо знаю нужды солдата — двадцать лет по гарнизонам. Думаю, что главное, и не только в армии — быть справедливым. И — честным. Для начала — перед самим собой.
— Сейчас мы с вами снова окажемся в одном из тех отдаленных мест, где служат наши земляки и где вам доводилось прикрывать границу с воздуха. Пожалуйста, пленку. Продолжим репортаж…
Они хоть обе и вперились в экран телевизора, но исподволь разглядывали друг друга, как и водится у женщин. “Какой у девахи завидный рост! Поди, только таких и берут на телевидение! Одежонка — со вкусом, не придерешься. Классика спортивного стиля. Мне бы тоже подошло это оригинальное сочетание принтов — рисуночек на кофточке дробный, забавненький, чистая готика. Изысканная. Вон какие ножонки — от ушей! Сапожки — явно по последней моде, не на барахолке взяты. И джинсики все как надо обтягивают, без излишеств. Мужики от таких баб, наверное, с ума сходят”.
“Ничего себе генеральша! Совсем как девчонка. Хотя, судя по всему, бабе под сорок. Сумела сохраниться! Платьишко, правда, обычного покроя, но не без вкуса. Трикотажик так себе, простоват — банальный серый цвет, но вот печатный рисуночек серебром — не из дешевеньких. Вон как на своего благоверного уставилась! Хорошо за такой “стеночкой”, надо полагать. Надежно!”
А в студии тем временем стоял натуральный рев. Только что солдатик — щекастенький, большеглазый — попросил в репортаже маму и сестренку за него не волноваться: у него все в порядке, служба идет как надо, даже поправился почти на килограмм. А мама и сестра ревели, на радостях, в три ручья.
— Талантливый у вас корреспондент — вполголоса заметила Руслане генеральша. — Я бы тоже не удержалась, если б мой сын…
— Других не держим!
— Девчата, мы же договорились! Тут каждое слово важно, отвлекаете, — сделал замечание режиссер.
— Как ты думаешь: может, этого Козыревского нужно в ресторан пригласить? Сам бы ты так ловко не сумел это дело обтяпать.
— Я тоже об этом думаю, — Геральд почесал крупную голову, отчего лицо у него приняло детское выражение. — Да только он не пойдет. У них с этим строго — могут за взятку посчитать. Тогда его карьере — кранты. Они публично не светятся, корреспонденты. Кругом — глаза и уши.
— Ну так хоть бутылку ему поставь. Коньячка там или водочки получше. А я чего деревенского подсоберу — сальца там, солений-варений. Как бы на закуску.
— Это запросто. У нас все так и делают. По-товарищески. Не зазорным считается.
Участники передачи выходили из студии как сомнамбулы — все еще не отошли от магии телевидения.
— Пойдемте в гримерку, нам сейчас боевую раскраску мигом снимут, — Козыревский рукой показал на соседнюю со студией комнату.
— Так я и пошла! — раскрасневшаяся сестра солдатика гордо задрала носик. — Пусть все подружки увидят, как меня на телевидении умело разрисовали! Мне самой так ни в жисть не сделать.
— Мы, наверное, домой поедем, — мать солдата приобняла Вадима за плечи. — Огромное вам спасибо за нашего Сашеньку. Будто на побывке сыночка дома очутился, за столько-то километров!
— Ему отпуск через месяц обещали. Я поговорил с начальником заставы. Тогда я вас всех троих снова приглашу на передачу. Сделаем продолжение.
— Пообещайте, что не откажетесь к нам домой прийти. Еще раз вам за все спасибо!
— С удовольствием. Вы отличного погранца вырастили! Все у него получается.
— Его и в железнодорожном техникуме хвалили. Мы все на “железке” робим. И муж покойный… Вот, не дожил. Погиб в аварии. И мои родители. Мы лучше пойдем, а то я опять разревусь. Если вам что понадобится, Вадим Сергеевич… телефон знаете. Я проводницей уже почти что двадцать лет…
Они быстро-быстро двинулись к раздевалке. И тут генерала осенило.
— Вадим Сергеевич, знакомьтесь — моя жена. Она из ваших, уральских.
— Устя! — протянула миниатюрную ручку генеральша. Вадим галантно поцеловал кончики пальцев, ее аж озноб пробрал — это ж впервые в жизни! “Какие тут люди! Элита общества!”
— А это — наша правая рука самого большого начальства, Руслана… — в свою очередь представил Вадим.
— Дмитриевна, — помогла ему Зарубина. — Лучше — Лана.
— А поехали к нам домой — неожиданно для самой себя предложила Завидонова. — Вадим Сергеевич, Лана, ну… пожалуйста! Мы же здесь новенькие, и уже такое знакомство завели. Благодаря вам, Вадим Сергеевич! Как это не отметить?!
Мужчины думали недолго.
— В принципе, на сегодня у меня дел больше нет… — протянул Козыревский.
— И мы не на службе — подхватил Завидонов.
— Уже, — устало согласился Вадим.
— Чего ж мы стоим? — генерал вспомнил, что он военачальник и пора покомандовать. — Я вызову из штаба дежурку, вас потом развезут по домам. Едем?
— На бронетранспортере? — загадочно улыбнулась ему Лана. — Давно мечтала прокатиться на боевой машине!
— Что вы! У нас дежурят “Волги”, двадцать четвертые, воронова цвета.
— Только я свой “Фолькс” по пути на стоянку закину, — согласился Козыревский. — Вы со мной, Ланочка, или с гостями поедете — в смысле, до парковки?
— Ну, раз вы приглашаете… — загадочно ожгла его взглядом Зарубина. — Кто ж откажется…
“С ума сойти, какая девка! Так и втрескаться недолго!” — Завидонов машинально чистил на ночь зубы, большое венецианское зеркало честно отражало его лихорадочный взгляд — без малейшего намека на хмель, хоть они с Козыревским на двоих уговорили сначала бутылку “Старки” и следом, под душевный разговор, почти полную бочажку “Плиски” — женщины коньяк только пригубили и предпочли сухое красное, тоже болгарского разлива — “Старый замок”.
“Вот ведь какие мужчины бывают! Я-то о таких только в книжках читала, да в кино… — Устинья лежала на широкой кровати в спальне, а сон все не шел. — Он ведь меня совсем не клеил, а казалось, что мы с ним только вдвоем. А когда руку снова поцеловал на прощанье… Будто током ударило! Так и влюбиться недолго. Совсем с ума сошла, старушонка!”.
“Генерал-то на меня! Какую стойку сделал! Видать, ухарь не промах. Хотя до Вадима ему… Неотесанный, сразу видно — из дыры да в князи. Городская любовница понадобилась? Надоели парчушки из младшего персонала? Ну, это мы еще будем посмотреть. Сойдет… как запасной вариант”.
“Ну, Лануся! Всю ногу оттоптала под столом. Вовсе девка без мужика не может, видать. Конечно, с ее точки зрения я до смешного неубедителен: ведь не замуж просится, просто нужно… чувства разделить. И долго я смогу разыгрывать унылую бесстрастность, а? Нужны неопровержимые доводы, а где их взять? Конечно, на неопределенности можно сколько-то времени продержаться. Только вот за что мне ее обижать? Видать, девчонку зацепило не на шутку. Если ее глупо и грубо отвергнуть, что последует? Правильно — тривиальные разочарование и досада. Пакостить начнет по мелочам. Если бы все это было так просто… И что за мозги у меня такие… дурацкие? Сразу — в суть. Может, наплевать и не париться? Все равно в подобных отношениях будущего нет. Нетрудно напрямую сказать “нет”, но, опять же — это будет банальное вранье. Очень уж хороша, чертовка! Такая запросто может разрушить сбалансированную и успешную, в общем и целом, жизнь.
Вадим аж привстал на постели. Жена тихо посапывала во сне, как бывало всегда после их близости. Сын в соседней комнате тоже, видать, угомонился — музыка перестала журчать. Хоть он и старался тихонечко… “Что-то я много об этом думаю. Пора переключаться. И спать”.
Сирень цветет в сессию. Пахучие букеты и просто наломанные ветки лежали почти на всех столах в читалке. Этот запах Руслану одурил вконец, и она не заметила, как заснула, опустив голову на подставленные руки. Во сне возникло грозное лицо отца:
— Так и будешь по приемным всю жизнь ошиваться? Надо завершить образование, хоть какое. Не девчонка уже!
Кто-то ласково тронул ее за плечо. Зарубина подняла глаза. Рядом со столом вытянулся элегантный мужчина в сером костюме-тройке. Тоже заочник, видимо. Не из бедненьких, прикид вполне тянет на хороший уровень.
— Вам, видимо, толком негде ночевать? Я готов о вас позаботиться…
“Допрыгалась! Совсем на какую-нибудь сибирскую заочку стала похожа. Которую “снять” — только руку протянуть”.
Она встала, молча убрала “элегантного” жестом с пути, легко сбежала по ступенькам на первый этаж, к телефону-автомату. “Так дело не пойдет. Полгода без мужика — это чересчур уж круто. Запаршивеешь!”.
Как их прохватило тогда с Вадимом на турбазе! Лана не стала церемониться, сама напросилась на турслет “Европа— Азия”… А Козыревский не смог, да и, видно, не захотел отказывать. Как всегда, Вадима окружала веселая теплая компания. Когда завершились, наконец-то, все эти лыжные гонки, лазания по горам, перетягивания каната, в его просторном “люксе” (три на всю турбазу!) народу набилось — не протолкнуться. Две гитары, которые рвали друг у друга самодеятельные барды, от души, взахлеб выдавая и свое, доморощенное, и из Высоцкого, и из Кукина, и из Сергифельдов. Еды — море, не умять; водки с пивом — хоть ноги мой! Накурили — лампочку не видать! Они, похоже, собрались так вот горланить до утра, Зарубиной это уже часикам к одиннадцати поднадоело. Пять часов подряд гудят, и хоть бы что! Она сразу села за стол рядом с Вадимом, по-хозяйски придвинувшись к нему правым бочком — это чтобы у других дам, коих здесь тоже набралось предостаточно, иллюзий не возникало, что они с Козыревским — просто из одной конторы. И когда она на ушко попросила Вадима проводить ее до номера — “голова разболелась”, их сопроводили понимающими взглядами.
Они зашли в ее комнату, не зажигая света. Вадим сам обнял ее за плечи и впился в губы долгим поцелуем. Дыхание перехватило, ее руки сами обвили его шею. “Ну, наконец-то! Созрел!” — молнией стрельнуло в голове. Но тут он вдруг резко отстранился, подошел к столу, где одиноко маячил кувшин с водой — все стаканы утащили на пьянку, глотнул с горла, чуть не поперхнувшись, с минутку постоял и решительно хлопнул дверью. “Чертова машина! Выполняет свои джентльменские обязанности по привычке! Сколько будет тянуться это временное затишье! Куда он денется!” — злость захлестнула ее тогда через край. Но утром она была само камильфо. Вадим смущенно прятал глаза.
— Я вчера вел себя, кажется, не очень… чтобы очень. Если что не так, извини, — промямлил он.
— Не будем об этом. А то нам обоим станет неловко. Мама на базе новые книжки получила. Тебе взять? Там интересное кое-что есть. Могут пригодиться… по твоей тематике. Я имею ввиду — для передач.
— А что, какие издания? — радостно блеснули его глаза, будто только что их не прятал, только что в карман не заталкивал.
— Сейчас вспомню. Так… “Генералы двадцатого года” Цветаевой, потом… “Синие гусары” Николая Тихонова, еще что-то Тынянова…
— Бери не глядя! Ты настоящий друг, Ланка!
Сейчас она задумчиво вертела в руках двухкопеечную монету. Звонить — не звонить? Генерал, конечно, был достаточно настойчив. Давно могло бы все срастись. Два похода в ресторан, выезд на природу с положенными в таких случаях шашлыками. Коньяки — только дорогие, марочные. И духи дарил не из дешевых — “Коти”, “Мажи Нуар”. Последний раз этот сдержанный и разумный, внешне всегда невозмутимый мужик проявился разве что в голосе:
— И чем же это мы так постоянно заняты в вечернее время? Разрешите высказать искренне сожаление, что потревожил вас звонком!
А ведь до этого какое терпение демонстрировал, какие слова находил! “Я встану на твоем пути, куда бы ты ни пошла!”; “Выбор причиняет боль, но мне его все равно придется сделать, ты только моргни!”; “Ты для меня значишь так много!”. И на кой хрен довела дело до чрезвычайной ситуации, сама в тупик залезла? Уже две недели не звонит, в машине не подкарауливает после работы. Что и кого принесла в жертву? Да только себя! Вон как бабы окна обсели, когда Завидонов на прошлой неделе шел по двору телевидения: в каждом окошке по две-три дуры! Да и у мужиков, включая шоферюг, шеи сворачивались вслед. Таких генералов в жизни не бывает. Только актеры, играющие генералов. За что им потом премии государственные дают. Высокий, стройный. Такие обычно в майорских погонах гуляют.
Она решительно протолкнула “двушку” в щель, не глядя нашарив ее пальцами в мягкой ухоженной ладони.
— Сегодня — мой день. Je suis un home1 ? Или кто? Это отдельным военнослужащим понятно?.. Почему так долго не звонила? А кто это должен делать первым? Считай, что возникла реальная momentum2 … Правильно, девушка созрела… Именно как в песне. Короче, vas3 . А то передумаю, командир. Сам же говорил — важно сделать первый шаг, потом все само образуется… Какие основания? Серьезные и весомые. Устала… А может, любопытство одолело. Ты долго еще меня допрашивать будешь? Все еще в кабинете? Ну, тогда я пошла… Да ладно, ладно. Жду у института. Только ты там шевелись. Не война же на дворе.
Она щурилась от резкого солнца на высоком крылечке вуза. “А какой у генерала был взгляд! Когда я тогда его отбрила, в последний раз! Трудно понять, что именно он выражал, скорее всего — вопрос: я что, слишком резво взял, с места в карьер? Чересчур далеко зашел?” Так ему и надо. Bon vivant4 ! Ничего, будет держать это за fait accompli5 . И впредь вести себя осторожней, на шею не сядет.
— Поехали! — Шепталуть была сама решительность. — Зажопим твоего благоверного! Он ее уже туда в который раз возит!
— Что мне это даст?
— От твоей медлительности можно взбеситься! Я понимаю — пилюли горькие, их глотать противно. Но они ведут к выздоровлению. И к моральному — тоже. Незачем раньше времени складывать оружие. Обязанность неприятная, но это — обязанность. Хотя бы перед детьми. Пискнуть не успеешь, как останешься на бобах. Эти молодые девки мужиков уводят только так! Возможность проявить слабость ты еще успеешь. Сейчас — не тот случай. Собирайся!
— На редкость проницательное суждение! Хочет — пусть уходит. Держать не буду! — Устя в нерешительности вертела в руках нож, как раз зеленый лук резала для салата. Это от него у нее слезоньки навернулись? А еще от чего же!
— У мужиков блуд — в крови, — напирала полковничиха. — Ему ее, дурную кровушку, вовремя пустить надо. Как раньше лечили. Читала в “Войне и мире”? Лев Николаевич не баран был, знал, что в роман вставлять.
— Я сама найду выход. Давай лучше спокойно выпьем чаю. Обдумаем все. Я знаю, как жить в лесу, в степи. А тут у вас… Что-то сон в последнее время стал неспокойным. Может, оттого, что Борис мне… изменяет? Как-то все обыденно, пошло…
— И куда нас заведет это разговор? Поехали, мой “Жигуль” уже ждать устал.
Супрунов, пользуясь случаем, решил покопаться в машине. Задрал капот, поддомкратил, со спокойной крестьянской рассудительностью разложил инструменты.
Машина в такие минуты казалась ему обобранной, униженной, хотелось побыстрее привести ее в полный порядок. Благо часок-то у него есть наверняка.
— Что я тебе говорила? Вон и порученец ваш, — Завидонова и подруга углядели его издалека. — Здесь его бывшая квартирка, в этом доме, армейцы ее используют сейчас для приезжих спортсменов как гостиницу. — Глаза у Шепталуть стали узкими, злыми, голос перешел на свистящий шепот. — Самый настоящий рассадник блядства!
— Не надо подводить такую мощную базу. Может, все обстоит совсем не так.
— Посмотри фактам в лицо!
Завидонов курил в форточку, простенькие занавески скрывали его полностью. Он увидел, как к его персональной “Волге” впритык припарковался зеленый “Жигуленок” соседки, из которого вышли жена его сослуживца и собственная половина. По его напряженной спине Лана поняла: случилось что-то нехорошее. Она как лежала на диванчике совершенно обнаженная, так и вскочила, не одеваясь, неслышно подошла к генералу сзади, положила подбородок на его острое плечо. В тесной квартирке было жарко, но ее начал пробирать озноб.
— Так говоришь, ничего не знаешь? И номер квартиры тоже? — Ирина Александровна в упор уставилась на Геральда, старавшегося избежать ее взгляда. Он так и остался на корточках, машинально протирая ветошью крепежные болты. — Герочка! Ты же врать не умеешь! — Шепталуть перешла с гнева на ласку. — Ты на себя посмотри! Какой красавец! Одного роста в тебе 192, чистого веса — 120, я это недавно в журнале прочитала, где твое фото на обложке. Сам 56 размера, а обувь — сорок восемь. Да второго такого мужика во всем свете не сыскать. И ты мне, женщине, в матери тебе по возрасту годящейся, так нагло врешь! Совесть-то у тебя есть?
— Oh mon Dieu, ils vont tuer1 , — прошептала не на шутку перепуганная Руслана. — Как это могло случиться? Спортсмен твой проболтался?
— Геральд — скала. Он сюда их и не впустит. И я не открою. Успокойся. Когда мы вдвоем, я стараюсь отбросить все притворство, которое во мне накопилось. Ты — под моей защитой. Это значит, тебе ничего не грозит. Со своими проблемами я привык управляться самостоятельно.
— Люди власти… Вы порой так наивны…
— Хочешь сбежать через крышу, трусиха? — Завидонов обнял ее, отвернувшись от окна. — Или впустить их сюда, чтобы проявить адвокатское мастерство? Считай, что ничего не произошло.
— Я в такой пошлой ситуации… никогда не бывала.
— Я тоже. Что с того? Всегда что-то случается в первый раз.
Руслана оценивающе посмотрела на возлюбленного.
— Я начинаю понимать, за что тебе надели генеральские погоны, Завидонов. Ты, наверное, умеешь не видеть, если не захочешь, и не чувствовать запаха, даже не затыкая нос?
— Выдержка в любой ситуации — последняя надежда.
— Ergo2 …
— Ничего не произошло. Никому не придется omnia explanare3 .
— Будем лечить similia similibus4 ? Тогда — в койку, мой командир!
— Verum5 ! Par ailleurs6 , я этого давно хочу!
— Что ж тут скажешь! Наш общий Genius7 — на высоте!
Супрунов выпрямился во весь свой гигантский рост, взглянул с высоты на женщин, беспомощно пожимая плечами, хотя овладел уже собой окончательно. С его простого, обаятельного простой русской красотой лица не сходила привычная теплая мальчишеская улыбка.
— Никак не пойму, что от меня нужно. Выражайтесь яснее. Видите, разложился, а скоро мне ехать…
— Тогда так. Скажи нам, в какой квартире твой начальник? — упорно не желала отставать Шепталуть. — Остальное тебя не касается.
— Я колесо проколол. Остановился его поменять. Какие еще ко мне вопросы? Извините, мне поработать нужно. Вот подкачался малость, хотя все равно придется перебортовывать. Служба!
Устинья все это время стояла молча. “Конечно, прапор выкручивается, любой другой мужик на его месте действовал бы так же. Ну и застала бы я мужа с этой красоткой с телевидения? Что бы это дало? Только лишний повод для сплетен? И зачем я, дура, эту Ирку послушалась?”
— Извини, Геральд, — решительно потянула она за руку подругу. — Мы просто тебя увидели, поэтому и притормозили. Нам тоже некогда. Ира, ты за руль сядешь или я поведу?
— Моя машина, мне и рулить. Индо взопрела вся!
Завидонов сидел на кухне и молча пил. Он вспомнил, когда в первый раз его так потянуло здесь, на Урале, впервые вдоволь наглотаться водки. Кончалась зима, он в тот день решил пробежаться с утра на лыжах. Лыжня стартовала сразу за коттеджем и уводила прямо в лесок. Ноги-руки привычно наматывали километры, а вот голова… Голову не отпускало. Он вообще не терпел недосказанности. Что с ним происходило? О любви он не думал, даже это слово мысленно не произносил. Просто переживал какой-то тревожный, предшествующий основательным переменам период, полный каких-то смутных, томительно-грустных ощущений. И вот сейчас… Зеркало отражало заросшее щетиной лицо, запах табака и выхлоп соответствовали отражению.
Домой он сегодня пришел намеренно поздно. Стояла какая-то звенящая тишина. Решил заглянуть в спальню. Устя лежала лицом к стенке. На столе что-то смутно белело. Он взял в руки… свою фотографию, крест-накрест перечеркнутую черным фломастером. Перевернул, прочитал надпись. “В средние века, если не могли казнить преступника, совершали акт возмездия над его изображением!”
На кухне рука сама потянулась к холодильнику. После первого стакана нахлынула… неуверенность. “Что это такое? Лана что — мечта, реальность?” После второго стакана всплыли другие вопросы: “Это что, боязнь жизни? Я что, сожалею, что она тогда позвонила? Искренне сожалею?”
Он осторожно, на цыпочках, вновь прошел в спальню. Подошел к кровати с тем неловким, виноватым ощущением своего здоровья и силы, какое охватывает только около кровати больного.
— Уйди! Я плохо себя чувствую, — жена даже не посчитала нужным повернуться…
С трудом переводя дух, вышел в коридор. “А дети-то где? Собрать вещи и молча уйти?” Такая перспектива меньше всего его устраивала. Какая-то дурацкая, невысказанная предпосылка сверлила мозг. “Видать, я так расстроен, потому что винища нахлестался без меры”.
Вернувшись в кухню, он залпом выпил третий полный стакан. Вроде стало отпускать. Хотя… Куда от мыслей денешься?
Он открыл морозилку. Спиртного больше не было. Сгонять в магазин? А если его кто-то из подчиненных увидит? Ох, мало не покажется! “И вообще, Завидонов, кончай заморачиваться! Утром разберемся!”
Козыревскому было отчаянно некогда, но Супрунов так настаивал! А теперь вот сидел на стуле напротив и что-то мычал себе под нос, явно не зная, с чего начать.
— Ты на себя сегодня не похож, Геральд. Я тебя ни разу таким не видел. Куда что подевалось? Служба в ординарцах заманала?
— Ты пойми, Вадим… Тут дело такое… деликатное. Побыстрей бы развязаться… Мне пообещали место в ГСВГ1 . Там знаешь как в марках нехило получается? Тут оклад, там — столько же, только в гэдээровской валюте. Если не шиковать, ребята за год на “Волжанку” наскребают. Ну, за полтора. Черную, двадцатьчетвертую!
— Ну и замечательно! Рад за тебя.
— Вот мне и нельзя сейчас… прокалываться. Ни в чем… А то все накроется…
— Я-то чем тебе могу помочь?
— В данном конкретном случае как раз ты…
Прапорщик встал, с хрустом потянулся, отодвинул от стола стул, развернул его, снова сел, положив руки на спинку.
— Как раз ты-то, Вадя, и можешь мне помочь… выручить то есть… А дело шибко… непростое. Не знаю, как и начать разговор. По мне, дак лучше бы я на татами лишние полчаса отбодался.
— Какая муха тебя укусила, мастер? Ты просто как новобранец сегодня. Давай, не томи. У меня секундочки уже кап-кап. Вот-вот сорвусь и побегу — не догонишь.
— Ты ж говорил — приходи. Лучше бы я тогда попозже…
— А когда оно у меня будет, время-то? Только в отпуске, который тоже неизвестно когда. Так что колись, и побыстрее.
— Ты знаешь, как я устал? Ужас!
— От службы? Или от разговоров?
— Да сам не знаю.
— Раз уж нам с тобой предстоит принять какое-то судьбоносное решение, давай я тебе помогу. Чье поручение ты в данный момент выполняешь? Генерала или генеральши?
— Ее. Устиньи Павлиновны.
— Что она поручила мне передать?
— Сейчас скажу, не гони. У тебя выпить не найдется? Мне было бы легче… сформулировать.
— Влияние алкоголя непредсказуемо, поэтому я его на работе не держу. Мы и так с тобой справимся.
— Если не сумеем, меня точно… казнят. Это в шутку не превратишь… Попасть между мужем и женой…
— Так, офицер…
— Был бы офицер…
— Я — капитан запаса. Слушать и не перебивать. Ответь мне в точности, слово в слово, что тебе велели мне передать.
— Если так… Устинья Павлиновна велела тебя спросить, не согласишься ли ты — конечно, в свободное время, когда будешь не очень занят… это… Ну, в общем, провести с ней вечер.
— У них дома? Или в ресторане?
— Да нет. Есть одна квартирка… — Геральд кивнул почему-то сам себе, поджав губы.
— Понятно. Это и есть твое судьбоносное сообщение?
— В общем, да.
— То есть она назначает мне свидание?
— Я надеялся, что ты мне этот вопрос не задашь. Как я на него должен отвечать?
— Почему же? Зато теперь не осталось ничего предполагаемого и недосказанного. Конкретный интерес одержал верх над твоей нервозностью.
— Ну и что мне передать? В ответ…
— Скажи ей, что ты меня давно знаешь. Мол, Козыревский — жуткий тип. Все сожрет, все выпьет, а вот еть — не станет. Подумай сам — на кой ей это нужно? И дело с концом!
— Ничего себе! А если спросит, почему?
— А у него, дескать, с этим делом — принципы. Посредников не признает. Скажи, что я погнал тебя по шеям. Придумай сам что-нибудь. Не ребенок же!
— Тогда она сама… станет докучать.
— А тебе-то что? Твое дело — сухим из этой лужи выскочить.
— И то верно. Лучше я в спорт вернусь, ей-богу! Не по мне эта служба… на побегушках.
— А как все довольны будут! Особенно в клубе!
— Знаешь, как у нее глаза молнии метали, когда она мне это… поручала. Будто битву в уме вела. А я как бы у нее — связной.
— Паря, да ты так долго не выдержишь! Вон, исхудал как. Смотреть тошно!
— Да уж. Это точно — не дзюдо. Там полегче будет!