Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2010
Аркадий Застырец
Стихи уходящего года
***
Вермишель в коридоре, где свода белёной горе
Бесколёсно воздета простая дамоклова рама
И в холодном железном — помятом?! — помятом ведре
Отражается в мокром локтями белёсыми мама.
Вермишель разлетается, взрывом голодных времён
Перекинута в розу ветров за рассветом, распадом…
И — накормленный силой, обманом, отцовским ремнём —
Я в букварь уезжаю несчастным преджизненным взглядом.
Ну, кого мне, скажите, кого же мне благодарить
За свершенье пути к экскаватором взрытому свету?
Если Бога вам нету и тьмой обрывается нить…
Неужели Хрущёва? Но вот уж и Ельцина нету.
Лишь в полуденном мареве оводы липнут к лицу,
И приходится рвать, чтоб отбиться, зелёные ветки:
Мах — и шаг, мах — и в спину уткнулся отцу…
А по краю карьера, шатаясь, гремят вагонетки.
Вот и мы на краю, опрокинув сияющий взор…
Опадает, шурша позади, вермишель в коридоре,
А у нас под ногами зияет бездонный простор —
Может, воду из неба зальём и получится море?
***
Ангелы ведут меня краем котлована
с мартовскою талою водою
впереди ведут Петра позади Ивана
остальных не видно мне за души уздою
сверху вижу тополей взорванных тенями
разно-синюю листву это из-за ночи
и уже не в том вопрос что там дальше с нами
потому что дальше здесь некуда короче
потому что где же ты без конца печали
без тебя невмоготу в вечности не спится
обещала ведь сперва оба мы молчали
точно море на стекле молния граница
может кинусь я с тропы захлебнусь рассветом
всё равно же пробужусь поздно или рано
а пока меня отца бежевым беретом
спрятав Ангелы ведут краем котлована
***
Матвею
Ищи среди цветов,
За влажною подкладкой,
В пыли разбитых слов
Притихшего украдкой,
Ищи в огне земли,
Весной благоуханном,
В бесцветном корне тли,
Надёжном, постоянном,
Под маленьким стеклом,
Зелёной золотинкой,
Растаявшим числом
И прошлогодней льдинкой,
На масляной воде
По следу водомерки,
Ищи его везде,
До смерти и поверки.
Найди его, найди,
Отчаянье развеяв,
За шелестом в груди,
Земной оси левее,
В борении крыла
И спёкшемся сугробе —
Как жизнь тебя нашла
У матушки в утробе.
***
Я болею за наших, но им не судьба:
Ни гола, ни угла — проклятущий ноль-ноль…
И по жизни-то мы голытьбой голытьба,
Так еще и болеть понапрасну? Уволь!
Отфутболить? Постой! У вратарского лба
Собирается в ниточку инея свет —
Ща забьют! Я за наших, пускай не судьба!
Боль уходит, и смерти тем более нет.
***
Памяти Володи Антокольского
В дремучем саду на старинной картинке
Весь воздух завален штрихами лучей
И нежно царапают кожу песчинки,
Когда поднимает глаза книгочей
От жёлтых страниц к небесам за границей,
Где птицы застывшие в гору летят
И пахнет иголка гравёра зарницей,
Пуская в штриховку расчётливый яд.
И тучи на страже стоят горизонтом,
И греки в ущелье незримо бредут
Над чёрным эвксинским безжалостным понтом
В грузинского царства железный кунжут.
В дремучем саду начинается ужин,
На белую скатерть — тяжёлый листок,
И мёртвый живому до смерти не нужен…
Но мёртвый и так уже не одинок.
***
Я — в треснувшем стекле над коммунальной ванной:
Вонючая вода, сантехника, уют.
Две бабушки мои, с любовью неустанной
Обняв мое лицо, не мёртвые, поют
И в белые хлопки завёрнутое тело
Несут они моё, как самолёт-судьба…
Я провожу рукой: как страшно отпотела
От этого тепла холодная труба!
Уже и грязь чиста, и пьяные соседи
Размыты в белый мел пространством перемен,
И за окном огни — во тьме аз, буки, веди…
Глаголю ли добро в тени зелёных стен?
Наутро, показав язык далёким странам,
Из ледяной весны в новёхоньком пальто
Иду в родной июнь с пурпурным барабаном,
И на пути моём не выстоит никто.
***
Что к ужасу ближе?
В чём больше беды и обузы?
Быть женщиной рыжей,
Поющей бедовые блюзы,
Безвестной и старой,
Любезной лишь за полночь бару,
В костюме — с сигарой —
Недевочки пьяной на шару?
Или Спиридоном,
Своё ненавидящим имя,
С холодным бидоном
Идущим на тёплое вымя
В деревне, забытой —
Да на фиг она им! — властями,
Лет за сто убитой
И стащенной в воду кустами?
А может, шаманом,
Вождя умирающей дочке
Украдкой на лоно
Кладущим куриные почки
И воющим дико
В овеянном вьюгою чуме?
Представь-ка, воззри-ка
В своём кокаиновом шуме!
Что дарит сюжеты
Последнему в жизни кошмару?
Разводы? Наветы?
“Поддай-ка нам, дяденька, пару”?
Разбиты дороги
В душой покидаемом мире…
Что вцепится в ноги,
Как каторжным чёрные гири?
***
В пыль и прах тошнотворное семя,
Насылает июль духоту,
Опускает не вровень со всеми,
А — ландшафт изогнув на лету.
Африканская печь грозовая
Пожирает, волну за волной,
Дребезжание в полдень трамвая
И автобусный дым нефтяной.
Только сумерки мало-помалу
Разжимают на время сердца,
И, подвластный небесному валу,
Океан достигает лица.
Агараки
Мы в Греции, родная, наконец-то!
Задев плечом неполную луну,
К концу подходит морем наше детство,
Поэтому я ночью не усну.
И, лёжа на спине в особом свете,
Что вмешан с пылью в кровь и молоко,
Как яблокам в сухой придверной клети,
Нам дышится легко и глубоко.
Не в Турции, а с тем же ведь успехом…
Границы-то с земли не сметены.
Мы в Греции. Я понял по орехам,
Хотя они ужасно зелены.
Кудрявый бог с дриадой-недотрогой,
Идём по склону, смятому войной,
А ласточка над самою дорогой
Летит, как самолётик заводной.
***
Дороже, чем пряничный домик, мне сахарный дом.
Летящий с утра, настоящий в оконном проёме,
Он залит невидимо-ясным небесным огнём,
Он — знамя победы в зимы наступающем громе!
Из ночи очнувшейся памяти он стартовал,
У первого мая до лета рассветных заводов
Он встретил Фиделя и вывесил чистый крахмал
Над улицей грозных парадов и скорбных походов.
Не будет моим никогда, вообще нежилой,
Под снегом и градом угробленный плоскою крышей,
Он всё же восходит, как феникс над жирной золой,
И кажется даже, что слышит и окнами дышит.
И хуже того — реактивный затеяв разгон,
Глядит свысока в керосиновой улицы светы,
Поскольку восходит и медленно сходит с планеты
И следом за мной исчезает во времени он.
Робинзон
Слышен пьяный, с голосами
Ветер на море с утра…
Всё-то мы умеем сами —
От зерна до топора.
Всё — от дома до колодца,
Обретая вид и род,
Как-нибудь кроится-шьётся,
Колосится и встаёт.
Лозы в чёрном винограде
Веселят хозяйский глаз,
На потом в глубоком складе
Сложен доверху запас.
То добычу, то находку
Небо в сумерках пошлёт…
А ещё из кедра лодку —
Вырубать за годом год.
Не жалеть ножи и тёсла
В толще цельного ствола,
И однажды стать на вёсла,
И оставить все дела,
Все желания минутны,
Все мечты на полчаса,
Развернуть во тьму лоскутны
Ненадёжны паруса,
В тишине сказать молитву,
Только честную, одну —
И направить киля бритву,
Мча за далью, в глубину.