из книжки “Зимние песни пешеходов”
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2010
Вадим Дулепов
Несколько стихотворных пьес из книжки “Зимние песни пешеходов”
***
время придумали немцы в швейцарии.
снег сочинили монголы в сибири.
в тыщу баянов морозы ударили,
ан вместо музыки — сиплые дыры
ветхих просторов — полей с перелесками,
пашни нагой да простуженных веток.
добрые люди, мы сами не местные,
пишем по краешку тут напоследок.
кормимся сладкой рябиновой крошкою,
ходим в шубейке собачьего кроя,
дышим неслышной воздушною прошвою,
вышитой ниткой благого покоя.
глаз усмирив на родное последнее,
выдержать, вытерпеть, вымолчать слово.
что ты глядишь на меня, солнце бедное,
так виновато и так бестолково?
***
чем серьезней мороз,
тем отчетливей свойства вещей.
хрупче сталь,
позолота на окнах сусальней,
резче звук,
беспризорнее слово ничей
и граниты державные
монументальней.
. . . . . . . .
впрочем, что нам вожди,
демиурги-пророки, цари,
извергатели истины,
круглой брусчатки картавой?
пар клубится,
и сжижена зависть внутри
вставших табором
бритоголовых кварталов.
. . . . . . . .
казаки любят кожу,
ять девок, баранину жрать.
козонки сбиты в кровь:
здравствуй, что ли, свобода?
остается смотреть,
как чернеет похожий на ять
старый ясень,
глотая куски кислорода,
. . . . . . . .
посреди новодела —
пластмассовых хаток бобров,
из которых (бобров)
понаделают шапок халдеям,
как созреют (бобры),
и — индевеет перо,
и душа по привычке к войне холодеет.
московская горка
жив, табак курю покуда.
чай несладкий — значит, брют.
одомашненные люди
все когда-нибудь умрут.
однокомнатные люди:
лилька-гнусь и ленка-бюст,
магомеды и джамшуды
водку пьют под златоуст.
на курбан-байрам и пасху,
в строгий пост и рамазан
пахнет салом, луком пахнет —
по сусалам, по усам.
по расписанным общагам,
по сегодня, по вчера.
сквознячки гуляют шагом
вежливо, как опера.
лейтенанты-капитаны,
вот вам комната и стол!
наливайте чай в стаканы,
заносите в протокол:
“жизнь…
проходит…
по…
фэн-шую…
слева…
кладбище…
тюрьма…
справа”…
— на чаёк подую. —
“это…
родина…
зима”.
***
зимним голосом ребёнка
в поле поезд прокричал.
шпалы, рельсы — фотоплёнка,
чёрно-белая печаль.
персонаж задачки школьной
в электрической ночи,
зверь стальной — ему не больно
и не страшно, а кричит…
он — ведь поезд, только транспорт.
но и у него, гляди,
при падении в пространство
сердце ёкает в груди.
. . . . . . . .
беспризорник, полуночник —
острой спицей в позвоночник,
сединой по волосам.
что ж ты делаешь, пацан?
. . . . . . . .
соответствуя билетам,
спит народ дорожный в такт,
спит и едет белым светом,
по делам и просто так.
кто — привычный, кто — азартный,
кто — растерянный навзрыд.
сон барачный, быт плацкартный,
в тесноте, а не болит.
пахнет тамбур беломором,
влажной прачечной постель.
снятся пассажирам в скором
степь да степь, ямщик, метель.
. . . . . . . .
женщинам. мужчинам.
лисам да овчинам.
курицам варёным.
козырям слоёным.
поцелуйчикам с рублём.
подстаканникам с кремлём.
. . . . . . . .
поезд дальше, глуше, жальче…
там — у тёмного окна
с верхней полки смотрит мальчик,
как не спит его страна.
гармонисты-косогоры
гнут меха без рукавиц.
хороводят семафоры
белой радугой ресниц.
вольным строем, непарадно,
тяжело шагает лес.
на войну или обратно —
то ль на небо, то ль с небес.
. . . . . . . .
“эх, жисть-жимолость!
пропадай, молодость!
луна-целина,
догорай одна!”
. . . . . . . .
за мгновением — мгновенье.
на стекле, поверх всего,
мальчик видит отраженье
будущего своего.
ясным будущее будет:
от сейчас и дальше — ввысь —
мальчик навсегда полюбит
этот мир и эту жизнь.
в эту ночь в плацкарте спящем
открывает он секрет:
будущее в настоящем —
жизнь жива, а смерти нет.
. . . . . . . .
посреди страны бескрайней
просто быть причастным тайне —
через десять, двадцать, сорок
слушать отклик…
_____________— это скоро?..
— это скорый, —
___________и — комок
в горле, —
— скоро будет город,
скоро — город,
паренёк.
. . . . . . . .
…невидимкой в сонной дымке
в город за руку введён —
в круглой шапке на резинке,
шубка стянута ремнём,
для прохожего народу
в пояс, значит, — с ноготок,
ближе прочих к гололёду
(кроме нищего без ног)…
бейся, малое сердечко,
счастьем завтрашнего дня!
там — где ты сейчас — словечко,
мальчик, молви за меня.
***
я видел: пел глухонемой —
как дерево махал руками,
мотал кудлатой головой,
мычал и топал каблуками.
среди асфальтовых полей,
где острый снег сипел прибоем.
для обеззвученных людей,
один как перст, изгой изгоем.
конечно, пьяный вдрабадан,
конечно, дело у вокзала.
там под землей играл баян,
а на земле — метель играла.
а он ни капли не играл
под репродуктором глумливым.
он был один, кто точно знал:
финал обязан быть счастливым.
и чтобы счастье не спугнуть,
мужские сдерживая слезы,
он песню вел, и песне путь
торили в небе паровозы.
сияй, подземный переход…
мети, стерильная поземка…
пой, взбунтовавшийся урод!
нас ждет родимая сторонка.
два стихотворения
1
солнце спускается где-то в столице,
чтоб по закону зеркал
в льдистом, высоком опять отразиться
небушке — там, где урал.
я этот свет безусловно приемлю —
тело его, борошно.
а потому что люблю эту землю,
а просто так, ни за что.
2
красное по красному малюя,
отражает небо, красный снег
в ночь, когда один, без поцелуя,
счастлив неизвестный человек.
знает он, в рождественскую полночь,
на звезду, все путники — волхвы.
знает он, что, если падать навзничь, —
лучше налегке, без головы.
и уснуть — сном путника, мужчины
в красной пене ледяной реки,
сном, в котором снова мы — любимы.
не благодаря, а вопреки.
белое
а давай-ка, географ,
сыграем в игру.
не в гусарский банчок,
не в блатную буру —
три листа, раз-два-три,
в темпе вальса,
а в такую игру,
где в конце я умру,
но воскресну потом…
я всегда возвращался.
слушай правила:
всюду, географ, зима.
навсегда — против правил
каких-либо игр.
снег течёт, как металл.
раскалённая тьма
оставляет на веках
следы белых искр.
. . . . . . . .
также снег схож с часами.
его механизм —
шестерёнки-пружинки,
будильник на шесть —
через пару минут
(стрелка вверх, стрелка вниз)
разорвёт на клочки
циферблатную жесть.
и покатит: глас радио,
влажный от сна,
зашипит и урежет
просроченный гимн,
включит воду,
заплачет ребёнком стена
по соседской привычке
делиться чужим.
сигарета затлеет,
затеплится газ,
чифирок-чай заварится,
исчерна рыж.
. . . . . . . .
говорят, вик. некрасов
курил голуаз…
больше некуда ехать,
повсюду париж.
эмиграция всюду, географ,
снега,
замели города,
подровняли рельеф.
по твоим картам козыри —
белое, а
не сердечки червей
и не крестики треф.
больше некуда ехать, географ,
давно
неродной стала
белая отчья страна.
потому что…
не важно…
не всё ли равно,
что увидеть дано
в перекрестье окна.
. . . . . . . .
снег-река на лету
превращается в лёд.
по закону любви —
в жёсткий белый графит.
в эти стены письмо
никогда не придёт,
мёртвый ящик почтовый
счетами забит.
телефон безъязыкий
молчит в десять глаз:
в проводах белый шум
и о чём говорить?
я всегда уходил
навсегда — сотни раз,
ни себя, ни других
не умея щадить.
. . . . . . . .
всё, географ, всерьёз —
нет беды без вины.
слышишь, как холода
бьют в стальной барабан?
ты умеешь читать
белый звук целины?
значит, на и читай!
разбирай по губам.
на, географ, дороги!
мотай, как бинты.
соответственно климату
карты веди.
чтоб на выдохе из
ледяной немоты
докричаться до жизни,
до белой воды.
***
женщина медленно спит.
простыни сброшены просто.
спящим неведом стыд.
спящая — сказочный остров,
полный серебряных птиц,
звёздных жемчужных обманов,
тайна, лежащая ниц
за чередой океанов.
дышат волна и волна
радостью светлого гимна —
каждая неповторима.
не одинока — одна.
***
через вьюгу, через снег
шел веселый человек —
в звонкой бороде хрустальной,
улицей монументальной,
где — как ульи фонари:
рой — снаружи, мёд — внутри.
ноги типа единиц.
лёд на кончиках ресниц.
ни прохожих, ни проезжих,
воет вьюга, словно нежить,
сеет-веет-ворожит,
разозлился чтоб мужик.
а мужик идёт-поёт
про космический полёт.
где-то ждёт его подружка,
не зачем, а потому что.
свечку малую зажгла,
нарядилась, как смогла.
через время, через век,
доберётся человек…
руки спрятаны на грудь
невоенного бушлата.
не сегодня, так когда-то
доберётся как-нибудь.