Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2010
Ия Сотникова
***
Днесь прощаюсь, соломенной ставши вдовой,
С милым, чей одиночества сладкий запой
Плата мне за души изныванье.
Расставанье — само беснованье,
Ужас тлена и тьмы, обдающей из вежд,
После вечного благоуханья надежд,
Дивно-летнего солнцестоянья —
Богомерзкое неузнаванье:
Безразличье к святому страданью любви,
Уст лукавая ложь, как ее ни зови, —
Несусветнейший бред изувера,
Фарисейства пустая химера.
К Богу возопию — да созиждет Господь
Нас, разъявших на части единую плоть, —
Исцелит раздробленные звенья,
Не попустит любви убиенья,
И, супругу не выставит каинов знак
На челе его, жадном до будущих благ.
Да прозреет он свет и дорогу,
Говорящий без умолку Богу!
И приняв своей совести вещий укор,
На пролитие крови и легок, и скор,
Празднословье без веры и чувства —
Да оплачет как мерзость кощунства!
Ибо душу сберегший свою и живот,
Соблазнен, в руки Бога Живаго впадет,
И растленная совесть повсюду
Повторит развращенье Иуды.
И душе прежде смерти в аду гостевать,
Хуже праздной земли до скончанья стоять,
Проклиная свой жребий свободный —
Оный грех смоковницы бесплодной.
Уязвленное сердце износит мольбу,
Изменить ли, дерзая, мечтою — судьбу?
Но Голгофа ее — сокровенна:
Окончательна и неизменна.
***
И пускай позабудется свадебный пир,
И смешно завершатся земные затеи,
Сокрушится навек перевернутый мир,
Где тебя я уже удержать не сумею, —
Словно призрак звезды у Вселенной в гостях,
Достигает твой свет мою зябкую душу.
И хотя б он исчез, истощился, иссяк —
Не предам его тьме и обет не нарушу.
Мне бессонно Благая аукнется весть,
Мне взойдет одинокая правда завета:
Разве только о браке там заповедь есть?
Разве не о блаженстве любви без ответа…
Маме
Матушка-почва, сырая земля,
Нету страшнее и проще…
Ты упокоилась, мама моя,
В этой березовой роще —
Между крестов, обелисков и трав,
Ревностным, любящим сердцем,
Без притязаний на ласковый нрав
Благостных единоверцев.
Я не предвижу среди тишины,
Легкого веянья мая,
Для непомерной твоей глубины
Новой тревоги, родная…
Первые, чистые сны бытия
В мире ином — нерушимы.
Ты исповедала, мама моя,
Этот завет негрешимо.
Милая! Столько народу вокруг,
Родственник в ряд упокоен,
Внука твоёго несчастливый друг,
Рядом — оратай и воин.
И простираюсь в дочерней борьбе
Сквозь накатившие слезы,
Думая, что я молюсь о тебе…
И отвечают — березы,
Что над кладбищем шумят и шумят
Нежно, свободно, упрямо
Средь превышающих силы утрат,
Милая, добрая мама!
Духов день
Среди ветвей запел отшельник полунощный,
Ему возврата нет — поет до забытья.
Хлад тонкий подступил? Иль ужас
Позвоночный:
Иного зрелища, иного бытия.
Что сладкопевцу жизнь! Весь мир
Во мраке тонет…
И, время путая, и рифмы, и слова,
Влюблённая душа гремит, звенит и стонет
И медлит в предвкушенье торжества.
Ей — слёзы дивный хлеб,
ей камень в изголовье —
Нежнее, чем плеча родного плоть.
____Безумствует Давид, охваченный любовью:
____“Что мне Твой ад и рай?
Ты весь во мне, Господь!”
***
Гвоздит и саднит день апрельский
Под вопли сводней и весталок,
Он солон, как псалом библейский,
Как смертная фиалка, жалок.
Пирует горняя обитель —
Дух Пасхи легкокрыл и нежен,
Засим мудрец и победитель
Пред ним смиряется, повержен,
И чует образ необманный
В сердечной горестной пустыне
Отшельник с кровью Дон Жуана
В покаявшейся Магдалине.
***
Катится с неба шальная звезда
Знаменьем будущих мук.
В лёд замерзает святая вода,
Валится дело из рук.
Дальние рощи и призрачный лес
В оке бессонном — сучком…
О неприкаянный жест до небес,
О простиранье ничком!
Утро торопится, чтобы опять
Без воскрешенья поднять.
Меч погружается по рукоять
Смертное сердце разъять.
Ибо ответят не глаз и не бровь
За неприкаянный жест —
Смертного сердца угрюмая кровь,
Пьяная прежде блаженств…
***
Не поропщи, мил-друг, отрада,
Жизнь посреди любого смрада —
Иль в преисподнюю билет —
Гигантоманию и бред —
Иль в наготу сиротств спартанских
Да сад борений гефсиманских,
Отколь в святой восходят лик
Все сонмы грешных горемык.
И посреди любого сброда
Предполагает два исхода,
Довлеющие и для нас:
Трагедию иль буйный фарс.
Так, промеж дел и недеяний
Жизнь непреклонно тянет длани
К Кресту прижаться своему…
Иль погружается во тьму.
***
Душа, не шляйся попрошайкою,
Заройся в свежие опилки,
Утешься ледяною шайкою
От горькой слякотной парилки.
И перестань судьбу выпытывать,
О чём звенит тоска измладу,
Зачем ломилась в дверь открытую
К тому, с которым нету сладу.
Казался он всего бесценнее,
И нежно жалят оскорбленья
И вежливость пренебрежения,
Уступчивость полупрезренья.
Так тело, жизнью исступленное,
Распластано куском фанеры,
И сердца сонная вселенная
Хулы рождает и химеры,
Когда смычок, игравший гранями,
Скользит желанием угасшим
По пленнице своей израненной,
По струнам скрипки отзвучавшей.
***
От пламенных обид — в любезный хлад покоя,
Из каменных палат — в укромный уголок.
Иероглиф на песке смывается волною —
А пазуху прожёг каленый уголёк.
Чего ни пожелай — руке дарящей просто,
Что рыбке золотой, заплывшей в невода,
Сластями оделять — семья ль не Божий остов? —
Лишь на посылках быть — сугубая беда.
Не ты, но тень твоя живет с родными порознь,
А ты к ним льнешь и льнешь беспутной головой.
И дабы прю унять, зияющую морозь,
Сомкнется обруч-круг на крышке гробовой.
Когда б любили вы, о, чем бы рисковали?
Лишь нервным мятежом — избытком грешных дум!
А нежность ни с чего является едва ли —
Такой, как речки плеск и перелесков шум.
В провалах голубых колючий, будто ястреб,
Внезапный мрак навис… Под ужасом сквозным
Спеши, не ожидай пощады и участья,
Спасайся вслед детей, бегущих от грозы.
***
Я кланяюсь детсадовской веранде,
Где затевалась бойкая игра,
Но лучше нету школьного двора
И откровения его — отрадней.
А в новогодье в школе — мишура
И не сыскать нам елочку нарядней.
Так начиналась жизнь… Кружись снежинкой,
Ты, первоклашка, легче мотылька,
Переживай сквозь детскую ужимку
Этюд Чайковского “У камелька”,
Робея, слушай черную пластинку,
Как полноводна русская река…
А после за морокой неизбежной
Доверься духу упований нежных
Поэзии, что в жизнь тебя ввела
И выведет — чрез смертную истому —
К просторному Отеческому дому
Из тесного житейского угла!
Фиалка
Еще холодом веет — фиалка уже хороша,
Самым первым лучам доверяется и не страшится:
Отзывайся и ты, открывайся, родная душа,
Пусть, подобно лучу, это тело сгорит, истончится.
Лиловеет фиалка… что в мире считают за сор,
Но хранят короли и поэты пред ней преклоненье:
Упоение нежности, боли победный восторг
В хрупкой мощи её и избыток — в её умаленье.
Настурция
Пленительные краски, запахи —
Дотрагивайся и бери —
По клумбам незабудки-яхонты
Как дьяконские орари.
Но, дивно жертвуя простушками,
С багрянца взора не сводя,
За полыхающей настурцией
Рукою тянешься, дитя.
Как оный страстоцвет безумствуя,
Среди вселенской темноты
Испепеленною настурцией
Когда-нибудь истаешь ты…
Ветка мимозы
Вот и растаял ледком
Ужас февральских фантомов.
Гостья заморская в дом
Входит опять по-простому:
Мира весенняя весть,
Светлых ветров дуновенье —
Ах, золотистая ветвь,
Полная самозабвенья!
Снова согреет мой дом
Нежная ветка мимозы
Свеч затаенным огнем.
Правдой улыбки сквозь слезы.
Милому дому
Друже, прости, — ничего не попишешь, —
Кланяюсь отчей земли,
Ныне прощаюсь с родимою крышей,
Где мои годы прошли.
Теплые стены, надежная кровля,
Первый смиренный этаж…
Чем я воздам? — лишь тоской и любовью,
Друже преискренний наш!
В веке промозглом сырая квартирка —
Чем не уютнейший рай?!
Дом обжитой, дорогая бутырка,
Друже бесценный, прощай.
Всем твоим тополям в серых шинелях
Жухнущих в августе крон,
Сору двора и детсадовским елям
Честный отвешу поклон.
Сын здесь родился и внук, и отсюда
Вынесли мать и отца…
Вещи и мебель, и даже посуду
Помнить хочу до конца.
Помнить часы тишины и неволи
И вдохновенную песнь
Неизреченных моих богомолий,
Иль обреченных — Бог весть…
Весь ты из вздоха, и весь ты — из пуха
Неусыпляемых вежд.
Весь ты — из дивного нежного духа
Легких и зыбких надежд!