Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2010
Мамин-Сибиряк в середине 80-х
Д. Н. Мамин-Сибиряк. Бурный поток (На улице). Роман. Повести, рассказы, очерки // Полн. собр. соч. В 20 тт. Т. 4. — Екатеринбург, Банк Культурной Информации, 2007. Под общей ред. проф. Г.К. Щенникова.
Очередной (четвертый) том Полного собрания сочинений Мамина-Сибиряка, предпринятого к 150-летию уральского классика, включает малоизвестные читателю произведения. Роман “Бурный поток (На улице)”, трижды выходивший при жизни автора, не включался ни в одно из советских собраний сочинений писателя и отдельно не издавался. Аналогична судьба большей части малых жанров периода 1885—1886 гг., составивших вторую часть настоящего четвертого тома.
Надо ли говорить, что публикация забытых произведений Д. Н. Мамина имеет не только просветительское, но чисто научное значение? Восстанавливается не приблизительная, но совершенно реальная картина того, что сделано Маминым всего лишь за два года. Оказывается, не так уж мало. Сама по себе идея четвертого тома и работа, проделанная составителями, заслуживают всяческого внимания как немаловажное событие в плане изучения истории русской литературы. Опасение вызывает другое: не завышается ли оценка произведений, которые в советское время по разным причинам оказывались забытыми?
Середина 80-х — своеобразный и по-своему интересный период творчества Д. Н. Мамина. После яркого начала десятилетия, когда в столичных журналах публикуются романы “Приваловские миллионы” и “Горное гнездо”, очерки “От Урала до Москвы”, “Бойцы”, рассказы “Золотуха”, “Переводчица на приисках” и другие, наступает некоторый штиль, иначе сказать, творческая разведка, поиск новых тем, образов и художественных решений. Задуманный как продолжение “Горного гнезда”, “Бурный поток” вводит в творчество Д. Н. Мамина новое художественное пространство и вместе с тем новую структуру романного целого.
Создается некое логизированное повествование, в котором главную роль играет понятие “улицы” (в современной терминологии “концепт улицы”) — метафорическое обозначение буржуазной морали, чуждой духовности и высокой культуры. В свое время П. П. Бажов негодовал по адресу критики, которая полагала, что “Мамин брал какую-то идею и к этой идее подбирал какой-то материал” (из выступления на Первой маминской научной конференции, 1941, февраль). Очевидно, в творческой практике уральского писателя такого рода произведения все-таки были, о чем свидетельствует “Бурный поток”, где “концепт улицы” по сути вытесняет реалистические характеры. Именно эту особенность романа подмечал в свое время И.А. Дергачев в своей книге “Д.Н. Мамин-Сибиряк. Личность. Творчество” (Свердловск, 1981).
В романе “Бурный поток” Д. Н. Мамин — не столько психолог, сколько мастер салонной интриги. Вместе с героями читателю “предстоит распутывать громадное дело, в котором переплетены были имена Мостовых, Доганских, Теплоухова и капитана…”. Одновременно распутывается “история падения Мостовых на Заозерских заводах, связь этой истории с выходом замуж дочери Пухова за Доганского, наконец, тайная политика, с какой явилась в Петербург Калерия Ипполитовна…”. Неожиданная развязка смотрится совсем в духе заурядной судебной хроники: “дама восточного типа” Мороз-Доганская и влюбленный в нее журналист Покатилов осуждаются за мошенничество, а после того как в тюремной церкви совершается их венчание, счастливая парочка отправляется на поселение в Сибирь.
Полудетективный сюжет исключает возможность сопоставления романа “Бурный поток” с классическими произведениями русской литературы. Недоумение вызывает увлеченность, с какой автор послесловия “Первый петербургский роман Д. Мамина-Сибиряка “Бурный поток (На улице)” противопоставляет обобщенно-сатирический портрет “скаковой публики” у Д. Н. Мамина поведению Анны на Царскосельских скачках в романе Льва Толстого “Анна Каренина”, хотя это совсем разные структуры. Товар, предложенный Д. Н. Маминым, как говорится, не тот.
Стоит ли “с ходу” причислять “Бурный поток” к т. н. петербургскому тексту большой русской литературы? Тем более что ни в 90-е, ни в 900-е годы Мамин не повторит первоначального эстетического эксперимента. “Маминский Петербург” населен множеством еще не освоенных литературной наукой реалистических характеров-типов. Это столичная беднота в рассказах “Господин Скороходов” (1894) и “Пустынька” (1908); кухарки, горничные, дворники (“В услужении”, 1897); представители журнальной богемы 70-х годов (роман “Черты из жизни Пепко”, 1894); новоиспеченные богачи и их жертвы (рассказ “Ранний батюшка”, 1902), дамы из аристократических кругов, считающие себя искушенными в вопросах семейного воспитания (рассказ “Профессор Спирька”, 1903), дельцы новейшей формации (цикл “В некоторое время”), новейшие мошенники (повесть “Беззаветная любовь”, 1908) и еще многие другие.
Д. Н. Мамин покорит читателя мягкостью тона, неподдельным психологизмом, “необидной мужицкой жалостью” к людям горькой судьбы и незлобивой иронией ко всему недостойному. Это и будет настоящий “Маминский Петербург”.
Второй раздел, “Повести, рассказы, очерки”, обескураживает прежде всего отсутствием какой-либо интерпретации. Нет никаких комментариев, и читатель остается один на один с двадцатью пятью текстами. Однако эта разножанровая “россыпь” 1885—1886 гг., как никакая другая часть маминского наследия, нуждается в истолковании со стороны составителя, хотя бы потому, что давно не переиздававшиеся произведения явно неравноценны. Взять ли “Учительку” — эта наивная и грустная история коротенькой жизни, трогательная святой верой в силу просвещения, особых пояснений не требует. Другое дело — “Осип Иванович”, интрига которого завязана на “хлыстовстве”: молодая жена золотопромышленника Осипа Ивановича бесследно исчезает в первую же брачную ночь. Трагикомическую ситуацию отчасти поясняет сам пострадавший.
“— Ох… никто не знает… я один… — исповедуется Осип Иванович близкому приятелю, — знаете, г. майор, что… меня-то погубило?
Майор вопросительно пожал плечами.
— А как меня зовут-то?
— Осипом.
— Вот, вот… Иосиф… Это и нужно было змее-то моей. Она… Марья… хлыстовка… захотела сделаться… хлыстовской богородицей… ну, ей и нужно было… обручиться с Иосифом, который хранил бы ее девство… Вот она тогда и нашла меня… а сама убежала… со стариком своим… Ох, смерть моя. Душно.
К утру хранителя девства хлыстовской богородицы не стало; он умер на руках у майора, который рыдал над ним, как ребенок…”
При всем том за составителями остаются сведения о религиозной секте “христовых братьев” как историческом и нравственном явлении.
Вопросов, не имеющих ответов, набирается достаточно много. Назовем некоторые: какие биографические обстоятельства обусловили написание очерков “От Зауралья до Волги” и каково отношение этого цикла к очеркам начала и конца 80-х годов: “От Урала до Москвы” и “Город Екатеринбург”? Какие из малых жанров 80-х сохраняют самостоятельное значение, в то время как другие послужили эскизами или “заготовками” к последующим произведениям? Вопрос далеко не праздный, ибо за ним стоит один из постоянных приемов писательской работы Мамина-Сибиряка.
Так, рассказ “Дешевка” войдет в роман “Хлеб” в качестве одного из самых драматических эпизодов; история подростка, которого на фабрике обварило паром (рассказ “Свисток”), составит одну из побочных сюжетных линий в романе “Три конца”, а в 90-е годы адаптированная для детского возраста, та же история станет хрестоматийным рассказом “Кормилец”. Очерки о березовских старателях “Зимняя вольница” и “Золотое гнездо” воспринимаются как материалы к роману “Золото”. Любопытна трансформация того “случая из практики”, который автор услышал от одного из рабочих:
“Одна девка работала также в жилке, в шахте кварц накладывала в бадью, да и увидела самородку… ну, в себе унесла ее, приданое справила и замуж вышла”. На этот сюжет в 1889 году Мамин напишет рассказ “Глупая Окся”, который почти полностью войдет в роман “Золото”.
Рассказы “Приятное воспоминание” и “Волчий хлеб” — яркие фрагменты из петербургской молодости Мамина, использованные в работе над романом “Черты из жизни Пепко”.
Досадны библиографические и фактические погрешности, допущенные составителями. Так, первый екатеринбургский издатель рассказов Мамина-Сибиряка П. И. Певин назван П. И. Периным; 5-томное собр. соч. Мамина в издательстве “Просвещение” превращается в 6-томное; о рассказе “Гнездо пауков” сказано: “печатается по единственной публикации в ж. “Наблюдатель”, 1886, № 11”, в то время как тот же самый текст под названием “Паучки” входит в т. 7-й собр. соч., изданного А. Ф. Марксом. Нуждаются в большей точности сведения о появлении романа “Черты из жизни Пепко”, написанного, согласно составителю, в 1893 году. Имеются, однако, более точные сведения о написании и публикации этого произведения в комментариях И.А. Дергачева: “Окончательный текст романа создавался, когда в журнале “Русское богатство” (1894, № 1—10) уже печатались его первые главы. Как и во многих других случаях, Мамин-Сибиряк представлял редакции роман по частям, даже находясь в поездке. Так, некоторые главы романа были доставлены “Русскому богатству” из Емпелевки Усманского уезда Воронежской губернии, где писатель гостил летом 1894 года. Но за этим “скорописанием” стоял уже проделанный заранее громадный труд” (“Черты из жизни Пепко”, Ср.-Ур. кн. изд-во, 1984, С. 416).
Встречаются орфографические ошибки и опечатки. Например:
С. 702. Modus vivendu — вместо правильного: Modus vivendi.
С. 698. Кожаный болок — верх укрытых саней — вместо правильного: верх у крытых саней.
С. 696. Curruculum vitae — вместо правильного: Curriculum vitae.
С. 696. Решефтмахерство — вместо правильного: Гешефтмахерство.
С. 696. Sui goneris — вместо правильного: Sui generis.
Выдающийся русский писатель чрезвычайно многообразен, но временами неровен. Не оказываем ли мы плохую услугу Д.Н. Мамину-Сибиряку уклонением от объективной оценки и захваливанием всего им написанного?
Работа над Полным собранием сочинений Д. Н. Мамина-Сибиряка в современных условиях — огромный исследовательский труд, предполагающий использование почти столетнего опыта в этой области. К сожалению, в данном случае этот опыт не был использован в полной мере.
Лидия СЛОБОЖАНИНОВА