(Иов/Елтышевы: опыт яровизированного бриколажа)
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2010
Голос Камчатки, или Критика вне формата
“Похули Бога и умри”
(Иов/Елтышевы: опыт яровизированного бриколажа)
Глава 1
Подобно многим своим сверстникам, Иов Зарипович Исавов с хутора Гусева близ Дамаска большую часть жизни считал, что нужно вести себя по-человечески, исполнять свои обязанности и за это постепенно будешь вознаграждаться. Повышением поголовья скота, расширением кочевий, увеличением надоев; подкапливая, можно собрать сперва на новый митаннийский шатёр, потом на египетскую мебель, вавилонский серебряный сервиз, а в конце концов, — и на колесницу. Когда-то очень нравились Иову ассирийские колесницы шестой модели. Мечтой были.
Что-то, конечно, сбывалось. Савеяне откочевали и освободили место, правда, получая кочевье, ни сам Иов, ни жёны его не придали значения тому, что кочевье это ведомственное (савеяне ходили под ассирийцами) — просто радовались. Кочевье было просторным, казалось огромным, и родилось у Иова семеро сыновей и три дочери. Каждому было место… В звании худо-бедно, но повышали — от человека до большого человека Иов Зарипович продвигался почти в соответствии с выслугой лет. И поголовье тоже позволяло подкапливать, и в 2487-м купили в Дамаске колесницу, пусть не шестую модель, а третью, с рук, с пробегом сорок тысяч поприщ, но все же…
Да, до поры до времени жизнь текла пусть непросто, но в целом правильно, как должно. Имения у него было: семь тысяч мелкого скота, три тысячи верблюдов, пятьсот пар волов и пятьсот ослиц и весьма много прислуги; и был Иов Исавов знаменитее всех сынов Востока. Сыновья его сходились, делая пиры каждый в своем доме в свой день, и посылали и приглашали трех сестер своих есть и пить с ними.
Глава 2
И был день, когда пришли сыны Божии (набольшие люди) предстать пред Господа (под которым ходит вся земля и небо); между ними пришел и сатана (смотрящий по земле).
И сказал Господин сатане: откуда ты пришел?
И отвечал сатана Господу и сказал: я ходил по земле.
И сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание на раба Моего Иова Зариповича Исавова? ибо нет такого, как он, на земле: человек лояльный и политкорректный.
И отвечал сатана и сказал: разве даром политкорректен Иов? Ты не насылал на него ментов и прокурорских, и пожарная охрана обходит его стороной. Не навещают его дети пустыни, потому что не сезон, но пошли на него налоговую саранчу — не побежит ли он сразу к египетским жидомасонам по пятам Мойше Худрука?
И сказал Господь сатане: вот всё, что у него, в руке твоей; только на него не простирай руки твоей.
И отошел сатана от лица Господа (набольшего в законе, который сам закон).
Та, как оказалось, последняя смена началась обыкновенно — к пяти часам вечера двадцать четвертого апреля 3002 г. от сотв. мира, выспавшийся, плотно пообедавший, но какой-то застарело усталый, Иов вошел в дежурный шатёр. И вот приходит сержант к Иову и говорит: “волы орали и ослицы тоже орали, как напали менты и взяли их, а пацанов поразили острием меча; и спасся только я один, чтобы доложить тебе”. Еще он говорил, как приходит другой сержант и сказывает: “Халдеи расположились тремя отрядами и бросились на верблюдов и взяли их, а пацанов поразили острием меча; и спасся только я один, чтобы доложить тебе”. Еще этот говорил, приходит третий и сказывает: “Сыновья твои и дочери твои ели вино в доме первородного брата своего; и вот, пришли дети пустыни и привели ветер, и дом упал на пацанов, и они умерли; и спасся только я один, чтобы возвестить тебе”.
Иов слушал рассказы об убийствах почти равнодушно. Конечно, опасался за свой домишко, а погибших молодых еще людей не жалел. Бессмысленно и глупо текла их жизнь, глупыми были их страсти и любови, глупой оказалась и гибель. Да и в своей жизни все сильнее ощущал он эту бессмысленность и напрасность. Конечно, было что-то, наклевывались вроде удачи, возникали просветы, но тьма постепенно и настойчиво сгущалась все плотнее. Надежда сменялась злобой и тоской. Почти уже беспрерывными.
И был день, когда пришли сыны Божии (набольшие люди) предстать пред Господа (самого большого человека, под которым ходит вся земля и небо); между ними пришел и сатана (зам. Бога по земле).
И сказал Господь сатане: откуда ты пришел?
И отвечал сатана Господу и сказал: я ходил по земле и осмотрел её.
И сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание на раба Моего Иова Исавова? ибо нет такого, как он, на земле: человек лояльный и политкорректный и доселе тверд в своей политкорректности; а ты возбуждал Меня против него, чтобы погубить его безвозмездно.
И отвечал сатана Господу и сказал: кожу за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него; но простри руку Твою и пошли к нему ассирийских Халдеев из племени Гопар, чтобы допросили его по порядку — благословит ли он Тебя?
И сказал Господь сатане: вот он в руке твоей, только душу его сбереги.
И отошел сатана от лица Господня, и пришли к Иову порядком ассирийские Халдеи из племени Гопар и допросили его слоником и ласточкой и единорогом и черенком лопаты.
И отбили ему внутренние вещи его, и сел Иов вне селения на гноище.
И сказала ему жена его (взвыла, как на похоронах, повалилась): ты все еще тверд в непорочности твоей! похули Бога и умри.
Но он сказал ей: “Что ты говоришь, женщина: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?” Во всем этом не согрешил Иов устами своими (но внутренне он произносил длинные возмущенные монологи, обращенные к жене, обличал, обвинял).
И большой человек Иов Исавов встал и разодрал мундир свой, остриг голову свою и пал на землю и сказал: “наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь взял, на то он и феодал”. Во всем этом не согрешил Иов и не произнес ничего неразумного о Господе Боге (под которым ходит вся земля и небо).
Вдобавок к невеселым мыслям и томительному безделью у Иова — продуло, что ли, — заболел зуб. Сначала он просто почувствовался, что он есть, один из многих других в верхней челюсти, потом заныл, потом уже заболел по-настоящему, ни на секунду не давая покоя. Боль перекинулась и на соседние зубы.
Глава 3
И услышали трое друзей Иова о всех этих несчастьях, и пошли каждый из своего места: Вила, Вица и Софар Наамитянин, чтобы идти вместе утешать его.
И, подняв глаза свои, они не узнали его; и разодрал каждый мундир свой, и бросали пыль над головами своими к небу.
И сидели с ним на земле семь дней и семь ночей; и никто не говорил ему ни слова, ибо не знали, что сказать.
Иов вспоминал, как впервые встретил своих друзей на скотопригонном рынке в Дамаске.
Высокое и просторное крыльцо храма было заполнено парнями. Курили траву, рассказывали что-то друг другу, а рассказав, гоготали, заражая гоготом остальных. Но увидели подходящего Иова — замолчали. Как-то остолбенело смотрели на него. Иов вспомнил побасёнки о зомби — там так же столбенели.
— Здоро-ово, — протянул один из парней, плотный, мощный, то ли с рябым, то ли с угреватым лицом.
— Добрый вечер. — Иов коротко улыбнулся. — Скот пригнали сегодня?
— Но, — кивок, — пригнали.
Еще один, маленький, щуплый, хотя наверняка заводила, вдруг оправдывающимся тоном объяснил:
— Пригнать-то пригнали, да не растаможили.
— М-да, — посочувствовал Иов и поднялся на две ступеньки; тут же ему протянули самокрутку с травой:
— Будешь?
Он поблагодарил, втянул в себя дым… Вообще-то не курил, иногда лишь, выпив вина, но сейчас, чтобы расположить парней к себе, покурить, понял, нужно.
— Слушай, тебя Иов ведь звать? — спросил плотный.
— Да… Я на Гусевом хуторе живу…
— Да мы знаем… Это самое, у тебя, случаем, тридцати сребреников нет? Выпить охота, а кончилось.
Иов ждал этого вопроса и обрадовался ему. Знакомство двигалось удачно. Он достал из кармана серебро.
Парни оживились; плотный передал деньги Иова высокому в камуфляжном тюрбане.
Потом стали представляться. Плотный оказался Вицей, щуплый Вилой, еще один, узкоглазый, Цоем.
Принесенное вино на вкус отдавало бурдюком и кислятиной. Он сделал глоток и передал стаканчик Вице. Тот проглотил остальное. Причмокнул, будто это была конфета.
Иов не выдержал:
— Ребята, может, внутрь войдем?
Вила поморщился:
— А че там делать? Овцы одни. Коней каркемишцы задержали на таможне.
— А-а, — догадался Софар, — тебе овцу надо. Погнали покажу, кого там… У нас уже разобраны, но выбрать есть.
Иов нашел взглядом ту, о которой говорил плотный. Невысокая, но с хорошей фигурой, правильной масти. Иову она понравилась.
— И, это, — снова затеребил Вица, — может, еще десять сребреников дашь? Забухаем. Новое вино не вливают в мехи ветхие.
Глава 4
Друзья Иова обдумывали, что они скажут ему, когда нельзя уже будет продолжать молчание, более чем приличествует. Пока степной человек движется, он обдумывает слово. Степь — не город, не Дамаск. Городских пацанов в степи было заведено бить. На базаре не дрались. На базаре люди торгуют, а не дерутся. Друзья не знали ничего особенного за Иовом, степь большая, живёшь хутором, не на виду, это не город, где приходится в собственный дом лезть через крышу. Но и с чего бы это Господь так поступил с Иовом? Вроде бы и не с чего. Но причина должна быть, потому что как же иначе?.. И трое друзей молча сидели и думали. О своём и о разном. У каждого из них было много кое-чего на душе. Вица время от времени перегонял египетский полон к халдеям, а из Вавилона привозил порошки и соблазнительную рухлядь. Вила торговал хеттейским железом и угонял коней у митаннийцев, поговаривали, что он плотно работал с египетскими спецслужбами. Софар Наамитянин тоже не брал охулки на руку. Это было в обычае. Иов работал с ассирийцами, это было перспективное направление, почему же к нему такое внимание от Хозяина?.. Почему пришли по его душу Халдеи из Кашмира? Зачем посетил Господь Бог Иова?.. Все под Богом ходим, — думали друзья, — сегодня Господь Бог разорил Иова, завтра разорит нас. Неужели опять мятутся племена и цари замышляют суету?.. На-прасно.
Поэтому они — пожилые, давно и тяжело больные кто диабетом, кто астмой, собравшиеся здесь с разных хуторов, — вяло, словно по принуждению, разговаривали. Разговоры были всё о тяжелом — кто где умер, где у кого что опять украли, где мать от детей отказалась, где градом огород перемололо, где корова пала, у кого какие льготы отобрали… Иов начал было рассказывать им о своих бедах, о том, что вот на старости лет приходится все начинать сначала, а они механически кивали, уныло вздыхали и смотрели мимо его глаз, куда-то в пустую даль.
— Хорошо мы в Египте жили, — говорил Вица, — крепко жили. Земля богатая. Траву, бывало, косой коси. Бочками грузили. Зайцев полно. Котлы с мясом постоянно варились. Этих, египтян, почти не было, а какие были, то смирные, работящие… А пирамиды какие ставили! Тысячу лет им стоять… Нарочно камень с левого берега везли, чтоб не погнило… А как эта вся смута-то началась, так и у нас пошло. Одетыми спали последнее время…
Египет, куда некогда стремились разнообразные специалисты (взятки выше, по службе продвижение быстрее, поборы разные, очередь на жилье быстро двигается), находился южнее, по ту сторону Синайских гор. Но в конце восьмидесятых, как и во многих республиках Империи, в Египте начались национальные конфликты, и укры, евры, этруски — все, в общем, некоренные, стали оттуда выезжать. Некоторые, из степных деревень и поселков, бежали почти без имущества, напуганные угрозами перерезать их, сжечь заживо… Большинство оседало в Дамаске.
После этого открыл Иов рот и изрёк хулу на свой день рождения:
— Зачем я на свет появился? зачем меня мать родила? зачем приняли меня колени? зачем было мне сосать сосцы? Лицо сморщенное, красное, ни носа толком не видно, ни губ, ни подбородка; туловище напоминает какую-то личинку, ножки и ручки словно связки сарделек. Между ножек крошечный штырек. Глаза угрюмые, внимательные, но взгляд странный, зрачки разъезжаются в разные стороны. Теперь бы лежал я и почивал, как выкидыш сокрытый, я не существовал бы, как младенцы, не увидевшие света.
В аду малый и великий равны, и раб свободен от господина своего.
Первый отвечал ему Вица:
— Если попытаемся мы сказать к тебе Слово, — не тяжело ли будет тебе? Впрочем, у нас, слава Богу, свобода Слова.
Вот, ты наставлял многих, а теперь дошло до тебя, и ты изнемог. Лояльность твоя не должна ли быть твоею надеждою, и политкорректность путей твоих — упованием твоим? Бог и слугам Своим не доверяет, и в Аггелах Своих усматривает недостатки: тем более — в обитающих в храминах из брения, которых основание прах. Поинтересуйся — кто тебе скажет? Спроси — кто тебе ответит?
Но запусти ролик в Вавилонскую Лотерею — всё одно быстрее, чем слать баяны в Кашмир.
И отвечал Иов и сказал:
— Я правильно и по понятиям жил. Я был глазами слепому и ногами хромому; тяжбу, которой я не знал, разбирал внимательно. Сокрушал я беззаконному челюсти и из зубов его исторгал похищенное. Юноши, увидев меня, прятались, девушки — писались, а старцы вставали и стояли. А ныне малые дети презирают меня: поднимаюсь, и они издеваются надо мною.
Бог предал меня. Бог бросил меня в грязь, и я стал как прах и пепел. Я стал брат шакалам и друг страусам. Господь кругом разорил меня. Полки Его пришли и расположились вокруг шатра. Я завидую тем, кто умер. Умер быстро, не успев понять, что умирает; может, они и пугались, но пугались только в тот момент, когда смерть уже была неотвратима и уже ничего нельзя было изменить… Юрке завидую (хотя он, если верить его вдове и допустить, что у нее с головой все в порядке, помучился на том свете), Харину, этим пацанам, которых по пьяни зарубили, зарезали… Завидую потому, что чую близкую старость. До полного изнеможения и маразма…
Почему беззаконные достигают старости, да и силами крепки? Нет жезла Божия на них. Вол их оплодотворяет, корова зачинает и не выкидывает. Как стадо, выпускают они малолеток своих, и дети их прыгают. Я просыпаюсь без всякого желания вставать. Пытаюсь представить, что может ожидать меня сегодня хорошего. Не нахожу ничего. Но все же поднимаюсь, натягиваю одежду. И дальше течёт напрасный, лишний, тяжелый день. Любое движение вызывает не то чтобы боль, а — хуже — физическую тошноту. Ничего не хочется, нет — не можется — делать. Не хочется жить. Катится жизнь под откос стремительно и неостановимо. Хорошо бы умереть, как древние греки или былинные русские богатыри, но не получалось.
Гробу скажу: ты отец мой, червю: ты мать моя и сестра моя.
Софар:
— Размышления мои побуждают меня отвечать. Разве ты не знаешь, что веселье беспредельных кратковременно и радость отмороженных мгновенна? Господь умножает народы и истребляет их; рассевает народы и собирает их; отнимает ум у глав народа и оставляет их блуждать в пустыне: ощупью ходят они во тьме и шатаются, как пьяные.
Разве может человек доставлять пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому. Что за удовольствие Вседержителю, что ты праведен? Верно, злоба твоя велика, и беззакониям твоим нет конца. Верно, ты брал залоги от братьев твоих и с полунагих снимал одежду.
Иов:
— Вы теперь ничто: увидели страшное и испугались. Предал меня Бог и кинул меня. Как так — ходит вот человек, видит, слышит, ощущает, думает, все, кажется, может — и вдруг перестает быть. Бац — и темнота, абсолютная пустота. Нет у человека ничего больше, и человека как такового нет. Лишь кусок мяса с костями, который нужно поскорее закопать в землю. Доколе же Ты не дашь мне проглотить слюну мою? Но вот, я иду вперед — и нет Его, назад — и нет Его. Чем чаще я слышу разговоры о потустороннем, о призраках, голосах, полтергейстах, светлых туннелях, по которым летят клинически умершие, тем острее ощущаю полное ничто после смерти. А все эти разговоры — простой страх людей перед этим ничто. Вот что я вам скажу.
Вила:
— Много ты говоришь. Или ты интеллигент, чтобы много говорить? Неужели Бог извращает суд и превращает правду? Если ты чист, то Он ныне же встанет над тобою. А надежда лицемера погибнет; и удача его — дом паука. Если умножаются сыновья его — то под меч; и выблядки его не насытятся хлебом. Поднимет его восточный ветер и понесет, и он быстро побежит от него.
Иов:
— Если действовать силою, то сильнее меня Господь, и против Него я не могу. Если по суду, кто сведет меня с Ним, да и выиграет Господь любой суд, на то Он и Господь. Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня, потому что проканаю за лоха. Если я невинен, то Господь признает меня виновным. Поэтому я сказал, что Он губит и непорочного, и виновного. Потому что Бог не человек, как я, чтоб я мог отвечать Ему в суде! Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас. Борьба за существование, месть за унижение — проглотить обман, это ведь тоже унижение.
Софар:
— Чепуху говоришь. Пустословие твое заставит ли молчать нас, чтобы ты глумился? Знай, шлемазл, что Бог для тебя некоторые из беззаконий твоих предал забвению. У тебя амнезия. Сделал злое и забыл, сделал злое и не заметил его. Кто из нас не без греха — первый брось в него камень. У нас у всех много кое-чего за душой. Господь разорил тебя, Он может разорить и нас. Возьми вину свою на себя и беги в Египет. Египтяне спрячут тебя и от Бога.
Иов:
— Спроси у скота, и научит тебя; и скажут тебе рыбы морские. Врагов, скрытых, опасающихся обнаружить себя, но пытающихся гадить, — предостаточно. Они ждали слабинки, старости или болезни моей, чтобы навалиться. Вы сплетчики лжи; вы бесполезные врачи. Надлежало ли вам ради Бога говорить ложь? Надлежало ли вам быть лицеприятными к Нему и за Бога так препираться? Станете ли вы настоящими лжесвидетелями против меня? Я желаю состязаться с Богом. Я завел тяжбу и знаю, что прав.
Вица:
— Станет ли мудрый наполнять чрево ветром палящим? Да, ты отложил страх и за малость считаешь речь к Богу. Ты избрал язык бесогонов. Тебя обвиняют уста твои, а не я; твой язык говорит против тебя. Вот, Он и святым Своим не доверяет, и небеса нечисты в очах Его: тем больше растлен человек, пьющий беззаконие, как воду. Кто без греха — назови? Пусть ты невиновен — измысли себе вину, если тебе тяжело страдать без вины.
Иов:
— Ша! Крепко держал я правду мою и не опущу ее. Вы всё и сами видели; и для чего вы столько пустословите?
Глава 5
Когда те три мужа перестали отвечать Иову, потому что он был прав в глазах своих, тогда воспылал гнев Елихуя Варахииловича Рамова: воспылал гнев его на Иова Зариповича Исавова за то, что он оправдывал себя больше, нежели Бога, а на трех друзей его воспылал гнев его за то, что они не нашли, что отвечать, а между тем обвиняли Иова.
Елихуй был один из тех тонких юношей, которые пугали старших своей тонкостью и интеллигентностью, потому что и то, и другое походило на подловатость. Он был идеалист. И отвечал Елихуй и сказал:
— Я молод, а вы — старики; поэтому я робел и боялся объявлять вам мое мнение. Но не только старики разумеют правду. Я отвечу, ибо я полон речами. Вот, утроба моя как вино неоткрытое. На лице человека смотреть не буду, потому что я не умею льстить: убей меня Бог.
Ты говорил: “чист я, невинен я, и нет во мне неправды; а Он нашел обвинение против меня и считает меня Своим противником”. Вот в этом ты не прав, отвечаю тебе, потому что Бог выше человека. Для чего тебе состязаться с Ним? Он не дает отчета ни в каких делах Своих.
Вот, Иов сказал: “я прав, но Бог лишил меня суда. Должен ли я лгать на правду мою? Моя рана неисцелима без вины”.
Да разве можно сказать царю: ты — нечестивец, и князьям: вы — беспредельщики? считаешь ли ты справедливым, что сказал: я правее Бога? Ты сказал: что пользы мне? и какую прибыль я имел бы пред тем, как если бы я и грешил?
Подожди немного, и я скажу, что я имею еще сказать за Бога. Бог велик, и мы не можем познать Его. Вседержитель! мы не постигаем Его. Он велик силою и полнотою правосудия. Он никого не угнетает.
Глава 6
А когда Господь, разорив Иова вконец, возвращался в рай (ибо кто-то из четверых донёс Богу слова Иова), Он отвечал ему вопросом на вопрос, не сходя с колесницы.
Господь сказал:
— Препояшь чресла твои, как человек.
(Нашел. В одном из чемоданов лежала его парадная форма. Сохранил после увольнения, и вот пригодилась. Долго оглядывал, разглаживал пальцами морщины на ткани. Черт, еще фуражку бы. Но фуражку выбросил при переезде — “все равно изомнется”… Ладно, и без фуражки внушительно. Поскреб бритвой лицо, протер выходные туфли влажной вехоткой…)
— Я буду спрашивать тебя, и ты объясняй Мне: Знаешь ли ты уставы неба? Можешь ли посылать молнии? Кто дал смысл разуму? Захочет ли единорог служить тебе? Ты хочешь обвинить Меня, чтобы оправдать себя? Такая ли у тебя мышца, как у Бога?
Укрась себя величием и славою, взгляни на высокомерных и унизь их, и сокруши нечестивых на местах; зарой всех их в землю и лица их покрой тьмою. Тогда и Я признаю, что десница твоя может спасать тебя.
Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя; ноги у него как медные трубы; кости у него как железные прутья; это — верх путей Божиих. Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов. Железо он считает за солому, медь — за гнилое дерево.
Иов перебил:
— Меня бегемотом не испугаешь. Бегемот — это просто животное. Хищное, тупое животное. — В голосе Иова появилась злая ирония. — Валить Его, что ли? Значит, будем валить. Ну, а что делать?
Глава 7
Иов пережил своих детей на полгода. Все перед смертью жаловался, что в голове гудит. Умер он в начале марта. Вышел как-то на гноище, постоял и рухнул на землю. Умер сразу… В город не возили, вскрытия не делали. С помощью управляющего похоронили на другой день. Без поминок.
Василий Ширяев, Камчатка, поселок Волканый