Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2010
“Складчина”: десять лет
Возможно, “Складчине” суждена долгая жизнь. И если она, например, будет выходить и во втором десятилетии своего существования, номер ее выпуска уже перестанет удивлять. Ну, предположим, 23-й или 32-й. Но пока еще мы, соучастники ее издания, не можем привыкнуть к тому, что нумерация выпусков приближается к 20.
Хотя, в конечном счете, не это главное. Главное — в творческом росте авторов. А он ощутим. О добром десятке имен можно сказать, что на них и держится авторитет нашего детища, хотя, конечно, его вес не стоит все же преувеличивать.
И все-таки подходящее к концу десятилетие нашей жизни в “Складчине” не прошло зря. Своеобразный экзамен на зрелость — эта вот публикация наиболее заметных произведений “складчинников”. Похоже, мэтры наши не оплошали.
Итак, “Складчина”, — в новое десятилетие! Долгой тебе жизни!
Н. Мережников
Михаил Кропанев
***
Чуть зеркалит стекло ветровое,
Под колеса бежит правый ряд.
Гонит парень тяжелую фуру
В город школьной поры —
Ленинград.
Бьют в подкрылки апрельские лужи,
Сигаретный клубится дымок.
Как давно он не видел мальчишек,
С кем когда-то расстаться не мог.
Всплыли в памяти белые ночи,
Разделенные небом мосты
И с девчонкой капризной прогулки
По гранитным обводам Невы.
Как унять подступившее чувство?
Светит золотом крепости штиль.
Нет, не едут —
летят над дорогой
И водитель, и автомобиль!
Красный снег
С юных лет помню я
Хмурый день в декабре
И куриную кровь
На снегу во дворе,
Медный таз, белый пух
И седого отца,
Что как будто сошел
В одночасье с лица.
И сказал мне отец,
Бросив в таз острый нож:
— К лету купим других!
Что ты, глупый, ревешь?
Постоял и в сердцах
Дверь в избу затворил.
Я поверить не мог:
Что же он натворил?
В их внезапную казнь
Я поверить не мог,
Хоть и валенок мой
В красном снеге намок.
Владимир Белоглазов
Художник и знаток
Пусть будешь ты художником,
А я лишь знатоком.
У каждого Остоженка
Своя,
И не знаком
Пусть буду я с рисунками —
Мужицкая зима
Пруды разбудит лунками,
Сосульками — дома.
В такую пору шубную,
Как Рафаэль мадонн,
Крестьянок стайку шумную
Подхватит зимний склон.
И, снег буровя шубкою,
Одна, как та, из сна,
В альбоме с незабудками —
Смеется,
Как Весна.
***
Над мачтой антенны висят облака —
НЛО…
Неспешным потоком струится простуженный город.
А где-то в глубинке в горячке сгорает село
И майские яблони пышут цветами раздора.
Последнее слово —
Возьмет, как в суде, лишь июнь,
Распашет грозой небосвод, неподъемную даль ли,
И легче не станет…
И где по привычке ни плюнь —
Не будет причины с прогнутой отчизной скандалить.
Она коротала, как ночь, прошлый век до утра
И билась о стену понятий с упрямством горошин,
И всякому древу познаний была как сестра —
Брала на себя за него непосильную ношу.
Такое бывает не раз, когда воин сражен.
На поле сражений бурьян — не последнее слово.
И, если к нам кто-то приходит с мечом иль с ножом,
Мы, павшие наземь однажды,
Поднимемся снова.
Мадонна со щеглом
Ибо я не надеюсь вернуться…
Т.С. Элиот
Мадонна… щегол…
Как хорошо…
Дети ее бесстыжие…
Щегла рассматривают голышом
Под строки Бориса Рыжего.
Книжечка — вся из ангельских крыл,
Солнца лучами искрится.
А Рафаэль Мадонне открыл
Про снегопад страницу.
Ибо вернуться…
Т.С. Элиот —
Не шелохнутся травы…
Детские лица, болит живот
У ангелочка справа.
Милая,
Думы твои грустны,
Слезы в глазах бездонных…
Каждый в свои вернется сны,
Спя на руках Мадонны.
Николай Ганебных
***
Темнота запущенного сада.
Заросли глухие невпролаз.
Как здесь тихо, это слышать надо,
Появляясь в потаенный час.
На подножье мраморных ступеней
Брызжет радость солнечного дня.
Здесь приют спокойствия и лени,
Никому нет дела до меня.
В зарослях сиреневого сада
Промелькнула ненароком тень.
Большего мне видеть и не надо
В неподвижный царскосельский день.
***
Стихи стареют. Увядает плоть.
Ветшает разворот старинной книги.
Они, на нас отбрасывая блики,
На времени уходят эшафот.
Как пережить седого старика,
Что их бормочет, вполовину помня?
Слова в стихах ему, седому, ровня,
Текут, как будто времени река.
Их держит ненадежная рука.
Но вот приходит в темной маске гений,
Страницы он порвет без сожалений,
В безумной мысли
Превзойти
Века.
Они стареют. Им дано стареть
Как тициановской
божественной картине.
Но их читают вновь в Ерусалиме.
И над толпой
Гудит
Богов
Густая
Медь.
***
Мой дом свободен с четырех сторон,
Приносит сырость с дальних веток ветер,
Бежит тропинка к югу под уклон,
Он издали и вовсе незаметен.
Каким капризным здесь бывает май!
Какими странными бывают разговоры!
А земляник ковровые узоры
На мысль наводят, что ты видишь рай.
Не верю я, что круглая земля,
Но временами чувствую: поката!
Ходить по ней бывает трудновато,
А дальше за рекой поля, поля…
Я слепо верю в солнца плоский круг,
Имею же я право на ошибку!
Мне нравится, что мир наш очень зыбкий,
Но каждый стебель зелен и упруг.
Любовь Хлызова
***
Ты дремлешь, чистая страница,
Скосив зрачок на вздох пера,
На дребезжание чернильниц
У родословного герба.
Не жди проклятий и прозрений —
Меня уж нет. И поделом.
На вулканической прасцене
Мазурку травят лишь с кайлом…
***
Солнце русской поэзии
закатилось на Черной речке.
Свершилось черное дело.
До сих пор длится ночь…
Владимир Балашов
***
Калитка, дом и старое крыльцо.
Родные окна, небо отражая,
Как в зеркале, усталое лицо
С моею сединой висков являют.
Бесстыдством слез раздетые глаза,
Страданием под сердце саданящих,
Глядят в те стекла, словно в образа,
В путь истинный заблудшего манящих.
И как хотелось! Как того ждалось!
А не терпелось, может быть, и втрое
Войти в тот дом, как входит добрый гость,
Чтоб высветлить лицо свое покоем.
Но тяжек груз от пройденных дорог.
Вернувшись с покаянной головою,
Я шел погреться в дом на огонек.
…А встретил печь с холодною золою.
Таежный кордон
Здесь каждый день — загадка да колдун!
Здесь каждый зверь — как избранный хранитель
Реки, небес, и человечьих дум,
И льда, и скал с осколками гранита.
В медлительном, спокойном забытье
Тайга горит в огнивище заката.
Декабрь, в конце преодолевший коротье,
Считает дни, как я их до зарплаты.
Опять на елках стираным бельем,
Как простынями, белый снег разбросан.
Раскурит вечер снова окоем —
Фитиль заката— старым эскимосом.
И весь запас всемирной тишины
Сгребут ладони вечной Божьей воли.
…Из синевы пророческой слышны
Слова: “Готовься к долгой трудной доле!”
Лариса Киселева
***
И я по привычке
Защиты хотела.
На жизнь, как на палец,
Наперсток надела.
Боялась терять я,
Найти я боялась.
А тени расклада
Картину меняли.
Я шла перекрестком,
Где ямки покаты,
И жизнью с наперстком
Латала заплаты.
Чужие солдаты
Из бездны смерти взяли их,
С передовой, солдат чужих.
В наш мирный, голубой простор
Их привели снести позор
За порожденную войну,
Как непрощенную вину.
Они стучат по мостовой,
А слышен мне сирены вой.
Убежище. И — тишина.
Страшнее, чем вдали война.
На серый строй чужих солдат
Пустые улицы глядят.
Евгений Куприенко
Весенняя любовь
Жене Тоне
— Кем стала тебе я? Весной? Бабьим летом? —
Твой голос упругую высь обжигал…
Что женственность осени? Мраморный зал!
Ты бабьей весной, словно в солнце, одета!
И я в твоих веснах любви увязал.
Весна зацвела на губах твоих милых.
Распутица вновь в провесненной крови.
Бродил я всем сердцем — оно не остыло —
В твоей горячительно терпкой любви.
Не приторно горькой, не приторно сладкой…
Отпив ее вешнею — сердцем не груб, —
Я выпью любовь сквозь года без остатка
С смущенно податливых солнечных губ.
Бродил я всем сердцем, и сердце хмелело
В весне, что мятежно клубилась для нас.
О, май искушенный! Увяз вишней белой
В весенней распутице девичьих глаз.
И в тонких бровях, как натянутых струнах,
И в щедрости глаз — миги счастья… Сжимай
Их, сердце!.. Была ты раскованной, юной
В нахлынувший сочным цветением май.
Двусердцна любовь! По крови воспаленной
Течешь ты паляще от губ и до губ.
И я ли в весне и в миру посторонний?
Смятенье в крови и любовный недуг…
Весна в пути
Окна в счастье распахну я настежь.
Прилетай, весна, —
гостить тебе пора!
Солнце поднялось вдруг, как из шахты, наспех,
Выдав теплый свет не меря на-гора.
Легкою испариной покрылась
Сердобольная кормилица-земля.
Что ж, печаль от зимней муки испарилась.
Снова жизнь, иззябнув, смело в рост пошла.
Словно дети руки к небу тянут,
Обессилев, тянут ветви дерева.
Тучки силы наберут и — грянут!
“Грозы первые”, —
летит в лесах молва.
Окна в счастье распахните шире
И встречайте, радость не тая,
Певчую весну — певунью мира.
Вон на крыльях птиц летит в края
Родные.
***
Как сложно в этом мире сложном
Творить
Великое простое,
Увидеть в сером —
золотое
И в серый камень
Дух вложить.
Юрий Юркевич
***
Урай. Конда. Тайга. Урманы.
Далекий комариный край.
Где вы, турсунтские туманы?
Где ты, шаимский Килисай?
Мы молоды, сильны, здоровы.
Треск бензопил, стук топоров.
Худые местные коровы
Теребят паклю возле дров.
Багульник, заросли брусники
И белый ягель в сосняке.
И перелетных уток крики
За Ахом смолкнут вдалеке.
Югорский край, где нет обмана,
Где подлецов деревней бьют.
Что ни судьба — живая рана.
Здесь честно трудятся и пьют.
***
Уныла степь в туманной мари.
Бесшумно дождик моросит.
Трава пожухлая с крааля
Потертой бахромой висит.
Земля в смятении с надеждой,
Тоскуя, ждет приход весны.
Она придет, и край безбрежный
Покажет нам иные сны.
Цветы от края и до края,
Тюльпанов яркие глаза.
Вдохни свободный воздух рая:
Он чист, как детская слеза.
Зинаида Лель
***
Пять раз оглянешься, и силы,
Что накопил, уйдут в огляд.
И, приостыв, идешь вполсилы
И выдумке своей не рад.
Ты написал плохую сказку?
Плохую в сердце нес мечту?
Кто знает лучшую подсказку,
Тот назовет плохой версту.
Верь, первый шаг — он самый трудный:
Оставить что-то позади!..
Но быть с самим собой попутным —
Триумф спокойствия души.
***
Бедная золотая рыбка!
Вспомнила тебя не зря.
Постращает тебя сковородка —
Сказочно станешь щедра.
Дан тебе мир богатый,
Кричишь ты о нем со дна.
Жаждет каждый тебя сосватать!
Впредь скрывай, что ты золота.
***
— Ты эту дверь не открывай! —
Сказали стены.
— На ржавых петлях этот рай! —
Сказали стены.
— Туда нельзя, — стучит внутри.
А я иду.
Собака лает на пути.
А я иду.
Чуть громче слышу:
— Не входи!
А я вхожу.
И сжалось сердце, как кулак,
Душа вздохнула.
А сердце — что? Ни так, ни сяк.
Как бы уснуло.
Душа вздохнула: — Пусть идет!
А то ни взад и ни вперед.
Душа вздохнула: — Пусть идет!
Пусть свою глупость проживет.
Вошла царицей я в тот дом —
Ушла тряпичной куклой.
— Не плачь, — сказали мне потом.
Не плачь: вся жизнь — наука.
Наталия Никитина
Какие наши годы
Уходим в ночь… Какие наши годы!
Опять с зарей разбужен городок.
Мы спешно покидаем огороды,
А по спине от страха — холодок.
Собаки лают вслед по-деревенски,
А мы жуем морковку на ходу
И рысью мчимся в лагерь пионерский.
Он рядом — всей округе на беду.
Из леса по земле ползут туманы
И обнимают травы и кусты…
Запазухи и полные карманы
До завтрака окажутся пусты.
Весь этот день мы у ребят в героях —
Счастливые, улыбка во весь рот.
В столовку и в кино со всеми — строем,
Но нас пускают вежливо вперед…
………………………………………
Куда же я от детства убегу?
Мой лагерь четверть века, как заброшен…
Со сторожем на скошенном лугу
Беседуем о давнем и хорошем.
И к горлу подступает горький ком,
Когда старик вдруг говорит: “Спасибо!”
— За что? — А он, дыхнув в ответ дымком,
С загадочной улыбкой скажет: “Ибо…”
***
Бежит тропинка вдоль забора,
Стоит крапива как стена.
Электролинии опора
Отсюда, издали видна.
До перекрестка топать долго,
А солнце вряд ли пощадит.
Речонка слева — пусть не Волга,
На берегу рыбак сидит.
Гуднет чуть слышно электричка,
Струится воздух впереди.
В пыли дорожной скачет птичка
И косо на меня глядит.
Со станции иду на дачу,
Несу поклажу в рюкзаке,
Смотрю вокруг и чуть не плачу,
Платочек комкая в руке.
Не знаю, что со мною стало,
Зачем я плакать собралась.
То ли соринка в глаз попала,
То ли судьба не задалась…
Мария Дунаева
Колючие воспоминания
1.
Воспаленных глаз бессонница в стеклах окон отражается.
На Урал нескромно просится сказка зимняя, красавица.
Незаметно, но уверенно ступит без предупреждения
И движением измеренным заметет мои сомнения.
И о прошлом позаботится: пеленою льда хрустального
Обнесет, как часто водится, все события печальные.
Они станут, словно летопись, без эмоций — только фактами:
Разрешенными запретами, вознесенными распятьями.
2.
Я не хлопнула резко дверью. Я ушла по-кошачьи тихо,
Не давая тебе поверить в суете и неразберихе,
Что закончился год медовый отношений без обязательств,
Что начался период новый по стечению обстоятельств.
Так не принято у поэтов? У меня не хватило духа
Рассказать тебе все об этом, констатируя факты сухо.
Очень больно смотреть в опалы этих глаз, что дарили негу!
Мне всегда ее не хватало, как язычнику — оберега.
Вспоминаю не ради скуки наши встречи с тобой, обманщик.
Но не ты мне целуешь руки так, как это бывало раньше.
Павел Проскуряков
***
Красная гвоздика — наш цветок.
Из песни
Желтит поля горошек дикий
Вдоль тропок сельских и дорог.
Как вышло всё же, что гвоздика —
Был наш
цветок?
Цветет шиповник, как цыган,
Нарядный,
но давно не бритый.
Балы-сочельники забыты,
И нет дворян.
Татарник сизый расцветает
Монголом, спрятанным в траву.
Не верю в бога и
живу,
А он — прощает.
Спросить бы на родной сторонке:
Зачем пошел за красных дед?
Цветет калина.
Деда нет —
Есть похоронки.
Соседка
Был я когда-то многих моложе.
Птиц было больше
в заброшенном сквере.
Мне понапрасну казалось,
быть может,
что для меня эти птицы свистели.
Каждый скворец про любовь торопился
мне просвистеть по большому секрету.
И соловей неприметный гордился,
что для меня он поет этим летом.
Ну, а теперь он поет для другого,
тот соловей, в соловьиху влюблённый.
Я же сижу, как дурак,
один дома,
свиста не слышу
определенно.
Сам засвищу, запою
до рассвета.
Будет стучать в батарею соседка.
Видно, у ней никого тоже нету.
К ней поднимусь,
угощу сигареткой.
Будем мы вместе дымить у порога.
Посвист какой-нибудь птахи услышим.
Хоть и слывёт она, слышь, недотрогой —
может быть, я перееду повыше…
Татьяна Мартьянова
***
Карповой Марии Ивановне, моей учительнице истории
(Вильнюс, школа № 6, выпуск 1968 г.)
Душа России — что Картина!
Висит — На ГрешнОЙ Территории!
(ЗабитОЙ! С Блеском! Как Скотина,
Для Натюрморта — в Крематории)…
А Мы? — что “Божии Коровки”!
Молчим! Безбожно! В “Санатории!”
Заткнувши Рот! За Три Морковки!
Как кролики! В Лаборатории!
Скрывая Синяки — под МаскОЙ
“Любви ВысокОЙ! Траектории”…
КакОЙ? Поднять? РОССИЮ! КраскОЙ?
В ГЛАЗАХ — УЧИТЕЛЯ ИСТОРИИ!!!
***
Кремлевский Дядя Лева
Был О-О-Очень “Добрый Царь” —
Клевал зверюшек Клево
И Плакал, как Дикарь…
С волшебно-желтым блеском
Любил металл Таскать
И с Гнеральским треском
Розарий всласть ласкать…
С Гастрольным Благородством
Разыгрывал гостей,
ПреСвинским БутерБродством
До Сахарных Костей…
Кремлевский дядя Лиова
Был О-О-Очень добрый царь —
клевал зверюшек Клево
И плакал, как дикарь…
Людмила Каленкова
***
…И вот сама
идет волшебница зима…
А.С. Пушкин
Сковали заморозки землю,
И, обнаженную, ее
Не может сделать колыбелью
Своей замерзшее зверье.
Земля раздетая скучает,
Зовет снега издалека.
И вот поземка начинает
Ее припудривать слегка.
Согрели первые сугробы
И твердь земную, и зверье —
Спасли от стужи и хворобы
Всех обитателей ее.
Теперь нарядно и надежно
Одеты парки и леса.
Ложится мягко, осторожно
На мир пушистая краса.
Зимний вечер
Блестками снежинки под ногами —
Жалко наступать.
Звездочки с иголками-лучами
Тянут полетать.
Кружит над фонарными кругами
Легкий снегопад,
Снежно-золотыми мотыльками
Устилая сад.
Хрупкими узорами мерцая,
В волшебстве игры
Тают, на ладони оседая,
Звездные миры.
Элеонора Говорухина
Я люблю
Я люблю с фотографий старинных
Видеть прелесть изысканных мод,
Кавалеров галантных и чинных
И роскошнейших платьев полет.
Я люблю, когда первые всходы
Зеленеют на вечном лугу.
Я люблю, когда вешние воды,
Чаек след на морском берегу.
Я люблю… Разве можно иначе,
Не любя этих белых берез,
Без волненья в груди и не плача,
Выпить сладость березовых слез?
Я люблю все творенье земное,
Я люблю поутру пенье птиц
И лицо, мне до боли родное,
Что глядит между строк со страниц.
***
Есть заманчивость мечты,
Есть в душе желанья.
Только где же, где же ты,
Счастье и признанье?
Мне бы только мир тепла,
Мир любви и света!
Только б лодочка плыла,
Только б яркость цвета!
Успокоила б меня
Над волною чайка,
Белый парус вдаль маня,
Да в полоску майка.