Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2010
“Ощущения подлунного мира”
Марианна Браславская. Фимиам. — Екатеринбург, 2008.
“В горах под Ташкентом, где привольно расположился туристический лагерь, ночью я одна ушла из палатки… Меня оглушила вселенская тишина, и то, что я увидела, осталось в памяти на всю жизнь. Впервые мне пришлось трепетать от реального ощущения подлунного мира и осознания своего не обязательного присутствия в нем… Ужас, смешанный с восторгом, погнал меня вниз к людям, к привычным звукам, в уютный мрак палатки…” Воспоминаниями о давней августовской лунной ночи Марианна Браславская, известный екатеринбургский искусствовед, заканчивает свою книгу “Фимиам”. Читатели, даже не будучи лично знакомыми с автором, поймут, почему однажды испытанные впечатления так поразили ее и надолго остались в памяти. Для Марианны Браславской привычны и естественны максимальная включенность во внешний мир и ощущение причастности мельчайшим его движениям, физически ощущаемое родство с самыми разными вещественными объектами, персонажами картин, однажды встреченными людьми.
“Фимиам” прежде всего, как пишет сама автор во вступлении, “книга о радости общения”. Большинство героев сборника — художники Свердловска—Екатеринбурга, многие из которых давно уже стали личностями легендарными. Это и мастера старой школы: Александр Жуков — “изумительный рисовальщик”, учившийся во Вхутеине у Владимира Фаворского и сам долгое время преподававший в Свердловском художественном училище, Петр Сажин — “самый известный в нашем городе скульптор”, Алексей Казанцев — создатель пейзажей, в которых “мы внимаем мирозданию”, Алексей Бурлаков — “Бетховен в своей живописи”… Это и те, кто громко заявил о себе в перестроечную эпоху: Евгений Малахин — Старик Букашкин (“я вспоминаю Малахина и часто неожиданно для себя улыбаюсь. Оказывается, я столько помню про Женю”), Виктор Махотин (“любой народ мог бы гордиться таким приобретением”), Владимир Романов (“он мог отправиться ночью с фонариком писать луну, чтобы передать ее изумрудное отражение в воде”), Евгений Козлов, Кира Масумова, Маргарита Смирнова, Людмила Кружалова…
В своей книге Марианна Браславская выделила две части: “Я и…” и “Я о…”. Такая композиция, по словам автора, “отражает жизнь с ее сумбурностью встреч и событий”. Строго говоря, подобную компоновку нельзя назвать вполне отчетливой, так, из второй части, где собраны статьи с описанием творческого пути художников и их наиболее значимых работ, явно выпадают главы “Шкаф с секретом” и “Петровы”. Неоднороден и стиль текстов, вошедших в сборник: живые, естественные фразы порой соседствуют с предельно сдержанными официальными или, напротив, слишком вычурными конструкциями. Вообще, малобюджетное исполнение издания и как следствие — недостаток редактуры и корректуры, к сожалению, сказываются весьма ощутимо. И, видимо, по все той же финансовой причине в книге нет ни одной иллюстрации, кроме портрета самого автора на обложке, который в середине 1970-х годов выполнила Людмила Сгибнева (слайд Малахина—Букашкина обыгрывает ситуацию: Марианна Браславская сидит перед картиной в той же позе, что и на самом полотне). Впрочем, отсутствие иллюстративного ряда позволяет читателю сосредоточиться на описаниях картин, скульптур, фотографий и оценить, таким образом, непосредственно работу искусствоведа. Возможно, так и было задумано?
В одном из эпизодов автор книги рассказывает о том, как с одного взгляда определила, какой именно художник написал портрет, подаренный юбиляру. Но Марианне Браславской вовсе не нужно подтверждать перед читателем свой профессионализм: нам достаточно видеть, как происходит ее общение с картинами и их персонажами. “Черный квадрат” — это реальность, это пейзаж, это кусок ночного неба, Космос, вставленный в раму. Однажды я увидела его на мгновение, переведя взгляд с экрана ТВ в ночное небо через распахнутую форточку. Я почувствовала ледяной холод и абсолютную удаленность от земного существования…” “В Лувре Джоконда улыбалась через головы толпы мне одной. Она знала, что я не просто разгадала смысл ее улыбки: я могу надеть ее на себя и сразу оказаться в ее состоянии, в ее думах…” “Увидев на стене работу Анатолия Золотухина “Фоторепортер”, я обрадовалась неимоверно… Я стояла и улыбалась Толику и Саше Лысякову, изображенному на этом портрете…” Автор “Фимиама” воспринимает картины как написанные лично для себя и про себя, такая взаимосвязь позволяет найти нужные слова, чтобы передать сюжет и смысл полотна.
Сходным образом среди окружающих вещей Марианна Браславская видит те, что созданы для нее и выражают ее суть. Таким предметам посвящены отдельные главы: “Уважаемый стул” — о детском стуле из семьи Куниных—Браславских, который был “откуда-то привезен красавцем-дедом в конце 30-х годов прошлого века”, “Шкаф с секретом” — о дубовом шкафе-кабинете, в начале 1990-х годов попавшем в Музей истории Екатеринбурга и занявшем почетное место в воссозданной библиотеке С.А. Тихоцкой.
Рассказы об истории вещей вплетаются в воспоминания о собственной жизни, становящиеся примечательными штрихами к портрету времени (таковы разделы “Три шкафа и вся жизнь”, “Я и военно-промышленный комплекс. Первое столкновение”, “Ниофот (металлографический микроскоп)”, “Здание Арха. “Картинки” детских воспоминаний”).
Отдельного упоминания заслуживает история покупки автором золингеновского чайника “Каир” — изящный декоративный этюд, очень чувственный и нежный. “Я пришла в неописуемый восторг от работы чьих-то мозгов, сделавших из скучного, надоевшего на уроках рисования и черчения конуса вещь высшего пилотажа. С того дня я стала заходить и смотреть, не купили ли мою радость… Я бегала к нему, как на свидание с любимым, но не досягаемым для себя человеком”.
При этом в конце повествования рассказчица смещает его центр: “В зеркальном блеске “Каира” я вижу свое отражение. Благодаря его сужающейся форме я — одновременно длинношеяя женщина с картин Модильяни и пьющая абсент у Пикассо. Так можно смотреть часами”. Вспомним названия частей книги: местоимение “я” в них совершенно справедливо, пусть и вопреки предписаниям этикета, стоит на первом месте. Мы видим портреты многих друзей и знакомых автора, но прежде прочих — ее собственный портрет, и не только на обложке. Да, в жанровом отношении “Фимиам” можно определить как сборник эссе, но столь же справедливо будет назвать эту книгу дневником. Марианна Браславская и начинает ее с того, что огорошивает читателя исповедальным изложением своих астрологических характеристик и комментарием по этому поводу: “В соответствии с зодиакальным гороскопом оказалось, что я — Лев… а по восточному гороскопу — Тигр. И уже в школьные годы они явно во мне проявились: независимость суждений, полное отсутствие страха и вера в правду…” Затем напряженный поток самости меняет русло, и автор вдруг начинает говорить о себе в третьем лице: “В полном соответствии с гороскопом эта баба-львица-тигрица сама затевает развод и остается в результате одна. Тогда кто же для нее будет гореть? Кто будет ее воспевать и курить ей фимиам? Выход один: все самой для себя любимой”.
А сколько раз впоследствии рассказчица подчеркивает свой успех у противоположного пола! “До конца вечера я была центром внимания всех мужчин. Юбиляр просто ни о чем другом говорить не мог, и в очередной раз представлял меня каждому в отдельности…” “Я чертовски хороша! Красная узенькая маленькая юбочка, из-под нее загорелые ножки на каблуках…” Чем не цитаты из классического девичьего дневника?
Впрочем, назовем ли мы лежащее перед нами издание дневником, мемуарами или вслед за самой Марианной Браславской “книгой-фимиамом”, оно от этого не потеряет главного — легкости изложения, открытости, наполненности примечательными деталями, яркими историческими фактами и при этом нескрываемой эмоциональности. И еще: с удовольствием говоря о собственных достижениях, автор и о своих собеседниках неизменно пишет с той же любовью, восхищением и уважением, с какими начинает рассказ об Александре Жукове: “Это был один из самых светлых, светящихся людей, встреченных мною за мою жизнь”.
“Чтобы начать любить других, надо сначала полюбить себя”, — уверяют современные психологи. Книга Марианны Браславской “Фимиам” — отличный пример, поясняющий это утверждение.
Наталия ИВОВА