Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2009
Валерий Печейкин – родился в 1984 году в Ташкенте. Окончил Ташкентский государственный экономический университет. Лауреат независимой литературной премии “Дебют” (2007). Учится на Высших литературных курсах при Литературном институте им. А.М. Горького.
Валерий Печейкин
YouTube
SUMMA
Tags: kafka.
From: pecheykin
Запись включена.
Изображение, близкое к черно-белому или пастеризованному.
В кадре – стол, края которого под острыми углами уходят в перспективу. За другим концом стола сидит мужчина тридцати лет, очень худой, с клинообразной бородкой, в старомодных очках. Он кладет пакетик в ложечку, обматывает вокруг него нитку и выжимает остатки чая в чашку.
– Понимаешь, Вить, то, что сделал Кафка, вообще повторить невозможно. Более того, это невозможно сделать и в первый раз. Ты, наверное, спросишь, о чем я. Так вот… Возьми экранизации Кафки. Ну, какие мы знаем? Галиматью с Маклакленом? Или фантазию Содерберга? Айронс был хорош в роли Гумберта, но в качества господина К. не убедителен – слишком брутален. Фокинское “Превращение” и того хуже – просто “Кубанские кизяки”, честное слово. Миронова жалко… Есть еще кордебалет у Збигнева Рыбчинского – более или менее, если бы актеры не говорили так медленно. Ну что еще?.. Балабанов?.. Музыка Курёхина неплоха. Пожалуй, лучшая музыка для Кафки. Но фильм – это фильм, а не симфония, правда. Вот и получается, что самой удачной оказалась “лобовая” трактовка Орсона Уэллса! Да-да, со всеми этими катехизисами в начале и грустным Adagio то ли из Альбинони, то ли из Джацотто. Смеяться Перкинсу в финале не стоило – это уже чересчур. Но и это убеждает, черт возьми! Кафка – единственный из писателей, спустившийся в самое “Царство Сатаны”. Остальные – только обещали. А этот тихий чиновник – спустился и вышел оттуда живым!..
– Лёш…
– Что?
– Ты пакетик отжал и возле себя положил…
– Прости великодушно.
Пакетик приближается, будто кабинка канатной дороги. Он делается просто огромным, оказавшись у объектива.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
– Лёш, я только не понял, почему этого нельзя было сделать в первый раз.
Мужчина щурится:
– А ты понимаешь, о чем он написал?
– Нет.
– И никто вот понять не может.
– Ну так и Достоевский непонятно про что написал…
– Достоевский – про слезинку. А Кафка – про какую-то неуловимую слизь…
– Может, и так…
– Ты мне тоже пакетик не забывай…
– Ой, извини.
Пакетик снова делается маленьким.
Пауза. Новый план.
В кадре: темный коридор коммунальной квартиры. В отдалении виден мужчина, стоящий на стремянке и поднявший руки к потолку. Камера приближается, “здоровается”, слышно, как мужчина говорит “цоколь застрял”; перед одной из дверей – коврик, на двери надпись “Пожалуйста, вытирайте ноги”; ведро, на котором белой краской большими буквами выведено – “МОЁ”; распахивается одна из комнат – виден уже знакомый мужчина, на этот раз он в трусах и майке, несет на перевернутом шлепанце раздавленного таракана. “Вот как прилип, – говорит мужчина. – Как у Гоголя, помнишь? Сливовые тараканы? Или размером со сливу?” “От сливы – желудок портится”, – говорит женщина в косметической маске, выглядывающая из соседней комнаты. Улыбается. “Пойдемте ко мне телевизор смотреть: мистер Бин готовит индюшку”. Рывок камеры: “Ты бы лучше сама приготовила!” – говорит мужчина, соскребающий таракана в помойное ведро. Рывок камеры: “Заходи, приготовлю”, – очень раздраженно. Дверь закрывается.
Пауза. Новый план.
В кадре: ряд узких почтовых ящиков. Рука отлепляет жвачку от одного из замков, вставляет ключ, открывает ящик. Полминуты безостановочной съемки: нижний край перевернутой брошюры “Сторожевая башня”.
Пауза. Новый план.
В кадре: открытая дверь из парадной. На улице – моросит летний дождь.
Слева появляется головка маленькой девочки, прячущейся снаружи. Она говорит “ап!” и исчезает. Появляется вновь, рядом – ее пустая вытянутая рука. “Ап!” и исчезает. Появляется вновь, рядом – вытянутая рука, в ней – чипсы. “Ап!” и исчезает.
Пауза. Новый план.
В кадре: разделочная доска и нож, мелко стругающий пучок зелени. “Ты что так согнулся?” – женский голос. Кадр “выпрямляется”: женщина стоит за кухонным столом, позади – две газовые плиты, заставленные кастрюлями. “Рыбка будет с зеленью”, – говорит женщина. “Выбрось, пожалуйста”, – говорит она. Кадр заслоняет изображение пакета с какими-то пищевыми отходами. Камера движется в сторону, открывается узкая дверь, за ней – грязная комната. Сбоку – отверстие распахнутого мусоропровода, откуда вырывается грязный ветер, летят на пол очистки. Рука просовывает пакет в отверстие, его выбрасывает обратно. С третьей попытки его удается выбросить. “Чего грустный-то?” – знакомый женский голос за кадром. Разворот: лица не видно, только халат, лямки фартука, грудь с ниточкой исчезнувшего в тени крестика. “Чего грустный?..” Шуршание одежды. Грудь ближе. Распадается фокус. “А?” “Не знаю…” Очень близко к объективу мелькает ноготь. “Не трогай”. “Одну пуговку!..” “Нет”. “Что у тебя за проводок там?” “Нет там ничего”. “Я думала плеер”. “Нет”. “Подари мне i-pod”. “Зачем?” “Я буду нашу музыку слушать”. “Какую нашу?” “Русскую”.
Пауза. Новый план.
В кадре (очень близко) мужская грудь, покрытая тельняшкой.
“Я тебе е…ник разобью, понятно?” “За что?” “Ты считаешь это вот нормально, что ты сделал?” “А что я сделал?” “Снял, как я ногти стригу в раковине”. “Я для ю-туба”. “Для чего?” “Ну, приколы в Интернете…” “Вот еще раз снимешь, я тебе яйца в нос затолкаю”. “Не буду больше никогда”. “Все”.
Рука чешет сосок, глядящий из маленькой дырки. Отколупывает присохшую к майке соплю.
Майка разворачивается и уходит. Камера следует за ней, оказывается в туалетной комнате. Мужчина стоит перед зеркалом и, подняв руку, нюхает подмышку. Быстро опускает руку, взглянув поверх кадра, открывает узкую дверь, затем еще одну и уединяется с унитазом. Камера “проходит” в соседнюю кабинку. Сильное дрожание кадра, затем он поднимается над перегородкой и, “переброшенный”, показывает смежную кабину: мужчина залез на унитаз с ногами и молчит.
Пауза. Новый план.
В кадре: пожилая женщина размахивает мухобойкой, указывает на подтеки, расползающиеся по стене: “Вот прямо к его двери идут. Кто у нас еще такое может?” Стучит в дверь. Открывается щелочка. “Чё те над?” – спрашивает хриплый голос. “Ты наблевал?” “Нет”. “А я говорю, что ты”. “Нет”. “А кто?” Высовывается рука и указывает в кадр: “Он. Подбросил”.
Пауза. Новый план.
В кадре: много открытого безоблачного неба сверху, ниже – крыша дома. На ней надпись, сделанная белой краской (ровные вертикальные буквы): “ТЕБЯ КТО-ТО ЛЮБИТ!”
Мужской голос несколько раз и с разной интонацией повторяет эту фразу вслух.
Шум сильного ветра. Голуби.
Пауза. Новый план.
В кадре знакомая комната, стол, на котором стоят две чашки и лежит чайный пакетик. Камера показывает руку, включающую радиоприемник, пальцы вращают колесико громкости. “Трик-трак полька” Иоганна Штрауса-младшего.
Вновь обзорный план комнаты. Мелькает, стоящая в центре, табуретка. Размытый силуэт предмета, свисающего сверху. Изображение приподнимается.
Чей-то голос говорит: “Ich heise Kafka”.
Сильное дрожание кадра.
Женский голос: “Рыба готова!”
Камера несколько минут слегка раскачивается. Потом замирает и долго показывает комнату.
Из-за ветра стучит оконная фрамуга.
Экран гаснет.
Надпись в рамке большими желтыми буквами:
“БАТАРЕЯ РАЗРЯЖЕНА”.
Конец записи.
РОССИЯ, ВПЕРЕД!
Tags: лох, лошара, деньги, отнять деньги у придурка, лошить лопушка, Дима зажигает.
From: pecheykin
Запись включена.
Время – закат. В кадре лоб Димы, покрытый шапкой. На ней надпись: “Россия, вперед!” Дима поднимает голову и спрашивает в камеру:
– Снял?
– Снял.
– Подожди… надо по-другому – потом смонтируешь. Короче, сначала лоб снимаешь, а потом я поднимаю е…ник и ору: “Россия, вперед!”
– Хорошо.
– Дай…
Рука Димы уходит под кадр и возвращается с сигаретой. Он делает несколько затяжек и возвращает сигарету обратно.
– Ты че, губы красишь? – в кадр.
– Че?
– Фильтр красный какой-то.
– Десна кровоточат, сцуко.
– У Лены сейчас тоже месячные.
– Пошел ты.
– Короче, снимай…
Дима наклоняет голову, вновь видна надпись.
– Ну че, нормально?
– Ага…
Пауза.
– РОССИЯ, ВПЕРЕД!!!
Изображение перекрывается орущим ртом. Камера дрожит, затем резко отходит в сторону. В кадре – асфальт и ноги.
– Ты, урод! Х…ли так орать! У меня же мембрана эта…
– Х… с мембраной – классно должно получиться.
– Микрофон, мля, запорешь!
– Ты посмотреть дай, фраер!..
Запись обрывается.
Запись включена.
Камера дрожит: в кадре – смеется Дима.
– Ой-ой, шаз струю пущу… Ой, не могу…
– Я все снимаю, – смех оператора.
Запись обрывается.
Запись включена.
Лицо Димы близко к камере: оно выгибается, как в линзе дверного глазка.
– Короче, Федерико Феллини представляет… а представить не может.
– В главной роли – Дима.
– Оператор – Вован.
– Кино называется…
– “Шкатулка ночью”.
– Что-о?
– “Шкатулка ночью”.
– Это что такое?
Истерический смех.
Обрыв записи. Затем – продолжение.
Камера подрагивает в такт шагам оператора. В кадре – затылок Димы, его толстая шея, клочок нижней майки.
– Молодой человек, – тонким голосом.
3x zoom: в конце аллеи движется темная фигура в пальто. На секунду ее перекрывает изображение: пенсионерка подбрасывает на руках маленькую девочку со словами: “Ай, соса!”
– Б…дь, бабка…
– Молодой человек, – еще громче.
Фигура останавливается и оборачивается. Камера быстро приближается. 3x zoom отодвигается не сразу. На несколько секунд в кадр попадает изображение: женская рука вытирает платком слезящиеся глаза старого кота.
– Вы меня звали?
3x zoom отъезжает назад. В кадре: лицо молодого человека с тонкой шеей.
– Сколько времени?
– Двадцать тридцать семь минут, – взглянув на запястье.
– Чего двадцать?
– Часов…
– Дашь часов посмотреть?
– Зачем? – отступает.
– Посмотреть.
– Нет, не дам.
– Почему?
– Зачем вам смотреть?
– Люблю часы, понимаешь, смотреть.
– А почему на мои именно?
– Не вымогай, мля…
– Чего вы?..
– Пацан, ты не очень, ладно… – голос оператора. – Этот парень на мозг е…тый, он из армии пришел со справкой.
– Я три года, сука, в пароход уголь кидал.
– А я тут при чем?
– При том, что ты на гражданке бабам лобки брил и йогурт…
– Что йогурт?
– Кушал, сука, йогурт! А теперь часы зажимаешь, сука…
– Я сейчас милицию позову, – шепотом.
– Зови, паря! Зови! – после паузы. – Но только вот что: мент подойти не успеет, я тебе так в…у – глаз на шнурке будет болтаться, сможешь в жопу заглядывать.
– Вы… что… сумасшедшие какие-то или… на понт берете?
– Димон, ты слышал – он слова знает, чепушит, – голос оператора.
– Попка знает слова? Сколько у попки ходок было?
– Женщина…
Камера дергается в сторону: мимо проходит пожилая дама с девочкой, которая держит в руках пакетик с землей.
– Накопала, Соса, глинки?
– Дя-я!.. Для-я кяктуся-я!
Пенсионерка, подозрительно оглянувшись на молодых людей, быстрее отходит в сторону.
– Че, бздых, у людей помощи, да, ищешь?
– Женщина! – уже громче.
Дима быстро обнимает парня:
– Витек, поздравляю!
– Дяди – друзья, – говорит пенсионерка девочке.
– Что вы де…?
– Когда жениться-то успел?
Дима тащит парня к ближайшей скамейке и усаживает. Съемка сверху: в слабеющем свете видно два лба – “Россия, вперед!” и второй, бледный, с прилипшими мокрыми волосами.
– При чем тут жениться?
– Ты слушай меня – пикать будешь, смской устрою.
– Пффф… – оператор.
– Ты слышал, че я сказал?
– Ага.
– Прикол, да?
– Я не понимаю, чего вам надо!
– Это кошка или чего? – трогает рукав пальто.
– Какая кошка?
– Материал какой?
– Не знаю.
– Сам носит, сам не знает.
– Какая вам разница?
– Вован, какая нам разница?
Дима резко и сильно бьет парня по лицу, по глазам. Столь же резко срывает с места и бежит по парковой дорожке к выходу, оператор – за ним.
Крик: “РОССИЯ, ВПЕРЕД!”
Мелькают пожилая женщина с девочкой, другая женщина – со старым котом.
В кадре – гнилые листья.
– Ты видел?! А?! – задыхаясь.
– Мухаммед Али… – задыхаясь.
В кадре (3x zoom): группа людей, обступивших скамейку. Сидящий держится за лицо.
Смех рядом с микрофоном.
– Ой, не могу… не могу и все…
Хруст и звук падения.
В кадре – Дима, лежащий за пределами пешеходной дорожи, рядом с ним на земле – выкорчеванный детский гном.
– Ой, я упал на гномика.
Смех.
Титры.
в ролях:
Д.
и
В.
Снято в парке имени культуры
на
Samsung X210, по акции AltTelecom еще и плед в подарок.
Закачано на у-тюб в 2007 году.
Music:
Alex Gaudino – Destination Calabria
TABULA RASA
Tags: nothing.
From: pecheykin
Запись включена.
Ночная съемка. В кадре – автобусная остановка. Старуха ругает кого-то, сидящего на ней.
– Обмочился… воняит, а никуда не уходит. А остановка – для людей. Я села рядом, а от запаха – хоть душу вон. Кто-то ведь должен следить!.. Ты вот его сними, какой он тут сидит, паршивец! Еще меня толкает, когда я села – это что такое?
Подходит автобус, старуха быстро вынимает из бесформенной сумки проездной билет и лезет в переднюю дверь; из средней двери выходят несколько человек и сразу расходятся. Камера показывает бомжа-дауна: очень грузный молодой мужчина с длинными волосами, одет в грязную ветошь.
Несколько минут он машет на кого-то рукой, потом, заметив “оператора”, подзывает его жестами. Рядом, накрытые газетой, стоят игрушки.
– Бытым… – показывает он на Бэтмена с обломанным крылом. – Чучек-пок… – показывает он на Человека-Паука. – Шышка… – показывает он на потрепанную Золушку.
И еще у него есть, аккуратно уложенный между досок, шарик от компьютерной мыши.
– Бытым люит Чучек-пок, Чучек-пок люит Шышка. А Шышка люит – уо! – он вынимает шарик. – А уо любит… – он рисует на воздухе волну рукой. – Такой люит…
С полминуты даун, не отрываясь, смотрит в кадр, а затем начинает говорить громким женским голосом, четко проговаривая слова:
– Идет война. Никому не открывайте двери, люди добрые, миряне хорошие мои, а я ему говорю: “Я жена Кобзона”. А он отвечает: “Пошла на х…, е…тая” Ему говорю, да чтоб ты, гнида за…ная, подох, чтоб подох ты! И сколько я ни обращалась в коммунальное хозяйство, они говорят: “Пошла на х…., Богоматерь”. А ведь я – Богоматерь. Я мать Иисуса Христа и жена Иосифа Кобзона, потому что я видела, что такое благая весть, благая весточка, когда детям проповедовала, малышек брала на руки, а они просили, чтобы я вынула из них прививки СПИДа. А говорила я им, что идет война. Возле метро “Дмитровская” идет настоящая война – там триста семнадцать человек убили: вспороли им животы. А перед этим всех девочек маленьких отвезли за город и изнасиловали. Ясно вам? Я не вру. И все взрослые мужчины, таджики, насиловали – уголовники. Их специально привезли из Таджикистана, и все – сифилитики, чтобы они насиловали девочек. А когда изнасиловали, то вспороли им животы и высосали кишки. А мальчиков так просто убили и трупики отвезли на мыловаренный завод. Из них там потом выпаривали соли и отправляли на промышленность, бульон пили, как навар. Еще некоторых взрослых девушек убили и изнасиловали мертвыми, а глаза до сих пор не смыли с земли. И все это по приказу <…> и <…>. Потому что <…> сам первым начал насиловать дочерей в рот и в уши, в рот и в уши. И потом он начал привлекать милицию, чтобы она насиловала дочь железным прутом, раскаленным на заводе сельскохозяйственных машин, потому что он – Сатана и черт поганый, потому что он – Диавол, и я видела, как он у Бога крошки со стола подбирает, а тот его скипетром изумрудным изгонял с неба. И как он упал в Москва-реку – я все видела. Я председателю рассказала, а он говорит: “Ты – сумасшедшая, и мы тебя на батарею”. А еще за мной милиционер гнался, потому что я проповедовала о последнем дне Диавола. Я говорила ему на стадионе, что прокляну его и ошпарю ему жопешник, а он плакал и молился, чтобы я дала ему время, потому что он – сатана и не закончил злодейства. Он убил в Московской области сто миллионов и всех положил гнить в детскую школу. И лежали там трупы, пока дочь не сказала: “Отдай их мне. Я съем их”. Возле метро “Дмитровская” идет война и многих людей убили, так что теперь квартиры стоят пустыми, и туда уже завезли с мешками из Таджикистана и Казахстана, даже из Франции приезжали и покупали. А я точно знаю. Ясно вам? Я точно знаю, потому что не вру, потому что я видала, как мне батюшка показал и сказал, как будет в последний раз, когда Иисуса святая придет, святая Иисуса Христосий. Он покарает, воткнет <…> шприц в глаз и выкачает, а там – гной, потому что они – убийцы и даже на Черкизовский рынок поехали и скупили там все ножи – резать детей. И вы им двери не открывайте, а если придут, то прячьтесь в коробки от обуви, но не открывайте, потому что они вас перекрестят дымной головней, и тогда умрете, и они вашу душу высосут и кран на кухне поломают. Поэтому – прячетесь в кран, но дверь не открывайте, а берите детишек на воспитание: детишек хорошеньких. Берите красивых девочек из детских домов и воспитывайте их, как и своих детей. И мальчиков красивых тоже воспитывайте без зла, чтобы они тоже не открывали. Даже если он им доллары через цепочку передавать будет. Поэтому научите девочек вышиванию, а мальчиков – физкультуре, чтобы они молились и даже ключи не трогали. Если же он будет одолевать или сморкаться, то позовите меня – я денег не беру. И я приду с Иосифом Кобзоном, а вместе с нами – смерть. И проклянем мы его через рот и глаза, хулой похулим, чтобы была ему в аду красная кровать. Не открывайте, люди добрые, миряне хорошие мои, <…> и <…>. Это я вам говорю – Богоматерь и жена Иосифа Кобзона”.
Даун взмахивает рукой и неосторожно сбивает шарик с сиденья. Камера следит за тем, как тот катится по асфальту и соскальзывает в небольшой люк. “А-а, умел…” – говорит Даун за кадром.
3x zoom показывает отверстие, куда отправился шарик. Затем скользит над землей и останавливается возле ларька с надписью “ПИВО, СИГАРЕТЫ, ВОДЫ”. Камера надвигается и через несколько секунд достигает окошка, показывает кавказского мальчика-продавца. Мальчик спрашивает: “Чего-то хотели?” – равнодушно глядит в кадр. Не получив ответа, отворачивается. Камера “отступает” на несколько шагов назад.
Открывается дверь ларька. Мальчик выходит с какой-то миской и, обойдя будку сзади, приближается к живой изгороди, ставит миску на землю, свистит. Подбегают две собаки, которые, отталкивая друг друга, начинают грызть кости, лежащие в миске, разбрызгивать бульон.
– С телевидения, что ли? – спрашивает мальчик, взглянув в камеру. – Тут собак много. Люди берут, а потом выбрасывают.
2x zoom: в кадре лицо мальчика крупным планом. Он проводит рукой по щеке.
– Ну и чего снимаешь? – кивает в сторону ларька. – У папа лицензия есть. Он болеет сейчас. Я заместо него.
2x zoom отодвигается. Собаки облизываются и глядят на продавца, подняв морды.
– Немой, что ли? – поднимает миску, идет обратно.
Камера показывает, как мальчик снова появляется в окошке.
Слышен звук тормозов. Резкая смена плана: в кадре только что остановившийся у обочины автомобиль “Audi”. Водитель – сорокалетний мужчина в дорогом костюме – выходит наружу и, не закрывая дверь, направляется к ларьку.
– Winston-а пачку, – говорит в окошко, протягивает деньги.
Водитель бросает короткий взгляд в кадр. Молча получает сигареты и сдачу, идет обратно к автомобилю. Камера движется вслед за ним. Водитель быстро садится на прежнее место, собирается трогаться.
Из-под кадра появляется рука, которая стучит в стекло у пассажирского сиденья. Стекло приспускается.
– Что вам?
Рука ловко, как змея, проскальзывает вовнутрь и открывает дверь. Еще секунда – и оператор в автомобиле.
– Так, мальчик, что за шутки? Хочешь кататься – иди на карусели.
Камера вращается и показывает внутренности автомобиля.
– Поработаешь с мое, и у тебя такая будет. А пока вон иди в спортзал, позанимайся… Ну что ты ждешь, что я привет маме передам?.. Умерла у меня мама. Иди, мальчик, а!
Камера вздрагивает и отодвигается назад.
– Сам вылезти не можешь – я тебе помогу.
Водитель ныряет под кадр, открывает дверь. Камера вновь оказывается на улице. Обходит автомобиль спереди и снимает сквозь лобовое стекло.
Сигнал.
Камера неподвижна.
Повторный сигнал.
Камера неподвижна.
Слышно, как завелся мотор – автомобиль проезжает немного вперед. Бампер проезжает под кадром, вскоре камера резко и несколько болезненно подается назад.
– Ну ты что под колеса лезешь? – спрашивает водитель через приспущенное окно.
Снова бампер проскальзывает под кадром. Снова – толчок назад.
– Слушай, парень, ты доиграешься у меня…
Камера резко “прыгает вверх”. Звук прогнувшегося капота. На пару секунд в кадре – ноги в кроссовках на блестящей, глянцевидной поверхности, затем – лицо водителя.
– Ты… ты… что творишь?!
Он распахивает дверь и выбегает на улицу в этот момент. Камера срывается вниз, “отбегает” на несколько шагов в сторону и продолжает снимать. Водитель, склонившись над капотом, внимательно его рассматривает.
– Ты же его, мудак, поцарапал!
Камера быстро разворачивается и показывает продавца, который вышел на улицу и внимательно наблюдает. Вновь показывает водителя.
– Ну что ты своей хреновиной крутишь? Сейчас скажу и Гога милицию вызовет.
Камера “оббегает” автомобиль, “прыгает” на багажник и вновь оказывается на земле. Мелькают руки водителя, которым все же не удается поймать оператора.
– Ах ты, сволочь! Мудак паршивый!
Звук запираемых замков автомобиля. Камера сильно дрожит и удаляется, позади – звук шагов.
– Поймаю ведь скота – хуже будет!
Быстро проносится мимо юный продавец, который говорит что-то неразборчиво, приближается стена жилого дома, кусты живой изгороди, в которых мелькает собачья морда. Дверь подъезда с сорванным домофоном. Внутри. Разворот на 180 градусов.
Переключение в режим “ночная съемка”.
– Ну что, бегун, будем по попе получать? – голос задыхающегося водителя.
Он стоит, облокотившись о колени, на полусогнутых ногах.
– Что это ты делал, подонок, а? Ну-ка иди сюда…
Приближается. Камера “отступает” на лестницу.
Когда водитель оказывается довольно близко, его сбивает удар ноги и он летит обратно вниз.
– Ах ты, сука! – говорит он, лежа.
Камера очень быстро приближается. Возня. Оператор за несколько секунд скручивает водителю руки. Камера стоит рядом, на потрескавшейся кафельной плитке. Видны окурки, пыль и какая-то шелуха.
Водитель лежит лицом вниз, сверху на нем – фигура в черной майке. На рукаве надпись “True” алыми буквами.
– Все, я вижу, ты крутой и в спортзале был. Что теперь? Поговорим, как мужчина с мужчиной? Кто тебя прислал? Кто?.. Ну?.. Немой, что ли? Может, они тебе хоть записку дали? Или мы так и будем лежать? Ты учти, сейчас люди пойдут…
Пауза длиной в несколько секунд, затем руки, держащие водителя, расслабляются и отпускают его. Вновь в кадре возникают кроссовки, а затем камера “взлетает” до уровня человеческого роста.
– Говорить, значит, так и не будем?.. – раздраженно отряхивается. – Тогда я пошел.
Спина водителя, выходящего из подъезда. Повторяется, только в обратном порядке, путь до автомобиля.
3x zoom (туда и обратно): детская шапка на дереве.
Водитель садится на свое место, “камера” – рядом.
– Ну что, все по новой?.. Давай, если ты говорить не умеешь, я тебя спрошу, а ты головой делай – да или нет. Тебя кто-то прислал?.. Нет?.. Ты… ну-ка, посмотри… Обкуренный… Слушай, как я сразу не… Не курил?.. Пил?.. Ширял?.. Слушай, ты не обижайся… может, ты психический. А? Да или нет?.. Уфф… – кладет руки на руль. – Сколько же вас на свете: капот поцарапать, гвоздем “х…” на крыле написать, спичек в скважину… Ну что вам, уродам, дома не сидится!! – кричит и машет руками. – Что, баб у вас нет?! Или книжек каких-то?! Да на х… вам книжки!! Правда? Пойти, б…дь, над людьми поиздеваться, поснима-ать, а потом с такими же гнидами – прикалываться. И в армию вас не берут – или папа с деньгами, или сам кришнаит, или пидораз, или… он в институ-ут поступил, ептеж! Он там у-учится, на юри-иста! А потом получается такая вот ссань, как сегодня – три отвода суда один за другим, один за другим! Уже больше года прошло, а следствие все тянется и тянется. И, понимаешь, никто этого козла не накажет – милиция, б…дь ее, неправильно составила протокол! Не оштрафовала водителя на месте! Ё-ё! Да что же это такое?! – тяжело дышит, утыкается лбом в руль. – Что ж это за страна, что за молодежь… вам бы только набухаться и с девками по…ться… – долго и глубоко дышит. – А спроси, что вы там о жизни думаете, там один сериал или – ирония, – щелкнув языком: – а как вы смеяться любите!.. Мать в гробу – смешно, Бога распяли – смешно, девочку изнасиловали – смешно, “сама дала”; сняли, титры – в Интернет, постмодернизм. Мой сын – сын! – скачал ролик, как насиловали женщин в Чечне. И это не ублюдок – у него папа есть, я – вот. Ну зачем тебе это, спрашиваю. Что порнухи, б…дь, мало? Что б…дей в Москве не осталось?! Какая Чечня?!! Ты, мудак, тяжелее х… ничего не держал, а пистолет – только в тире. А он, говорит, это мое право, у меня такое мнение. “ИМХО” называется… – резко нажимает ладонями на широкую кнопку гудка на руле. – Вы же все ох…ли!.. Все страна – оборзела! Куда от вас денешься? – глядя в кадр: – Жить рядом с вами – не хочется.
Водитель трясущимися руками прикуривает от железного бочонка.
Говорит, не глядя в камеру:
– Записал?.. Смешнее уже не будет…
Начинается дождь.
Из-под камеры протягивается рука и включает дворники.
– Зачем?.. – выключает дворники, дождевое марево затопляет стекло снаружи.
Щелкает замок, рука вытягивает “пипку”, дверь открывается.
Камера вновь на улице. Над кадром появляется размытое изображение ладони, прикрывающей объектив, словно козырьком.
Мимо проходит девушка. Камера следит за ней, показывая со спины. На несколько секунд она останавливается у лотка с газетами и журналами, идет дальше. Камера показывает продавщицу, которая накрывает товар прозрачным целлофаном. На нем – капли дождя.
Девушка сворачивает в сторону жилых домов. Камера облетает ее спереди и останавливается, преграждая путь.
– Что вам нужно? – спрашивает, не поднимая глаз.
Не дождавшись, делает шаг вперед. Камера не отступает.
Девушка поднимает глаза и глядит в камеру. 3x zoom выделяет ее глаза, дрожащие в кадре. Неожиданно они исчезают – девушка обходит оператора, быстро идет к подъезду.
Небольшая погоня – камера снова впереди.
– Что вам? – очень устало.
Пауза. Стоит, спустив сумку с плеча, держит в руке.
– Меня зовут Наташа… – начинает говорить. – Я работаю в сотовой компании. Мы продаем телефоны. Мы – лучшие, приходите к нам. Все.
Делает резкое движение вперед. Сначала розовая, затем черная ладонь накрывает кадр.
Борьба.
Камера вырывается.
– Если дома не в порядке – то к врачу, мальчик, – крутит пальцем у виска. – Насмотрелись Голливуда. Клипы иди снимать, а не людей на улице…
Изображение трясется и, в конце концов, “уплывает” в сторону.
– Ты что?..
Звуки всхлипываний. Слышен шорох одежды: вероятно, девушка подошла к оператору очень близко.
– Что такое?..
Звук рыдания.
– Выключи ее, выключи.
3x zoom то приближает, то отдаляет изображение. Так, время от времени, в кадре возникает и пропадает лужа. В ней плавает рекламный буклет, похожий на японский флаг.
Конец записи.