Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2009
Иван Еремин – закончил факультет телерадиожурналистики Уральского гуманитарного университета. Работал журналистом-внештатником в еженедельнике “Наша газета”. Живет в Санкт-Петербурге.
Иван Еремин
Из “Воробьиного цикла”
***
вырвался
как слово с пометой бран
вырывается изо рта
первоклашки
с разбитой губой
клубок безотцовщины
неодухотворенный
растрепанный воробей
двадцати с лишним лет от роду
без крыла и пальца
одного из шести
гладить против шерсти
не рекомендуется
убежит
отслужив молебен
по твоему нёбушку запаху
и ванной комнате
прольет все стихи
и перейдет на прозу черную
черствую под одеялом
пиши
ты скажешь
увидимся он лайн
он ответит конечно
выхватывая
словно кольт техас патерсон
на ходу
еще одну крепкую к ряду
все такой же растрепанный
голубоглазый
в руках ее
***
это все чушь, ерунда, неправда.
молчит.
пей свой эспрессо с сахаром
или без
меня за тем, вроде, обычным столиком,
где мы
перегрызали шеи и
выжигали глаза друг другу
с садистской надменностью
американского психопата.
молчит.
небрежно так
и как бы случайно не застегнув
последнюю
на том самом месте или
чуть ниже,
глупые бедные дети
бросали слова в их лица,
обрывались на,
посылали туда же.
молчит.
и не пытайся, что ты, милая,
запомнить всех поименно,
все равно уйдут,
не попрощавшись даже,
но
выставив нас круглыми дураками:
что вот сидели, ждали, ждали их,
а кого ждали?
молчит.
ни открытые окна,
ни мое “доброе” на твое “утро”
ни “россия – чемпион” в три часа,
ночи не останется или
будет мало,
впрочем, как всегда
мы уснем на одной стороне земли
(не значит, что
на одной кровати),
проснувшись же, я найду твои волосы
у себя в паху
и никого уже ждать не буду…
молчит.
…никого уже, кроме…
***
и наплевать, что до счастья собачьего,
женского, детского, даже мужского,
не доживет ни один, как попкорн до конца
голливудского крупнобюджетного
типа блокбакстера с бредом питтом
и кто там еще у них в главных ролях.
и пускай та весна, тот февраль,
засевшие между лопаток где-то,
пускай разрываются каждую-каждую ночь
как противотанковая. господи, кто они?
господи, лето. летом… ты обещал…
господи. раз обещал, говорит, держи.
вот и сидишь здесь с набитым карманом,
с полным ртом этой сладкой сирени
беззвучной, звучащей, любой, но,
словно тот маленький выбитый мальчик
десять, а может, и более лет назад,
стащивший мамину помаду и бутылку,
вероятно, chivas, боишься, что заметят,
заставят сознаться и выплюнуть все,
что найдут, всю эту сладкую-сладкую
до невозможности древесную жвачку,
тот февраль, те два дня, ту весну.
и не наплевать, что до счастья,
неважно, какого, не доживет ни один,
но, господи, может быть, я доживу?
***
бросить все к чертовой
так и не написав диплом
жить на зарплату дворника
где-нибудь в улан уде
подкармливая бродяжку
с лицом богоматери
watermark под подушкой
утро-воротник
***
болтались по городу как маятник, вконец одуревший
от хода времени, пьянства, – ложства и взглядов из под.
холодно. увлеклись контекстуальным сближением,
поверьте, в минус семь может быть плюс двадцать пять.
итог: стопят машину и в разные стороны. спешат.
***
вырос. научился дышать жабрами.
жабрами же глотать кинжалы
на завтрак/обед/ужин по одному,
а то и по два, рискуя остаться
без жизненно важных, что
не суть важно, когда меню
насквозь рыбное: по-польски,
по-гречески, может быть,
тушенную в молоке хотите? нет?
встают, одеваются, идут трахаться
на голодный желудок.