Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2009
***
Сперва
Рухнула с веток цветная листва.
Осень — любая! — изделие штучное.
Иная — проходит, навьючена тучами,
Иная — в ладонях одна синева.
Да и не любая сама себе нравится,
Иная, поди, вся тоскою изранится.
Исприхорашивается заране:
Услышать бы ей:
“Очарование
Очей”…
***
Как наша улица тесна!
Ручьям куда деваться?
Особенно когда весна,
Когда весне —
__________шестнадцать?
Простора им, полей, долин,
Оврагов не хватает.
Им не хватает блеска глин,
Промоин и оттаин.
Им — звездной побренчать казны,
Капели им с тесовой крыши,
Задумчивости им и тишины —
Себя услышать.
***
Посмотрю на часы и снова забуду, который час:
Время какое-то очень уж изворотливое.
То ли закончится синевы неприкосновенный запас?
Взбунтуются ли деревья против чада
И дадут от ворот поворот ему?
Да это бы еще ничего. Заберешься, как пензяки,
В какую-нибудь пещеру и жди себе окончания света.
Это бы ладно, а что если все озера, реки и ручейки
Опередят нас и первыми сделают это?
И куда ты станешь закидывать невод свой,
Чтоб изловить золотую рубку или хотя бы тень ее?
И как тут не вспомнить всех — от Пришвина до Арсеньева —
Кто, как с ровней, был с птицами, зверьми и растеньями!
Мир оплошал: наделил человека умом.
А ум его повернулся единственно к выгоде.
А что как пензяки правы и конец света действительно за углом?
Ни воды и ни воздуха! Так что привыкайте и с природою — выкайте!
***
Окошко ждет, когда в него посмотрят.
Так кто же одинок тогда из нас?
А было время: по четыре, по три
В нем возникало сразу пары глаз.
Бывало, дождь! Ну, как в окно не ткнуться!
Глаза-кутята! Лакомое блюдце!
А то — шиповник! Тоже ведь не проза.
Да пусть и проза — чем она хужей!
Зато и подоконник чуть-чуть розов,
И сам ты тоже — стой и розовей!
Нас четверо, бывало, тут вставало.
Тогда и впрямь казалось: мир широк!
Жена, два сына, я — и всем хватало
Тумана, солнца, инея, сорок.
Ту пору различаю я по стуку
Листа, сорвавшегося с высоты.
Я чувствую дыханье, плечи, руки…
Я чувствую, окно! А ты?..
***
Вырябило стены и настил…
Это ты здесь, дождик, погостил!
Как с тобою, милый, хорошо!
Я б с тобой и в дом вдвоем зашел,
Да хозяйка — ей не прекословь! —
Ишь, как строго выгибает бровь.
Будь уж добр, души не береди,
Будь уж добр, останься… не входи…
Мы с тобой успеем пошушукать
И по подоконнику постукать:
Ты — снаружи,
Я же — изнутри…
Все же праздник, что ни говори!
***
День обнимется с веткой ирги.
Выйдешь — ее качнешь:
Чем, де, тебе он так уж хорош?
Мало, что ли, других?
— А ты посмотри-ка поверх крыш,
Как смотрят поверх времен!
Он, как поэт, золотисто рыж
И нежен так же, как он.
Я под напором его подломлюсь?
Ну, и пусть!
Что мне сочувствие?
Вздохи… толпа…
Вспугнутый птичий гомон…
Только бы он губами припал
К месту излома!..
***
Я из тех, кто не лез ни в вожди, ни в герои.
Может, стоило? Но, мужичок-с-ноготок,
Я любил, чтоб росло-шелестело живое,
Чтобы стрелки пырея вставали меж строк.
Не горюй, никогда не останешься втуне.
Вон нас сколько, кто любит тебя!
Дай мне руку, мне, рохле, мне, тюне.
И прости меня… Что тебе, а?
Я любил коридоры твои меж боров,
Камни спусков твои к босоногим речушкам.
Остывай, седина незажженных костров,
Поднимайся быльем, опаленная пустошь.
Только слезы смахнуть с незаветренных скул…
Красоты твоей хватит на сто поколений!
Вот и вечер уже костерком подмигнул,
Вот и ветер отряхивает колени.
***
Ты твердишь:
“Стыдно быть несчастливым!”
А они счастливы,
Те, мимо
Кого ты идешь?
Вот — перед витриной
С яркими мандаринами
Как бабусе не открыть
Кошелек?
Вдруг в какой уголок
Денежка закатилась!
Как моя говаривала мать:
“Какое счастье —
Копейки-то считать!”
Но счастья нет,
А человек — живой.
И каждый тополь,
Людям не в пример,
Утешить всех готов.
И если бы на них плодились мандарины,
Как низко бы они склонили
Ветви:
— На, кушай, бабушка!
***
Какое солнце, небо, птицы!
Ешь, сколько праздника вместится!
Ручей ли пей,
Листву ли пестуй,
Расти ль дорогою небесной.
Дыши,
Глазей,
Тянись к звезде —
Принадлежит весь мир тебе!
Но он не круг, не куб, не ребус
И дан тебе не на потребу.
А может быть, хватило бы лужка?
Да рябенького, в гальке,
Бережка?
Вот то-то бы тогда его берег!
И вдоль его любил,
И поперек.
***
Здесь скупо на краски и свет,
И мы красоты не искали.
Ноябрь нажимал на педали,
За нами катился вослед.
Темно — что вблизи, что вдали.
И только все чаще березки,
Как белые с неба полоски,
Стекали до самой земли.
***
А березы все белы.
Не темнеют.
Той же музыки полны.
Не немеют.
Но надолго ль — вот вопрос —
Сочно, гулко?
Взял бы рощу — и унес,
Как шкатулку.
***
Спросила тихо меня печаль,
Простая спросила боль:
— Когда людей никому не жаль,
Цветы жалеть не смешно ль?
Война да голод — и сир, и наг…
А сколько было неволь!
Считали этак, считали так,
А все выходило ноль.
***
Он сам собой гудит и дышит,
Железный хлам, железный скоп.
Весь путь протекторами вышит —
Он так нам будущее пишет,
Земли последний гороскоп.
Обдаст тебя бензинной гарью!
Ну, жмет, ну, давит, ну, силен!
Но — кто там? Глянешь: пуст салон!
Одной железной этой тварью
Весь мир подлунный населен.
Все меньше воздуха и сини,
Все под себя подмял металл.
И прав поэт, он нас “Как ныне
Сбирается…” — предупреждал.
***
Земля мала, на ней травинки слабы,
А мы еще ей ямы и ухабы,
А мы еще ей яды и дымы.
Как небесам от нас не отвернуться!
Как чудесам в былое не вернуться!
Коль от природы отказались мы.
***
Одна строка бы уцелела!..
И, так случись, хотел бы я,
Чтобы тебе была она
Посвящена, земля моя.
Чтоб ты в ней плакала и пела,
Снежком белела,
Рощей рдела,
Вставала в будущих пределах
Как светлый образ бытия!