Город и душа: новый виток противостояния бизнеса и культуры
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2009
Город и душа: новый виток противостояния бизнеса и культуры*
Мы не хотим, чтобы экономический потенциал нашего города расходовался на возведение претенциозных “билдингов”, которые, возможно, впоследствии будут снесены; мы не хотим, чтобы обжитые многими поколениями екатеринбуржцев улицы и дворы превращались в безликие, неуютные для повседневной жизни “каменные джунгли”; мы не хотим, чтобы экономические выгоды для одних оборачивались уничтожением здоровой среды обитания для других.
Из “письма пятидесяти” мэру Екатеринбурга
В 1876 году Екатеринбург дважды посетила экспедиция известных немецких ученых-натуралистов Отто Финша и Альфреда Брема (того самого, что написал многотомную “Жизнь животных”). Весной, в конце марта, путешественники останавливались в нашем городе, направляясь в Сибирь, а в середине октября провели тут три дня, возвращаясь из полугодовой поездки. При первом знакомстве город им понравился чрезвычайно (путевые заметки Финша хорошо известны екатеринбургским краеведам): “Широко раскинутый, как и все сибирские города, он производил своими зелеными крышами и шестью стройными церквями весьма приятное впечатление, которое остается и по въезде в него. Особенно хороша та часть города, где разливается, наподобие большого озера, р. Исеть, протекающая весь город. <…> Его длинные, широкие, хотя еще и немощеные улицы застроены порядочными, даже красивыми, большей частию кирпичными домами, между которыми есть не мало значительных зданий…”
Финш так спокойно упоминает о “немощеных улицах”, что можно уверенно сделать вывод: даже в конце марта в тот год на Урале держалась морозная погода. Иное дело — на обратном пути, в самую осеннюю распутицу: “Это были не просто испорченные мостовые, но все улицы и площади были покрыты сплошной массой грязи. Эта масса походила на асфальт, который, казалось, должен отвердеть с минуты на минуту, но он не твердел, и извощики развозили своих пассажиров, забрасывая их грязью, в которую колеса уходили по ступицу”. Не буду цитировать целиком довольно пространное рассуждение Финша о состоянии екатеринбургских дорог осенью, а лишь подчеркну, что даже вселенская грязь не затмила первоначального впечатления путешественников о “главном городе Урала”, тем более что после продолжительного вояжа по Сибири им было с чем его сравнивать: “Екатеринбург — один из лучших сибирских городов, виденных нами: ряды красивых домов, базар и прекрасные церкви — почти величественный вид”. Подчеркну: это написано в слякотном октябре.
Прошло неполных двадцать три года, и в Екатеринбурге побывала другая научная экспедиция, на этот раз из Петербурга, под руководством Д. И. Менделеева. Ученые приехали сюда в самый разгар лета, в июле, легендарных грязей не видели, однако впечатление о городе осталось у них куда как менее лестное, чем у немецких вояжеров, ибо теперь город был запущен, неухожен, обветшал. Вот что написал в своем отчете об экспедиции профессор П. А. Земятченский: “Екатеринбург называют столицей Урала. Нельзя сказать, чтобы он производил впечатление, соответствующее названию. Или столица плоха сама по себе, или Урал плох, и для него Екатеринбург годится в столицы. Говорят, “по Сеньке шапка!” Правда, город большой, но какой-то унылый, сонный. Как будто он и обстраивается, и как будто разрушается. Особенно неприятное впечатление производит набережная городского пруда, в сущности самой красивой части города. Когда-то она была построена капитально, “по казенному”; теперь же перила сгнили и наполовину вывалились, каменные столбы облезли, кирпичи во многих местах из них вынуты”.
Дальше говорится еще много интересного: и про театр, который “имеет вид заброшенной конюшни”, и про рынок “в том же роде”, — но я, пожалуй, здесь остановлюсь. Во-первых, это свидетельство П. А. Земятченского много раз цитировалось, так что читателю, который интересуется историей города, оно не в новинку. Во-вторых, коллизия, на которую мне хотелось обратить внимание, я думаю, уже вполне ясна: прошло менее четверти века — срок далеко не предельный даже в жизни отдельного человека, — а города не узнать. Вроде и тот, а совсем не тот. Вечная проблема. Порой под влиянием каких-то более остро переживаемых событий она отодвигается на второй план, но потом снова оказывается в центре общественного внимания. И не исчезает никогда, потому что город — часть нашей жизни, а жизнь протекает во времени, которое остановить невозможно.
Дело, однако, не только в том, что здания ветшают, штукатурка осыпается, а на месте, где хотелось бы видеть ухоженный газон, разрастаются крапива и чертополох. Ведь гораздо важнее, что город должен развиваться, расти. Что-то прежнее перестает удовлетворять жителей, и его перестраивают или вовсе сносят, а на освободившемся месте возводят новое сооружение. Это не особый, переломный момент в жизни города, а постоянный и непременный ее атрибут.
Известно, например, что одним из первых зданий Екатеринбурга стала Екатерининская церковь: 1 октября 1723 года ее заложили, а 27 февраля 1726 года освятили. Как видите, довольно долго возились, особенно если учесть, что была она мазанковая (местное слово того же корня, что и общероссийское “мазанка”). Но не зря, наверно, возились, потому что простояла она больше двадцати лет, для мазанки срок запредельный, — аж до 1747 года. Да и то не от ветхости разрушилась, а сгорела. В 1758 году на ее месте стали возводить капитальное сооружение — каменный собор во имя все той же великомученицы Екатерины. На этот раз трудились десять лет, и храм получился на славу. Но ведь потом на протяжении полутора веков его еще несколько раз перестраивали, пока наконец не взорвали в 1930 году. Впрочем, это уже другая история.
Ну, а сколько раз перестраивали здание городской администрации на центральной площади Свердловска-Екатеринбурга — раз двадцать, по меньшей мере? А здание, где нынче помещается Уральская консерватория? Оно же родилось почти одновременно с городом, в нем первоначально находился обер-бергамт — горная канцелярия. К числу старинных построек принадлежит и дом главного горного начальника на набережной городского пруда. А вы знаете, что у него первоначально главный фасад был обращен не к пруду, а к нынешней улице 8 Марта? И потом его много раз достраивали и перестраивали, в том числе и совсем недавно. А вот еще пример — из числа самых известных горожанам, поскольку он у всех на виду: в прошлом году в очередной раз перестроили здание 9-й гимназии, что на западном берегу городского пруда. Сменили обветшалые перекрытия, заменили кровлю, а главное — пристроили обширное новое крыло. Что бы сказал архитектор К. Г. Турский, увидев свое детище в столь преображенном виде? А ведь, я думаю, ничего плохого он бы не сказал, только порадовался бы: столько пережив за полтора века, построенный им для горного училища дом сегодня выглядит даже импозантней, чем в самом начале своей истории.
Примеров в этом роде — и давних, и недавних — можно было бы приводить без счета, и свидетельствуют они об одном: город живет, развивается, меняет свой облик, иначе и быть не может, и всеми это воспринимается как должное, пока преобразования происходят в пределах неких границ. Что это за границы — пока что уточнять не станем, потому что любое предзаданное мнение легко оспорить на простом основании: “Вам так кажется? А мне кажется иначе!” Каждый вправе иметь свое мнение — это нынче аргумент на все случаи жизни. Между тем многие вещи мы достаточно хорошо представляем себе на интуитивном уровне: бесспорного для всех, безупречно доказательного определения нет, но каждый понимает, что вот это — хорошо или хотя бы нормально, а вот это, какими бы внешне разумными и формально убедительными доводами оно ни прикрывалось, — плохо.
***
Именно на интуитивном уровне у многих жителей Екатеринбурга в последние годы накапливалось ощущение, что в своем бурном развитии город все более очевидным образом перестает считаться с размытой, но, несомненно, реальной границей между “хорошо” и “плохо”. Общественному мнению непросто было противостоять информационному напору со стороны близких к городской администрации СМИ, внушающих обывателю безальтернативное представление о переменах, происходящих в городе, как об исключительно позитивных, продиктованных заботой о горожанах. И вот группе инициаторов удалось выразить суть коллизии в коротком и, думается, вразумительном тексте — в письме на имя главы администрации Екатеринбурга А. М. Чернецкого. Под письмом поставили свои подписи пятьдесят представителей интеллигенции города — члены творческих союзов, ученые, деятели образования, медицины, — так что в прессе и в интернете его сразу окрестили “письмом пятидесяти”.
О чем говорилось в этом послании? Не ставя под сомнение ни благие намерения администрации города, ни определенные положительные результаты, достигнутые усилиями чиновников, авторы его все-таки не согласились с тем, что градостроительная политика в Екатеринбурге диктуется заботой о горожанах. Поводом к тому послужили три достаточно очевидных обстоятельства. Во-первых, (цитирую) “в результате разрушения или радикальной переделки архитектурных памятников, перекраивания градостроительных комплексов, уничтожения материальных следов прошлого наш город безвозвратно утрачивает историческую память, теряет свое неповторимое лицо”. “Во-вторых, — говорилось далее в письме, — в ходе массированного наступления на городскую среду город становится все более неуютным для основной массы его жителей”. Имелось в виду, если сказать совсем коротко, что преобладающая часть городских новостроек отвечает интересам не горожан, а бизнеса, усугубляет социальное расслоение и способствует росту социальной напряженности. Наконец, заявляли авторы письма, “нынешняя градостроительная политика и отчетливо проявившиеся тенденции развития города катастрофически ухудшают среду обитания горожан, делают ее все более опасной для физического здоровья”. Обсуждение этих трех проблем подытоживалось фразой, которую я вынес в эпиграф своей статьи: “Мы не хотим, чтобы…” и т.д. В заключение выражалась готовность авторов письма сотрудничать с мэром в решении поставленных в письме вопросов, если, разумеется, он признает их правомерность и включит их, так сказать, в свою повестку дня.
Важно подчеркнуть, что подписали письмо люди в большинстве своем широко известные, нередко — за пределами не только города, но и страны. В их числе — художники В. М. Волович и М. Ш. Брусиловский, скульптор А. Г. Антонов, действительный член Российской Академии художеств С. В. Голынец, кинорежиссеры В. И. Макеранец, О. Л. Черкасова, С. С. Айнутдинов, А. Б. Караев, В. В. Тарик, драматург, режиссер и главный редактор журнала “Урал” Н. В. Коляда, ректор Гуманитарного университета Л. А. Закс, писатели Г. К. Бокарев, Г. Ф. Дробиз, Ю. В. Казарин, А. Б. Титов, М. П. Никулина… Перечислить всех “подписантов”, да еще с их многочисленными регалиями, было бы утомительно для читательского восприятия. Может, стоит еще упомянуть, что абсолютное большинство из них обладают высокими научными степенями, отмечены престижными премиями (Государственной, губернатора Свердловской области, имени П. П. Бажова, имени К. С. Станиславского и др.), почетными званиями. Есть среди них и почетный гражданин Города Екатеринбурга.
Когда свое обдуманное мнение высказывает группа столь авторитетных горожан, к нему нельзя не прислушаться. И А. М. Чернецкий прислушался: недели через две после получения письма, в середине декабря 2008 года, он пригласил к себе для разговора всех, чьи подписи стояли под обращением. И я был на том приеме у мэра, поскольку тоже подписывал письмо, а потому свидетельствую как очевидец.
Аркадий Михайлович, безусловно, умный и опытный руководитель. Он продемонстрировал уважительное отношение к возмутителям спокойствия и не повторил оплошность, допущенную им за несколько дней до встречи с “подписантами” в мимолетном интервью перед телекамерой: дескать, что бы эти интеллигенты понимали в градостроительных делах, среди них нет ни одного архитектора. Будто сапожнику лучше знать, как моя нога чувствует себя в изготовленном им башмаке. Правда, мэр все-таки попенял, что мы со своим письмом объявились не ко времени: оказывается, вот-вот должна была начаться очередная избирательная кампания, так он заподозрил, что авторы письма неосознанно (снисходительно-примирительный жест!) стали пешками в чьей-то нечистоплотной игре. Мы-то, честно говоря, эту коллизию истолковали по-своему: не было бы избирательной кампании, так, возможно, нашему обращению в администрации города и не придали бы значения. Впрочем, оставим домыслы и обратимся к реальности: мэр нас терпеливо выслушал и подвел итог.
Из выступления А. М. Чернецкого следовало, что градостроительная политика в городе ведется в полном соответствии со Стратегическим планом, принятым в 2002 году после широкого общественного обсуждения; что ни одно градостроительное решение не принимается у нас без согласования с различными компетентными комиссиями (архитектурными, экологическими и прочими), призванными контролировать ситуацию; что вместо вырубленных 13604 деревьев посадили более 20 тысяч деревьев ценных пород; что проблема точечной застройки — миф, нет у нас точечной застройки с начала 2006 года. Что касается железно-стеклянных “билдингов” — они, оказывается, Аркадию Михайловичу тоже не нравятся, но “весь мир строит только в стекле”. По поводу “фаллического” (кажется, это определение намертво приклеилось к 53-этажному небоскребу в центре Екатеринбурга) “Антея” мэр, в общем-то, легко согласился, что город он не украшает, но разъяснил, что, во-первых, построен он на участке городской территории, принадлежащей частному лицу, а собственник на своей земле, считает почему-то руководитель города, вправе строить, что захочет; во-вторых, утешил он, возводимый сейчас “Антей” — только часть планируемого комплекса, а вот когда комплекс будет достроен, тогда можно будет (хотя и поздно — это уж мое мнение) давать оценки. В общем, Аркадий Михайлович мягко пожурил непутевых интеллигентов, сунувшихся не в свое дело, и счел свою миссию исполненной.
Между тем “клиенту” так и не удалось отрешиться от своих непосредственных ощущений и признать, что новый башмак ему впору. “Что произошло? — спрашивали друг друга участники встречи, выходя из зала. — Значит, власть не пожелала нас услышать и все надежды и хлопоты — впустую?”
Но я был настроен оптимистично, так как впервые за многие годы общественное мнение, казалось, намертво раздавленное, растоптанное, опущенное, как при советской власти, на уровень кухонных разговоров и, похоже, уже просто не существующее, воплотилось в форму коллективного поступка, и власть вынуждена была хоть как-то на него отреагировать. Конечно, этой реакции, вероятно, могло бы и вовсе не быть, не случись тут каких-то выборов, — ну, так это тоже неплохой знак: выходит, наша “демократия” все-таки управляема не стопроцентно, и если не разум, так хоть инстинкт самосохранения подсказывает “народным избранникам”, что в оживающем общественном мнении содержится некая угроза их бесконтрольному всевластию.
Встреча с мэром давала и еще один повод для осторожного оптимизма. Завершая разговор, Аркадий Михайлович выразил готовность впредь обсуждать конструктивные предложения по сохранению исторической памяти города. В частности, он согласился: “Надо создавать в пространстве города зоны, которые будут представителями своей эпохи”. Зоны — это, конечно, паллиатив, но учитывая, что “от одного из лучших сибирских городов”, которым восхищался немецкий путешественник 133 года назад, нынче мало что осталось, приходится довольствоваться хотя бы паллиативами.
***
Вдохновившись сигналом, полученным от мэра, небольшая группа из числа “подписантов” обращения к главе города — художник В. М. Волович, скульптор А. Г. Антонов, архитектор Б. А. Демидов, киновед и сценарист
К. В. Богомолов, писатели М. П. Никулина и автор этих строк — собрались однажды вместе, чтобы обдумать возможность создания историко-культурной зоны на том участке городской территории, который, казалось, сама судьба сохранила для этой цели. Речь идет о нескольких практически уже нежилых, но еще не застроенных многоэтажными “стекляшками” кварталах в так называемом Центральном жилом районе. Екатеринбуржцы хорошо его знают: он ограничен с севера и юга улицами Челюскинцев и Боевых дружин, а с востока и запада — улицами Февральской революции и Октябрьской революции.
Этот микрорайон с давних пор был на особой примете у екатеринбургских — нет, еще свердловских! — краеведов: в нем, как, может быть, ни в каком ином уголке города, сохранилось своеобразие старого, дореволюционного Екатеринбурга. Во-первых, он по возрасту почти ровесник города, ибо начал застраиваться еще в 20—30-е годы XVIII века. Правда, сперва это была Ссыльная слобода за пределами Екатеринбургской крепости, но уже в начале XIX века она была официально включена в территорию города1 .
Во-вторых, практически на протяжении всей его истории населяли этот микрорайон в основном люди среднего достатка и самых характерных для горнопромышленной столицы профессий. Любопытные данные на этот счет привел очень осведомленный историк города Е. И. Девиков в докладе на конференции краеведов в мае 1989 года: “Бывшая улица Коробковская (ныне Октябрьской революции) имела сто лет тому назад 49 дворов, а в 37 из них, или в 75,7%, находились работавшие по заказам кустари и ремесленники. На Ломаевской (теперь ул. Февральской революции) насчитывалось 54 двора, в 29 из них находились мастерские (53,7%). В Щипановском переулке (ныне ул. Боевых дружин) все без исключения дворы производили кустарную или ремесленную продукцию, а также торговлю из домовых лавок”2 .
Среди источников, которыми пользовался Евгений Иванович, был малодоступный в то время, а нынче переизданный историко-статистический сборник И. И. Симанова3 . Воспользовавшись им, мы можем установить род занятий хотя бы некоторых домовладельцев, чьи усадьбы в том или ином виде сохранились до наших дней. Так, владелец усадьбы по нынешней улице Октябрьской революции, 32 Николай Павлович Ястребов был потомственным камнерезом4 . В доме его соседей, супругов Осиповых, Ксении Степановны и Адриана Михайловича, помещалась винная лавка, правда, принадлежала она не им, а известным в городе виноторговцам братьям Суслиным. В доме номер 38 по той же улице находилось слесарное заведение, принадлежавшее купцу второй гильдии Ивану Тихоновичу Блохину, он же держал пять торговых мест в Старом гостином дворе, а владелицей усадьбы числилась его супруга Парасковья Моисеевна. Очень заметной фигурой среди жителей этих кварталов был Иван Константинович Анфиногенов — купец второй гильдии, хозяин лавки ювелирных изделий, владелец двух домов на Ломаевской (ныне Февральской революции) улице, гласный городской думы и вообще активный общественный деятель.
Конечно, книга И. И. Симанова дает лишь одномоментный срез весьма удаленного от нас времени. В более ранние и в более поздние времена на этих улицах жили и столяры, и резчики по металлу, и портные, и кондитеры…
Особенно примечательна судьба усадьбы под номером 40, находящаяся в самом центре микрорайона. В книге И. И. Симанова ее владелицей числится вдова Акилина Артемьевна Сидорова, крестьянка Рязанской губернии. Эта энергичная женщина занималась вместе с сыновьями на своем довольно просторном по городским меркам приусадебном участке — что-то около пятнадцати соток, если вычесть место, на котором располагались деревянный дом с мезонином, флигелем и “службами”, — выращиванием овощей и держала лавку на улице Фетисовской (впоследствии 9 января, а ныне Ельцина), чтобы ими торговать. А в 1913 году усадьбу купил скромный бухгалтер Дмитрий Иванович Казанцев, который тут же с увлечением занялся выращиванием плодового сада, первого на Среднем Урале, и выведением морозоустойчивых сортов яблок и вишен, способных выживать и плодоносить в уральском климате. В скором времени любительские занятия садовода переросли в серьезную исследовательскую работу, получившую большое общественное признание. За выведенные им сорта он не раз получал награды на выставках, его опыт был востребован учеными. Широкий интерес к его деятельности побудил энтузиаста взяться за перо: в тридцатых годах он написал три книги, которые издавались, переиздавались, а главное — многими с увлечением читались. Потом много писали и о самом садоводе5 .
Дмитрий Иванович щедро делился с земляками не только опытом, но и саженцами, сперва он заразил своим энтузиазмом ближайших соседей по улице, потом уже тысячи уральцев прочитали его книги и убедились, что невозможное возможно. За первой волной последователей пришла вторая волна, за ними — новые поколения садоводов-любителей. Конечно, нынешнее массовое движение садоводов рождено сопряжением нескольких причин — экономических, социальных, психологических, но не будет натяжкой утверждение, что первопроходческая деятельность садовода-селекционера со свердловской улицы Октябрьской революции тоже сыграла в этом плане свою роль. Конечно, сегодня уже немногие из садоводов, переполняющих в выходной день пригородные электрички, назовут вам имя Казанцева, а ведь все начиналось отсюда, из казанцевского сада. Дмитрий Иванович умер в 1942 году, но сад его сохранен — сначала женой и дочерью, но потом все большее участие в его судьбе принимали ученые вузовских кафедр, Ботанического сада Уральского научного центра. Впрочем, история казанцевской усадьбы — это особый сюжет, а здесь достаточно заключить, что плодовые деревья и кустарники, выращенные знаменитым селекционером, до сих пор цветут и плодоносят. В 1987 году сад Д. И. Казанцева получил статус памятника истории и культуры Свердловской области, а в середине 90-х годов принято решение о создании на базе казанцевской усадьбы музея садоводства на правах филиала областного историко-краеведческого музея.
Автору этих строк довелось не только бывать, но и какое-то время пожить на улице Октябрьской революции в середине 60-х годов, когда она еще не потеряла облик, сложившийся при участии знаменитого уральского селекционера. Булыжная мостовая, типично екатеринбургские тротуары из каменных плит, словоохотливые бабушки на скамейках у ворот… Вдоль всей улицы шеренги стройных, поднебесной высоты тополей, сохранявшиеся, между прочим, до самого последнего времени. Однако в конце концов “озеленители” добрались и до них: те, что стояли по нечетной стороне, были выкорчеваны уже в нынешнем мае, как раз в те дни, когда писалась эта статья; по обычаю последних лет на их месте устраивают грандиозную автостоянку. (Вот и судите, кто был прав: авторы “письма пятидесяти” к мэру — или мэр, возражавший им, что все под контролем и все на пользу жителям?) И только со стороны казанцевского сада еще сохранилось несколько замечательных экземпляров.
А самое главное, чем запомнилась мне бывшая Коробковская улица той поры, когда я на ней жил, — это сады. Сады при каждом доме, благоухающие яблоневым цветом в начале лета и наполняющие окрестности ароматом зрелых плодов ранней осенью. А короткими майскими ночами какие там можно было услышать соловьиные концерты! Впрочем, соловьи держались за эти зеленые кварталы дольше, чем люди: их здесь можно было услышать — в самом центре шумного мегаполиса! — еще пять-семь лет назад.
Среди многочисленных садов бывшей Коробковской улицы особо выделялся сад усадьбы Ястребовых (улица Октябрьской революции, 32). В некоторых источниках можно прочитать, что заложен он под влиянием соседа Казанцева уже в начале 20-х годов, но вряд ли этот так. По сведениям Е. И. Девикова, ястребовский сад старше, чем сад Казанцева. Косвенно это подтверждается тем, что на территории усадьбы Ястребовых по сей день растет дуб, которому уже больше 130 лет. Дубы вообще очень редки в нашей климатической зоне, так что очевидно: исследовательский азарт ботаника-любителя проявился в том, чтобы из многих древесных пород выбрать эту и раздобыть где-то (наверняка ведь пришлось везти издалека) саженец. И еще нужны были профессиональные знания, чтобы грамотно посадить и выходить деревце в неуютном для него уральском климате. Судя по возрасту дуба, посадил его, скорее всего, даже не Николай Павлович, который был дружен с селекционером Казанцевым, а еще его отец Павел Петрович, тоже огранщик и камнерез, первым сообразивший, что для людей их семейной профессии, подверженных легочным болезням, полезен воздух, насыщенный флюидами растений. Другое дело, что в отцовском саду, вероятно, не было плодовых растений, вот их-то и стал разводить Николай Павлович по примеру Казанцева. Так или иначе, сад Ястребовых, хоть он давно уже лишен надлежащего ухода, все-таки и сегодня хорош, и все еще жив дуб-ветеран — главная его реликвия.
Думаю, другой такой улицы не было в Свердловске. И не удивительно, что она издавна притягивала художников. Опять стоит процитировать доклад краеведа Е. И. Девикова: “Слюсарев написал здесь свою картину “Вишня цветет”, художник Узких создал акварель “Ветка цветущего барбариса”, Ираида Финкельштейн писала тут “Уральскую антоновку”, а Завальнюк на одной из дорожек знаменитого сада написал живописный портрет самого Дмитрия Ивановича Казанцева”.
Между прочим, сообщив эти сведения, Евгений Иванович высказал предположение: “Думается, что добрая традиция эта найдет и сегодня среди талантливой творческой молодежи достойное продолжение”. Как в воду глядел! Ибо уже в девяностых годах здесь, в обветшавшем доме номер 32 по улице Октябрьской революции, поселился молодой художник Олег Еловой, один из самых ярких представителей екатеринбургского андеграунда, ученик и последователь Геннадия Райшева, истинный лидер художников своего направления. Он быстро получил признание: его персональные выставки не раз устраивались в екатеринбургских музеях, а многие картины выставлялись за рубежом. Он собирал коллекцию “простого”, по его определению, искусства (ибо называть “примитивизмом”, как принято в искусствоведении, творчество, скажем, Анри Руссо, Нико Пиросмани или Константина Панкова, того же Райшева он считал неуважительным и несправедливым), рассчитывая со временем создать на ее основе музей. С появлением в старом доме на улице Октябрьской революции Олега Елового дом этот стал своего рода клубом, а можно сказать — и творческой дачей молодых художников: здесь они работали на пленэре, обретали единомышленников, утверждались на избранном пути. Лидер ушел из жизни в 2002 году, всего-то на четвертом десятке лет жизни, но “дом художника Елового” и по сей день остается культовым местом для многочисленных его друзей, последователей и поклонников.
***
Вот такой микрорайон чудом сохранился в городе. Сохранился? К сожалению, в этом утверждении есть изрядная доля преувеличения. Сад Казанцева и сад Ястребовых с реликтовым дубом — да, вот они. Дом Казанцева даже отреставрирован (хотя, как утверждают специалисты, не очень качественно) в середине 90-х. Дом Олега Елового крайне запущен, но на удивление крепок: бревна, из которых он сложен, даже не тронуты жучком-древоточцем. Сохранилась булыжная мостовая вдоль улицы и частично — каменные тротуары. Еще несколько домов в ближайшем окружении сохранились в полуразрушенном (а по документам — так и вовсе в разрушенном: легче принимать решение об окончательной их ликвидации) состоянии.
И, что в данном случае особенно существенно, сохранилась территория.
Лакомая, если мерить нынешними мерками, территория: гектара два земли в самом центре города, на которых, можно сказать, и сносить-то нечего, и переселять некого. Это кажется просто чудом: все пустыри застроили, все барачные клоповники расселили, чтоб расчистить места под новое строительство; втиснули, в нарушение всех градостроительных норм, многоэтажные “билдинги” во дворы — на место “нерентабельных” детских песочниц и качелей, — а такая удобная во всех отношениях площадка осталась “не освоенной”. Как же ее просмотрели?
Да не просмотрели вовсе. Напротив, еще с советских времен связывали с ней самые заветные, можно сказать, градостроительные прожекты. Б. Н. Ельцин, будучи первым секретарем обкома КПСС, не раз публично и с гордостью заявлял (автор этих строк сам был тому свидетелем), что власти Свердловска не допустили такой ошибки, как руководители многих других областных центров страны: не поспешили застроить центральные кварталы безликими многоэтажными типовыми домами. Борис Николаевич не об истории хлопотал, а хотел, чтобы центр (а это и есть, прежде всего, та территория, о которой я сейчас говорю) застраивался крупными и добротными зданиями, сооруженными по индивидуальным проектам. Именно такое развитие городского центра предусматривал генеральный план развития Свердловска до 2000 года, утвержденный Советом Министров РСФСР 25 мая 1972 года и даже отмеченный премией СМ СССР в 1977 году. По этому плану и сама областная власть (обком и облисполком) должна была получить новое здание, более соответствующее статусу крупнейшей по своему экономическому потенциалу, после Москвы и Ленинграда, области страны.
С этого 23-этажного “полунебоскреба” и начали реализацию амбициозного (как сказали бы сегодня) градостроительного плана. Площадку под него и прилегающую к нему нынешнюю Октябрьскую площадь расчистили на высоком западном берегу городского пруда, снеся несколько кварталов исторической застройки без оглядки на их прошлое. Новый “Дом Советов” строился долго, но секретарь обкома Б. Н. Ельцин публично объяснял, что с достройкой дома областные власти не спешат сознательно: им было бы, по его словам, нетактично переселяться в столь замечательное здание, пока оно окружено полудеревенскими усадьбами дореволюционной застройки (из чего следует, что никакой ценности они в восприятии главного партийного чиновника и его коллег не представляли). Но подходящая среда для “зуба мудрости” (самый приличный из псевдонимов ельцинского “Дома Советов”, распространенных в народе) создавалась ударными темпами: кварталы Центрального жилого района к югу от улицы Боевых дружин были пущены под бульдозер столь же безоглядно, как и те, что снесены под застройку партийно-советского “полунебоскреба”. На их месте к середине 80-х годов успели выстроить несколько больших кирпичных жилых домов, которые по меркам того времени считались элитными.
Но тут началась “перестройка”, и дело с обновлением городского центра застопорилось. С одной стороны, у казны стало не хватать средств на архитектурные “изыски”; с другой стороны, трогательное “единство партии и народа” закончилось, и народ больше не безмолвствовал. Общественность категорически воспротивилась сносу кварталов, расположенных севернее улицы Боевых дружин. Объявленная руководством страны “гласность” вывела полемику вокруг судьбы исторической застройки из чиновных кабинетов на страницы газет и телеэкраны. Противостояли тогда друг другу не разные концепции развития городской среды, а власть, еще не отвыкшая от вседозволенности, и общественность, впервые после многих десятилетий получившая возможность открыто выражать несогласие с позицией власти. Таким образом, изначально в этом противоборстве присутствовал политический момент, и коллизия накалялась по мере нарастания напряженность в отношениях между “партией и народом”. И вот парадокс тех лет: требуя обновления общественного уклада, народ настаивал на уважении к исторической памяти. Это была широко и остро обсуждаемая тема. Нередко она приобретала малопродуктивные митинговые формы: публика в ту пору была легковоспламеняющаяся. Однако общественная обстановка давала выход и “положительной энергии”: в общественное сознание широким потоком вводились знания, накопленные энтузиастами за десятилетия тихого сидения в архивах и библиотеках. Второй вариант наглядно представлен процитированным выше выступлением краеведа Е. И. Девикова.
И власти, volens-nolens присягнувшие “перестройке”, вынуждены были считаться с общественным мнением.
К слову, нынешний мэр Екатеринбурга на встрече с авторами “письма пятидесяти” высказал претензии в адрес своего предшественника: дескать, Самарин (поясню: “демократ первой волны”, ставший первым главой городской власти после падения диктатуры КПСС) вместе со своей думой “обозвали памятниками” 700 объектов. В результате, мол, сегодня огромное количество объектов, попавших в реестр, парализуют строительство. Между тем большая часть этих памятников, по мнению Аркадия Михайловича, не являются памятниками архитектуры.
К вопросу, надо ли сохранять памятники, если они не являются памятниками архитектуры, мы еще вернемся. Насчет думы при Самарине — очевидная оговорка: Юрий Евгеньевич был председателем городского совета, никакой “думы” при нем не было. Но это частность, которая не заслуживала бы упоминания, если бы косвенно не показывала, что выпад мэра против Самарина — скорее психологический маневр, рассчитанный на легковерных интеллигентов, которые “не в теме”, нежели взвешенный аргумент. Если б это был аргумент, то Аркадию Михайловичу следовало бы объяснить, зачем Самарину понадобилось переводить не значимые для города гнилушки в разряд памятников. А еще интереснее то, что Самарин, хорош он был или плох в качестве руководителя города, в неоправданном расширении реестра памятников никак не повинен!
Вот факты. Упоминавшаяся здесь усадьба И. К. Анфиногенова (ул. Февральской революции, 37) объявлена памятником постановлением Свердловского облисполкома от 18 февраля 1991 года, под которым, следовательно, стоит подпись Э. Э. Росселя.
Усадьба Д. И. Казанцева (ул. Октябрьской революции, 40) получила статус памятника истории по постановлению облисполкома от 31 декабря 1987 года — стало быть, еще до Э. Э. Росселя.
Еще три дома по улице Октябрьской революции — номера 34, 38 и 44 — признаны ценными объектами городской исторической среды по постановлению исполкома городского совета от 18 марта 1988 года. Тогда его возглавлял П. М. Шаманов — один из самых компетентных руководителей города советского времени.
Передо мной довольно обширный список других домов-памятников, расположенных на близких по отношению к описываемому участку улицах — Шейнкмана, Хохрякова, — и нет среди них ни одного, чтобы памятником был объявлен при Самарине: все 1988, начало 1991, даже 1986 годы. Но меня в данном случае не волнует роль первого “демократического” градоначальника: тут важно, почему и при каких обстоятельствах принимались решения о памятниках, а также кто и почему этим решениям противился. Думается, читатель уже убедился, что первую волну бульдозеров на исторически содержательный уголок города направила советская власть. Когда стало возможным противостоять власти, общественность бульдозеры остановила. Причем власть тогда, лелея свои амбициозные планы, общественности уступила с трудом, но общественность вступила в противоборство с властью под влиянием не амбиций, а пробуждающегося гражданского чувства: мы здесь живем, это наш город со своей историей, историческая память города, как и память отдельного человека, заключающая в себе его житейский опыт, — залог нашей гражданской состоятельности. Подчеркну главное в этой коллизии: амбиции власти — явление преходящее: секретарю обкома Ельцину хотелось застроить Центральный микрорайон домами такого типа, как построенные при нем дома по ул. Антона Валека, 12, Маршала Жукова, 7, 9, 10 и 11. Изменились времена, “весь мир строит из стекла”, как утверждает А. М. Чернецкий, — и на месте спорного участка города планируется возвести 30—40-этажные стекляшки.
Но желание не стать манкуртом непреходяще: против нынешних посягательств на этот уголок старого Екатеринбурга выступило новое поколение горожан. Вправе ли городская власть, действующая якобы в интересах горожан, игнорировать это обстоятельство?
***
Итак, под давлением общественного мнения советские власти города и области отступились от старинных кварталов Центрального жилого района, но это означало лишь временную отсрочку — так сказать, передышку в противоборстве двух сил. В сущности, у властей уже просто не было средств для дальнейшего наступления, свидетельство тому — начатое, но так и не завершенное строительство еще одного “элитного” жилого дома в непосредственной близости от партийного “зуба мудрости”. Строители вырыли котлован, выложили фундамент — и ушли, как оказалось, навсегда. Фундамент простоял, постепенно наполняясь бытовым мусором и зарастая лопухами, лет двадцать, если не больше, а уже совсем недавно его разобрали, котлован расширили и углубили, а потом построили на его месте стеклянно-бетонные сооружения, рядом с которыми бывший “Дом Советов”, превратившийся со сменой политического режима в местный “Белый дом”, скукожился и поблек.
Но и общественность не смогла предложить властям внятный вариант сохранения исторических кварталов. Существовало, к примеру, мнение, что ничего там не нужно трогать: не мы, дескать, строили — не нам и сносить. Но как не трогать? Худая крыша, подгнившие стены, печное отопление, вода из уличной колонки, “удобства” в огороде… Здешние жители не поддерживали сторонников сохранения исторических кварталов и мало-помалу отсюда исчезали: кто-то переселялся (если возникала такая возможность) в благоустроенные дома, а кто-то, увы, в лучший мир (куда, однако, никто из нас не торопится). Опустевшие дома быстро разрушались…
Было и другое предложение (его, кстати, высказывал Е. И. Девиков): устроить здесь зеленую зону отдыха. Что она должна была собой представлять — не уточнялось, но было очевидно, что мысль эта столь же утопична, как и идея сохранения ветхого жилья ради памяти о прошлом: если речь идет еще об одном небольшом парке, то придется ведь и дома сносить, и деревья заменять, и планировку улиц перекраивать. Но что тогда останется от истории?
Ни у кого не было ответов на эти вопросы, и дело было пущено на самотек. Внешне это выглядело так, будто о лакомом участке городского центра просто забыли: все тут рушилось и растаскивалось, на месте вытоптанных садов и огородов появились ряды ржавых железных коробок — гаражей. Потом гаражи начали исчезать, оставляя после себя груды мусора и заросли крапивы. И, тем не менее, когда территория снова привлекла внимание общественности, она, оказывается, уже была поделена — между городом, областью и еще кем-то, кто, судя по документам, был “не определен”. По какому принципу делили землю и почему у некоторых усадеб не оказалось собственников, без специального расследования понять трудно, но для меня здесь важно другое: полупустырь в центре мегаполиса в плане собственности стал похож на лоскутное одеяло. Может, то был местный вариант политики “сдержек и противовесов”: никто не мешал любому из собственников выращивать редиску и морковь на своем участке, но планировать какой-то крупный проект они могли только сообща.
И вот когда в “тучные” годы дорогих энергоносителей крупный бизнес и бюджет “накопили жирок”, возродилась идея создания на одичавшем, как поле без землепашца, участке городской территории, почти уже пустыре, крупного делового центра. Логика простая: мы же “третья столица”! У первой столицы есть Арбат — и у нас уже есть “арбат” (пешеходная улица Вайнера), у них там “Москва-Сити” — так и нам нужен “Екатеринбург-Сити”, у них мексиканский тушкан… Впрочем, тушкан — это уже “из другой оперы”.
Ради столь духоподъемной, а главное капиталоемкой, идеи собственники смогли договориться. Под это самое “Сити” было специально учреждено “ООО”; не лишне заметить, что до появления в документах ООО “Екатеринбург-Сити” переговоры по деловому центру велись от имени “группы компаний строительного комплекса УГМК”. Эта влиятельная “группа”, образовавшая общество с ограниченной ответственностью, 30 августа 2007 года заключила четырехстороннее соглашение — с городом, областью и территориальным представительством федерального агентства по управлению федеральным имуществом, — на основании которого получала под застройку все “лоскутное одеяло”. Соглашением предусматривалось, что проектироваться “Сити” будет без оглядки на границы участков, принадлежащих разным собственникам, и не считаясь с тем, что в некоторых случаях “собственник не установлен”. Однако застройщику предлагалось, прежде чем начать строительство, провести межевание и кадастровый учет с тем, чтобы потом, когда деловой центр будет построен, владельцы объектов, входящих в состав комплекса, те участки в обязательном порядке выкупили. Смысл этой коммерческой сделки достаточно очевиден, и я не буду здесь его обсуждать.
Обсудить же стоит сюжет, связанный с памятниками. Единственная фраза трехстраничного документа, в которой они упоминаются, достойна того, чтоб процитировать ее целиком: “После определения в установленном законом порядке дальнейшей судьбы памятников истории и культуры, располагающихся в зоне предполагаемого строительства Делового центра “Екатеринбург-Сити”” — и точки в конце этого пассажа нет, да и фраза кажется незаконченной. Но грамматически все правильно: дальше идут пункты насчет поручить тому-то и тому-то то-то и то-то. Но это уже после того, как судьба памятников решится.
Но кто и как должен ее решить? Этот вопрос фактически выносится за рамки соглашения: будто бы не резон высоким договаривающимся сторонам отвлекаться на столь незначительные технические частности. Между тем эти самые стороны, подписывая документ, прекрасно знали, что вопрос с памятниками не прост. Еще в конце июля 2006 года, то есть более чем за год до подписания четырехстороннего соглашения, ООО “УГМК-холдинг” обратился к главе Екатеринбурга с просьбой дать разрешение на перенос объектов культурного наследия, мешающих их строительному размаху, на окраину города.
А ведь забавно, согласитесь, ставился вопрос: никто на само существование памятников вроде бы не покушался, только предлагалось, поскольку они встали на пути прогресса, передвинуть их, говоря словами поэта, куда-нибудь на “ща”. Решусь предположить, что сама идея Аркадию Михайловичу понравилась. Я ведь уже упоминал в начале статьи, как он порицал своего предшественника Ю. Е. Самарина: дескать, наобъявлял в городе памятников, а они теперь парализуют строительство. Но существует “установленный порядок”, да и не дальновидно было бы главе города решать своей властью вопрос, которым должна заниматься специальная управленческая структура, входящая, кстати, в систему администрации города. Так что запрос застройщика был переадресован в Екатеринбургский Центр по охране и использованию исторического и культурного наследия. И оттуда ответили ровно через две недели: срок, думаю, минимальный для того, чтобы столь тщательно подготовить письмо, которое, очевидно же, должно было не понравиться начальству. Ибо после детального анализа фактов и нормативных документов авторами письма делалось заключение, во избежание разночтений даже выделенное жирным шрифтом: “перемещение, изменение памятников запрещены”. Правда, горькая пилюля для руководства была зависимыми экспертами слегка подслащена: дескать, “теоретически перенос культурного наследия возможен, но только по решению Правительства РФ или уполномоченного им органа”.
По-видимому, адресат письма, привыкший к реалиям российской жизни (а что — не в Европах ведь живем), по-русски же и понял заключение специалистов: вообще-то нельзя, но если очень хочется, то можно. Потому, я думаю, в том четырехстороннем соглашении и появилась “фигура умолчания”: “После определения в установленном законом порядке дальнейшей судьбы памятников…” Подлинный смысл этой темной фразы таков: судьба памятников не определена и пока неизвестно, кто и как будет ее определять, но как-то же образуется, ибо нет таких крепостей… Ах, насчет крепостей — это опять “из другой оперы”. Но к нашему случаю очень даже подходит.
Между тем “щадящая” оговорка в письме имела, насколько я понимаю, совсем другой смысл. Понятие “культурное наследие” столь же широко, как и само понятие “культура”. Памятники архитектуры — хоть и самая очевидная, но лишь малая часть того наследия, которым должно дорожить общество, не желающее остаться без будущего.
Собственно, а что такое — памятник архитектуры? Не будем копаться в справочных изданиях и цитировать мэтров; ведь даже на уровне здравого смысла понятно, что речь идет о примечательном творении зодчего — либо выдающемся, либо очень характерном в своем роде. Такие здания в Екатеринбурге есть, но, прав А. М. Чернецкий, они немногочисленны. Поскольку даже безликие типовые проекты “привязываются к месту”, то уж тем более памятники архитектуры должны стоять на тех местах, где построены. И все же они представляют ценность, прежде всего, сами по себе, а потому в исключительных случаях допустим их перенос. К примеру, в 60-х годах минувшего века строили в Египте высотную Асуанскую плотину, под затопление образующимся при этом водохранилищем попадал колоссальный древний храм в Абу-Симбеле, и его как ценнейший памятник мировой архитектуры перенесли на незатопляемое место. А вот пример поближе к нам: где-то в конце 80-х сгорел дом по улице Толмачева, 40 в Свердловске — интересный памятник деревянного модерна, относящийся к рубежу XIX—ХХ веков. Сгорел он, к счастью, не дотла, к тому же сохранились чертежи и точные обмеры, сделанные до пожара, так как дом собирались реставрировать. Вот его и восстановили на соседней улице, теперь уже в Литературном квартале, и сейчас в нем разместился музей литературной жизни ХХ века. А еще читатель, несомненно, знает про своего рода коллекции старинных крестьянских изб в Кижах, в уральской Нижней Синячихе; менее известен музей деревянной архитектуры в спортивно-культурном комплексе “Огонек” близ города Чусового, но он тоже хорош. Подобные собрания архитектурных раритетов, вывезенных — ради их спасения и в назидание потомкам — из опасных для них мест, создаются нынче и в других регионах.
Но здания, признаваемые памятниками истории и культуры, в архитектурном отношении вполне могут быть ничем не примечательными. Попробуйте, к примеру, представить себе такую нелепость: знаменитый дом П. П. Бажова, что находится на углу улиц Чапаева и Большакова, ради какой-нибудь градостроительной затеи решили перенести… Ну, хотя бы на улицу Бажова, вроде там он был бы к месту. “Здесь жил и работал писатель…” Так ведь нельзя тогда было бы сказать, что здесь он жил и работал, это была бы ложь! И, следовательно, памятника просто не стало бы.
И вот такую ложь ООО “УГМК-холдинг” предлагало узаконить!
Между прочим, когда на встрече с авторами “письма пятидесяти” мэр Екатеринбурга заявил, что памятников архитектуры среди того, что внесено в списки охраняемых объектов, в нашем городе почти нет, так он был совершенно прав. Но его правота в этом отношении лишь подтверждает главный итог письма специалистов из Центра по охране культурного наследия: большинство сохраняемых у нас памятников таковы, что переносить их на окраину города — значит уничтожить.
Не знаю, как подобные коллизии разрешаются в Европах, а у нас они во все времена — вроде теста: остановился — значит, стушевался; какой же ты после этого начальник? Настоящий, по российским критериям, руководитель должен быть волевым, тогда он легко справится с такими проблемами. Перенести нельзя? Значит, нужно упразднить, снять с учета! Как при Ельцине дом Ипатьева. Кажется, и нынче к тому идет: руководством города и области настойчиво муссируется мысль (несколько раз сам слышал в разных телеинтервью), что большинство наших памятников отражает идеологию ушедшего времени. Дескать, переночевал какой-нибудь известный большевик-подпольщик в деревянной хибаре — и вот мемориальную доску на ней повесили, объявили памятником: “охраняется государством”. Что же теперь — объявлять памятниками дома, где останавливались деятели “Единой России”?
Насчет “единороссов” сомнения наших руководителей очень даже разделяю, а что касается памятников большевикам — не миф ли это, что их у нас слишком много? Отдельные случаи были, не спорю, но ведь большевистский период — это тоже наша история. Однако вот передо мной книга “Материалы свода памятников истории и культуры РСФСР” — том, посвященный памятникам Свердловской области, изданный в Москве в 1983 году. В нем зафиксировано (историческими справками и фотографиями) 50 памятников по городу Свердловску, и среди них нет ни одного (подчеркиваю: ни одного!) памятника, посвященного деятелям “большевистского режима”. Зато отмечено несколько мест, где жили выдающиеся деятели уральской истории и культуры: адреса все еще были известны, а домов тех уже не было, так что и фотографировать было нечего.
Однако есть в этой полезной, но грустной книге, например, фотография дома по улице Сакко и Ванцетти, 17, где четверть века прожил писатель И. И. Ликстанов, чьего “Малышка” в 50-е годы прочитала вся страна. Судя по снимку и исторической справке, этот дом не только хранил память о писателе — он был еще интересным архитектурным раритетом: двухэтажный кирпичный особняк, прочный и элегантный, был построен, как утверждается в справке, в начале XIX века. Все, больше его нет! На его месте стоит 9-этажный — бывший “элитарный” — дом нового городского центра, построенный в период партийного секретарства Б. Н. Ельцина. По Хохрякова, 62 более тридцати лет жил один из самых известных уральских живописцев И. К. Слюсарев — в добротном деревянном пятистенке, с пятью окнами под резными наличниками на улицу. Помешал и его дом “развитию” города. Города, не умеющего ценить и хранить свою историю…
Вот в таком историческом и мировоззренческом контексте решается нынче судьба исторических кварталов улиц Октябрьской революции и Февральской революции. Судя по тексту не раз упомянутого здесь четырехстороннего соглашения, “высокие договаривающиеся стороны” прекрасно понимали, что законно вопрос с памятниками не решить, так они на нем и не стали “зацикливаться” в полной уверенности, что не мытьем, так катаньем дело образуется. И заказали французскому архитектурному бюро “Valode & Pistre” проект комплекса “Екатеринбург-Сити”, не упомянув в договоре памятников — будто их здесь уже нет. Французы проект добросовестно выполнили, в архитектурных кругах он получил одобрение, даже экспонировался на международных выставках, но, по легенде (документов, достоверно ее подтверждающих, у меня нет), авторы проекта были просто обескуражены, когда узнали, что ради осуществления их разработок придется снести памятники; им не хотелось бы быть причастными к варварской акции.
***
А можно ли было обойтись без варварства?
Можно и нужно! Только для этого градостроительные проблемы необходимо решать, ориентируясь не на амбиции властей и не на коммерческий интерес (для выявления которого более подошел бы жанр журналистского, а может, и не журналистского даже, расследования), а на потребность города как социокультурной общности, общественного организма.
С такой позиции и пытались осмыслить судьбу этой небольшой территории старого городского центра участники той небольшой группы авторов “письма пятидесяти”, которые собрались однажды нынешней весной, чтобы подумать вместе над тем, как можно с пользой для города распорядиться судьбой исторических кварталов двух екатеринбургских улиц с “революционными” названиями. В результате двух неспешных, многочасовых разговоров оформилась идея, которая всем нам показалась очень простой, внятной и вполне реализуемой. Заметьте: я не пишу “родилась идея”, потому что она в тех разговорах именно оформилась, приобрела конкретные очертания, но еще до того в силу своей органичности она, как говорится, носилась в воздухе. И доказательство тому — практически одновременное появление очень похожей идеи, которая была представлена в эскизном проекте опытным градостроителем Мариной Сахаровой. Эскиз был озаглавлен “Арт-квартал”, мы же свою идею назвали “Город мастеров”; одно другому никак не противоречило, так что вскоре две инициативные группы встретились и провели общую пресс-конференцию, благодаря которой общий замысел получил широкую известность и, судя по многочисленным откликам, полученным по разным каналам, многими был встречен очень одобрительно.
В чем сущность идеи?
Прежде всего, всяческие попытки уничтожить памятники (неважно, с помощью ли бульдозера или посредством перемещения “на окраину”) категорически исключаются как заведомо противозаконные и аморальные. Далее, признается, что сохранению подлежат не архитектурные шедевры (которых тут никогда не было и нет), а городская среда (которая здесь еще не окончательно уничтожена, еще может быть реанимирована). Среда — это, в первую очередь, скромные домики, которые в том или ином виде сохранились и могут быть отреставрированы, а что-то утраченное может быть и воссоздано, даже и перенесено с других старых улиц, где оно существует уже вне естественной среды и обречено на гибель. (Так в любом мемориальном музее в экспозицию включаются подлинные вещи эпохи, аналогичные тем, которыми когда-то пользовались обитатели дома.) Среда — это еще и планировка улиц, и булыжная мостовая на проезжей части улицы Октябрьской революции, и тротуары из каменных плит (местами еще сохранившиеся), и, конечно, сады — примечательная особенность этого уголка старого города, важное свидетельство умения трудолюбивых жителей этих кварталов обустроить свой быт сообразно запросам души.
Но главная особенность жизни в этих кварталах — владение простым, но нужным людям ремеслом. Ремеслом, которым живущие здесь горожане кормились, но оно было для них также и средством самоутверждения, и городской, даже уральской достопримечательностью. Конечно, воссозданный “Город мастеров” не предназначен для жилья, даже если бытовые удобства будут модернизированы. Его должны населить ремесла: тут кузница (она действительно была в этом квартале), там ювелирная мастерская, здесь работают резчики по камню, по металлу, гранильщики, портные, кондитеры, столяры — и так далее. В справочном издании И. И. Симанова отмечено более пятидесяти ремесленных занятий, культивировавшихся в старом Екатеринбурге (включая, скажем, трубочистов и пастухов), и понятно, что не все их можно и нужно представить в квартале мастеров, но уж наиболее характерные для уральской столицы были бы здесь очень уместны. И теперь вообразите себе картину: работает этакий Данило-мастер, а за ним увлеченно наблюдает группа посетителей “Города мастеров”. Сработано изделие — и его можно тут же купить и увезти с собой в качестве сувенира в дальние края (подобную практику я наблюдал в других странах). Но еще важнее, если какой-нибудь местный мальчишка загорится желанием научиться самому орудовать молотком и резцом: надо предусмотреть и такую возможность — создать в квартале какие-то школы овладения ремеслами. Тут даже не столько то важно, что традиция мастерства будет сохраняться и передаваться следующему поколению; важнее, что человек, умеющий что-то делать своими руками, — это уже в нравственном плане другой человек, у него есть опора для души.
Кстати, в этом же квартале можно было бы найти уголок и для того базарчика рукодельных сувениров, который возник когда-то у Пассажа, потом был переведен на бульвар проспекта Ленина, потом изгнан куда-то в район цирка.
Конечно, самым примечательным занятием в квартале должно стать садоводство. Образцово ухоженные сады Д. И. Казанцева и Н. П. Ястребова послужат наглядным эталоном, в доме Д. И. Казанцева еще в середине 90-х годов учрежден “Музей истории плодового садоводства Среднего Урала” на правах филиала областного историко-краеведческого музея. Опять-таки здесь не место обсуждать, как он функционировал все эти годы; так или иначе, в квартале “Город мастеров” ему отводится ключевая роль. От него, как когда-то от сада Казанцева, уютная, притягательная для каждого, кто окажется вблизи этих мест, зеленая зона должна распространиться на весь квартал. Здесь все бесчисленные садоводы-любители города смогут познакомиться с достижениями своих товарищей по увлечению, получить дельные советы, разжиться хорошими саженцами или семенами, даже, может быть, купить какие-нибудь плоды, выращенные на садовых участках умельцев.
Все, о чем здесь сказано, в принципе поддерживает и группа энтузиастов, придумавшая “Арт-квартал”, только для них главным центром притяжения является дом художника Олега Елового. В нем, по их мнению, должно культивироваться изобразительное искусство. Почему бы не открыть в нем небольшой музей “простого искусство”, о котором мечтал хозяин дома? А рядом, под кроной старинного дуба — ветерана ястребовского сада, могли бы располагаться художники-натуралисты со своими мольбертами. И еще авторы “Арт-квартала” мечтают об экспозициях скульптур под открытым небом — постоянной и обновляющейся. Возможно, где-то поблизости прижилась бы и небольшая эстрада…
Что мне кажется едва ли не символическим — “Город мастеров” стал бы в топографическом и в смысловом отношении своеобразной параллелью к существующему Литературному кварталу. Там, на левом берегу городского пруда, возрожден дух “изящных искусств”, культивировавшихся в Екатеринбурге на разных этапах его почти трехвековой истории, здесь же, зеркальным отражением на городском плане, ожили бы для широкой публики уральские ремесла. А вместе два параллельно расположенных исторических квартала воплотили бы в себе историческую память города…
Вот такая, если сказать вкратце, была предложена концепция использования этой территории. Надо особо подчеркнуть, что она не отвергает идеи строительства комплекса “Екатеринбург-Сити” (хоть сам я, к слову, к числу поклонников этого архитектурно-градостроительного “шедевра” не принадлежу). Греющие душу руководителей области и города стеклянно-железобетонные башни (им даже даны гордые имена: “Исеть”, “Урал”, “Татищев”, “де Геннин”) вполне могут вставать в свой хоровод, но не занимайте же пространство между ними гаражами и мелкими конторскими зданиями (по крайней мере, такое его заполнение предусматривается, как я понял, разглядывая макет французского проекта). Столь крупным градостроительным ансамблям все равно нужна (воспользуюсь современным жаргоном) рекреационная зона. Так пусть эту роль и выполнит “Город мастеров”, воплотивший в себе самый дух уральской столицы. Кстати, стоимость ее создания выглядит просто ничтожной по сравнению со стоимостью сорокаэтажных “башен”, и, будь на то воля руководителей города и области, ее вполне логично было бы “повесить” на “ООО”, взявшееся возводить деловой центр. Другое дело, с кого потом брать деньги за “лоскутное одеяло”? Простите, но этот вопрос не ко мне, а к тем, кто делает коммерцию на исторической памяти города.
***
Чтобы не попасть ненароком снова в какую-нибудь предвыборную полосу, мы, авторы идеи, прежде чем проситься со своим предложением к мэру на прием (обещал ведь принять без волокиты), познакомили с концепцией “Города мастеров” чиновников рангом пониже. Концепция как будто понравилась, но поахали: мол, ребята, где же вы раньше были? Уже все продумано, решено, подписано — теперь поздно. Но вправе и мы спросить: а вы-то где были раньше? Почему, планируя возвести на исторической территории комплекс небоскребов, не приняли в расчет острой полемики о судьбе этих кварталов, ведущейся с советских времен? Почему вообразили, что памятниками можно манипулировать, как удобнее для власти: хочу — охраняю, а хочу — разрушаю? Почему так уверены, что любой закон, если он неудобен, можно “не заметить” или обойти?
Что касается мэра, то, вопреки его заверениям на декабрьской встрече с авторами “письма пятидесяти”, он уже полтора месяца (до момента, когда пишутся эти строки) не может выкроить времени для разговора с нами. Понять его можно: выборы прошли, зато надвигается саммит ШОС. Впрочем, вот уже и саммит прошел…
Зато быстро отозвались на нашу инициативу те, кому любые отступления от бизнес-проекта “Екатеринбург-Сити” грозят, по-видимому, заметной потерей дивидендов. “Для разминки” — ночью, втихаря, как в свое время Ипатьевский дом, — снесли двухэтажный кирпичный особняк по улице Октябрьской революции, 25. В памятниках истории он, правда, не числился, но украсить собою “Город мастеров” вполне бы мог. После того бульдозеры двинулись к охраняемым историческим объектам. Никаких разрешительных документов у их водителей не было — только наряд от непосредственного начальства на выполнение варварской работы. Общественность их остановила, подключив милицию. Тут нельзя не отдать должное стойкости и самоотверженности Л. В. Казимировой, формально заведующей, а на самом деле хранительнице сада и музея Д. И. Казанцева: уже на протяжении нескольких лет ей приходится не столько заниматься экспозицией, сколько противостоять силам, для которых эти памятники — как гвоздь в сапоге.
После нескольких дней напряженного противостояния бульдозеры отступили, но поступил сигнал от руководства города. Нет, сам Аркадий Михайлович, видимо, предпочел пока что в разговор не вмешиваться, но на официальный запрос одного из интернет-порталов ответил начальник екатеринбургской Главархитектуры — главный архитектор города М. Б. Вяткин. Этот документ — великолепный образец большевистской непреклонности, и, пожалуй, его стоило бы воспроизвести здесь целиком. Но поскольку его можно найти в интернете, я ограничусь изложением его ключевых идей. Прежде всего, Михаил Борисович выражает полное удовлетворение проектом “Екатеринбург-Сити” и не допускает мысли о какой-то его корректировке. В связи с этим: “Все объекты, которые не являются памятниками культурного наследия, будут снесены, включая и средовые объекты по ул. Октябрьской революции 32, 34, 38, 44, ввиду невозможности их сохранения из-за новой планировочной структуры застройки. Судьбу Музея Казанцева должен решить застройщик с уполномоченными органами по охране памятников — Министерством культуры Правительства Свердловской области и Министерством культуры Российской Федерации”. (Как видите, чиновник от архитектуры все-таки не сомневается, что барьер закона проломить можно.) В этом документе есть-таки реверанс и по поводу “Города мастеров” (идею которого он почему-то приписывает персонально мне): “Идея, несомненно, оригинальная, но воплощать ее, по нашему мнению, нужно не в деловом центре мегаполиса”. (Ага, где-нибудь в лесопарке за гипермаркетом “Ikea”!) И совсем уж забавный поворот мысли: “Гораздо реальнее и конструктивнее предложение Виталия Воловича, который, отмечая неизбежность утраты исторического облика города в связи с интенсивностью строительства, предлагает воссоздание в определенных районах города реконструкции утраченной городской застройки прошедшего времени. Такая “гнездовая” реконструкция, пусть и в искусственном варианте, вернет городу воспоминание о его утраченном историческом облике”. Неужели главный архитектор не понимает, что “Город мастеров” — это и есть “гнездовая” реконструкция, только не в бессмысленном “искусственном”, а в единственно продуктивном реальном варианте? Причем Виталий Михайлович Волович никак не в меньшей степени автор идеи “Города мастеров”, нежели автор этих строк: как я уже сообщил в начале этой статьи, вместе придумывали.
***
Характерная подробность: всякий раз, когда представители нынешних властей вступают в диалог с общественностью по поводу градостроительных конфликтов, они делают упор на архитектуру. Дескать, проект разработан лучшими архитекторами, одобрен архитектурным сообществом, отмечен призами на выставках архитектурных проектов и т.п.
Сразу оговорюсь: у меня нет намерения бросить тень на древнее и великое искусство зодчества. Речь немножко о другом. “Весь мир сегодня строит в стекле” — этот аргумент ничего вам не напоминает? Что касается меня — сразу вспоминается непременный, как футбольные новости, сюжет из ежеутренних сводок “EuroNews”: дескать, состоялась демонстрация новой коллекции такого-то кутюрье. Я понимаю, они там решают какие-то свои профессиональные проблемы: материал, линия, силуэт и прочее. Понимаю, но всякий раз ошарашено думаю: неужели в этих чудовищных клоунских одеяниях можно показаться где-то еще, кроме подиума?! Я уж не говорю про улицу, контору, но хотя бы в элитарном клубе или на светском рауте?
Вот так и с архитектурой: то, что впечатляет, а тем более эпатирует (без эпатажа сегодня трудно быть замеченным) на планшете или в макете, довольно часто просто непредставимо на улице города. Конечно, попытки “воткнуть” “шедевры” этого рода в обжитое пространство города не редки, но они всегда вызывают скандал. Напомню о скандале по поводу нового здания для питерской Мариинки, которое должно было выглядеть грандиозным по размерам комком смятой бумаги. Или по поводу газпромовского “кукурузного початка” на Охте, возведение которого вопреки сопротивлению общественности стало символом корпоративного чванства. Кстати, вам не кажется, что этот “початок” сродни нашим “башням” с уральскими именами — “Исеть”, “Татищев”, “Де Геннин”?
Слава Богу, кроме “высокой моды”, есть нормальное портняжное ремесло, а кроме планшетно-макетной архитектуры — очень важное ремесло градостроителей. Их часто путают по недоразумению — архитектуру и градостроение, потому что они и на самом деле тесно связаны. Но это разные вещи — вырастить цветок и составить из цветов букет. Увлекшись своими “линиями”, “объемами”, бетоном и вот этим самым стеклом, “в котором весь мир строит”, немногие, увы, архитекторы всерьез озабочены тем, на какой площадке будет сооружен их эпатажный “шедевр”. Об этом обязан думать градостроитель. Одно дело, когда он получает карт-бланш применительно к какому-либо необитаемому пустырю, как некогда Оскар Нимейер в Бразилии. Но даже и в этом случае он обязан подумать о людях, которые переедут сюда из городов с традиционным укладам жизни. И совсем другое дело, когда речь идет о городе с без малого трехвековой историей и почти полуторамиллионным населением: вот тут вести себя так, будто ты работаешь на пустыре, может либо малоквалифицированный специалист, либо временщик, которому до города и его истории, собственно, и дела нет.
В этом плане особая ответственность лежит на главном архитекторе города, ибо сама должность велит ему быть и архитектором, и градостроителем в одном лице.
…Не стану отрицать: случалось мне слышать от некоторых своих знакомых вполне одобрительные суждения о екатеринбургских небоскребах. Мол, раньше-то везде стояли подгнившие халупы да унылые “хрущебы”, а теперь — вон какой размах! Но ни разу не слышал и не читал, чтобы кто-то отметил в облике Екатеринбурга хоть один пример удачного сочетания старого и нового. Напротив, все единодушны во мнении, что стеклянно-бетонные монстры вытесняют привычный нам город с его историей не менее бесцеремонно, нежели в самые лихие в этом плане советские времена. Да ладно бы еще, если б за этим ощущалась некая осмысленная градостроительная идея (какая двигала, скажем, создателями конструктивистских ансамблей, да хоть бы и нового городского центра вокруг “зуба мудрости”), а то один строит “Антей”, другой “Палладиум”, а третий и вовсе втискивает в “футляр” полуторавековых стен стеклянно-железную “гробницу”… Кажется, и мэр, гордящийся строительным бумом в Екатеринбурге, признает, что каждый владелец участка городской территории строит на этом участке что хочет и как хочет.
Когда я уже дописывал эту статью, подсунули мне свежий выпуск “Комсомольской правды—Урал”, а в нем интервью с приезжим московским писателем, у которого, оказывается, сложилось впечатление, что в Екатеринбурге нет главного архитектора. Дело, конечно, не в том, что писатель — московский, а в том, что свежим взглядом он схватил суть: а ведь и правда — нет! А формально числящийся в этой должности М. Б. Вяткин — лишь послушный исполнитель воли тех, кто им руководит: надо согласовать — согласует, надо одобрить — одобрит. И в любом случае будет по-большевистски непреклонен. Но с него ли нужно спрашивать?
P.S. Номер был уже сверстан, когда в руки мне попали три документа, проливающие дополнительный свет на ситуацию, сложившуюся вокруг территории, где был бы так уместен “Город мастеров”. Все они появились в свет уже после того, как общественности удалось остановить первую бульдозерную атаку на здешние памятники. Первый документ — письмо начальника Главархитектуры М. Б. Вяткина на запрос председателя правительства области В. А. Кокшарова, видимо, обеспокоенного реакцией общественности. Запрос был сделан 4 мая, главный архитектор отвечает на следующий день. Ситуация не видится ему проблемной: вот памятник-музей “Усадьба Казанцева Д. И.”, ее судьбу “должен решить застройщик с уполномоченными органами по охране памятников”, а “объекты средовой застройки” — дома 32, 34, 38, 44 по ул. Октябрьской революции — будут снесены (внимание!) “ввиду невозможности их сохранения из-за новой планировочной структуры застройки”. Об идее “Города мастеров” он знает и считает ее “оригинальной”, однако воплощать ее, считает просвещенный градостроитель, нужно не в деловом центре.
Второй документ — “Экспертное заключение”, изготовленное, судя по всему, по поручению заместителя министра культуры области О. П. Губкина (ибо именно им оно утверждено) и подписанное группой известных в городе искусствоведов и архитекторов. Перед экспертами были поставлены задачи (цитирую): “1. Определить ценностные характеристики объектов недвижимого имущества (оцените стиль! — В. Л.), расположенных по адресу: г. Екатеринбург, ул. Октябрьской революции, 32, 34, 38, 44; 2. Определить возможность отнесения указанных объектов к “исторически ценным градоформирующим объектам”; 3. Дать рекомендации о возможности или нецелесообразности их сохранения”. Эксперты исправно выполнили поставленные перед ними задачи: побывали на месте, убедились, что дома, о которых идет речь, к шедеврам архитектуры не принадлежат, а состояние у них самое плачевное. Кроме того, “они не представляют собой архитектурный или градостроительный ансамбль”. Ну и какой смысл их сохранять? (Тот, кто прочитал статью, надеюсь, по достоинству оценит эти аргументы. Правда, рекомендации экспертов достаточно осторожны: “Комиссия считает нецелесообразным снос указанных объектов до начала строительства делового центра “Екатеринбург-Сити””. Вот это разумно и обнадеживает: поскольку из-за мирового кризиса денег у амбициозных прожектеров поубавилось, то, возможно, территория дотянет до лучших времен.
А третий документ вроде бы прямого отношения к интересующей нас территории не имеет: 8 мая 2009 г. премьер-министр В. В. Путин подписал распоряжение об исключении по предложению правительства Свердловской области из государственного реестра объектов культурного наследия флигеля по адресу: ул. Р. Люксембург, 50. Был “объект” — и не стало “объекта”. Но знатоки екатеринбургской старины, с которыми я обсудил этот случай, особо не печалятся: флигель тот все равно уже безнадежно задавлен выстроенными рядом стекляшками. Средовой объект без среды погибает. Это я к тому, что ожидает ревностно хранимые г. Губкиным памятники на ул. Октябрьской революции после того, как снесут “не имеющие ценности” дома под номерами 32, 34, 38, 44…
1 Зорина Л. И., Слукин В. М. Улицы и площади старого Екатеринбурга. — Екатеринбург: Изд-во “Баско”, 2005. С. 125.
2 Доклад не публиковался, но его текст имеется в моем распоряжении.
3 Город Екатеринбург: Сборник историко-статистических и справочных сведений по городу… — Екатеринбург, 1998 (репринт).
4 А Е. И. Девиков утверждал, что по некоторым сведениям Н. П. Ястребов являлся еще и членом УОЛЕ.
5 Основные сведения о Д. И. Казанцеве можно найти в энциклопедии “Екатеринбург” (2002). См. статьи “Казанцев Дмитрий Иванович” и “Сад садовода-селекционера Д. И. Казанцева”.