Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2009
Евгений Коновалов — родился в 1981 году в Ярославле. Преподаватель Ярославского государственного университета, кандидат физико-математических наук. Публикации в столичной и региональной периодике, коллективных поэтических сборниках, интернет-изданиях. Автор поэтического сборника “Беглость речи”. В “Урале” публикуется впервые.
Баллада осенней воды
Любе
Пыльца касаний, маков цвет грехов
да россыпь комплиментов — весь улов,
кипенье приворотного отвара
_____кровей ли, рыб.
Дремучего желания изгиб
_____высокопарный.
Так был ли мальчик? Есть ли что-то вне
простынных путешествий при луне
и робкого, необжитого счастья?
_____Вольготна сеть.
Но дело рыбака — в другом: успеть,
_____хотя б отчасти,
наполнить человеческую ночь
иной водой — да будет так! Помочь
одушевить — взахлеб и наудачу —
_____все то, что нам
отпущено до имени и там,
_____в зрачке, маячит.
Вот и ответ. Вернее путь. Верней
смирение для губ. Не лицедей,
не циник словеса те произносит,
_____но лишь — чудак,
которому мир узок, а чердак
_____снимает осень.
И если откровенность — через край,
как просто молвить: “Втуне пострадай”. —
Уж было, милая!.. Играет в прятки
_____снег ноября.
В лице напротив видим тень себя —
_____и то понятно,
наличной правотой — не пренебречь.
Просеивается рябая речь
любви — сквозь сито звезд. А на востоке
_____уже светло,
и день глядит сквозь зимнее стекло,
_____тысячеокий.
***
Армейский госпиталь. Конверт
у койко-места.
Мать пишет, мол, рассохлась дверь
и ждет невеста.
А здесь родное дембелье —
идут по двое,
с боков. Задело, знать, былье
за ретивое.
Сестричку просят выйти вон,
уже приплыли,
теперь начнется перезвон
без шума с пылью.
Да что ж так ухает в груди,
совсем не срок мне
сейчас сопливиться, поди,
и голос дрогнет.
Рябина жжется за окном,
зарянка трелит
о том, как жизнь полна, о том
как жизнь бесцельна,
о том, что будь всегда готов,
как пионеры,
крутить с изменницей любовь
превыше меры,
а завтра — лету — со ствола,
из госпитальной
палаты. Смерть с тобой была
всегда, с начала.
Служивые — святая рать —
по фене свищут.
Зарянка спела. Продолжать
тебе, дружище.
***
Памятью, календарем, рекой —
к черту все аллегории! Разве
секунда-оса деталью любой
исподволь жалит, да так что сразу
чуешь, кто кого. В лужу-вчера
впадает весь океан грядущего,
сколько его там? — Всегда пора
прятать голову в этой гуще,
блюсти хрусталь в царстве ваты — за
слоем скепсиса пополам с уловкой
зануды-режима. Но хватишься —
один в поколении — в дырявой лодке —
с такелажем родных морщин
мыкателем, галерником горя
ловишь в баланде опыт, чин,
занавес. Или за этим флером
знать, что отпущенное ценно самим
сплавом дури, восторга, боли…
Робкой нежности горьковатый дым
пену смахивает поневоле,
и задыхаешься — как богат! —
сущим листом, а не оглавлением —
куцым сальдо заслуг и дат,
отпрыском себялюбивой лени.
Не молодечество, не испуг —
балласт ярлыков оставь, входящий
в заводи человечьих рук,
в бурелом человечьей чащи.
Памяти Осипа Мандельштама
И своими косыми подошвами
Луч стоит на сетчатке моей…
…то ли тень, то ли дом. Переливами пыли
под лучами искрился пролом —
так, что в ребрах каркаса дрожали и плыли
отпечатки беззвучных времен.
Груды щебня и тряпок пестрели, и ямы
оттеняли свою глубину,
штукатуркой одетые стены упрямо
с неизбежным играли в войну.
Белизна потолка в желтоватых разводах —
не то след от потеков, не то
полустертые фрески в любую погоду
осеняли камней решето…
И ничто не колеблет картины.
На замерзших губах декабря
мат и лай просклоняют нескладное имя…
— Жалко? — Сволочи? — Зря?
— Даже верное эхо не знает дороги
к тем местам, где я ныне стою,
только память и луч все подходят к порогу
и стучатся в страницу мою!
***
Я купил пять цветов,
хризантем,
заплатил пять камней,
а затем
над вечерней рекой,
у перил,
первым встречным букет
раздарил.
Улыбнулись мне пять
человек,
я вернулся к себе
на ночлег —
чтобы выйти с утра
поскорей
собирать у реки
пять камней.