Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2009
Вадим Осипов
***
Еще весь август впереди,
Его обманная громада.
Лежишь в траве, а на груди
Уже сгущается прохлада.
И капли в середине дня,
И звезды в середине ночи —
Все поднимается со дна
И смутную судьбу пророчит.
Мой август, не сочти за труд
И обозначь яснее знаки
Того, что небеса несут,
Но до поры хранят во мраке…
Нет, лучше не ломай игры,
Не снисходи до обещанья —
Пока не вызрели миры
До откровенного звучанья!
***
Когда цвела огромная страна,
Мы думали: наделаем вина
И будем славить новый урожай.
Бог урожая, нас не обижай!
Когда созрели тяжкие плоды,
Нам было не до бремени беды.
И даже боль в натруженной спине
Не навевала мыслей о войне.
А тут огнем ударила война
И кровью напоила допьяна.
Забыли про пустые закрома.
По горло сыты. Далее — зима.
***
Словно кровь протекла
в отопительной жиле,
стало жарко стене,
где трубу проложили.
И какие-то птицы,
окно замечая,
коченели вдали
от горячего чая.
А на небе уже
засветились морозы,
и вода перешла
в ледяные занозы.
И ни капли тепла
по траве не шуршало,
так что ей замолчать
ничего не мешало.
Так земля умерла,
став немыми вещами.
Кто-то форточку в доме
открыл на прощанье
и сказал: “Ничего,
есть другие примеры —
посрамления смерти
и цветения веры!”
***
Вдруг обрушился лист, прямо с неба упал.
Желтоват, неказист, оскорбительно мал.
Словно фреска на куполе, там, изнутри,
Облупилась под бешеной грубостью лет,
И с каким прилежанием краску ни три,
Но отпавшей чешуйки останется след.
Да и рос-то какой-то десяток ночей.
И шумел-то какую-то сотню ветров.
И вообще, листопады — в порядке вещей,
А творения смертны во веки веков.
И устроят хранилище в храме твоем,
Разорвут на куски громогласную медь,
Если руки не входят в оконный проем,
То отпилят твою пальценосную ветвь!
Но поднялся вдруг лист, прямо в небо упал,
Легкокрыл и высок, упоительно мал…
***
Шестеренки снежинок зима собирает в часы.
И скрипят механизмы мороза сухими осями.
И касаются стрелки заснеженной зимней красы
Циферблата небес и ползут наравне с небесами.
Только лучше бы времени просто недвижно стоять,
Как заплаканной елке в напольной простой крестовине,
И от каждой секунды тянулась бы слезка своя,
И скрипели полы на холодной пустой половине.
А иначе какой в новогодней шумихе резон,
Словно в очередь встать к индевеющей двери забвенья
И отдать господам на бессмысленный пьяный разор
Невозвратно живые и полные счастья мгновенья.
***
Наталье Паэгле
Мне яблоней стать бы весеннего сада,
Да в черном хожу я, такая досада!
А белое платье огнем опалило,
Когда я в чужую судьбу заходила.
Мне лечь бы наутро пресветлой росою —
Оплакивать травы под острой косою,
Да спрятала слезы и место забыла,
Когда я в чужую судьбу заходила.
Уж лучше бы я обернулась рекою,
Не знала б навеки ни сна, ни покоя —
Волною о камень молчания билась
И память несла как последнюю милость.
***
Предзимье остыло. Устало.
Последний огонь бережет.
Роения белых кристаллов
И крепкого холода ждет.
И мне бы веселого снега,
Чтоб совесть казалась чиста,
Трубы и метели беседа
Легко бы звучала с листа.
И омут на речке осенней
Легко перешел в иордань,
Чтоб те, кто поверил в спасенье,
Отдали крещению дань.
И образом, но не подобьем
Под ветра божественный свист
За ними следил исподлобья
И молча дрожал атеист.
***
Здесь ни моря, ни степной
Раливающейся лени.
Я запутанный, лесной,
В землю вросший по колени.
Корни стынут в глубине
И повелевают влагой.
После смерти стать бы мне
Страшной клятвенной бумагой.
Белой рубленой избой
Или лодкой крутобокой,
Или тех, кто принял бой,
Унести в себе глубоко….
А пока стремиться вверх,
На ветру расправив ветки,
Яркий хвойный фейерверк
К небу выбросив навеки.
***
Я думал, что в лесу свеча,
Чуть в чащу не полез,
А это просто сгоряча
Луна нырнула в лес.
Мне показалось: там костер,
А это желтый куст
Горит на фоне злых сестер
Огнем осенних чувств.
Но вот клубится красный шар,
Пылает все подряд!
Я думал, что в лесу пожар,
А это листопад.