Пьеса в двух действиях
Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2009
Действующие лица:
Матвей Кравчук — 25 лет
Мария Петровна Небылица — 24 года
Нина Васильевна Кравчук — 50 лет
Александра Панарина — 19 лет
Марк Анатольевич — 46 лет
Галина Сергеевна Календарева — 37 лет
Зоя — 16 лет
Алеша Груздев — 16 лет
Командир — 40 лет
Мотоциклист Илья — 30 лет
Игорёк
Светик
Танюха
Старуха с больными ногами
и другие
Действие первое
Сцена первая
1946 год, июль. В здании школы размещен военный госпиталь. Солдаты нагромождают койки одна на другую, чтобы освободить место для танцев: шумят, курят, веселятся. У многих ампутированы руки, ноги, обожжены лица. На школьной доске кто-то царапает куском штукатурки: “Ищу добрую девушку”. В комнате есть несколько молоденьких женщин, среди них две медсестры. Все они — нарядные. Белобрысый лохматый солдат долго трогает маленькую родинку у медсестры на щеке.
Медсестра. Что там?
Белобрысый. Родинка, махонькая…
Достает из кармана немецкую губную гармошку, пытается играть. Тут же к нему присоединяются еще двое точно с такими же губными гармошками. На кровати парень без ног возмущается:
Во лажаете-то! Во лажаете!
Один из “музыкантов”. Валяйся и слушай, пока дают!
Солдат, обнимающий женщину в синем платье, кричит в коридор: “Машка! Вынеси музыку!”
Другой солдат. Небылица!!! Я тебе рюмочку налью?
Рыжий солдат. Щас Матвей-то нальет тебе рюмочку!
Из коридора прибегает Маша — сержант Небылица Мария.
Мария (солдатам с губными гармошками). Убрали свои губнушки поганые! Не могу эту дрянь фашистскую слушать.
Ставит на пол граммофон, нахлобучивает пластинку. Заводит.
Щас будет вам настоящая музыка! (Подмигивает безногому.) Да ведь, Костян?
Солдат с губной гармошкой. А твоя шарманка не фашистская?
Мария. Это мой трофейчик, понятно! Мой трофейчик!…
Солдат с губной гармошкой. А это — мой трофейчик!
Мария Петровна переворачивает пластинку, опускает иголочку, звучит вальс — рыдает какая-то француженка.
Рыжий. Ну чё-о-о это?.. Поставь чё-нибудь человеческое!..
Мария. Chanson d’adieu! Песня прощанья!
Рыжий. Выруби!..
Безногий. Оставь-оставь!..
Мария. Наслаждайся, Костян!
Мария уходит в коридор. Входит командир. Щурится, ухмыляется. В руках у него коробка рафинада.
Командир. Здорово!
Солдат с бутылкой. Здравия желаю…
Другие. Здравия желаем, товарищ командир…
Безногий. О! Рафинад!..
Командир. Похрумкайте…
Коробка рафинада пошла по рукам. Командир оглядывает шумных покалеченных пацанов
Почему не танцуем?
Солдат на костылях. Так женщин маловато, товарищ командир!
Приходит Матвей — скуластый, сутулый, с грустной улыбкой.
Командир (Матвею). Сержант Кравчук!
Матвей. А?..
Командир. Штабной не подъехал?
Матвей. Никого, товарищ командир… (Держит в руке пустой вещмешок. Солдатам.) Давайте заначки свои!
Солдаты. С чего это?
Матвей. Рыжий, у тебя шоколадка была!
Рыжий. Не понял? А чё моя шоколадка?
Матвей. Кидайте скорее, чё удивленные такие? Я Машке собираю…
Солдаты. А, Машке!
В мешок сразу летят банки с тушенкой, сухари, папиросы, шоколадка Рыжего и другие харчи.
Командир. Это всё Небылице?
Матвей. В дорогу, товарищ командир. Пусть поправляется… (Рыжему.) Фляжку убери свою обратно.
Рыжий. Как без фляжки, Матя!..
Матвей. Убери, говорю, знаю я это твое шерри-бренди!… Папирос не жалей-ка лучше…
Командир достает банку сгущенки, еще одну коробку сахара, бросает в мешок.
Командир. Все — Машке, Машке…
Возле госпиталя останавливается мотоцикл. В комнату возвращается Мария.
Мария. Матвей! Там за мной уже… Здравствуйте, товарищ командир.
Командир. Поздравляю, сержант Небылица — первая из нас вернешься…
Мария. Мало радости только. Ты где был, Матя?
Матвей. Харчей тебе пошукал…
Мария. Ничего себе? Это мне? Это все мне? Спасибо, родные… Матя, ты напишешь?
Матвей. Лады…
Рыжий. Останься, Небылица…
Мария. Не берут, Кроплёный.
Командир. Отвоевалась, тифозница, домой проваливай!
Мария. Дом на Украине, вы же знаете… Я еду на Урал, к нему. (Держит Матвея за руки.) Пока сержант Кравчук не вернется, я себя дома чувствовать нигде не буду. Так что вы, товарищ командир, долго его не держите.
Матвей. Маш!..
Мария. Матвей, если что с тобой…
Матвей. До сих пор жив, значит, — бессмертный…
Мария. Что с тобой, то и со мной… Мы ведь одной пуповиной держимся… небесной пуповиной, Матвей…
Белобрысый. Не ной, лопоухая, вернется! Я за ним присматривать буду.
Мария. Какая я тебе лопоухая!
В окно кричит мотоциклист.
Мотоциклист. Харе лясы точить! Топливо жгу только!
Мария. Ну все, ребята мои, прощайте!
Командир. Отставить! Присядем.
Садятся.
Мотоциклист. Я в штаб опаздываю!
Безногий. Поставь еще песенку, Маш!
Мария. Знаете что? Граммофон я ему оставляю, понятно? (Кивает в сторону Безногого.)
Безногий. Спасибочки… Но это же твой трофейчик!
Мария. Не слушать же тебе здесь этих клоунов, правда? И вот еще мои пластинки забирай! На память будет…
Командир. Ну, поделись планами, Мария Петровна, как будешь служить Родине в тылу? Сразу же иди в кадры, на завод… Сразу же, из вагона… Вот он — героизм. Такие, как ты, нужны там в первую очередь. Очень нужны… Боевой дух поднимать! Обратно, может, я с Кравчуком приеду, посмотрю, как ты там, на заводе…
Мария. Я что, ждала когда война кончится, чтобы на завод потом?
Командир. А чего ты ждала? Страну надо в порядок приводить.
Мария. У меня, между прочим, год хореографического училища за спиной!
Командир. В стране голод, а у ней — хореографическое училище! Небылица! Стыд у тебя есть?
Мария. Не надо меня учить — поздновато! Прощайте.
Матвей. Мешок отдай — тебе нельзя поднимать.
Мария (смеется). Тащи!
Идут к мотоциклу с люлькой. Кравчук несет ее вещмешок, она идет рядом — тощая, неровно остриженная, некрасивая девчонка с большим ртом.
Мария. Ты напишешь? Точно напишешь, Матя?
Матвей. Чего ты боишься? (Снимает часы.) На тебе, малышка.
Мария. Нет, Матвей, себе оставь!..
Матвей. Приедешь на Урал, купи светлое платьице, как у той немки в госпитале.
Мария. Разве у нас такие бывают?
Матвей. Маму попроси, она сошьет.
Мотоциклист. Мария Петровна! Мария Петровна!!! Закругляйтесь! Мне в штаб надо!
Мария. Страшно…
Матвей. Часы немецкие — кину об землю — и ниче!!! Смотри! (Кидает.) Видишь! Смотри еще раз! Кину — а им ничё!.. На, бери!.. Идут!..
Мария. Я боюсь, Матвей… Когда ребеночку пуповину перерезали — это тебя от меня ножом отсекли, если бы он еще жив был, а так… Не говори никому про ребеночка, не хочу, чтоб кто-нибудь знал…
Матвей. Никто не узнает, ты выздоравливай.
Мария. Страшно…
Матвей. Ласточка, малышка, не бойся, тебе кажется! Залезай в люльку!
Сажает Марию в мотоциклетную люльку.
Матвей. Поправляйся, малышка, ты мне здоровая нужна!..
Мария. Я уже выздоровела, Матвей! Я здоровая!
Мотоцикл ревет, трогается, выбрасывая грязь из-под колес.
Матвей. Стой! Стой!
Бежит за мотоциклом. Мария вскакивает в люльке на ноги.
Матвей. Маша! Ты письмо для матери взяла? Проверь, куда положила?
Мария. Письмо… Там оно, там, в мешке, я помню…
Матвей. Точно?
Мария. Точно, Матя. Я люблю тебя.
Матвей (кивает мотоциклисту, мотоциклист выжимает сцепление). Я тоже люблю тебя! Машка! Улыбнись, ну! Машка?
Мария держится за люльку, смотрит Матвею в глаза, плачет. Солдаты выходят из госпиталя, машут Марии, свистят.
Мария. Прощаться терпеть не могу! До встречи! Пока, товарищ командир!
Солдаты:
— Небылица!
— На производстве привет передавай!
— Выздоравливай, Машка!
— Мария Петровна еще спляшет-на!
— Проваливай, выскочка хохлятская!
— Пришли фоточку в платьишке!
Мария. Я пришлю фоточку в платьишке вам, пришлю!
Мотоциклист. Из колесницы не выпади, Мария Петровна! Щас жахну по ухабам, пригнись!
Мария усаживается, обнимает вещмешок на коленях.
Мария. В жизни столько тушенки сразу не видела. (Поет.)
Сидит Гитлер на лугу,
Ест кошачую ногу!
Что это за гадина —
Немецкая говядина!
Когда уже ровная дорога будет? Лучше бежать, чем так передвигаться. Ветра хочу! Давай, прибавь-ка!
Мотоциклист. Кого прибавь? По этой стиральной доске только спицы ломать! Похоже, уже накрылись… (Останавливается, глушит двигатель, осматривает колесо: все спицы в порядке.) Война закончилась. Скоро будете мороженое лопать, по асфальту туфельками цокать.
Мария. Волосы отращу себе: ухаживать за ними буду, расчесывать… Матвей сказал, через полгода вернется, как ты думаешь, за полгода волосы вырастут?
Мотоциклист. У тебя и так, Мария Петровна, модная причесочка!
Мария. Кто-то в штаб опаздывал…
Мотоциклист. Жалко, что уезжаешь. Щас дорога пойдет — разгонюсь еще, тебе ветром уши выбьет.
Мария. И что я там делать буду…
Мотоциклист. Где?
Мария. На Урале, где!.. Я же ничего не умею.
Мотоциклист. Совсем ничего?
Мария. Год хореографического училища.
Мотоциклист. На производстве научат.
Мария. Я — сержант!
Мотоциклист. Так там совсем другая жизнь! Закинешь сапоги подальше в кладовку куда-нибудь, и гимнастерку вшивую в кладовку, купишь светлого ситчику на платье…
Мария. Что ты болтаешь!
Мотоциклист. Спорим, тебе стыдно будет медалями трясти, потому как все не вернулись, а мы вернулись…
Мария. Стыдно немножко. Главное, чтоб Матвей вернулся… А гимнастерку я не закину. Форсить без Матвея не собираюсь.
Мотоциклист. Тебе сколько лет? Двадцать?
Мария. Двадцать четыре.
Мотоциклист. А хотелось бы двадцать, как до войны, — я же знаю. Придешь, увидишь тех, кому там по двадцать, и сразу гимнастерку вшивую в чулан. Только все равно будешь себя старухой чувствовать, даже если ситчик светлый, и туфельки, и волосы…
Мария. Что ты мне на уши присел? Поехали уже! Скорее!
Мотоциклист. Мария Петровна, лучше, чем сейчас, не бывает. Куда скорее? Куда ты собралась? Война кончилась, лето, твой жив остался, на Урале все новенькое ждет, даже мамка, тебе только двадцать лет, до поезда три часа, мы едем мимо клеверного поля, вон оно, а про меня говорили, что синеглазый. Синеглазый еще?
Мария. Вроде…
Мотоциклист. Только постарел.
Мария. Да нет же… Выглядишь на свой тридцатчик.
Мотоциклист. Поцелуй тогда, Мария.
Мотоциклист улыбается, ямочки играют на обветренном сияющем лице.
Мария. Чё ты, с ума сошел?
Мотоциклист. Это ты дура. Щас приедешь и впрягёшься. И посмотреть будет не на кого. В тылу одни невесты, а мы, синеглазые, здесь еще…
Мария. Валяй к невестам и целуйся.
Мотоциклист. Расщедрись, жалко, что ли? Здесь у тебя все есть — все клевера, все любимые, всё будущее. Может так случиться, когда вернешься — будущее как песок утечет, и не заметишь. Но сейчас…
Мария. Да ты боишься просто.
Мотоциклист. Кто тебе сказал?
Мария. Подохнуть боялся, а жить — еще больше боишься.
Мотоциклист. Чё перевернула-то всё?
Мария. Ничё я не перевернула. Сама боюсь!
Мария Петровна быстро целует его в губы.
Дальше — пешком. Прощай-проваливай! Тебе ведь в штаб надо! А у меня есть клеверовое поле — вон оно, вон оно!
Мотоциклист. Не подорвись в поле. А целоваться не доучилась.
Мария. До тебя никто не жаловался. (Идет по полю.)
Мотоциклист. Стой! Тебе же тяжести нельзя! Садись, лучше поедем! До станции километров десять! Далековато!..
Мария. Кто сказал, что тяжести нельзя? Матвей?
Мотоциклист. Матвей. Да все и так знают!..
Мария. Да пошли вы …
Мотоциклист. Чё ты звереешь, Мария Петровна! Ну не выходила — и не выходила. Понесёшь еще! Это из-за тифа все, кто виноват, что тиф?.. Хочешь, от меня понесешь? От меня хочешь? А?..
Мария Петровна бежит через клеверное поле, прыгает, тяжело дышит, спотыкается, бежит снова, слезы вытирает.
Сцена вторая
1946 год. Сентябрь. Подъезд двухэтажного дома с деревянными лестницами. Влетел воробей, поднял пыль и исчез на улице. Мария подходит к одной из дверей, обитых войлоком и клеенкой, но слышит шаги наверху, замирает. По скрипучей лестнице спускается девушка в лаковых туфельках.
Мария. Здрасьте…
Неприветливо взглянув на Марию, девушка выходит из подъезда. Внезапно открывается дверь в квартиру Нины Васильевны. Нина Васильевна выплескивает во дворе помои и возвращается.
Мария. Здравствуйте!..
Нина Васильевна осторожно смотрит в сторону Марии, проходит мимо.
Нина Васильевна. Здравствуйте…
Закрывает дверь в квартиру. Мария Петровна хватается за ручку.
Мария. Нина Васильевна! Откройте! Это срочно!
Дверь закрывают на ключ изнутри.
Мария. Откройте, пожалуйста… Нина Васильевна…
Нина Васильевна (шипит из-за двери). Не могу, иди. Чё надо? Потом придешь, щас не могу!
Мария Петровна бьет по клеенке ладонью.
Нина Васильевна. Ты чья такая настырная?
Мария. Меня прислал Матвей, ваш сын. Пожалеете, если не откроете.
Нина Васильевна. Матенька?
Выходит в подъезд, долго смотрит на Марию.
Мария (почти плачет) Я сержант, Мария Петровна Небылица…
Нина Васильевна. И сколько вам лет, Мария Петровна?
Мария. Двадцать четыре.
Нина Васильевна. Отвоевалась?
Мария. Так точно. Почему про Матю не спросите?
Нина Васильевна. Боязно. Заходи, раз отвоевалась. Только очень тихо, ни звука. Моя подруга и Марк Анатольевич беседуют в дальней комнате.
Очень тихо они идут по коридору в кухню. Над зеркалом висит портрет мужчины.
Нина Васильевна (коротко представляет его). Матвея отец. В шахте задавило.
В дальней комнате за колышущейся занавеской в цветочек позванивает панцирная сетка. Нина Васильевна жадно пьет кипяченую воду из банки.
Мой сын жив. Я знаю. Я загадала — если с ним что случится, у меня сразу обои отклеятся и люстра разобьется.
Мария. Он скоро приедет!
Нина Васильевна. Тише! (Смотрит в сторону колышущейся занавески.) Я же предупреждала!.. Это очень серьезный разговор. Если мы спугнем Марка Анатольевича, он так на ней и не женится!
Мария. Я шепотом… (Громче.) А смотрите, что у меня есть! (Развязывает вещмешок.) Тушенка! Сахар! Сгуха! Письмо от Матвея!..
Нина Васильевна. От моего Матеньки!..
Мария. А вот еще… (Поверх конверта выкладывает часы.) Часики просил передать. Трофейные.
Нина Васильевна (вытягивает письмо из-под часов, читает.) Невеста — это вы?
Мария. Да, я и есть невеста.
Нина Васильевна читает.
Мария. Нина Васильевна, если буду стеснять, так я лучше возьму на подселение комнатку, вы не беспокойтесь. Примете — так примете, нет — так нет.
Нина Васильевна. Какую еще комнатку? Матвей написал, что ты после болезни. Тебе нужно питание.
Мария. Что он, в самом деле?.. У меня есть хлебные карточки.
Нина Васильевна. Щас будем варить — что-нибудь сварганим!
Уходит. Возвращается с корытом.
Раздевайся, дочка. Одежу — в мешок.
Мария. Нина Васильевна… Неудобно…
Нина Васильевна. Чё неудобно? Все удобно! Я из ковшика полью — баня сегодня не работает.
Мария Петровна скидывает одежду.
Нина Васильевна. Святые мощи!
Мария. Я еще в Москве тощая была, а теперь вовсе…
Нина Васильевна. В Москве? А разве ты не из Хохляндии? Мылом-то лучше, не экономь, мыль, как следует!
Мария. На Украину к родне перебрались…
Нина Васильевна. Жив кто-нибудь остался?
Мария. Я осталась.
Нина Васильевна. Вот, тряпкой вытирайся этой. Матвея отец был из Хохляндии… А щас-то из Хохляндии всех сюда свозят. Им вроде как государство недоверие оказывает… Не все, конечно, предатели… Они и в шахтах работают, и на заводе.
Мария. А вы где?
Нина Васильевна. Где только не работала! В шестнадцать лет ушла из деревни с одним узелком — даже трусов на мне не было. На шахте работала… Спала тоже на шахте — брезентом укроюсь — тепло… Потом портнихой… Теперь вот — у Марка Анатольевича — гардеробной заведую. (Поднимает с пола гимнастерку.)
Мария. Куда вы мои вещи?
Нина Васильевна. Воняют. В кладовку брошу.
Мария. Не надо!
Нина Васильевна. Почему?
Мария. Состирну в корыте.
Нина Васильевна. Их прожарить бы сначала или утюгом…
Нина Васильевна уносит форму в кладовку. Из-за шторки высовывается голова Марка Анатольевича: желтое лицо, обрамленное серебряной щетиной; он вращает красноватыми белками глаз.
Марк Анатольевич. Святое виденье!
Мария. Отвернись! (Закрывается тряпкой.)
Марк Анатольевич (исчезая за шторой). Нина Васильевна! Вы нас познакомите?
Мария (перешагивает корыто). Я сержант Небылица.
Марк Анатольевич. Кто ты? Сержант?
Нина Васильевна (протягивает Марии Петровне чистый халат). Надень, сержант. (Кричит в дальнюю комнату.) Галина, чаю хочешь?
Из-за шторки выходит полная женщина лет тридцати семи в цветастой кофте. Нервно заплетает косу.
Галина (недовольно смотрит, как Мария Петровна одевается). Можно и чаю. (Садится, ставит локти на стол.)
Марк Анатольевич. Я могу появиться?
Нина Васильевна. Выходите, Марк Анатольевич, милости просим!
Марк Анатольевич (разглядывает Марию). Вам прежний костюмчик больше к лицу, этот широковат.
Галина. Марк!!!
Марк Анатольевич. Говорю, что думаю.
Нина Васильевна. Чай-то кипит!
Галина. А что, кружек на всех хватит? (Смотрит на Марию.)
Нина Васильевна. Что уж, я всем чеплашек не добуду? (Все усаживаются за желтую скатерку.) Извините, Марк Анатольевич, сервизов не имеем, но вам все равно, в самую красивую посудину.
Марк Анатольевич (видит на столе фронтовую кружку). А можно мне в нее? Фронтовая кружка?
Мария. Фронтовая. Можно.
Нина Васильевна. Тогда Машеньке — в самую красивую! У меня сегодня большая радость — скоро сын возвращается. Это — его невеста. Посмотрите только! Матвей тушенки выслал, сахар, вот, берите. Еще часы фашистские и письмо.
Марк Анатольевич. Я на часики взгляну? Мария…
Мария. Петровна.
Марк Анатольевич. Мария Петровна, вы что, прямо с фронта?
Мария. Нет, не с фронта. Из госпиталя.
Марк Анатольевич. Серьезное ранение перенесли?
Мария. Ничего серьезного. Тиф. Если бы не тиф — вернулись бы с Матвеем вместе.
Нина Васильевна. Форму прожарим хорошенько…
Марк Анатольевич. И вы, такая хрупкая девочка, тоже убивали?
Мария. А что делать-то? Убивала.
Марк Анатольевич. А эту забавную вещицу — с фашиста сняли, которого он, или вы…
Мария громко разгрызает сахар, косится на Марка Анатольевича.
Марк Анатольевич. Извините, конечно…
Нина Васильевна. А медали, случалось?
Мария. Случалось.
Марк Анатольевич. Надо в честь большой вашей победы, Мария Петровна, организовать праздник. Поехали все ко мне! Я приглашаю!
Галина. А как же ваши соседи, Марк?
Марк Анатольевич. Соседей позовем тоже. У меня есть наливка, хлеб, консервации, соленья, мы все достанем, все порежем!..
Нина Васильевна. Что вы, Марк Анатольевич, к вам?
Мария. Никуда не поеду. Я выспаться хочу.
Марк Анатольевич. Очень жаль… А какие вообще планы на будущее? Куда определитесь?
Мария. На будущее?
Галина. У меня есть связи в литейном, могу определить, хоть жилье дадут.
Нина Васильевна. Что ты говоришь, Галина, какие связи! Туда всех подряд берут, даже немцев!
Галина. А какие-нибудь интересы, опыт, профессия у нее есть, кроме военных?
Мария. Есть. Танцевать люблю. Не успела закончить хореографическое училище…
Марк Анатольевич. Ничего себе! Я ведь директор Дома культуры имени Розы Люксембург! Да я вас с руками оторву! Какое ей производство! У нас танцевального кружка не хватает! Учебный год начинается, а у меня нет учителя по танцам!
Галина. А вдруг она за войну разучилась?
Мария. Напротив. За войну я новым танцам выучилась, тетя Галя!
Марк Анатольевич. Не ссорьтесь! Немедленно поехали ко мне отмечать!
Мария. Пока Матвей не вернется, для меня не будет праздников.
Галина. Вернется — будь начеку. Мужики-то сейчас совсем расслабились. Кругом столько вдов, а они разборчивые, копаются, помоложе выискивают… Вот тебе сколько лет?
Мария. Двадцать четыре.
Галина. А выглядишь гораздо старше.
Мария. А вы, тетя Галя, выглядите гораздо толще своего времени. Наверное, работаете в детской столовой!
Галина. Подстилка солдатская! (Вцепляется Марии Петровне в стриженые волосы.)
Нина Васильевна. Бабы!
Марк Анатольевич. Прекратить! Я не юноша какой-нибудь, чтобы из-за меня такое устраивать!
Галина. Я тебе, сучка, щас матку блюдцем вырежу!
Марк Анатольевич срывает со стола скатерть, вся посуда разбивается вдребезги, кроме фронтовой кружки. Нина Васильевна ищет под столом письмо и часы.
Нина Васильевна. Озверели! Галя! Маша!
Марк Анатольевич. Галина! Отпустите Марию Петровну! Вы мне педагога загубите! Всё. Я ухожу. Уши в трубочку от вашей ругани.
Надевает шляпу в коридоре. Галина бежит за ним, запинается о скатерть, вползает в прихожую на четвереньках.
Галина. Марк! Постой! Увези меня тоже! Поехали, выпьем! Увези! Я не виновата, Марк! Марк Анатольевич!
Марк Анатольевич. Я возмещу, Нина Васильевна, и посуду, и сахар-рафинад.
Нина Васильевна. Да куда там!..
Галина. Марк Анатольевич! Я уже на коленях! У тебя что, сердце железное?
Марк Анатольевич. Мария Петровна, приводите себя в порядок, вас ждут дети. Вы, Галина, низко пали в моих глазах.
Галина. Марк Анатольевич! Не уходи, Марк!.. Я с вами!..
Марк Анатольевич. До свидания.
Нина Васильевна. До свидания, Марк Анатольевич, заходите еще…
Марк Анатольевич закрывает за собой дверь. Галина держится за живот и пронзительно скулит.
Галина. До свидания, Марк Анатольеви-и-ич!..
Мария. Гоп! Гоп! Гоп-ца-ца!!!
Нина Васильевна. Машка! Машка, оставь ее! (Подходит к Галине.) Вставай, Галя, вставай!
Галина. Уйди от меня!
Нина Васильевна. Ну, куда ты такая? Что люди скажут?
Галина. Побоку! (Находит свои баретки, натягивает на ноги. Останавливается у двери.) Попробуй только сунуться в наш Дом культуры, я тебя изуродую, едва порог переступишь, не спрошу, сколько ты немцев передушила. На своем же лифчике тебя вздерну!
Нина Васильевна. Прекратите! Соседи сбегутся!
Мария.
Ставни-ставни голубые,
Зеленые наличники!
Меня вздернет тетя Галя
На своем же лифчике!
Галина уходит.
Сцена третья
Нина Васильевна и Мария заходят в буфет Дома культуры им. Розы Люксембург. Нина Васильевна садится на лавку, Мария на табурет. На Марии — широкое платье Нины Васильевны, рукава платья ей коротковаты, и это очень заметно. К платью пришит белый кружевной воротник, который Нина Васильевна ей постоянно дергает и разглаживает.
Нина Васильевна. У нас хороший буфет. Художника звали оформлять. Начальство завода тоже здесь обедает. Иногда капустный салат делают.
Мария. Марк Анатольевич меня не потеряет?
Нина Васильевна (кричит на кухню). Зоя, капустный салат делали?
Из окошка раздачи выглядывает кудрявая девушка-буфетчица — Зоя.
Зоя. А салата не будет!
Нина Васильевна вынимает из авоськи и ставит на стол банку с обедом.
Нина Васильевна. Салата нету — будем лопать горошницу. А брошку, я говорила тебе, надо было тоже приколоть… Ну и так красиво: ушьем, и будешь ходить. Ткань добротная. Вообще, Галина у нас шить мастерица… Вот если бы вы с ней не поцапались… Зоя! Ложки нам принеси и чаю налей!
Зоя. Сколько чаю?
Нина Васильевна. Два стакана!
Зоя исчезает.
Нина Васильевна. Фашистские часики мне жалко, но мы их все равно продадим, а то Матвей вот-вот вернется, а у нас такая скатерка срамная… Как вы с Галькой ее подрали-то!.. И валенки надо к зиме… Матвею портки… Ты в моем платье хоть на человека походишь, посмотреть приятно на такую девушку. А ушить мы его ушьем!..
Мария. Может, рукава надставить?
Нина Васильевна. Не дай бог! Все по моде, и рукава по моде!
Подходит Зоя. Она приносит одну ложку и один стакан чая.
Нина Васильевна. А чё это на одного?
Зоя. Галина Сергеевна ей… отказала…
Мария. Дома напьюсь, бог с ней…
Нина Васильевна (громко). Галя! Как это отказала? Как это понимать?
Галина высовывается из окна раздачи.
Галина. Чё понимать, Васильевна? Чё понимать? Тебе-то все поставлено!
Нина Васильевна. А Машке?
Галина. Для Машки заварка кончилась!
Нина Васильевна. Как это кончилась?
Галина. Зойка! На посуду! (Марии Петровне.) Заварка для вас кончилась, Мария Петровна! Стол после себя хлоркой вытри! (Кидает в Марию Петровну мокрой тряпкой, с грохотом закрывает окно раздачи.)
Нина Васильевна. Не сердись, она отходчивая. Хотя, может, поддашь ей как следует?
Мария. Чё-то мне противно собачиться…
Появляется Марк Анатольевич.
Марк Анатольевич. Что вы здесь делаете?
Мария. Горошницу лопаем!
Галина (из кухни). Удобно тебе без ложки?
Марк Анатольевич. Щас будет знакомство с детским коллективом. Пойдемте, я покажу, где находится танцкласс. С него надо было начинать, не с буфета же! Дети все очень непростые. Многие остались круглыми сиротами. Вы же понимаете, какое время, какие они…
Мария. Как я!
Танцкласс. В пустом кабинете с неровным полом нет зеркал, но есть станки. У входа валяются маленькие бурки и калоши. Облупившиеся подоконники завалены фуфайками, телогрейками, самодельными школьными портфелями. Несколько девочек лет девяти, одетых как попало, играют пуговицами на полу. Другие с жадностью наблюдают за игрой, а одна почти висит на станке, задумчиво вылизывая ртом поручень
Марк Анатольевич. Кто вошел! Кто вошел, я спрашиваю! Встать! Опять игрушки здесь? (Девочки испуганно прячут пуговицы в рот, по карманам, нервно сжимают в кулачках. Марк Анатольевич отбирает их сокровища.) Выкладывай сюда! Паршивки! Помогайте, Мария Петровна! Они даже в школе уроки срывают этими пуговицами! Выплевывай!
Мария. Тихо, она же подавится!
Марк Анатольевич. По спине врежу, если подавится, лучше выплевывай! (Отбирает пуговицы все до последней, гремит ими в своем кармане.) Этого вы больше не увидите. Выкину, если по-хорошему не понимаете! В котельную отнесу!
Девочки начинают плакать.
Дети. — Марк Анатольевич! Не надо в котельную!
— Мы не будем! Мы клянемся!
— Я вам клянусь, Марк Анатольевич!
Марк Анатольевич. Молчать! К ним заходит директор Дома культуры имени Розы Люксембург с новой учительницей, а они даже не видят — ползают по полу, как животные…
Девочки замолкают, с любопытством глядят на Марию Петровну, только одна из них все еще ноет.
Марк Анатольевич. Мария Петровна набирает танцевальный класс. И если вы ей понравитесь, она вас примет. Познакомьтесь.
Мария. Я — новая учительница. Мария.
Марк Анатольевич. Кстати, она только что вернулась с войны. Мария Петровна сражалась с фашистами.
Мария. Это не обязательно…
Дети. — А как вы не погибли?
— А вы видели моего папу?
— А у вас есть настоящий пистолет?
Марк Анатольевич. Э! Что вы такое спрашиваете?
Мария (улыбается). Есть. У меня два настоящих пистолета всегда при мне — за чулки пристегиваю. Попробуйте не послушаться.
Марк Анатольевич. Мария Петровна, это катастрофа, разве так можно!..
Мария. Кто там воет? Пусть выйдет вперед.
Одна из девочек по-прежнему плачет, другие пытаются ее спрятать.
Дети. Не надо, Мария Петровна, она сама успокоится!
Мария. Да она уже полчаса воет — шаг вперед. Стрелять не буду, просто поговорим — и все.
Дети. Иди, Ленка, это просто поговорить!..
Зареванная Ленка выходит к Марии Петровне.
Мария. Чё воешь?
Ленка не может ответить — в горле у нее схватывает и челюсть дрожит.
Дети. Да она все пуговицы дома отрезала…
Ленка. Меня убьют!
Мария. Никто не убьет, объясни, что к чему, давай!
Ленка. Мамка убьет — Марк Анатольевич пуговицы забрал… Мамка меня убьет, убьет меня!.. Я от ее одежды тоже все отрезала…
Мария. Из-за пуговиц, что ли, убьет? Ну-ка хватит выть. Марк Анатольевич, где вы набрали этих сопливых девок? Они рыдают из-за пуговиц. Пуговицы, кстати, верните…
Марк Анатольевич. Не подумаю, Мария. Их последнее предупреждение было давным-давно…
Мария. Девочку мать убьет, Марк Анатольевич. Отдайте пуговицы.
Марк Анатольевич. Одну убьет — другие думать будут.
Мария. Пуговицы на пол, Марк Анатольевич. Я сама разберусь
Марк Анатольевич. Ну хорошо, Мария Петровна, пока вы не достали свои пистолеты… (Высыпает на пол все пуговицы.) Поговорим после урока. (Уходит.)
Мария. Повторяю еще раз. Меня зовут Мария Петровна, мне тысяча лет, и я видела всё. Всех вижу насквозь и все знаю…
Ленка (собирает пуговицы). А у вас есть жених?
Мария. Конечно есть! Глупее вопроса не могла придумать? У меня есть и пистолеты, и жених… что еще нужно для счастья… Ваши имена можете мне не говорить — все равно не запомню, пока они не начнут для меня что-то значить. (Поднимает одной из девочек волосы, скручивает их на затылке.) Чё дергаешься-то? Смотрите внимательно — вот с такими, с такими прическами всем прийти на следующее занятие. Кто придет с другой — побрею налысо. Понятно?
Ленка. А у вас почему другая прическа?
Мария. А у меня волосы в танке сгорели! И еще… если в нашем танцклассе будет некрасиво — я сюда ни ногой. Пол будем мыть по очереди. Ты — следующая. Внимание, — пуант! (Медленно встает на полупальцы и считает до восьми.) Повторите вы, давайте. (Тупое молчание.) Вам что, трудно повторить? Вам страшно, что ли? Хорошо… Поучитесь дома и покажете мне на следующем уроке.
Дети радостно расхватывают свои фуфайки.
Мария. Никому удирать не разрешалось!
Молчание.
Мария. Теперь собирайтесь и проваливайте!
В молчаливой спешке дети покидают танцкласс. Мария Петровна остается одна. Находит в своем кармане конверт. В конверте фотокарточка и письмо от Матвея Кравчука. Мария Петровна разглядывает фотокарточку, разговаривает с ней.
Мария. Матвей, какой же ты дурачок у меня, всю душу извел… Ну что это?.. (Переворачивает фотокарточку, читает.)
Если встретиться нам не придется,
Значит, злая такая судьба.
Пусть на память тебе остается
Неподвижная личность моя.
Сержант Кравчук. (Повторяет.) Неподвижная личность моя… Неподвижная… Мой сержант Кравчук…
Две любопытные девчонки приоткрывают дверь, подглядывают.
Мария. Вон отсюда! Пальну щас!
Девочки громко закрывают дверь, сматываются.
Из учебного журнала Мария Петровна вырывает страницу, забирается на подоконник, пишет на листе химическим карандашом, некоторые фразы проговаривает вслух.
Мария. Матя!.. Матя-Матвей… Мой ангел… Матя… Весточке от тебя рада безумно, но маме… (Спрыгивает с подоконника, ходит по классу.) Маме решила не показывать. Письмо всегда с собой, а когда сплю — под подушкой. Пусть мама думает, что ты здоров. Это пока тебе так больно, мой милый. Ты привыкнешь — с одной рукой живут ничуть не хуже, ты привыкнешь. Только скорее… Я готова была, что так случится, помнишь, как страшно, когда прощались… Твои часики еще не продали. Мама жалеет их. Портки тебе хочет справить. Приезжай… тут дети в перешитых шинелях бегают, а на шапках у них вмятинки от звездочек…
Не замечает, как в танцкласс входит Марк Анатольевич. Он подкрадывается и обнимает Марию Петровну.
Марк Анатольевич. А покажите мне свои пистолеты, Мария Петровна! Шутка!
Мария Петровна отвешивает ему затрещину.
Марк Анатольевич. Чё с ума сошла? Боевая реакция сработала?
Мария. Дамская реакция. Впредь держись не ближе трех метров.
Марк Анатольевич. Понятно, война выпотрошила из вас женщину, Мария. Пусть черт за тобой ухаживает. (Находит журнал с выдернутой страницей. Поднимает его за обрывок двумя пальцами.) А что тут?.. Вот это мы обсудим на педагогическом собрании! Полагаю, здесь вы продержитесь недолго. У вас полное отсутствие педагогического таланта. Абсолютное отсутствие таланта… (Уходит, уносит с собой журнал. Мария Петровна возвращается на подоконник к своему письму.)
Мария. Матвей, приезжай скорее! Приезжай… подумаешь, рука. Так я тебя еще больше ждать буду. Я больше ведь ничего не боюсь — все у нас будет просто здоровски. Я знаю, ради чего все идет своим чередом… Ты приедешь, посмотришь, какая я стала учительница. Я — настоящая учительница, не смейся. Меня уважает директор и даже немного побаивается — ведь я у тебя такая строгая… Когда ты придешь, я тебе объясню, зачем все есть в мире, я все знаю. А нашим передавай горячий привет, скажи, что Небылица всех обнимает и целует. Высылаю тебе фоточку в платьишке — никому не показывай. Лучше вспомнить и посмотреть, чем посмотреть и вспомнить, Матвей. Сержант Небылица Мария.
В танцкласс вбегает Галина.
Галина. Мария Петровна! Мария Петровна! Хочешь чаю с сахаром? И с этим!.. Как его!.. Молоком!
Мария. А чего вы еще туда насыпали, тетя Галя?
Галина. Мария Петровна! Марк Анатольевич только что убедился, что у тебя вздорный характер! Он так мне и передал! Я тебя расцелую щас!.. Он, когда от тебя шел, надел шляпу, остановился на лестнице, по-мужски выговорился, а потом сказал: “Кстати, Галина Сергеевна! Готовь паспорт! Мы с тобой идем регистрироваться!” Я чуть не грохнулась! Ты понимаешь? Вот так-то! Наконец-то!!!
Мария. Я очень рада, Галина. Курить хочется…
Галина. А твой скоро?
Мария. Скоро.
Галина. В чем встретишь, приготовила?
Мария. В платье в этом, в чем?
Галина. Это же его матери! Я сошью тебе баское, басчее платьишко, я умею, любого спроси. Галина Календарева — Красной армии обнова! У меня даже машинка есть! И выкройки!
Мария. Да не надо…
Галина. Я же не бесплатно! Чуть подешевле, чем всем.
Мария. Но денег нет, есть хлебные карточки.
Галина. Ну вот и отлично, пусть хлебные карточки. Завтра снимаем мерочки! Чаю пойдешь, выпьешь?
Мария. Нет, покурю лучше.
Галина. Чё, здесь?
Мария. Окно открою. А что он про мой характер сказал?
Галина. Такое повторять неудобно…
Мария. Валяй, не обижусь.
Галина. Сказал, что тебе контузией все мозги выбило, и ты невменяемая, и тебе детей доверить нельзя, а уж тем более своих родить опасно… И все в таком духе. Наверное, тебя уволят…
Мария. Наверное…
Галина убегает звонкими шагами вниз по лестнице. Мария Петровна курит в открытое окно.
Сцена четвертая
1947 год. Весна. Мария Петровна и Ленка моют в танцклассе.
Мария. Откуда столько грязи — вроде и дождя не было, вроде и разуваться заставляю, откуда грязи столько?
Ленка. Натаскали…
Мария. Оставь. Иди лучше подоконники протри!
Ленка протирает подоконники, Мария Петровна драит пол. Ленка замирает: на подоконнике лежит кирпичик хлеба.
Ленка. Мария Петровна, а куда его убрать?..
Мария. Кого?
Ленка. Ваш хлеб…
Мария. Да пусть там…
Ленка. Пусть… (Смотрит на хлеб.)
Мария. Ты отломи себе хлебца, отломи!
Ленка. Да мне и не хочется…
Мария. Отломи, пожуем вместе! Жуй, уплетай.
Ломают, едят.
Ленка. Мы с вами подъели как его… Совсем крошечный остался…
Мария. Будет день, будет и пища!.. Доедай.
Входит Марк Анатольевич.
Марк Анатольевич. Быстро-быстро! Педсовет!
Мария. У нас уборка, Марк Анатольевич — видите?
Марк Анатольевич. Ваше присутствие необходимо, я имею кое-какие претензии!
Мария. Я тоже имею претензии! Весь учебный год занимаемся без аккомпаниаторши! Сколько раз обещали нам аккомпаниаторшу из области выписать! Даже на захудалое пианино не расщедрились!
Марк Анатольевич. Будет, будет вам и аккомпаниаторша, и захудалое пианино! Быстрее на педсовет! (Исчезает за дверью.)
Мария. Какой педсовет? Зачем педсовет? Лен, длинные у меня волосы выросли? (Пытается собрать пряди на затылке.)
Ленка. Не очень…
Мария. Жалко.
Ленка. Еще вырастут вот такие, Мария Петровна! (Показывает.) У вас такие были, пока в танке не сгорели, да же? Вот досюда?
Мария. Точно-точно! Нет… Чуть-чуть короче. Вот такие. И кудрявые.
Ленка. А цветом?
Мария. Огненно-рыжие, почти как знамя…
Ленка. Когда горели?
Мария. Дура!
На весь коридор слышится крик Галины Сергеевны. Хрипло откашлявшись, она появляется: еще более полная, румяная, а из прически торчат две атласные розы.
Галина. Где платье!!! Платье где?
Мария. Дома, в шкафу, поглаженное, как померила — ни разу не надевала!
Галина. Вот балда! Мария! Твой мужик пришел! Твой мужик на вахте!
Мария. Как пришел?
Галина. Чё, я Матвея не узнаю? У Васильевны истерика! Беги скорее, там весь педсовет собрался! Жалко, платье дома!
Мария. Какое платье… Подожди… (Забирается с ногами на подоконник. Мнет папиросу, крошит ее.) А рука? У него же одна рука! Какой нет — левой, или правой?
Галина. Какой левой, какой правой! Сдурела? Целехонький! Беги! Беги!
Мария (ищет в кармане письмо). Как? Вот же — написал, что руку осколком задело — сохранить не удалось, — посмотри… Это не Матвей вернулся? Не Матвей?
Галина. Ну ты и балда! Балда счастливая! Чё побледнела? Пошли, доведу тебя, держись! Это он, Матька!..
Ленка. Что случилось?
Мария. Ничего не случилось. Жених с войны вернулся.
Ленка. Жених? Ничего себе! Марии Петровны жених вернулся? Где он?
Ленка бежит вниз по лестнице, за ней Галина, последней плетется Мария. В руке она по-прежнему держит солдатское письмо. Внизу на вахте Матвей в военной форме с медалями, три старушки-учительницы, Марк Анатольевич и Нина Васильевна в слезах.
Галина. Матвей! Матвей!
Нина Васильевна. Несите стаканы! Марк Анатольевич! Галина!
Галина. Здесь я!
Нина Васильевна. Надо отметить! Вот как бывает! Надо отметить, Марк Анатольевич!
Матвей. Зачем стаканы? Деньги есть! Могу всех позвать в чайную! Мария Петровна! Пойдем в чайную!
Мария. Матенька, Матенька… В какую чайную, Матенька, родной… Худенький, миленький… В какую чайную…
Мария обнимает Матвея, вместе они как-то странно кружатся на месте, словно Матвей пытается высвободиться из объятий, а она не пускает его. Мария Петровна видит огромный чемодан, на котором сидит незнакомая девчонка лет семнадцати. Девчонка с тоненькими светлыми косичками, злым кошачьим личиком — то вздыхает, то фыркает.
Матвей (девчонке). Шура, может, в чайную?
Александра. Марию Петровну зови, всех-то зачем?
Галина (Марии). А кто эта Шура? Знаешь ее?
Мария. Впервые вижу.
Матвей (суетится, мнет деньги). Мама! Маша! Пойдемте в чайную? Пойдемте? Я угощаю…
Нина Васильевна. Да что же это? Как это, сынок, я не пойму…
Мария (Матвею). Рука не болит?
Матвей. Надо всем пойти в чайную… Пойдемте скорее…
Галина. Куда скорее? Куда скорее-то? Ты объясни ей сначала, чё это за девица на твоем чемодане сидит?
Матвей. Не ваше дело, Галина Сергеевна!
Александра. Это мой чемодан!
Нина Васильевна. А сама-то ты чья?
Марк Анатольевич. Действительно, интересно.
Александра. В моей родословной можете не сомневаться. Я дочь Владимира Панарина, капитана…
Галина (перебивает ее). Матвей, ты ничего объяснить не хочешь?
Нина Васильевна. Матвей, сынок? Он дома все объяснит! Галя, дома объяснит!..
Александра. Чё объяснять — и так все понятно!
Галина. Ну-ка — завалила, пока старшие разговаривают!
Марк Анатольевич. Галина! Смени тон!
Галина. По-твоему, все в порядке, что ли?
Ленка. Он Марии Петровны жених!
Матвей. Галина Сергеевна, я заставлю вас извиниться!
Галина. А я тебя повеситься, щенок, заставлю! Ты чё с Машкой делаешь?
Матвей. Галина Сергеевна, тебя в штрафбат надо определить!
Галина. Я тебя, паскуда, в Казахстан на рудники определю!
Александра. Пойду курить.
Матвей. Попробуй только.
Галина. Нервы сдали?
Матвей. Мария… Я привез твой граммофон — вон он. И пластинки твои… И еще другие разные пластинки… Послушаешь.
Мария. Спасибо. А что, Костяну слушать надоело?
Матвей. Он умер. На следующий день, как ты уехала…
Мария. А с ней ты на какой день снюхался?
Матвей. Что ты сказала?
Галина. Давай, гноби его, Машка, гноби! Дави гниду!
Марк Анатольевич. Галя! Пойдем отсюда! Не вмешивайся.
Галина. Ага! Щас! Сам иди, если тебе все в порядке кажется. А я с Машкой буду!
Матвей. Галина Сергеевна, ты бы хоть при матери не возникала.
Галина. Чего ты матерью прикрываешься?
Нина Васильевна. А я думаю, это их дело, сами пусть разберутся. Ты не лезь, Галина.
Марк Анатольевич. Я с вами согласен.
Мария (видит трех облезлых учительниц, притихших у дверей актового зала, где шел педсовет). Чё столпились? Чё, заняться нечем? Марк Анатольевич! Миленький! Объясните им, ради бога, что это здесь моё, только моё единоличное дело! Уведите их! Марк Анатольевич!
Марк Анатольевич. Понятно всё… Галина!
Галина. Я-то останусь!
Учительницы пятятся в актовый зал.
Мария. И Ленку тоже!
Марк Анатольевич. Лена, пойдем. (Уводит девочку.)
Ленка. Пистолет! Мария Петровна!
Марк Анатольевич закрывает актовый зал изнутри.
Галина. Правильно, Ленок! Ну, щас Машка тебе прикурит, родословная!.. И я добавлю.
Александра. Матвей, сколько мне терпеть это всё? Мне есть куда вернуться, могу прямо щас на вокзал.
Матвей. Успокойся, я сказал…
Галина. Правильно рассуждает, чё ты ее успокаиваешь?
Мария. Матвей, такой смиренный ты… Такой шелковый… Пригладили тебя, прилизали — волосок к волоску. Полинял… Рука не болит?
Молча запихивает ему за шиворот его же письмо.
Матвей. Ты не поняла ничего… Это же я о тебе написал, как будто руку отняли… Надеялся, что почувствуешь.
Галина. Рука — вот подходящее сравнение для бабы…
Матвей. Побоялся прямо сказать — вдруг с собой что-нибудь сделаешь, малышка…
Мария. Зря боялся. Не сахарная. А вот Шурочку свою обереги — она у тебя бледненькая.
Александра слоняется по коридору, накручивает косички на пальцы.
Мария. Чистенькая такая, аккуратненькая… Не запылилась даже.
Матвей. Ее отец погиб…
Галина. Хочешь, эта родословная у меня огребет?
Мария. Оставь, Галина, пусть идут.
Матвей (Александре). Чё ты ешь?
Александра. Штукатурку.
Матвей. Штукатурку?
Александра. Ну, хочется мне!
Мария. Значит, она у тебя уже и штукатурку ест? Я тоже ела… Отколупывала в штабе. Помнишь? Безумно хотелось штукатурки… Не судьба.
Нина Васильевна. Господи!
Мария. Какой месяц носит?
Матвей. Четвертый.
Мария. Значит, давно снюхались.
Александра. В ноябрьские праздники, если вас так интересует.
Матвей. Шура, не лезь!
Александра. Скорее, Матя, я замучилась…
Матвей. Александра в положении, Маш. Ребенок мой. Я перед ее матерью за него головой отвечаю. В последний раз обнимешь хоть? (Протягивает к ней руки.)
Галина. Не надейся.
Мария. Обниматься не будем. Я все понимаю. Мы с тобой — глотки луженые, бессмертные. А она — девчонка совсем. Школу-то закончила?
Матвей. Маш, ей уже девятнадцать!..
Мария. Неважно. Завтра за вещами приду. Гимнастерка там, кружка… На костре эту кружку сколько раз коптили с тобой, пальцы обжигали… Отскоблю хорошенько — будет как новая.
Нина Васильевна. Ты у нас останься, дочка…
Мария. Нет.
Нина Васильевна. Где жить-то будешь?
Мария. Здесь. В танцклассе Дома культуры имени Розы Люксембург. Матрасик постелю.
Матвей. Чё прибедняешься, живи, пока все устаканится…
Галина. Ага, чтоб еще Машка с твоей родословной в одну уборную бегала?
Нина Васильевна. Помолчи! (Марии Петровне.) Я к тебе привыкла, дочка…
Мария. Завтра приду за вещами. Сделайте так, чтобы в дома была только Нина Васильевна.
Матвей. Хорошо.
Нина Васильевна. Я тебя ждать буду, Маша…
Матвей. Если тебе нужна будет помощь, продукты…
Конец первого действия.
Действие второе
Сцена первая
Большое окно распахнуто в ясный щебечущий весенний день. У окна курит Мария. Весна за подоконником не радует, и Мария Петровна стряхивает в нее пепел папиросы “Беломорканал”. В углу танцкласса — вещмешок, матрас и граммофон. Из коридора прибегают вспотевшие босоногие девчонки. Мария Петровна по-прежнему курит.
Дети. Мария Петровна! Мария Петровна! Вас директор ищет!
Мария. Все попили? Сходили в туалет?
Дети. — Да!
— Мы попили!
— Я не ходила!
Мария. Кто не успел — терпит. Если совсем приспичит — из танцкласса на цыпочках, и не возвращаться до конца урока. Подошли к станку!..
Входит Марк Анатольевич.
Марк Анатольевич. Добрый день, Мария.
Мария. День хорош, Марк Анатольевич, но у нас урок!
Марк Анатольевич. Мария Петровна, я попрошу вас больше не отпускать группу посередине занятия. Для этого есть перемены.
Мария. А что такое?
Марк Анатольевич. Они же галдят! Как вы не понимаете? А тут у нас хор, лепка, изостудия. Все занимаются!
Мария. Мне нужно было кое над чем поразмыслить в одиночестве.
Марк Анатольевич. И это же изо дня в день!
Мария. Да, Марк Анатольевич! Я каждый день думаю, вас это возмущает?
Марк Анатольевич. Меня возмущает, что вы курите при детях! Сколько можно делать выговоры?
Мария (курит). Не могу отказать себе в удовольствии.
Марк Анатольевич. Я все понимаю! И что личная драма, и то, что вы не простая учительница, что воевали, — но здесь вам не землянка, не блиндаж какой-нибудь, хоть вы и крепко окопались! (Задевает ногой матрас.) Здесь Дом культуры!
Мария. Я давно хотела спросить, Марк Анатольевич, а вы — почему не воевали?
Марк Анатольевич. Мы тоже воевали, хоть и в тылу! Мы объездили с агитбригадами все заводы! Я руководил…
Мария кидает в окно окурок.
Мария. Всё, хватит, мы занимаемся.
Марк Анатольевич. Знаете, что самое страшное? Вчера мы проводили субботник, и под вашим окном собрали вот такую!.. Это же ужас! Вот такую! Кучу окурков! Мария Петровна!
Мария (детям). Кому стало смешно?
Марк Анатольевич. Кстати, явитесь-ка на партсобрание. Пока я вас прикрываю, но это плохо кончится. От вас — ни субботника, ни урока боевой славы, ни участия, никакой инициативы! Зачем вы живете, вообще?
Мария. Я живу теперь только ради “гранд плие”. Девочки, “гранд плие”! И… Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь… Смотрите все на Косилову!.. Настя — тоже неплохо. Женечка! Выворотнее!
Марк Анатольевич. Мария Петровна? Вы сделали выводы?
Мария. Так дальше жить нельзя.
Марк Анатольевич. Вот именно.
Мария. Выпишите нам рояль и аккомпаниаторшу!
Марк Анатольевич. Да-да, кстати! (Убегает.)
Мария. Посмотрите на свои коленки! Это же куски арматуры покореженной, это не коленки! Мотыги мои! Вы у меня будете красивые, обязательно будете! Корявки! (Каждой ученице собственноручно ставит ноги в правильную позицию.) Замерли, я сказала! Стоим, стоим… Стоим! Щас буду бить, кто про коленки забудет! А кто про свои руки забудет — в того стрелять. Рон-де-жан партер! И… Раз, два, три… Уродливо! Безобразно! Всё враньё. Я учила вас другому.
Мария Петровна закуривает, с папироской ходит по классу. Дети молча, напряженно вздыхают. Снова вбегает Марк Анатольевич.
Марк Анатольевич (кричит в коридор). Алексей! Аккомпаниатор!
Из-за двери появляется парень лет 16-ти с аккордеоном. Парень играет туш, улыбается, видит Марию Петровну, тупо уставившуюся на него, перестает улыбаться. Прекращает играть. Длинная худая рука с браслетом повисает безвольной плетью.
Мария. И где вы его нашли?
Марк Анатольевич. В нашем дворе живет с бабушкой. В училище Чайковского провалил, а в техникум идти не хочет.
Мария. Как звать?
Долговязый парень откидывает со лба льняную челку, смотрит из-подлобья: “Алёша”…
Марк Анатольевич. Какой Алеша? Ты Алексей!
Девочки переглядываются, дергают друг друга, смеются, зажав рты ладошками. Парень краснеет, только волосы — белые как полотно.
Мария. Ну если он считает, что он Алеша, пусть будет Алешей. Инструментом как владеешь?
Алеша. Это инструмент мной владеет, а не я. Ничего не поделаешь, выходит, я слабее.
Марк Анатольевич. Клоун, Мария Петровна, каких еще поискать надо… Посмотрите его, может, сгодится вам.
Мария. А я и так вижу, что сгодится. (Протягивает руку для пожатия.) Мария.
Алеша. Это вы — сержант?
Мария. Для тебя Мария.
Марк Анатольевич уходит.
Алеша, сыграй вот это… (Напевает.)
Алеша. Что это? Этого не знаю. Давайте лучше своё сыграю! Вам не сказали, что я ведь еще и композитор!
Мария. Давай что-нибудь в две четверти. Барышни! Препарасьон! Пор-де-бра!..
Алеша играет. Мария считает вслух.
Спасибо, мотыги! Я вижу, с аккомпанементом вам больше нравится, но все равно кривые! Танечка! Что у тебя голова-то сегодня не поворачивается? Вчера поворачивалась, а сегодня подшипники полетели?
Алеша закрывает глаза, смотрит в окно, играет.
Мария. Это Бетховен! Слышите? Бетховен… Кстати, немецкий композитор.
Ленка. Немецкий?
Косилова. Мы же победили немцев, Мария Петровна!
Мария. Кто — мы? В войне люди не побеждают, и страны не побеждают. Просто наступает новый день, и он такой солнечный, что можно, наконец, вынести на улицу и высушить все подушки, валенки, перины, поставить граммофон на подоконник и услышать Бетховена. Побеждают не люди, не страны, а Бетховен. Или что-то вроде того… Что-то совсем другое побеждает всегда…
Опускается на колени возле граммофона. Ставит пластинку. Недокуренную папироску оставляет на краю подоконника и пускается в пляс, абсолютно забывая об ученицах, забывая обо всем на свете. Танцует Мария лихо и самозабвенно. Дети окружают ее, следят за ней с жадностью. По окончании танца она, счастливая, взволнованная, выдыхает: “Венгерка! Это венгерка!” Подхватывает с подоконника свою папироску и снова ее раскуривает.
Собирайтесь. Встретимся на следующем уроке. Кто опоздает, того…
Дети: Расстреляют!
Мария. Правильно. Не опаздывайте.
Девочки уходят, некоторые из них дергают на прощанье Алешу за одежду, браслетик и волосы: “Алеша!, Алеша!” Алексей дожидается, пока дети уйдут, закрывает дверь.
Алеша. Мария Петровна!
Мария. А?
Алексей вырывает папироску, выбрасывает в окно.
Алеша. Мария Петровна, венгерка ваша незабываема, а “Беломор” — это пошло.
Мария. Окурки швырять в окно — не пошло? Детям потом собирать на субботниках…
Алеша. Короче, Мария Петровна, договоримся на берегу — или я, или “Беломор”
Мария. Ну ничего себе финт ушами! Вот тебе и Алеша…
Алеша. Так что?
Мария. Это была последняя папироска, сдаюсь.
Алеша. И еще.
Мария. Еще условия?
Алеша. Нет. Я слышал, вам жить негде. Бабка моя сдает комнаты. Можете у нее квартироваться.
Мария. Спасибо, но завтра я переезжаю в рабочий барак. Директор походатайствовал…
Алеша. У нас было бы уютнее.
Мария. В барак.
Алеша. Не буду навязчив. (Забирает аккордеон.)
Мария. Инструмент можешь здесь оставлять.
Алеша. Я дома занимаюсь.
Мария. Похвально. Следующее занятие завтра в три. Народный танец.
Алеша. Увидимся!
Сцена вторая
1949 год. Длинный барак-саманка, построенный немецкими пленными: печное отопление, удобства во дворе. В бараке вечер — готовят еду, стирают, играют в карты, поют, забивают гвозди, гоняют мяч, ездят на трехколесном велосипеде по коридору.
С улицы входит Мария. На ней модный беретик, но грязные резиновые сапоги. Руки заняты бумажными кульками с танцевальными костюмами. Мария плетется в свою комнатку. Ее встречают, выбегают в коридор, здороваются:
— Вернулась! Учительница вернулась!
— Ты теперь бабенка ленинградская? Не наша?
— С гастролей вернулась!
— Ну и как там в Ленинграде?
— В Ленинграде одни ляди?
— Давай помогу костюмы постирать?
— Тебе хоть чё-нибудь дали в Ленинграде-то?
Мария. Грамоту! Грамоту наши девочки выиграли!
— А кроме грамоты, ничё не дали?
— Одно название, что Ленинград!
— Ты прямо с поезда?
— Мария Петровна, у нас самовар!
— Лясы точить будем! Самовар! Мария Петровна!
Мария. Какой там самовар — еле ноги волоку!
Две тетки — одна в муке, другая в саже — преграждают ей дорогу.
Тётка в муке. Значит, так, Мария Петровна!
Тётка в саже. Помнишь тот день седьмого числа прошлого месяца — Игорек сломал твою табуретку?
Тётка в муке. Мы этого так не оставили!
Тётка в саже. Повлияли на него, и он специально к твоему приезду сколотил табуретку новую!
Игорек (подвыпивший мужик с бугристыми венами на шее). Мужик сломал, мужик сделал, чё тут…
Тетка в муке (читает дарственную надпись прямо на табуретке). На долгую добрую память дорогой многоуважаемой соседке Марии Петровне в дни нашей совместной жизни. Мария Петровна, помни наш дружный барачный коллектив. 1 октября, 1948 год!
Мария. Спасибо, Игорь Семенович!
Игорек. Мужик сломал — мужик сделал! Нравится хоть?
Мария закрывает за собой дверь в маленькую комнатку, где из мебели койка, тумбочка и печка. Скидывает костюмы в кучу, прямо в резиновых сапогах падает на койку. Под потолком на кривом проводе светится маленькая лампочка. Мария разглядывает грязные кастрюли, пустой закопченный чайник.
Мария (бормочет). Мыши-мыши, приходите, бабе уши отгрызите, у нее кастрюли худые да грязные, пола не мытые…
В дверь громко стучит, а потом и просовывает голову пьяненький Игорек.
Игорек. Табуретка-то понравилась, Мария Петровна?
Мария. Понравилась.
Игорек. Вы хоть опробовали?
Мария. Опробовала.
Игорек. Это я сделал, молотком дубасил! Хорошо, что понравилась. От меня вам память. Хоть там и написано, что от всего коллектива… Это я сделал! Это мой сын выжигал, грамотей нашелся! Замахнешь первачка?
Мария. Не надо мне! Идите уже… К сыну своему!.. Что вы тут околачиваетесь?
Игорек. Да ты чё, Мария Петровна? Я честный разведенный мужик! Ты — добрая свободная баба! Давай посмотрим судьбе в глаза!
Мария Петровна выталкивает его за дверь, закрывается на табуретку.
Мария. Иди, иди, проспись…
В это время распахивается окно, вываливается и разбивается стекло из форточки. Мария Петровна оборачивается — в проеме окна повисает, как диковинная птица, Алеша. На нем мокрая куртка. Алеша сваливает на подоконник огромный букет побитых заморозками цветов, больше напоминающий стог сена: некоторые цветы даже с корнями и землей.
Алеша. Я не пьяный, Мария Петровна! Я не пьяный! Не хотел разбить, постучаться хотел…
Мария. Алеша?
Алеша. С приездом, Мария. (Забирается в комнату в грязных резиновых сапогах. Смеется.) За мной там гонятся, так я решил через окно…
Мария. Кто гонится?
Алеша. Стражи порядка, как говорится… Цветов им жалко. Заняться, что ли, нечем — в такой дождь за мной по всему городу бегать! Все эти цветы не выражают в полной мере, и всё-таки!.. У вас хоть вазочка есть, Мария Петровна?
Мария. Какая вазочка? Они мерзлые!
Алеша. Так ведь не месяц май! Осенний букет!
Мария. Тут скорее ведро пригодится… И лучше бы с землей, раз ты их с корнями принес…
Алеша. Я так рад, я так рад!..
Мария. Алеша! Девчонки грамоту выиграли! Какие они у меня счастливые, какие взбудораженные!.. Ты бы видел нашу Косилову Таньку! А Ленка!.. Ленку буду готовить в хореографическое поступать!
Алеша. Я совсем не пьян, Мария Петровна! Я так рад!..
Мария. С нами ансамбль народных инструментов выступал из Москвы…
Алеша. Говори, говори, Мария Петровна, я ничего не понимаю! Я так рад, что я успел! Что вы приехали уже!
Мария. Ты возьми табуретку, не стой…
Алеша предпринимает попытку снять табуретку с двери, ему это не удается.
Алеша. Я постою. А у меня руки дрожат — вот, смотрите! Можно я вас обниму? Это не то, что вы подумали, можно просто человеческого тепла, просто обнять, Мария Петровна?
Мария. Ты что, Алеша?..
Алеша (видит, что она в сапогах). Ой! А вы еще и не разувались? Только с вокзала? Можно, я вас разую? Я сам вас разую, я за вами поухаживаю! (Берет Марию за сапог.)
Мария. Оставь! Грязные!
Алёша. Это не важно, это меня не остановит! Так приятно за вами ухаживать! (Дергает сапог, сапог не снимается.)
Мария. Я на шерстяной обувала — сильнее тяни!
Алеша. Как я долго мечтал ворваться к вам, в эту комнату, увидеть, как вы тут живете… Чтобы вы заболели, мечтал, а я бы за вами ухаживал… А вы все не болеете и не болеете! Но теперь уже я не выдержал. Вы хоть поняли, когда я на перроне играл вам?
Мария. Хорошо играл.
Алеша. Хорошо? И всё? И это всё?
Мария. Божественно играл. Я даже так подумала тогда. Божественно…
Алеша. Бога, наверное, нет, Мария Петровна. Но демон есть точно — и это я! (Стучит себя мокрым рукавом в грудь.)
Мария. О чем ты?
Алеша. Во всяком случае, во мне живет демон, там, в душе, так темно — до ужаса темно, неузнаваемо! Только вы меня не боитесь, только вы меня понимаете!.. А остальные смеются, потому что боятся и чуют во мне демона.
Мария. Нет ни бога, ни дьявола, есть Бетховен…
Алеша. Мария Петровна! Я вам нужен? Отвечайте. Я нужен вам? Вам хоть кто-нибудь, вообще, нужен? Или так — главное, чтоб не мешали, чтобы в душу не лезли? Ради кого вы живете, вообще? Хоть бы скотину завела!
Мария. Это уж слишком!
Алеша. Ради кого живете, Мария Петровна?
Мария. Ради таких, наверное, как ты, оболтусов. Зверенышей наглых…
Алеша. Это я звереныш? (Поправляет мизинцем длинную челку.)
Мария. Худеньких, обстиранных, облизанных, с глазами такими насмешливыми… И злыми, и насмешливыми… Ради вас, недоумков, вся жизнь положена. Не жаловалась. Кому что выпало, — а мне это. Чтобы вы, смазливые, бегали за воздушными змеями, отращивали свои длинные челки, учились в музыкальной школе, гоняли на разноцветных велосипедах и мотоциклах без шлемов, чтобы в окна с цветами залазили, собирали марки, разглядывали их и мечтали смотаться в другой город, и чтобы никогда не стреляли в кошек! Вообще, чтобы не брали в руки оружие…
Алеша. Мария Петровна, меня забирают в армию.
Мария. Когда?
Алеша. Утром. Бабушка пирогов напекла и легла. Завтра поведет меня сдавать в военкомат.
Мария. И волосы остригут? Льняные волосы твои?
Алеша. Остригут.
Дверь под табуреткой дергается. В комнату стучат.
Голос за дверью. Милиция!
Алеша. Трындец, Мария. Они думают, что я пьяный, а я не пьяный!..
Мария. Давай в окно! Быстро. (Громко.) Милиция?
Алеша пытается вылезть через окно, но там ему преграждают путь двое.
Голос за окном. Давай, давай, в машину запрыгивай! Тебя ждем!
Мария Петровна снимает табуретку, дверь распахивается. В комнату входят два паренька лет восемнадцати — один худой и прыщавый, другой — сутулый, упитанный, с короткой шеей. У обоих на руке повязка с надписью “Бригадмил”.
Мария. Чем обязана?
Сутулый. Мы за ним вон.
Прыщавый (мокрые цветы с подоконника скидывает на койку, Сутулому.) Оформим, Серый?
Сутулый. Вещественные доказательства!
Мария. Доказательства чего?
Прыщавый. Хулиганства, порчи государственного имущества…
Сутулый. Вандализма в состоянии алкогольного опьянения…
Алеша. Трезвый я!..
Прыщавый. Щас наш политрук разберется!
Мария. Не холодно на улице?
Сутулый. Мы не мерзнем.
Прыщавый. Про погоду после поговорим, когда наш политрук рапорт составит!
Мария. И где он, ваш политрук?
Сутулый. Успеется. Саня, допросить надо.
Мария. Политрук пусть допросит.
Прыщавый (Алеше.) Имя?
Алеша. Алексей.
Сутулый. Фамилия?
Алеша. Груздев.
Прыщавый. Проживаете с кем и по какому адресу?
Алеша. С бабушкой… Меня завтра в армию забирают… Может, отпустите?
Сутулый. Кто тебе виноват — сам заварил.
Прыщавый. Расхлебывай теперь!
Сутулый (Марии). Ваше имя и фамилия, гражданка!
Мария. Меня зовут Мария.
Сутулый. В каких отношениях состоите с подозреваемым?
Мария. В самых нежных.
Прыщавый. Вас просили фамилию назвать!
Мария. Мария. Для вас этого достаточно.
Сутулый. Лучше сразу все делать, как мы скажем, гражданка!
Алеша. Не надо так с ней! Мария Петровна — учитель!
Стук в дверь. Входит человек с повязкой “Бригадмил”. Это Матвей Кравчук.
Прыщавый. Вот, полюбуйтесь, Матвей Григорьевич — поймали.
Сутулый. Гражданка отказалась давать показания. Учительницей прикидывается, сама с ним заодно.
Матвей. Маша?
Мария. Олухи у тебя в бригаде! Где набрал таких?
Матвей. А ты вообще хулиганов по ночам укрываешь. Что он тут делает? (Сутулому.) Пьяный?
Сутулый. Отрицает.
Прыщавый. Но знаете, похоже на то.
Матвей. Оборвал клумбу возле совета депутатов, скрылся от преследования… Поехали. Клумбу прихвати, Саня. (Указывает Прыщавому на цветы.)
Мария. Вы в своем уме? Пацану завтра в армию. Это музыкант, Алеша Груздев, у нас в Доме культуры аккомпаниатором… Цветы мои положите! Это мне!
Прыщавый. Это доказательства!
Алеша. Мария Петровна! Обещайте, что дождетесь меня, откуда бы я ни вернулся!..
Мария. Ты вернешься из армии, сразу из вагона к нам на репетицию придешь, как будто и не уезжал, понятно?
Алеша. Значит, дождетесь?
Мария. Дождусь.
Матвей. Вот как? Долго ждать придется.
Мария. А я умею долго.
Матвей. И как долго?
Мария. Могу всю жизнь.
Матвей. Давайте-ка, отвезите его…
Сутулый. Отвезти? Слушаю, Матвей Григорьевич.
Прыщавый. А куда, Матвей Григорьевич? В участок, да? В участок?
Матвей. Нет! Отвези его по адресу, куда попросит. А я пешком вернусь.
Прыщавый. Ну, Матвей Григорьевич! А как же рапорт?
Матвей. Потом обсудим. Выполняйте.
Мария. Спасибо, товарищ Кравчук…
Сутулый. Есть. (Алексею.) Повезло тебе…
Алеша. Цветы оставьте!
Матвей. Всё, свободен.
Алеша. Пусть тогда над душой не стоят, если я свободен! Я и сам дойти могу! Я сам дойду, зачем меня отвозить?
Мария. Алеша, завтра встретимся у военкомата, иди. Я приду провожать.
Алеша. Я вас с этим вдвоем оставлять не собираюсь!
Прыщавый. Ну ты и клоун.
Сутулый. Шуруй вперед!
Мария. Алеша… Не переживай, я хорошо знаю товарища Кравчука. Дело в том, что мы воевали вместе…
Алеша. Ну, если вы так решили… (Поправляет длинную челку.) Прощайте, Мария. Можно, я завтра отдам вам все свои волосы? Я свои волосы в тряпочке принесу, на память?
Мария. Не надо, не стриги, жалко…
Алеша (Прыщавый и Сутулый ведут его под руки). Я принесу, они же вам нравятся! Нравятся?
Мария. Нравятся. Приноси.
Матвей закрывает дверь. Дверь снова распахивается: заглядывает Игорёк.
Игорёк. Мария Петровна? Это чё у вас милиция, я не понял?
Матвей. Пошел вон! Милиция! (Закрывает дверь.)
Игорёк (кричит за дверью). Мария Петровна? Никто ничё понять не может — чё это у вас милиция?
Мария (Матвею). Представляю, сколько там за дверью слушают… Чего стоишь? Садись.
Матвей (читает на табуретке). “…Помни наш дружный барачный коллектив”. (Садится.) Не ожидал увидеть тебя вдруг…
Мария. Это мне подарили сегодня табуретку…
Матвей. Весь барак на ушах — гулеванят ваши… В честь приезда твоего?
Мария. Если бы! Каждый день так!
Матвей. Не скучно живешь… В окна с цветами… Понаглее поколение растет, чем наше… Не боишься? Будут потом болтать про тебя — ты же учительница.
Мария. Болтовни бояться — давно удавилась бы. Зачем остался?
Матвей. В Ленинград на гастроли катаешься… Мамка мне все уши прожужжала. Ну и как там, в Ленинграде?
Мария. Сало в шоколаде! Зачем остался? Про Ленинград спрашивать?
Матвей. Выгонишь?
Мария. А если нет?
Матвей. Покорми меня, малышка…
Мария. Не сварено.
Матвей. Ты — мой хлебушек. Забыла совсем? Куда им понять? Куда им всем? Вспомни — ты мой фронтовой хлебушек. С лебедой, коноплей, клевером, дымом и порохом, с песком, степным ветром и чёрт знает с чем еще, самый вкусный, самый черствый, самый желанный… Самый желанный. Мальчишескими слезами моими посоленный, мальчишескими слезами… хлебушек фронтовой… Иди ко мне, малышка. Только твой буду… только твой…
Целуются. Голос из-за двери
Игорёк. Мария Петровна! Что случилось! Мария Петровна!
Мария. Отстань! Иди спать!
Матвей. Что он, крепко любит тебя?
Мария. Меня такой любовью весь барак любит — набузгаются и ломятся, знают, что баба одна.
Игорёк (кричит). Табуретка моя нравится, Мария Петровна? Мария Петровна!.. Я свободный абсолютно разведенный мужик!..
Мария. Я не одна, Игорь!..
Матвей. Поговорить с ним?
Игорёк (входит в темную комнату Марии Петровны). Я спросить, насчет моего изделия… Насчет табуретки…
Матвей. Какой табуретки? Какой еще табуретки? Тебе голову, что ли, проломить твоей табуреткой, чтобы дошло до тебя! Смотри на меня! Мужик в доме, ясно! А ты кто такой здесь? Чё ты ломишься? Ты кто, а? Маша, объясни, кто это ломится к нам в два часа ночи!
Игорёк. Я нормальный разведенный мужик… А ты кто здесь?
Матвей. Я ее мужик, уяснил? Дошло? Я тебе щас голову твоей табуреткой!
Игорёк делает шаг назад. Матвей запирает дверь на табуретку. Игорёк остается под дверью, долбит в дверь ногой.
Игорёк. Открой, собака! Открой дверь! Открой дверь — выломаю! Паскуда! Выходи, паскуда! Разговаривать будем!… Выходи разговаривать! Паскуда! Паскуда!
Сползает на пол, поет равнодушным, охрипшим голосом старую народную песню на блатной мотив.
Прощайте все, назад мне не вернуться,
И жизнь моя загублена.
Кирка, лопата — это мой товарищ,
А тачка — верная, верная жена!
На голых нарах мне не повернуться,
Я по ночам совсем не сплю,
А надзиратель даже и не скажет:
Вставай, сынок, соломки подстелю!
Жена Игоря то бьет его тряпкой, то обнимает. Игорёк поет и ни на что не реагирует.
Жена. У тебя есть и картошка, и суп, чего тебе еще, скотине, надо! Куда ты уходишь вечно! Куда ты от детей уходишь, скотина! Чего тебе не хватает!
Комната Марии. Матвей курит, лежа в койке. Большие мозолистые ноги торчат из-под одеяла. Мария прижимается к нему, ерошит ему волосы, дует в ухо. Матвей недовольно дергается.
Матвей. Ну не надо, Маш… Ну, бесит… Ну, щекотно…
Мария. Столько тебя ждала… Столько каблуков истоптала… Как за всю войну, поди…
За дверью по-прежнему раздаются крики жены Игорька.
Жена. На столе и суп, и картошка, чего тебе еще надо! Чего тебе не хватает!
Мария. Детям мозги пудрю — так и развлекаюсь. Они думают, что их учительница — это такая военная машина на пенсии, у которой пистолет на каждой ноге, а волосы в танке сгорели алым пламенем… А жених бросил, потому что его ведьма приворожила… Ведьму, ты же знаешь, из пистолета не убить…
Матвей. А я, бывает, вспомню что-нибудь наше, смеюсь так, что Шура с матерью на меня косо поглядывать начинают. Я им давай рассказывать: как мы с тобой кур воровали, как валенки сушили, я прожег, и ты мне свой натягивала. Помнишь? А кашу с песком? Рассказываю им, но только смешное.
Мария. А они?
Матвей. Сашка, бывает, заплачет, а мать ворчит: “К чему ты вспомнил опять?” А я довольный — вспомнил, и хорошо…
Мария. А вообще — как она, Шура твоя?
Матвей. Что Шура? Плачет всегда… И обои новые поклеила, и абажур… И все ей не так… И мне тоже. Все не так… По-дурацки тебя потерял. Увидал ее чистые ногти в Севастополе… И влюбился. Серьезно тебе говорю — в ногти в ее… Из-за ногтей все. Море — и она: чистая, из другого мира. Я с ней ходил — себя не узнавал: я ли с такой иду? Как будто не со мной, как будто войны не было, как другая жизнь… Они со своей мамкой быстро меня скрутили… Щас-то понимаю, мог бы отбрехаться…
Мария. У тебя же сын растет…
Матвей. Как я — такой же будет крокодил. Часы немецкие мы так и не продали — ему останутся. От меня…
Мария. А наш “крокодил” не выжил… Башмаки не носит — по небу ходит, да?
Матвей (одевается). Такие духи у тебя крепкие… Слушай, даже рубашка теперь… На, понюхай. Вся рубашка пропахла!
Мария. Ты уже все? Уходишь? Зачем? Тебе пора?
Матвей. Маша, давай я тебе картошки приволоку — у нас наросло: завались!
Мария. А когда ты придешь?
Матвей. Ну и духи! Долго выветриваются, да?
Мария. Это я в Ленинграде купила. Эти вообще не выветриваются. Не должны выветриваться. Никогда не выветриваются. Это ленинградские духи. Натешился, да?
Матвей. Чё ты, Маш?.. Чё глаза блестят?
Мария. Натешился, да?
Матвей. Дура моя, хорошая… (Целует ее в макушку.)
Мария. Натешился? У меня сифилис, Матвей. Сифилис. Сифилитичка. Сифилитичка! В бараке нахватала — сифилиса! Сифилитичка! Думаешь, я тут потерялась без тебя? Думаешь, один такой? Знаешь, сколько таких в бараке? Любого спроси — с кем только не путалась, теперь я сифа! Натешился с сифилитичкой? Чё такое? Чё такая неподвижная личность сделалась, а, Матвей? Иди домой теперь, иди! (Похлопывает его по плечу.)
Матвей хватает Марию за горло, она шипит: “Сифиличка!.. Сифиличка!..” Он бросает ее на пол, бьет ногой в живот, находит на тумбочке тупой нож для масла, бьет ей в живот ножом. Мария остается лежать неподвижно.
Матвей. Маша!.. Машка…
Подходит к приоткрытому окну, выглядывает в темноту, полушепотом словно зовет кого-то: “Эй!..” Но за окном тихо и безлюдно. Вдруг слышатся голоса в коридоре: это Марк Анатольевич, Алеша и Галина. Матвей накидывает на Марию Петровну ее пальто, сам надевает шинель, садится на койку. Снимает шинель. Причесывается.
Марк Анатольевич. Почему ты решил, что она провожать пойдет? Она же с поезда, спит, наверно!
Галина. Марк! Голова кружится…
Алеша. Пойдет провожать, пойдет! Разбудим!
Марк Анатольевич. Я вообще удивляюсь, что ты годен к армии… Ты лучше вспомни, какой степени грамоту она упоминала!..
Алеша. Опять вы про свою грамоту, Марк Анатольевич! Кажется, первой степени упоминала…
Марк Анатольевич. Царица Небесная! Первой степени! Что она со мной делает!
Галина. Марк!
Марк Анатольевич. Что она с моим Домом культуры делает! Первой степени! Праздновать! Немедленно праздновать! Алексея проводим — и к нам! До утра загудим!
Останавливаются перед дверью Марии, возле которой спит Игорёк.
Галина. Ты где улегся-то? Пьянь.
Марк Анатольевич. С дороги уйди.
Игорёк (просыпается). А у ней милиция.
Алеша. Чё, до сих пор, что ли?
Игорёк. Я пробовал взломать, но это крепкая табуретка…
Галина. Чё он несет, Марк?
Марк Анатольевич. Сейчас я во всем разберусь!
Матвей открывает дверь. Все входят в комнату.
Алеша. Что с ней? Что это?
Галина. Машка!.. Мне нельзя на это смотреть, Марк, я беременная… (Выходит за дверь, остается у входа, прислоняется спиной к косяку.)
Игорёк бьет Матвея в висок. Матвей не отвечает на удар.
Алеша. Это же Мария Петровна! Как вы не понимаете! Это Мария Петровна! (Укрывает Марию одеялом, обнимает.)
Игорёк. Пацан, не трогай ничего, не трогай, тебе сказано… Он чё, глухой?
Галина. Хотела я его сразу повесить, когда он тут нарисовался…
Алеша. Мария Петровна, милая, хорошая, посмотри на меня, проснись! Проснись! Это же Мария Петровна…
Марк Анатольевич. Надо звать милицию.
Игорёк. Я мужиков разбужу, мы сходим… Этого попридержите…
Матвей. Я бежать не собираюсь.
Алеша обнимает Марию, плачет.
Марк Анатольевич. Алексей. Тебе нужно идти в военкомат.
Алеша. Я никуда не пойду.
Сцена третья
В Доме культуры имени Розы Люксембург — ремонт. Вахтерша Нина Васильевна перемешивает известь в ведре деревянной палкой, Галина моет пол, три старенькие учительницы прыгают с одной газеты на другую, штукатурят, затирают деревянными мастерками. Зойка закрывает газетами окна. Все в запачканных известью косынках, только Галина с непокрытой головой — ее стриженые поредевшие волосенки скручены на затылке в куцый хвостик. Марк Анатольевич отпустил бороду, в ней засохшая краска. Марк Анатольевич прибивает новый плинтус к прогнившему полу.
По всему Дому культуры летает тополиный пух.
Марк Анатольевич. Форточки закройте — пух лезет!
Галина. Лучше сразу тополя вырубить.
Нина Васильевна. Как закройте! Мы угорим тут!
С улицы входит высокий мужчина в плаще и шляпе. Перед ним взлетает облако тополиного пуха. В руках у мужчины аккордеон.
Галина. Вообще-то головные уборы снимают в помещении! В Дом культуры пришли! Идите, на дверях прочитайте.
Марк Анатольевич. Да, я сегодня прибил такую табличку…
Мужчина (бормочет, не снимая шляпы). Столь мало значу в вашей жизни, какая разница, в шляпе или без…
Галина. Что?
Марк Анатольевич. Правила есть правила.
Мужчина. Марк Анатольевич, вы меня не узнаете? Я Алексей Груздев. Работал у вас аккомпаниатором.
Марк Анатольевич. Алеша?
Нина Васильевна. Не узнать… Посмотри, Галь…
Галина. На кого там любоваться?
Марк Анатольевич. Ты… Давно отслужил?
Алеша. Да. Нет… Только что с поезда… Служба вся… По музыкальной части больше… Где Мария Петровна?
Марк Анатольевич. Ну и ботинки на тебе! Невозможно, чтобы после службы в таких ботинках… Это не наши?
Алеша. Из командировки привез. (Смеется.) Вроде правительственной награды, что ли, вышло… Мария Петровна где? Я к ней.
Марк Анатольевич. А Мария Петровна уехала. Давно.
Алеша. Как уехала?
Марк Анатольевич. Сразу же, через месяц после суда.
Алеша. Куда уехала?
Марк Анатольевич. Черт ее знает.
Нина Васильевна. Если бы она сама знала, куда она едет! Трезвая, а как будто под хмельком. Легка на подъем. Ну и слава богу. Матвей из лагеря вернется — спокойней спать будет.
Галина. На Дальний Восток она поехала. Завербоваться в строительную бригаду.
Алеша. Куда именно на Дальний Восток?
Галина. Чё, найти думаешь?
Алеша. Как найти?.. Просто поеду… На Дальний Восток…
Хочет сеть на лавку, но Нина Васильевна одергивает его.
Нина Васильевна. Стой! Куда садишься в грязь плащом?
Подстилает газету. Алеша садится.
Алеша. Ла шансон де адьо! Песня прощанья! (Играет.)
Сцена четвертая
Переполненный вагон. Едут штатские и демобилизованные, молодые и старые: все забито людьми, чемоданами, тюками, мешками, узлами, платками, портянками, шинелями, фуфайками. Мария Петровна лущит яйца с другими бабами. На ней гимнастерка, сапоги, волосы коротко острижены. Ее спутницы Светик и Танюха — молодые, но по-мужицки сложены, веселые, но с глубокими морщинами на лбу. Одеты в рабочие куртки, ситцевые блузки и брезентовые штаны. На боковом сиденье старуха в ватнике разматывает и заматывает больные ноги грязными тряпками. Мария изо всех сил всматривается в сумерки за окном.
Мария. Прощай-прощай, вонючий край! Надоело нам тут?
Светик. Не то слово — надоело…
Танюха. Чё надоело? Везде все одинаково…
Светик. Ехал бы наш паровоз к самому океану…
Мария. До Владика довезет, а там хоть пешком готова! О, ходу прибавил. Щас у меня крылья вырастут!
Танюха. Там на попутках.
Светик. На рыбоконсервном рыбой отъедимся, а то чё эта стройка.
Танюха. Ой, девки! На путях работала — шпалы таскала, на стройке работала, кирпичи, бревна таскала!.. Ну не до старости же?
Мария. Какая старость, девочки! Дойдем до океана — отмоемся, найдем себе рыбаков, нарожаем…
Танюха. Этого счастья не надо. У меня уже есть один спиногрыз в Иркутске.
Мария. Да я тоже вряд ли, с кишками перерезанными… но помечтать-то можно… Будем консервы закручивать, еще и в клуб на танцы время останется. Интересно, как там бабы танцуют…
Танюха. Чё выдумывать. Как везде, танцуют…
Мария. Давай, Танюха, поспорим.
Танюха. На чё спорим?
Старуха с бокового сиденья. Ой, да замолчите вы! Прорвы!
Светик. Спи, мамаша.
Мария. Время не ваше! На бутылку спорим.
Танюха. Красного или белого?
Мария. Белого. Я говорю, вот так вот!.. (Показывает.) Там бабы не танцуют. А вот так!.. (Размахивает руками, кружится, прыгает, изображает птицу, взвизгивает.) Так большинство! Влияние коренных малых народностей надо учитывать, Танюха!
На третьей полке просыпается небритый мужик в военной шинели, он повисает над столиком, размахивает замызганной пачкой денег.
Военный. Девушки! А разрешите вас пригласить в вагон-ресторан? Вино? Водка? Чем вас угостить?
Мария. Мы сами угостим, чем хочешь!
Светик. Чё, водкой закадрить решил?
Танюха. У нас своих полмешка денег.
Военный. Да просто поговорить захотел. Вы звонкие — на весь вагон слышно…
Старуха с бокового сиденья. Будут особенно звенеть, когда из вагона вылетят!
Бабы заливаются смехом.
Мария (протягивает военному очищенное яйцо). На, съешь яичко, лейтенант!
Военный. Небылица! Не узнаешь? Целуется, потом в лицо не узнает!
Мария. О! Черт синеглазый! Откуда ты здесь, Илюха?
Илья. Синеглазый еще?
Мария. Слегонца!
Илья. Сильно постарел?
Мария. Выглядишь на свой сороковник!
Илья. Обижаешь, нет мне еще сороковника!
Мария. Это Светик, Танюха…
Илья. Илюха! (Марии.) Чё, волосы так и не отросли?
Мария. Отросли, да на субботнике обгорели! А ты чё? Мотоцикл сломался?
Илья. Продался. На татарской ярмарке! Смотри-ка! В гимнастерке гоняешь!
Мария. А ты, гляжу, и медали нацепил!
Илья. Матвей твой где?
Мария. Матвей в Казахстане на рудниках.
Илья. Опа. Как вышло?
Мария заголяет живот, Илья проводит пальцем по красному рубцу от ножа.
А нож-то кривой, что ли, был?
Мария. Сто лет не точенный. И рука у Матвея тряслась.
Илья. Почему тряслась?
Мария. Да я взбрехнула, что у меня сифилис, он и перенервничал. Пырнул ножом для масла. Только я живучая.
Светик. Пропадать не в наших интересах!
Мария. Точно, Светик! (Илье.) Чё улыбаешься?
Илья. Вспоминаю, как ты к нему торопилась. “Моё будущее, моё будущее, Матенька, Матвей!..” Чё торопилась? Всё там осталось. Помнишь клеверовое поле? А щас ты куда опять?
Мария. Мы едем океан смотреть.
Илья. Значит, совсем тебе делать нечего. Поехали со мной на золотой прииск завербуемся.
Мария. Иди ты.
Танюха. Видели мы твои золотые прииски.
Илья. Вы бабенки бывалые, как я погляжу!
Бабы смеются.
Илья. Всё, давай, Небылица, поцелуемся. Мне сходить на станции.
Мария. Опять?
Илья. Ну что ты! Раз в пятилетку, и то выпрашивать приходится!
Танюха. Всех баб не перепробуешь, но стремиться к этому надо.
Илья. Последний раз видимся. Щас выйду — и привет!
Мария. Светик, подержи стакан. (Целует его.) Ну как?
Илья. Так и не доучилась…
Светик. На рыбаках натренируется!
Мария (смотрит в окно). Твоя станция-то?
Илья. Не, моя утром будет. Я заранее попрощался.
Старуха с бокового сиденья вдруг затягивает песню на блатной манер.
Прощайте все, назад мне не вернуться.
И жизнь моя загублена.
А где-то ждут меня и не дождутся,
Да только молодость былая отцвела.
Скажите, люди, куда едет этот поезд,
Наверное, на самый край земли,
А я сложусь на маленькую полку
И попрошу, чтоб чаю принесли…
Через неделю проводник меня разбудит,
Он скажет мне: “Приехали, вставай!”
И я увижу корабли и в синей дымке город,
И прошепчу: “Да здравствует, мой край…”
Конец