Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2009
На полпути к Олимпу
Тайная история монголов. — Уфа: Вагант, 2008.
По правде сказать, о тайной истории монголов из этой книги читатель узнает не слишком много. Куда больше — о современной башкирской литературе, которая, если верить аннотации, готова войти в “высшую литературную лигу России”. “В этой книге — только хорошая литература”, — обещают составители сборника Ю. Горюхин и И. Фролов. Что ж, такие автоаттестации ко многому обязывают.
И хотя “это книга городского рассказа” (как уведомляют все те же составители), — молодые башкирские авторы закономерно отдают дань мифологии, причем далеко не только башкирской. Вот и свое загадочное название сборник получил благодаря одноименному рассказу Артура Кудашева, чей герой, зайдя в старую чайхану, случайно слышит разговор двух стариков. Они горячо спорят о воителе-герое Борджэ, но обладают разными версиями его героической жизни. Точку в споре ставит тот старик, который уверен: Каспий герой Бордже перелететь все же не сумел, но при побеге из плена перелетел море между Японией и Кореей на шаре, “сшитом из шкуры буйвола”. Старик знает, что говорит: ведь он один из потомков героя, “борджигин”.
Герой же рассказа прикоснулся на миг к чему-то эпическому, вневременному — а выйдя из чайханы, вновь окунулся в суету большого города. Вот и все. Остался приглушенный, возможный намек на нечто скрытое и неизвестное. И ощущение, что от заглавного рассказа ожидалось чего-то большего.
Еще одну вариацию на тему “древних историй” представляет собой “Аждаха” Айдара Хусаинова. Это рассказ о степном племени “усерген”, предками которого были Йанбике и Йанбирде, “утица серая и гордый селезень с красным оперением”. Утица в тумане мира снесла яйцо — не простое, а золотое — которое стало Всеобщим Светилом. Но посланцы тумана возвращаются каждые тридцать лет, чтобы забрать с собой младенца. Вот и сейчас посланец тумана, авлия, пришел за новорожденным Муйтаном, но старик Муйнак взамен отдал ему талисман света.
Мифический азиатский эпос, восточное фэнтези, степная полусказка… “Аждаха” загадочна — и, кто знает, может быть, потому и должна оставлять загадки у пытливого читателя (которому, например, непонятно, что представляет собой талисман света и почему избранный младенец кажется старику таким уж важным для племени).
Совсем другая “тайная история” — выдержанная в иронически-абсурдном ключе — случается в рассказе Вадима Султанова “Анна”. Это история русалки, которая “собиралась стать мастером спорта по плаванию и победить на чемпионате мира в Копенгагене”, но погибла на просторах нашей прекрасной страны, сражаясь в рядах доблестной Красной армии. Воевать Анна пошла из своего рода классовых соображений: родственный ей класс рыб был притеснен адмиралом Колчаком, стрелявшим из корабельных пушек. Поклявшись отомстить Колчаку, Анна подружилась с пулеметом “Максим”, а также с Чапаем и Петькой. Пожалуй, фарсовая русалка Анна схожа с Анкой-пулеметчицей лишь в одном: погибнув, они обе не исчезают бесследно. Гибель последней принесла ей временную героическую славу и вечное бессмертие в анекдотах. Русалка же и после смерти оказывается жива — и она встречается с Чапаем и другими, “потому что никто и никогда не умирает. Никто и никогда”.
История “Анны” ровно настолько оптимистична и легка, насколько тяжела жизнь героя “Зубочистки” Анатолия Яковлева. Или даже героев: ведь в сознании поэта живут три личности: он сам (“Спящий человек”), его муза (Госпожа Юнг) и тот, кто заставляет “Спящего человека” писать стихи и убивать людей. “Это я делал то, что ты называешь “убивать” и что ты не помнишь в себе, я, потому что мир так изменчив, что невозможно откусить его целиком, а я остановил для тебя реку, я — гений, а ты — мой набор кистей…”
В итоге поэта помещают в психиатрическую лечебницу, где все личности и личины героя, впервые на миг объединившись, совершают азартную попытку выхода как из больницы, так и из реальности вообще. И телесный “Спящий человек” умирает, разбившись о стену, — он “попал под колесики и шестеренки, как зубочистка”, а тот, кто называет себя “Гением”, оказывается где-то в другом измерении, “на траве под ливнем”, войдя, наконец, в полное единение со своей Музой.
Мир рассказа страшен: здесь все “тлен и прах”. Человек здесь может спастись от бессмысленности и хаоса бытия лишь так, как спасся когда-то, выстроив свою защиту, бедный набоковский Лужин.
В другом, совсем другом измерении живут герои рассказа Айваза Галяутдинова “Новый день”. Их стихия — юный гедонизм сиюминутного. Твердо помня о бренности нашей жизни, в которой, увы, все проходит, повествователь и его друзья проживают каждый день, как последний — “ведь скоро такой день наступит”. Они никогда не строят планов на будущее. Они — дети настоящего, исповедующие философию молодости: “Что ж, я молод, и я живу так, чтобы не жалеть в старости”, — говорит один из них. Вероятно, некий очередной новый день заставит их задуматься… но уже о прошлом и о прожитом.
А героиня “Моей пятидневной войны” Светланы Чураевой не жалеет о прожитом. Она бежит на Кавказ от своих проблем: от так и неотремонтированной квартиры, от “подлеца”-мужа… В ее “войне с окаянным женским “Я” победила любовь, “та, которая долго терпит, милосердствует, не завидует, не превозносится…”. Потому и не сожалеет ни о чем — “слава Богу, что повстречались. Что расстались — не страшно”, потому и “вся боль и грязь остались на полях…пятидневной войны”. Ведь в мире есть вещи и пострашнее: например, настоящая война на Кавказе или убийство подругой неродившегося ребенка… Это рассказ в традициях христианской идеи о прощении — не зря он заканчивается молитвой: “В руки твои, Господи милосердный, в руки Твои”.
Напротив, “Домик в чугунном загончике” Игоря Савельева — о неумении прощать. Об отсутствии милосердия. Впрочем, надо отдать должное героине — смотрительница музея Ленина Алла слишком долго страдала от вызывающего поведения своей невоспитанной племянницы Земфиры. А тут мерзавка еще и с ее кавалером стала заигрывать! Алла и совсем помешалась — стали ей грезиться вождь революции и его бессменная соратница. Она даже чай с четой пила и совета просила у Надежды Константиновны по амурным делам. Крупская же со всей решительностью старой большевички советовала не мешкать. И, надо ж такому случиться, — кавалер оказался сильно себе на уме: ему, как инженеру находящейся рядом стройки, дано стратегическое задание поджечь музей, который мешает возведению новых зданий. Однако все пошло по старой доброй формуле: “Я же тогда не знал, что полюблю…”, и инженер сделал Алле предложение руки и сердца, а также жизни в общей будущей квартире в новом доме. И скромная смотрительница подожгла музей, в котором находилась ее племянница.
В этом музее все смешалось, как в доме Облонских: музейные призраки и корыстные нужды стройки, ожившие чувства старой девы и неразборчивость племянницы, инженер со своим “классицистическим конфликтом долга и чувства”. Подобное смешение автор подчеркивает еще и на уровне формы: рассказ разбит на несколько частей, озаглавленных как “non fiction”, “немножко драматургии”, “сон”…
Любовный треугольник есть и в произведении Игоря Фролова “Доброе утро, Германн!”. Три стороны этого треугольника: “молодой ученый” с манией величия, он же по совместительству сторож Заведения (“Что-то медицинское или детское”), санитарка и заведующая. Словом, “координаты события заданы почти без погрешности”. Ученый фанатично пишет диссертацию, санитарка сходит с ума от новизны нахлынувшего вдруг чувства, заведующая, почти еще девочка, тоже, кажется, влюблена. Но автор не показывает нам четкого выхода, решения этой геометрическо-любовной задачи: потому что “утро уже, куда же еще дальше?… все равно история о другом”…
Автор и герой все время разговаривают, спорят, перекраивая повествование, пытаясь определить, как именно все происходило. Но соло героя старательно контролируется автором, за которым и остается последнее слово. Ведь “история закончится так, как хочет автор”.
Своеобразное единство автора и героя представляет собой рассказ Юрия Горюхина “Душэмбе, или Клюквенный чупа-чупс”. Герой Горюхина, как и сам автор, — редактор литературного журнала. Поэтому автор относится к своему персонажу с большой долей иронического сочувствия. Ведь он-то как никто другой знает, что будни руководителя редакции не сахар: все эти набившие оскомину оперативки, и бесконечные рукописи, и надоедливые посетители, и выработанное годами умение вертеться как следствие хотения жить, да и что там лукавить — постоянная невыполнимая, бренная мечта о “нефильтрованном, пшеничном, холодненьком!”… Плюс недовольная жена, кричащие дети, затянувшийся ремонт… Но, увы, ни деревня, ни Толстой не спасут героя от этой вечной суеты. Потому что жизнь его — это Вечный Понедельник, “душэмбе”, а покой ему даже не снится…
Вот так постепенно складывается перед нами почти весь пазл этого неординарного сборника. Разные истории, разные герои. Молодые и старые. Милосердные и грубые. Смешные и трагические. Влюбленные и бесчувственные. И не всегда помнящие о том мире, где правами героев наделены “монголы” с их тайной историей.
Будничные истории героев нашего времени.
Ольга СЕЛЯНИНА