Мемуары штабной крысы
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2009
Дмитрий Кулаков — майор милиции, в журнале “Урал” (№ 10, 2006) опубликовал дневниковые записи о первой коммандировке в Чечню “Грозный в 2001 году”.
Грозный в 2008 году
Мемуары штабной крысы
06.03.08
Снова я в Грозном. Самое смешное, что сам не пойму толком — какой черт снова занес меня сюда?
Семь лет назад, будучи в командировке во временном отделе милиции в Ленинском районе Грозного, когда в районе ежедневно случалось в среднем по три подрыва, отдел чуть ли не ежечасно находился под обстрелом, когда при пешем патрулировании улиц, зачистках зданий или следовании на машине все время терзало ожидание того, что вот-вот у тебя под ногами или под колесами “уазика” рванет фугас или в тебя влепят пулю, я полагал, что ноги моей здесь больше не будет. Когда в апреле 2001-го уезжали из Грозного (а лично у меня было ощущение, что мы не уезжаем, а уносим ноги), вешали на машины метлы в знак того, что больше сюда не вернемся. Правда, сопровождавший нашу машину омоновец тогда сказал, что эта примета — полная чушь и такие метлы они вешали еще в 96-м, но все равно оказались здесь.
Полгода после той командировки была эйфория, что вернулся целым и невредимым. В ту командировку повезло не всем: в Ленинском отделе погиб один, в Старопромысловском — двое. С годами, однако, понемногу забылся тот животный страх, который я испытывал перед тем, как выйти с территории ПВД на зачистку или выехать в составе СОГ на место происшествия. Впрочем, когда ты лазаешь по руинам или несешься на полной скорости на машине среди развалин, в любую секунду ожидая, и не без оснований, подрыва или обстрела, уже не до страхов, так как находишься в постоянной готовности к каким-либо чеченским пакостям, на которые они мастаки. А уж когда случается обстрел или подрыв, то наступает полное успокоение. Зато в памяти осталась та особая добрая атмосфера, которая в боевой обстановке царит между людьми. В так называемой мирной жизни ее не хватает, что вызывает ностальгию.
На повседневную службу пережитая командировка оказывает отрицательное воздействие: начинаешь ни во что не ставить тех руководителей, которые в Чечне ни разу не были, ужасно ее боятся, но гонору у них хоть отбавляй, и у которых хватает наглости разевать хайло на тебя, повидавшего такое, чего им и не снилось. И на все замечания с их стороны первая реакция — да ты кто такой, а вторая — да пошел ты к такой-то маме! Ибо я боевой офицер, а ты трусливая тыловая крыса!
Бытует мнение, что в Чечне сейчас, как любят выражаться иные руководители, только отдыхают и водку пьянствуют. Ну, может, еще иногда постреливают для развлечения, охраняя сами себя. Однако эти говоруны сами почему-то не торопятся написать рапорт и съездить в Чечню отдохнуть да попить водки. Конечно, очень приятно стучать кулаком по столу и орать на подчиненных здесь. В Чечне такое хамское поведение не проходит. Весной 2000-го в Ленинском ВОВД замполиту по кличке Гнус, который достал личный состав (за это и получил свое прозвище), ночью в темном коридоре (освещения в ту пору не было) накинули мешок на голову, после чего он был бит ногами. Полагаю, что иные руководители, будучи по натуре хамами, понимают, что за привычные для них методы руководства, которые сходят им с рук здесь, там, где даже на территорию ПВД, в курилки или туалеты залетают пули, могут и не пройти. Попробуй так же разговаривать на повышенных тонах, кроя матом, с десятками полупьяных сотрудников с автоматами, у которых сдают нервы. Упаси бог, я не угрожаю, просто на все воля аллаха. Здесь ты хоть заорись и затопайся ногами, плевать на тебя. Авторитет у руководителя будет только тогда, когда он вместе с личным составом, взяв автомат, пойдет на мероприятие, да еще и покажет себя там молодцом. Таковым был Горин из Полевского, которого еще в 2000-м милиционеры качали на вокзале на руках. Таковыми были и большинство руководителей в мою предыдущую командировку — за забором не отсиживались и рисковали наравне со всеми. Хамы-начальники понимают, что там на их командирский бас всем будет наплевать, а рисковать жизнью им не хочется. Поэтому считают, что они крайне нужны здесь в тылу.
Из бесед с попутчиками: на вопрос, кто и зачем едет в командировку — многие говорят, что едут в Чечню, так как осточертел тот дурдом, который творится в их райотделах и вообще в милиции. Поэтому иные едут уже по четвертому-пятому разу. Молодежь, впрочем, едет потому, что набрали кредитов, чтобы хоть что-то заработать для расчета с долгами. Кроме того, лично мне просто охота посмотреть, как изменился город за прошедшие несколько лет. Тянет побывать снова на тех местах, где когда-то с риском для жизни лазили на зачистках. Уже где-то через год начинаешь испытывать ностальгию по временам, проведенным в Чечне, и лишь срок в полгода, вместо трех месяцев, как ранее, долгое время удерживал от написания рапорта на командировку.
Отправка на этот раз была организована горазда лучше. Нас не держали несколько часов на тридцатиградусном морозе, как семь лет назад, а сразу загрузили в поезд. Особого пьянства в поезде не было. На каждой остановке сопровождавшие нас значительные и менее значительные лица из ГУВД чуть ли не в оцепление становились у вагонов и досматривали каждого, кто успевал прошвырнуться на вокзале по киоскам. И со словами: “Это мне!” — отбирали бутылки с водкой или пластиковые бутылки с пивом, под хихиканье и остроты сотоварищей, наблюдающих — кто сочувственно, а кто и злорадно — за этой сценой. Однако ухитрялись пронести и употребить. А что делать? Душа-то горит!
Единственное, что отравляет жизнь — это мысли о семье, которую не увижу полгода. Такие мысли наводят жуткую тоску, и поэтому стараешься думать о чем угодно, но не о семье.
И вот теперь я еду в замыкающей колонну машине, окутанной клубами пыли, по знакомой дороге из Ханкалы на Грозный. Я всем доволен, мне нравится и вся эта обстановка, и главное, все эти великолепные люди, которые меня сейчас окружают. Я еще их не знаю, но и так видно, что это настоящие мужики, а не какая-то окружавшая меня в последние годы гнилая шелупонь (поэтому они и здесь).
Уже в темноте нас привозят на территорию Старопромысловского ПВД. Наши предшественники — милиционеры из Удмуртии. После того, как наши машины проезжают через шлагбаум, они тут же убегают с поста и бегут вслед машинам с воплями о том, что имели они всю эту Чечню как в естественной, так и в извращенной форме. В расположении нас ожидает некоторое неудобство, поскольку удмурты, которых мы меняем, еще не уехали и нас впихивают в имеющиеся свободные комнаты по принципу “вали кулем, потом разберем”. Первое, что мне бросается в глаза — это отсутствие на окнах мешков с песком, нет привычных бойниц, а обычные застекленные окна. Я только успеваю этому удивится, как нас заставляют строиться на неосвещенном дворе в полном вооружении, в касках и бронежилетах.
Какой-то мутный генерал из Ханкалы со своей сворой лично начинает проверку личного состава. Видимо, в Ханкале так много всяких генералов, что заняться им нечем. Около двух часов длится эта тупая канитель, кого-то не могут найти, так как кого-то уже назначили на посты, а кого — неизвестно, поскольку друг друга люди еще не знают не то что по фамилиям, но и в лицо. Выявляют одного деятеля, который в дороге, не рассчитав свои силы, выпил лишнего, и его товарищи не смогли поднять на построение. И хотя кто-то за него выкрикнул, что, дескать, он присутствует, эта генеральская свора пересчитывает людей по головам и выявляет отсутствующего. Находят его в комнате в бессознательном состоянии, и генерал дает команду отправить его домой.
Стоять тяжело. Несколько лет не носил бронежилета. Но поскольку я стою на неосвещенном плацу в строю последним и будучи человеком, как мне кажется, умным и хитрым, незаметно скидываю свой броник на землю и стою налегке только с автоматом. Генерал долго разоряется на предмет того, что мы здесь делать должны и самое главное — чего мы здесь делать не должны, и наконец-то нас распускают, но через минут десять вновь внезапно объявляют построение. Этим придуркам хочется узнать, как и во сколько минут мы уложимся по сигналу тревоги (так называемый сигнал “Зарево 101”). Наконец, еще через час нас оставляют в покое. Успеваю занять койку в какой-то комнате, где набито столько народу, что иным приходится спать на полу.
Проснувшись утром, отмечаю, что за всю ночь я не слышал ни выстрелов, ни взрывов. Семь лет назад мы спокойно засыпали под пулеметную пальбу и просыпались от пугающей тишины. Хотя мой приятель Бахром, который, едва приехав, загремел на выносной пост № 2, говорит, что ночью на примыкающем к отделу школьном стадионе кто-то взорвал гранату, отчего дежурившие с ними чеченские милиционеры тут же смылись за ворота, но лично я ничего не слышал. Уже после оказалось, что Бахром, мягко говоря, сочинитель и фантазер, поэтому не могу сказать, бросал ли кто-то в действительности гранату, но то, что с наступлением темноты чеченские милиционеры всегда испарялись с поста — это факт.
Впоследствии во время совместной работы с местными милиционерами, а также наблюдая за их работой со стороны, я с чувством белой зависти смотрел на то, как организована работа милиционеров в местных отделах милиции. Да простят меня наши руководители всех уровней, но, в отличие от наших дежурных частей, в дежурной части Старопромысловского райотдела в Грозном работа организована великолепно.
Первое, что сразу же бросается в глаза, так это то, что в вестибюле отдела, где в наших отделах вечно толкутся заявители, у них тишь да гладь. Граждане не докучают милиционерам заявлениями и сообщениями. Точнее, если они что-то сообщают, то это будет именно сообщение или заявление о преступлениях, а вовсе не тот бред сивой кобылы или записки сумасшедшего, с которым зачастую обращаются наши граждане и который у нас непременно обязаны регистрировать и принимать меры. Сюда не прибегают или не звонят по 02 истеричные женщины, требующие наказать или зачастую просто попугать дебоширящего мужа, которые на следующий день так же истерично будут требовать прекратить разбирательство. Сюда не прибегают граждане, которые сначала пили неизвестно с кем, затем очухиваются, избитые и обобранные, по той причине, что таких граждан здесь просто нет. (С какой ерундой у нас обращаются в милицию и какие только полоумные граждане сюда не приходят, можно говорить долго и много. Я подчеркиваю, что под ерундой я не имею в виду сообщения о преступлениях.)
Помимо того, что сознательные граждане Чеченской республики имеют хорошую привычку обращаться в милицию только по серьезному делу, здесь милиционеры могут себе позволить, не опасаясь неприятностей, еще и не всякое сообщение регистрировать. К примеру, за 15.03 зарегистрировано всего три материала. Одно заявление об утрате паспорта, второе сообщение из больницы о том, что муж побил (виноват, поучил) свою жену, поставив ей синяк. Впрочем, жена претензий не имела (попробуй чеченская женщина иметь претензии к мужу!). Да еще материал почтой — жалоба какого-то типа о том, что еще в 2003 г. кого-то продержали в д/ч больше положенного срока. Как ни заглянешь в д/ч, чеченские дежурные, сидя на стуле, пялятся в телевизор.
Наши дежурные из оперативной группы, работая по графику — сутки через сутки, сидят вместе с ними в помещении дежурной части. Главное, что им не нравится в такой работе — это необходимость круглые сутки слушать громкую чеченскую речь. Впрочем, сами дежурные местного отдела, качающиеся на стульях и смотрящие телевизор, считают, что они по самые гланды загружены работой. И если к ним обращается кто-либо из наших сотрудников с каким-либо служебным вопросом, то они (правда, не все, а некоторые) делают недовольные физиономии и бухтят, что, дескать, как им все надоели. В один из первых дней командировки обращаю внимание, что стоящий на посту у ворот на территорию отдела местный милиционер долго о чем-то разговаривает с подошедшими к воротам мужчиной и женщиной и после этого звонит кому-то. Подойдя к нему, интересуюсь в шутливой форме, не футболит ли он заявителей. Улыбаясь, милиционер объясняет, что он, да и иные часовые, дежурящие на этом посту, не то чтобы отфутболивают заявителей, но местные сотрудники проводят с гражданином, пришедшим в милицию со своей бедой, надлежащую беседу, выясняя — а по какому вопросу пришел гражданин, стоит ли его проблема того, чтобы беспокоить милицию. Если гражданин попался настойчивый, часовой сообщает о нем в дежурную часть, и дежурный направляет к воротам оперуполномоченного или участкового, которые, проведя заявителя в кабинет, беседуют с ним и берут или не берут (чаще не берут) заявление. Либо вникают в проблему заявителя и решают ее без всякого письменного заявления. Таким образом, раскрываемость преступлений здесь, как свидетельствуют отчеты, 95 процентов. Милиционер поясняет мне, что в случае, если произошла кража, то, как правило, вор известен, поскольку чеченцу воровать стыдно (ну, разумеется, чеченцу стыдно красть, ему более пристало кого-нибудь резать или взрывать), и если в районе есть вор, то, как правило, это какой-нибудь местный наркоша, который всем известен. Если произошла кража, то сначала потерпевшие вместе с уважаемыми людьми района пытаются договориться с подозреваемым, в надежде, что его замучает совесть и он вернет похищенное, а если жулика совесть мучить все-таки не начинает, то идут в милицию. Действительно, за полгода заявлений о кражах не встречалось.
Если гражданин подал заявление, то еще не факт, что оно будет зарегистрировано. Сначала принятое заявление рассматривается начальником райотдела, точнее, кем-либо из его замов, поскольку за полгода начальника в отделе мало кто видел, а он уже дает команду — регистрировать заявление или нет. Нам приходилось видеть рапорты от местных участковых на имя начальника ОВД с просьбой зарегистрировать то или иное заявление, а уже начальник решал, разрешить или нет регистрацию. Участковый, на территории которого будет зарегистрировано много заявлений, непременно будет наказан. Такую же картину я наблюдал у ОВД Ленинского района, который обнесен металлической оградой, и у ворот стоит часовой с автоматом, а граждане стоят за воротами и ждут, когда тот или иной сотрудник ими займется. Замечательная организация работы!
При такой организации народ не толпится и не слоняется по коридорам, как в райотделах Екатеринбурга, где десятки людей ежесекундно барабанят в окошко дежурной части, и ладно бы по серьезному делу, а то чаще с вопросами типа — а как пройти на второй этаж и где находится другая сторона здания, в которой находится паспортный стол, выражая громко свое недовольство, если им кажется, что им ответили не тем тоном, какого они заслуживают, дезорганизуя этим самым работу и нервируя и без того задерганного дежурного. Я уже не говорю о десятках граждан, сорящих окурками и семечками у входа в отдел. Здесь же в чеченских отделах идеальное санитарное состояние. В Старопромысловском РОВД если гражданин был вызван к участковому или в ГАИ, то с ним беседуют тут же у ворот. Вызванный гражданин находится на улице и разговаривает с сотрудником, ведущим прием, через окошко.
То, что заявления и сообщения не регистрируются, отнюдь не означает, что чеченская милиция их не рассматривает. По каждому сообщению дежурный направляет на место происшествия группу или участкового. Когда надо отправить на выезд дежурную группу или вызвать кого-либо из сотрудников, дежурный делает это по громкоговорящей связи. У нас же чуть не час уходит на то, чтобы обзвонить каждого члена оперативной группы и дождаться, пока они все вместе соберутся.
Участковый или оперуполномоченный, которого дежурный направил для проверки и принятия мер, добросовестно выходит на место, вникает в проблему, “разруливает” ситуацию и принимает меры к нарушителям. Однако, разрулив ситуацию и приняв меры в виде составленных административных протоколов, этим и ограничивается. Злодей наказан, заявители довольны, и никакой бумажной волокиты. Никакой писанины, как-то: отбирания кипы объяснений и печатания отказных материалов и прочей бюрократической работы, здесь нет. Наши чеченские коллеги регистрируют только заявления по утере паспортов, ибо здесь никак нельзя проигнорировать и не регистрировать такое заявление или сообщения о выявленных фальшивых ордерах на квартиры, поскольку за последние двадцать лет квартиры часто меняли хозяев, при каждом режиме выдавались ордера, а нередко и покупались поддельные, и сейчас оказывается по несколько претендентов на одну и ту же квартиру.
Один из руководителей местного отдела решил, что мы над ним шутим, когда рассказываем, что у нас дежурные регистрируют не только заявления и сообщения о преступлениях, но и всякую чушь, которую упрямым гражданам непременно хочется зарегистрировать. И особенно его удивило число ежедневно регистрируемых сообщений и заявлений. Он даже с калькулятором в руках высчитывает среднее число регистраций, которые проходят у нас за час, и безапелляционно заявляет, что мы все врем, поскольку просто физически невозможно за час принять и обработать, я уже не говорю — отработать, столько сообщений. Однако можно. Он даже понять не может, для чего нужно регистрировать сообщения, в которых нет информации о серьезных преступлениях. Мы это тоже не понимаем. Но, в отличие от чеченской милиции, не можем себе позволить отмахнуться от придурочных граждан с идиотским содержанием их заявлений.
Как я уже говорил, процент раскрываемости в местном райотделе при такой великолепной организации работы необычайно высок. Как явствует из отчета, к примеру, за март 2008 г. зарегистрировано 27 преступлений. Раскрыто 16, и при этом по справкам процент раскрываемости составил 100 процентов. То же самое и в Ленинском районе. По словам дежурного из Ленинской ОГ, по сводкам Ленинского РОВД раскрываемость составила на март сто процентов, тогда как реально раскрытых преступлений чуть больше половины. По каким хитрым математическим расчетам наши чеченские коллеги высчитывают процент, остается их служебной тайной.
В отличие от наших участковых, чеченские участковые обилием материалов не перегружены. На второй день ко мне обратились двое местных молодых участковых, Хасан и Бислан, с просьбой помочь в сочинении аргументированного отказного материала по сообщению какой-то гражданки, что ее племянника пытаются задержать люди, представляющиеся сотрудниками милиции. Материал не стоит выеденного яйца. Но он на контроле в МВД по ЧР. Хасан поясняет, что привычного нам телефона 02 здесь нет. Напрямую позвонить в районное отделение заявители не могут, поэтому настойчивые граждане, желающие-таки потревожить милицию, звонят в дежурную часть министерства ВД ЧР. А те уже передают информацию в дежурную часть отделения и ставят переданное сообщение на контроль. Хасан говорит, что заявлений у него очень мало, и на вопрос, чем он бывает занят на работе, он, смеясь, достает пистолет и говорит, что с начала года ему пришлось стрелять из него более ста раз — это его работа. На вопрос, пишет ли он рапорта по каждому выстрелу, он опять смеется и говорит, что нет и что здесь это вообще не принято.
По словам Хасана, зарплата у молодого участкового лейтенанта — 27 тыс. Правда, по 2 тыс. с них высчитывают в так называемый фонд Кадырова. Участковые здесь, впрочем, не бедствуют. Русские контрактники, которые состоят на должности старших участковых, получают по 50 тыс. в месяц. Где-то 4 тыс. у них уходит на оплату жилья. При такой зарплате они стремятся продлить контракты.
Позднее в ходе работы мы замечаем, что хотя в местном отделении числится около сорока участковых, но реально работают не более десятка, включая российских контрактников, остальные появляются в отделе только в день получки. С июля выносить отказные материалы обязали только старших участковых, коими являются русские контрактники. Сделано это было по единственной причине — абсолютной безграмотности чеченских участковых. Не всех, конечно, а молодых, которых в отделе большинство, которые не умеют грамотно писать по-русски и правильно формулировать мысль, а потому, злоупотребляя нашей добротой, частенько обращаются за помощью в написании необходимых бумаг к милиционерам временной оперативной группы.
Один наш милиционер рассказывал, как чеченский коллега задал ему вопрос — сколько денег тот заплатил в Екатеринбурге, устраиваясь в милицию? В среднем кандидат платит при устройстве на работу в пределах сорока тысяч. Один местный сотрудник ОВО в разговоре сокрушался, что здесь самыми блатными считаются должности в ГАИ и в ОБЭП. Следовательно, туда и ставки выше при устройстве на работу. Легче всего в ППС, но там и опаснее, и зарплата минимальная. Один местный сотрудник ОВО в разговоре сокрушался, что он, получая зарплату в шесть тысяч, не имеет необходимых средств и нужных связей, чтобы устроиться в участковые.
И уж совсем повезло тем, кто служит в так называемом нефтяном полку, или в полку им. Кадырова. Кадыровцев здесь никто не любит. Непонятно, чем они вообще занимаются, но и граждане, и сотрудники милиции не любят их за творимый ими беспредел. По словам местных милиционеров, если, к примеру, поступает сообщение о похищении человека, то разбирательство будет немедленно прекращено, если выяснится, что человека куда-то увезли кадыровцы, поскольку им в республике позволено все. К примеру, в августе один из кадыровцев, поссорившись на стадионе с кем-то, выстрелил из подствольного граномета по толпе, ранив одного человека, и это не имело никаких последствий или даже резонанса, в то время как, к примеру, какой вой поднялся, когда в Ленинском районе наш милиционер открыл стрельбу.
Отношения, которые складываются у сотрудников временной оперативной группы с местными милиционерами, можно охарактеризовать как вооруженный нейтралитет. Симпатий между нами не существует.
Задача наших специалистов официально состоит в том, чтобы оказывать так называемую практическую помощь. Парни, работающие бок о бок с местными, рассказывают, что в понимании наших чеченских коллег оказание практической помощи состоит в том, чтобы наши специалисты делали работу за них. К сожалению, а может быть и к счастью, милиционеры временных оперативных групп уже не играют первую скрипку, как несколько лет назад, а являются лишь приданными силами для местных отделов милиции. Местные милиционеры не считают нужным чему-либо учиться, поскольку знают, что русские сделают работу за них. И в Старопромысловском отделе основной вал бумажной работы выполняют за них наши сотрудники. А если нашим это надоедает и они проявляют недовольство, то местное милицейское руководство начинает жаловаться куда надо, что, дескать, российские милиционеры отказываются взаимодействовать и оказывать практическую помощь местной милиции. У руководителей служб в замах, как правило, русские контрактники, которые и выполняют за них всю бумажную работу.
Неплохо работается милиционерам и в местном ИВС, в котором имеются всего две камеры и сидят 2—3 задержанных. Содержатся в ИВС в основном задержанные за кражи, грабежи и изнасилования. Иногда бывают и боевики. Положительным, на мой взгляд, здесь является то, что в отличие от наших российских задержанных и просто доставленных в милицию граждан, завывающих о грубом нарушении их прав и милицейском насилии, чеченские задержанные не имеют привычки высказывать жалоб. Все всем довольны, а если и не очень довольны, то помалкивают, во всяком случае, книга жалоб в ИВС чиста. Граждане не имеют привычки пререкаться с сотрудниками милиции. Прав всегда будет представитель власти.
Во время беседы с местными сотрудниками ГАИ, которые привезли на освидетельствование поддатого водителя, качающего права, наши коллеги рассказывают, что такие качающие права встречаются крайне редко. Пьяные за рулем в основном попадаются по ночам. Бывает, что еще и лезут драться. В таких случаях их просто укладывают в багажник и увозят в туманную даль для убедительной профилактической беседы. При этом граждане, которые могут стать невольными очевидцами проводимой беседы, не выказывают сочувствия задерживаемому и не встревают в действия милиции. Таким образом, пусть жестко, или даже жестоко, но милиция поддерживает уважительное к себе отношение. Если водитель не останавливается на требование гаишника, то гаишники стреляют вслед машине.
Местные милиционеры говорят, что граждане не имеют привычки жаловаться на милицию. Что толку писать жалобы в ту же прокуратуру, когда сотрудники милиции с работниками прокуратуры связаны родственными или еще какими-либо узами.
Задерживают здесь граждан довольно редко. Поначалу у нас вызывают недоумение рапорта местных милиционеров о том, что задержанный по подозрению в грабеже гражданин такой-то, который и не отрицает своей вины, обязан явкой в милицию на завтра и отпущен. Позднее мы привыкаем к таким местным особенностям. Но уж если бандюган попался и доставлен в отдел, то я ему не завидую. Здесь с ними не особенно церемонятся. Проводимую местными операми профилактическую беседу, которую они ведут вдумчиво да серьезно, задержанный запомнит надолго, если выживет, а уж если гражданин ранее убивал или просто стрелял в милиционеров, то он явно не выживет. Его и задерживать не будут, пристрелят сразу. В отличие от нас, чеченские милиционеры могут стрелять сколько душе угодно, не считаясь с количеством патронов. В то время как сотрудникам нашей оперативной группы открывать огонь не рекомендуется, ибо будет нежелательный резонанс.
Картина работы местных милиционеров была бы идиллической, если бы они частенько не погибали. Упомянутый мной участковый Бислан, он же ст. лейтенант Хатуев, погиб в ночь с 4 на 5 мая, когда боевики подорвали на фугасе передвижное КПП с местными милиционерами. Вместе с Бисланом погибли еще пять чеченских милиционеров. В июле в Ленинском районе Грозного погибли двое участковых. Когда во время адресной проверки они постучались в двери и представились, находящийся в квартире бандит дал по ним через дверь очередь из автомата. В августе в помещении Октябрьского отдела задержанный и плохо досмотренный бандит взял в заложники другого задержанного и застрелил милиционера, после чего был сам убит. Взять живым его уже не пытались. Еще в конце февраля, буквально накануне нашего приезда, в Старопромысловском районе была ликвидирована банда из пяти человек, и среди них женщина. Банда специализировалась на том, что из проезжающей машины на ходу обстреливали милицейские посты, как русские, так и чеченские. Их также живыми брать не пытались.
В отличие от нас в чеченском райотделе учебные тревоги играют лишь по два раза в месяц в лучшем случае, в то время как мы делаем это иногда по два раза в день. Один немолодой чеченский капитан, который во время такой тревоги стоит на нашем этаже и условно прикрывает наш коридор, говорит мне в доверительной беседе, что если возникнет реальная опасность, то чеченские милиционеры защищать отдел не будут, а просто разбегутся. Ладно, пусть уж лучше бегут, лишь бы в спину не стреляли. Такое тоже вполне возможно. За примером далеко ходить не приходится. В середине августа в Ленинском районе у блокпоста Ставропольского ОМОНа из маршрутки вышел сотрудник ППС из полка им. Кадырова и с криком “Я иду на встречу с аллахом” открыл по бойцам огонь из пистолета. Убил одного и был сам убит. Во время совместных патрулирований, особенно в ночное время, местные милиционеры особого служебного рвения не проявляют и норовят “испариться” при удобном случае. А если и не испаряются, то стоят где-то в сторонке, пока наши милиционеры останавливают и проверяют автомашины, подходя только тогда, когда русский милиционер, обнаружив непорядок в документе, подзовет кого-либо из чеченских, а тот, поговорив с водителем на своем языке, отпускает его, даже если у него не оказывается ни водительских прав, ни документов. Вот так вот и работает героическая чеченская милиция.
19.03
Вот уже две недели, как мы в Грозном. Семь лет назад при проверке адресов, торговых точек, мест перегонки бензина у нас возникал вопрос — а зачем мы это делаем? Сейчас все больше возникает вопрос — а какого черта мы вообще здесь делаем? Точнее, какой хренотенью мы здесь занимаемся? Называя то, чем мы здесь занимаемся, хренотенью, я еще демонстрирую верх политкорректности.
На самом деле есть более точные, но не очень литературные выражения. Кому сказать, чем сотрудники милиции занимаются в Чечне! А занимаются они тем, что всем отделом стоят в строю и то повзводно, то поодиночке повторяют вслух звания, должности и фамилии, разумеется с именами и отчествами, наших отцов-командиров. После этого командиры ходят вдоль строя и любого спрашивают — как зовут того или иного зама. Этот маразм инициируется не нашим руководством, к счастью, оно само не в восторге от этой лабуды, а придурками-генералами, проверяющими из Ханкалы. Видимо, из-за того, что обстановка в республике и в самом Грозном более или менее спокойная, во всяком случае, ее не сравнишь с той, которая была в 2001 г., тем более в 2000 г., в отделы зачастили всевозможные проверяющие, и не простые, а с генеральскими погонами. В Ханкале, как известно, всегда было нечем заняться. И они, отупевшие от праздности руководители группировки, считают, что заняться нам нечем, и приезжают с проверками, и загружают нас по самые гланды всякой…
Уже на второе утро нашего здесь пребывания на построении очень умный генерал объявляет нам, что все должны здесь конспектировать всевозможные приказы, а руководители должны принимать зачеты по их знанию. Раньше такого отродясь в этих краях не водилось. Мы, ехавшие сюда воевать, воспринимаем это нововведение, мягко говоря, с недоумением. Наш кадровик тихо шипит при этом, что приехал сюда, чтобы сбежать от этого маразма, а здесь его оказалось еще больше.
Вот уже две недели нам по несколько раз в день объявляют учебную тревогу. Проверяющие с секундомерами смотрят, за сколько минут мы успеваем занять места по боевому расписанию, предварительно напялив на себя бронежилет и остальную амуницию. Затем дают вводную, что на таком-то посту убитый или раненый и его должны вынести. Нам нашими скудными умишками не понять — зачем надо уносить убитого, пока идет бой, но тем не менее условного убитого или раненого выносят, другая группа подтаскивает пустой ящик, изображая поднос боеприпасов. Сценарий всегда один и тот же. Фантазия у генералов скудноватая. И всегда эти придурки недовольны. И эта дребедень повторяется по несколько раз на дню.
Впрочем, поскольку мое боевое место находится в моем же кубрике, то особых неудобств, в отличие от бойцов огневой группы, вынужденных бегать с носилками или ящиками для патронов, я не испытываю. Напялив на себя всю эту сбрую в виде бронежилета, каски и разгрузки, спокойно сижу, играя автоматом, на своей кровати, вскакивая лишь тогда, когда в комнату заходит проверяющий. И, приняв воинственную позу, изображаю, что держу оборону у окна. А с уходом проверяющих вновь плюхаюсь на кровать. Можно и включить тихонько телевизор. Такая служба меня не загружает. Срок командировки идет. В принципе, для лодыря вроде меня такая служба даже была бы в радость, если бы на этом все и кончалось. Щас! Умники из Ханкалы не успокаиваются и строят всех во дворе чаще по команде “Алое небо” — когда все должны строиться в бронежилетах, касках и с автоматами количеством боеприпасов в 120 патронов. Рожки у автоматов должны быть отстегнуты. Видимо боятся, что у кого-нибудь сдадут нервы и он разрядит рожок в генеральскую рожу. Реже строят по команде “Голубое небо” — просто строятся налегке. Прочитав длинную и неинтересную мораль о том, что мы все, лодыри, не укладываемся в нормативы, начинают проверять наличие личного состава. Все, даже те, кто должен отдыхать после суточного наряда, обязаны стоять в строю и лицезреть господ генералов, лично проверяющих наличие у нас удостоверений, жетонов и командировочных удостоверений.
Доходит до абсурда. После того, как им объяснили, что командировочные удостоверения мы по прибытии сдали в отдел кадров, умники дают команду, чтобы кадры сделали и раздали всем ксерокопии удостоверений — видимо, чтобы было что проверять и к чему цепляться. Правда, как объяснил наш начштаба, они, проверяя жетоны, которые, как правило, висят у нас на шеях, заодно обнюхивают сотрудника, — нет ли запаха алкоголя.
Но и это не все. Однажды один или двое милиционеров не смогли ответить, как фамилия нашего командира. В этом нет ничего удивительного: командировка только началась, мы все из разных мест, друг друга не знаем, руководителей еще запомнили не все, а к начальнику можно обращаться и по званию, именно для этого они и существуют. Но придурки-генералы из этого делают трагедию вселенского масштаба и вопят о том, какой бардак творится в Старопромысловском отделе, где подчиненные не знают своих командиров.
Кроме этого парочка наших балбесов не смогла ответить ст.15 закона о милиции, о применении оружия — это, конечно, уже серьезный косяк. В тот же вечер людей по очереди вызывают в кабинет к шефу, где сидят проверяющие, которые, как экзаменаторы, спрашивают у вызванного фамилию того или иного руководителя нашей группы. Проверяющие, построив во дворе весь личный состав, начинают выяснять содержание того или иного приказа или содержание ст. 15 или 16 закона “О милиции”, но их главный вопрос — как зовут того или иного руководителя. Один генерал (самый тупой и, как потом оказалось, самый трусливый, начштаба группировки Денисов) идет еще дальше. У одного милиционера он спрашивает, кто написал “Капитанскую дочку”, и, когда выяснилось, что тот не знает, загружает его вопросами типа — кто такой Брежнев, что такое СССР. После этого он делает вывод, что все здесь балбесы, а руководство с нами не работает и что наше подразделение полностью небоеспособно.
Другой генерал днем ранее у кого-то обнаруживает так называемые остаточные явления, или, в простонародье, выхлоп. Рождается соответствующий поклеп, что все здесь еще и алкоголики, которые вместо того, чтобы в свободное время изучать приказы или зубрить формы доклада проверяющему, предаются всевозможным порокам при полном попустительстве руководства оперативной группы. После чего нашего шефа в нарушение приказов о передвижении по территории ЧР, запрещающих передвижение по территории республики в вечернее и ночное время, вызывают на ночь глядя в Ханкалу, где начальник группировки проводит с нем секс, при котором наш шеф, конечно же, выступает в сугубо пассивной форме, по поводу того бардака, который у нас творится, и немедленно требует устранить недостатки. И вот теперь мы по несколько раз в день, стоя в строю, отвечаем на вопросы — как зовут начальника или какого-либо зама. Некоторые милиционеры, когда им задают такой вопрос, уже молчат просто из упрямства, воспринимая все это как унижение.
Конечно, я не против проверок, и в разумных пределах они даже нужны. И замечания полезны — когда они делаются по существу и полезны для дела. Но то, что происходит здесь — это полный маразм. Так и хочется спросить, почему вы, сволочи, не наезжали с проверками, к примеру, в 2001 г., когда мы засыпали под раскаты пулеметных очередей и просыпались от тишины. В мою прошлую командировку в 2001 г. Ханкала нас не проверяла ни разу! Я уже не говорю про 2000 г., когда вообще в городе еще шли бои, вот тогда бы приехать этим шишкам да оказать с автоматом в руках практическую помощь.
Приехав сюда, мы начинаем переделывать, к примеру, карточки ведения огня, которые должны быть наклеены у каждого окна. Раньше такого маразма не было. Вот еще идиотизм, исходящий от бывших военных. Когда начнется заваруха, то будешь палить куда придется по обстановке, а не куда указано в карточке. О таком мы, когда здесь были реальные перестрелки, и не слышали. Сейчас у каждого окна висит такая карточка, которая должна быть утверждена начальником оперативной группы и начальником штаба. Переделали. И пес бы с ней, пусть себе висит. Но какой-то шнырь из генеральской своры счел, что в карточке недостаточно ясно отражены задачи поста, и вместо фразы “задача — поражение противника” мы пишем: “задача — поражение вооруженных преступников, пытающихся незаконно проникнуть на территорию ПВД”.
В отличие, опять же, от предыдущей командировки, когда мы с первых же дней начали патрулировать улицы, проверять рынки и просто выезжать на заявления граждан, сейчас, во всяком случае пока, мы охраняем сами себя. Вот и возникает вопрос — а для чего мы здесь? Зачисток пока нет, патрулей тоже пока нет.
Меня спросили — умею ли я работать на компьютере. И когда я ответил, что с трудом — лишь на уровне пользователя, то начальник группы сказал, что лично он не умеет и того, и меня определили в штаб писарем. Сперва я был этим доволен, так как, помнится по предыдущей командировке, работники штаба не задействовались в наряды. Щас!.. Наивный глупец! Первые дни я все проклял, когда вместе с начальником штаба переделывали всякую документацию, а затем в угоду ханкалинским крысам переделывали, впрочем, что именно мы переделывали, это не важно, главное, что первые дня четыре не отходили от компьютера. Затем вроде работа устаканилась. Сейчас я, как патологический лодырь, нахожу определенную прелесть в своей новой работе. Работенка в штабе, что называется, непыльная. Всего-то делов — вечером сходить в комендатуру, взять у них боевое распоряжение на следующий день и на его основе состряпать наше боевое распоряжение. Согласно этим виртуальным распоряжениям, мы якобы каждое утро проводим адресные проверки или оперативно-розыскные мероприятия. Я составляю список тех, кто участвует в этих захватывающих мероприятиях, куда, разумеется, регулярно включаю себя, если я не в наряде на тот день, и иных людей, которые мне симпатичны. Если по нашей работе судить по этой документации, то мы не вылезаем с оперативно-розыскных мероприятий. Кроме этого выполняю всякую неинтересную работу в виде регистрации документов.
Однако так сидеть в штабе неинтересно. Поэтому я периодически падаю на хвост своему начштаба и езжу в огневое сопровождение в Ханкалу, куда ежедневно мотаются наши руководители. Если отбросить перспективу быть обстрелянным по дороге или подорванным, то ездить в сопровождении очень даже приятно. Во-первых, просто покататься. Это намного интереснее и веселее, чем торчать в расположении, ожидая очередного приезда ханкалинских маразматиков. Во-вторых, интересно посмотреть на те изменения, которые произошли в городе. А они очень разительные. Город в центральной части приятно преобразился. Памятный для меня район Тухачевского, бывший когда-то самым бандитским микрорайоном в Ленинском районе и состоящий из покоцанных пятиэтажек, напоминающий нашу Старую Сортировку, ныне преображен до неузнаваемости. Дома облицованы желтыми пластинами, разбиты аллеи с фонарями классической формы. На месте, где ранее находилось “Поле чудес” — пустырь, на котором незаконно добывали нефть, весь изрытый ямами и уставленный мини-заводами, который мы когда-то периодически зачищали, — взрывали и жгли все, что можно, теперь строится респектабельный микрорайон. В моей памяти Грозный запечатлелся как груда руин и безобразных обугленных, пробитых снарядами и изрешеченных пулями зданий. Теперь центр города — конфетка, да и только.
Однако по поводу того, что изменились люди, мы иллюзий не питаем, поэтому, любуясь красотами, тем не менее стремимся быстрее проскочить центральную часть города и даже не рискуем выйти и сфотографироваться у какой-либо достопримечательности. Местные милиционеры, видимо, тоже не чувствуют себя в безопасности — ходят всегда с автоматами.
21.03
Началось в колхозе утро! 19.03, пришло известие, что в Урус-Мартане ночью обстреляли блокпост. Погибло четверо милиционеров и один прокурорский работник. Днем в Грозном обстреляли автомашину Астраханского СОМ, ранен водитель. Чеченские милиционеры, стоящие на своих постах, надели бронежилеты. Зато после этого не было проверяющих. Ханкала уже несколько дней перестала приезжать, видимо, как начались обстрелы, у них нашлись очень важные дела в тылу. И мы на них за это не в обиде.
25.03
Нам говорят, что Ленинский ПВД взяли на так называемый особый контроль. К ним штабные крысы из-за каких-то выявленных ужасных нарушений приезжали чаще нашего. Затем ленинцы в бессильной злобе выпустили стенгазету, на которой изобразили Гитлера с надписью “Ханкала — ставка Гитлера”. Внезапно приехавшим проверяющим это не понравилось. Плакат изъяли и увезли показывать ханкалинскому руководству. И теперь ленинцев дрючат еще чаще. Надо было, наверное, им нарисовать Наполеона, чтобы польстить амбициям этих бронезадых тупорылов.
По словам нашего начштаба, эти ханкалинские деятели направили в наше ГУВД кляузу, что бардак, пьянство и прочие существующие на земле пороки имеют место в Ленинском, а также и в Старопромысловском отделах. И наш шеф оправдывался по телефону, что Старопромысловский указали по недоразумению, и мы, в отличие от злосчастного ленинского, на особом контроле не стоим.
Кстати, о пьянстве. Вопли ханкалиских крыс о том, что мы все алкоголики, сильно преувеличены. Если и выпивают, то в нерабочее время. Конечно, если все время строить и обнюхивать тех, кто отстоял смену на посту и чуть-чуть расслабился, то можно десятками выявлять людей с запахом (заметьте — не пьяных, а только с запахом), можно ежедневно докладывать о выявляемых злостных нарушениях. Конечно, не обходится без определенных деятелей, которые, чуть пригубив, будут шарашиться до утра, пока не попадутся шефу на глаза. Так называемых залетчиков назначают на грязные работы, как-то: убирать туалет системы сортир или белить вышеуказанное помещение (какому-то проверяющему пришло в голову, что он должен быть белым.). Однако повального пьянства, как о том разглагольствует Ханкала (видимо, там все активные члены общества трезвости), у нас нет.
Узнаем, что на Урале на постоянном месте работы некоторым не перечислена на карточку зарплата. Парни из Камышлова звонили за разъяснениями в бухгалтерию своего РОВД, но им ответили: “А зачем вам деньги перечислять? Вы же в командировке”.
29.03
Вчера вечером произошел инцидент на втором посту. Этот пост считается самым мерзким. Так как через него едут проверяющие и потом ставят в вину смене, что их ненадлежащим образом проверили. Обязанность милиционеров заключается в том, чтобы открывать шлагбаум или, напротив, не пропускать посторонние автомашины. Вчера вечером туда на машине подъехали два борзых кадыровца, потребовали, чтобы их пропустили. Как выяснилось, они приехали на разборки с местными милиционерами. Один из этих уродов начал пинать шлагбаум, требуя, чтобы его запустили, и повредил кисть руки нашему милиционеру, который шлагбаум придерживал. Тут выбежали человек 15 местных, накостыляли по шеям этим зарвавшимся президентским гвардейцам. И те сбежали на машине, видимо, поехали за подмогой. Наши отошли с поста за ворота, не желая ввязываться в местные разборки. Ночью приперся какой-то проверяющий с МВД ЧР и строго указал, что российские милиционеры должны всегда находиться на этом посту. Сами чечены на втором посту по ночам не стоят. Днем вместе с нашими милиционерами там ежедневно стоит местный придурок-пэпээсник по прозвищу Коля Питерский, или как его там. Стоит бессменно уже восемь лет. Но на ночь наши милиционеры остаются одни. Чечены предпочитают на ночь прятаться за воротами. Дежурить на этом посту неприятно также главным образом из-за того, что чеченские менты по отношению к нашим ведут себя нагло. Стремятся проехать на машинах через шлагбаум все, кому не лень, Упомянутый Коля просит пропустить того или иного водителя, говоря, что это, к примеру, местный опер, но на поверку оказывается, что это левый тип. При проверке документов их менты недовольно ругаются, плюют в нашу сторону, высказывают оскорбления. Жаль, что обстановка не та. Году в 2000-м их бы научили вежливому обращению.
02.04
Вновь ожидается большая проверка. Какие-то очередные проверяющие приперлись в Ленинскую ОГ. Руководство едет туда. Я, желая вновь оказаться в тех местах, где проходила моя предыдущая командировка, падаю руководству на хвост и в качестве огневого прикрытия следую в Ленинский ПВД. Сказать, что район вокруг ОГ Ленинского р-на сильно изменился — это не сказать ничего. На месте руин, на углу Маяковского и Старопромысловского шоссе, где когда-то был пост “Скала”, теперь находится министерство финансов ЧР. Площадь перед Ленинским ПВД вымощена плиткой и вылизана. Я помню ее окутанной клубами пыли, перерезанной колючей проволокой и обезображенной бетонными блокпостами, где по обочинам дороги валялись обгоревшие останки сгоревших “уазиков”.
04.03
С утра выдвинулись на так называемое мероприятие по охране общественного порядка вдоль Старопромысловского шоссе. Это так красиво написано в напечатанном мною боевом распоряжении. На самом деле мы должны прозаично стоять вдоль определенного участка шоссе потому, что в город к нашим соседям — ОМОНУ республики Коми — приезжает их губернатор. Впрочем, приезжает он по каким-то своим грязным политическим делам, но ему надо посетить своих. С утра нас, 30 человек, выводят на построение, причем требуют, чтобы все были непременно бритыми, это понятно. А также непременно в милицейской форме. Это, может, и надо, но непрактично в здешних условиях, поскольку из-за пыли на улицах и грязи в грузовой машине, на которой мы поедем, форма приобретает весьма неприглядный вид. Для этого милиционеры и одеваются в камуфлированные “шуршуны”. Но у нас начинают внедрять армейский принцип — пусть безобразно, зато единообразно. Сначала нас для чего-то строят на плацу на “чеченской” стороне отдела, где мы простояли полчаса. Поначалу думали, что вместе с нами поедут местные милиционеры, которые тут же строятся на развод. Но их развели, а мы продолжаем стоять. Затем велят построиться на наших задворках, где тех, чья форма, по мнению руководства, не соответствует стандартам, отправляют переодеваться. После чего мы, втиснувшись кто в “батон”, кто в кузов “Урала”, едем на шоссе и доезжаем чуть ли не до Ленинского ПВД.
Нас начинают по двое высаживать через каждые 200 метров. Задачу нам не ставят. Стоять в бронежилете и в полной экипировке — мало приятного, тем более несколько часов. Непонятно, почему мы стоим только в начале Старопромысловского шоссе, тогда как большая его часть на пути следования губернатора остается неподконтрольной. Но мне по моему скудоумию и не надо понимать всю глубину тактических замыслов руководителей. В 11 часов нас хотят сменить, чтобы увезти на обед, а затем снова выставить, и уже начинают собирать по дороге в кузов “Урала”, но внезапно дают по рации команду отставить и продолжать стоять. Нам привозят сухпай, и мы по очереди, сменяя друг друга, его пожираем из расчета 1 сухпай на троих. Единственное развлечение — наблюдать, как на перекрестке работают местные гаишники. У всех местных автомобилей — даже будь он старым, побитым и пожеванным — непременно затонированные стекла, и все они несутся на огромной скорости, подрезая друг друга. Гаишники на перекрестке тормозят чуть ли не каждого второго. И после непродолжительной беседы, содержание которой мне не известно, водители на полной скорости, подняв облако пыли, со свистом трогаются с места. Наконец только в 14.30 кортеж губернатора республики Коми соблаговолил проследовать в сторону ПВД ОМОНа Коми. Ждем еще час, и после того, как кортеж проезжает в обратном направлении, нас наконец-то снимают. Проторчали там более 6 часов. Визит губернатора Коми причинил неудобства только нам. Как на следующий день рассказал нач. штаба ОМОНа, губернатор каждому бойцу отряда подарил по сотовому телефону и привез денежные премии.
05.04
С утра приехавшие кадровики из нашего ГУВД устраивают строевой смотр. Накануне нам всем велено одеваться на смотр только в пэпээски, берцы и кепи, и чтобы никаких туфлей (о кроссовках, в которых когда-то ходили на протяжении всей командировки, речи даже не идет), никаких беретов и камуфляжей. Некоторые свои серые милицейские хэбэ уже успели ухайдакать на хозработах, но это никого не волнует. Наш шеф и некоторые замы одевают серые хэбэшки впервые, так как всю сознательную жизнь провели в криминальной милиции и форму не носили в принципе. А здесь ходили в камуфляже.
Снова наши дорогие гости проверяют удостоверения и жетоны с копиями командировочных удостоверений. Выражают замечание, что у некоторых под хэбэ не темно-синяя футболка, как положено по уставу, а тельники. Странно слышать подобные замечания, поскольку сами они все в зеленом камуфляже, то есть в форме, далекой от милицейской. Впрочем, эти наши проверяющие, в отличие от ханкалинского мудачья, оказываются нормальными. И в ходе проверки устанавливают, что написанная на наш отдел кляуза о беспробудном пьянстве и незнании законов — поклеп. Как говорили в славном 37-м году — разобрались же!
Постепенно начинают уходить в небытие времена, когда мы охраняли сами себя. Теперь ввели ежедневные патрулирования улиц. Каждый день тот или иной взвод в полном составе, разбившись на три группы, будет в течение нескольких часов обходить улицы. Готовя соответствующее боевое распоряжение, включаю в список патруля и себя. Иду вместе со 2-м взводом капитана Болько. Накануне, обсуждая с ним местные особенности, с которыми мы сталкивались в предыдущих командировках, приходим к выводу: что бы ни писали в вышестоящих указаниях о необходимости при патрулировании проверять автотранспорт, документы у граждан и задерживать подозрительных лиц, нам лучше просто патрулировать и никого не трогать.
В начале 2000-х годов, когда всю работу по охране общественного порядка осуществляли только русские временные отделы, а чеченские не казали носа на улицы, проверка документов и задержание подозрительных, а подозрительный здесь каждый первый, являлись делом нормальным. И то сколько шума было со стороны местного бабья даже при простом составлении административного протокола, и уж совсем в боевую операцию перерастало простое задержание и доставление в отдел административного нарушителя. Когда группа огневого прикрытия и участковые начинали палить в воздух из автоматов, отгоняя толпу баб, которые, завывая о творимом геноциде чеченского народа, пытались отбить задержанного. При этом, и я не утрирую, штук десять женщин кричали, что это ее сын, а еще штук сорок, что это ее брат и что честнее и порядочнее, чем задержанный, нет человека на свете. Теперь, когда стрелять нельзя (точнее, можно, но нежелательно — попробуй докажи, что ты стрелял правомерно, зная, что в случае чего вся улица подпишется, что видела, как ты ни с того ни с сего палил из автомата, пугая мирных граждан), и увести задержанного нам никто не даст. Логично было бы проводить такие мероприятия с местными милиционерами, чтобы те в случае чего могли бы разрулить ситуацию. Но начальству, как известно, из окна кабинета видно лучше. Поэтому приходим к выводу, что сейчас при патрулировании лучше никого не трогать без нужды и не осложнять конфликт с местным населением. Пусть лучше будет вооруженный нейтралитет, чем столкновения.
Итак, в 10.00 мы выходим на патрулирование в составе трех групп в каждой группе по 8 человек. Все мероприятие проходит тихо и мирно. Двумя колоннами в шахматном порядке движемся вдоль улиц. Никого не трогаем, да и некого, улицы пустынны. Иногда попадаются дети, пинающие мяч, или граждане, вышедшие на нас поглазеть. Это район частного сектора. Единственный инцидент — из-за угла выходит корова и, угрожающе нагнув рога, с мычанием, более похожим на рычание, движется на меня. Я сменяю неторопливую походку на рысь, готовую перерасти в галоп. Пес их знает, может, их коровы натасканы на то, чтобы бодать русских ментов. Благо, из ворот выходит какая-то бабка и загоняет корову во двор. Мы патрулируем довольно-таки небольшой участок — не более трех улиц. Доходим до окраины. Район вытянут в длину, а в ширину его можно окинуть взглядом от окраины до окраины. По улицам приятно пройтись, хоть и не заасфальтированы, но чистые. В одном из домов открыты ворота, две женщины швабрами моют двор, выложенный плитками. Вокруг цветет все, что может цвести, распространяя соответствующие ароматы. Кругом мир, покой и тишина. Однако мы не шибко расслабляемся. Полтора года назад в этих местах на такой же тихой и мирной улочке расстреляли наш “уазик”, погибло пятеро милиционеров. Поэтому, когда садимся на лавочке у какого-то дома передохнуть, выставляем вокруг посты и отдыхаем попеременно. Пошарашившись по окрестностям без приключений и происшествий, через три часа возвращаемся. Готов ходить в патруль хоть каждый день. Служба здесь мне даже нравится больше, чем в своем райотделе, и я с содроганием думаю о возвращении в свою дежурную часть, в полутемное, не отапливаемое, пропахшее бомжами помещение, для разбора с доставленными и задержанными. Куда приятнее, хоть и есть определенный риск, ходить, играя автоматом, по частному сектору Грозного, наслаждаясь ароматом весеннего цветения.
06.04
По итогам месяца раздавали награды — медальки “Участнику контртеррористической операции”. Медальки памятные и какого-то особого значения не имеют, но все равно приятно, я тоже в числе получивших. О чем мне было известно заранее, так как я и регистрировал этот замечательный приказ. В списке награжденных большинство из взвода специалистов, но специалисты советуют это не афишировать, так как у нас и так не особо хорошие отношения с огневой группой. Поэтому, чтобы не вызывать нежелательного резонанса со стороны огневиков, считающих, что именно они героически уработались, стоя на постах сутки через двое, пока мы ежедневно тащимся в своих кабинетах, перед строем награды вручают только некоторым специалистам.
Удивляет, что молодежь, впервые прибывшая сюда и просидевшая месяц за забором, требует наград. Тот же Бахром, прибыл в пятую командировку, а медалей не имеет. Однако после вечернего развода кто ликующий, а кто и огорченный — все предаются обмыванию наград. Я стою в коридоре в качестве дневального и наблюдаю, как народ веселеет на глазах. В нашем корпусе просто веселятся. С улицы и корпуса огневиков начинают слышаться вопли. Кто-то из огневиков сцепляется с зампотылом, которого зачем-то занесло в их корпус. Как затем оказалось, огневики, не получившие хоть и памятной, но награды, начали высказывать претензии, что награды получило много людей из службы тыла. Приводят в кабинет шефа товарищей, не рассчитавших свои силы, и вдобавок вступивших в пререкания. И долго читают им мораль, склоняя к тому, чтобы принести зампотылу извинения и исчерпать этот никому не нужный инцидент. Склонили.
09.04
Огневая группа выезжала на торжественное мероприятие — открытие какого-то там завода. Для охраны общественного порядка при этом мероприятии. Мероприятие прошло без эксцессов. Назавтра по городу неизвестно когда проедет, может быть, министр МВД. Поэтому всех в пять утра поднимут и выставят на Старопромысловском шоссе. И стоять, возможно, будут до 21 ч. Благо, я завтра дежурю по столовой и мне не придется торчать в бронежилете весь день на улице.
10.04
Все, как я и предвидел. Все, кто был в этот день в нарядах, благодарили судьбу за этот подарок, ибо те, к кому она была не так благосклонна, простояли на улице вдоль дороги более 12 часов в бронежилетах. Руководители, проверявшие несение службы, выражали неудовольствие, что иные уставшие милиционеры скидывали бронежилеты или сидели где придется. Считаю, что организаторов таких мероприятий необходимо самих заставлять носить броники по нескольку часов, тогда бы они не были бы так требовательны к обязательности его носки. Правда, нашелся один деятель, который, бросив на землю бронежилет, поперся в кусты лакомиться орехами, а когда начштаба велел ему вернуться на свое место, просил разрешения сперва ободрать орехи до конца и доесть их. Стояли без обеда, если не считать привезенный сухпай из расчета 1 на троих. Все, кто участвовал в этом мероприятии, жалеют, что министр не умер в детстве. Кроме того, недовольство вызвало то, что министр заехал только в расположение к “кадыровцам”, где произносил для них хвалебные речи, что-то вроде того, что они чья-то там гордость и надежда и т.п. Конечно, нам и на пса не надо, чтобы к нам лишний раз приезжало руководство, однако министр ярко продемонстрировал, что служащие в полку им. Кадырова вчерашние бандюганы (хотя бандюга бывшим не бывает) — это краса и гордость нации, а российские милиционеры для высшего руководства, в отличие от вчерашнего боевичья — дерьмо в проруби.
11.04
В этот день проверяющие из гребаной Ханкалы посещают нас трижды за полдня. Сейчас у проверяющих новый бзик. Начали спрашивать — о чем указание 223. А указание это о том, что в чеченские края едет из-за рубежа банда в 14 человек, которая в ближайшие майские — июньские праздники начнет устраивать теракты, особенно им край как необходимо устроить теракт в отношении высших военных чинов группировки. Поскольку мы уже начинаем испытывать неприязнь к высшим военным чинам группировки, то помогай аллах тем, кто против них что-то совершит. Три фамилии бандитов известны. Мы должны непременно выучить эти три фамилии — Низаф, Зизавиев и Исламиев. Нас заставляют в служебных тетрадях конспектировать это указание с последующей проверкой исполнения. Еще одна яркая демонстрация величия человеческого разума. На кой черт нам знать его фамилию, когда нет его фотографии. Не поедет же террорист с документами на свою настоящую фамилию, и документы у него будут, будьте уверенны, в полном порядке. Но высшим чинам группировки необходимо продемонстрировать свое руководящее и направляющее участие в борьбе с международным терроризмом, и это участие доходит до маразма.
12.04
Выставлялся на сутки на 23-й КПП, для так называемого усиления ОМОНА Коми. Этот КПП расположен на Старопромысловском шоссе. Когда-то здесь был сложенный из бетонных плит блокпост, который перегораживал улицу. Помню, на нем висела распятая ворона и красовалась надпись — “Волки не пройдут”. Сейчас слово “блокпост” уже не упоминается, и обзывается — КПП. Плиты, как и во всем городе, убрали. Теперь КПП больше напоминает пост ГАИ — уютный двухэтажный домик из красного кирпича. Когда мы отсюда рано или поздно окончательно уйдем, то здесь и будет пост местного ГАИ. В настоящее время ОМОН выполняет функции ГАИ. С обеих сторон шоссе стоят так называемые стаканы — маленькие домики без углов из красного кирпича. У каждого “стакана” стоят по два омоновца, тормозящие и проверяющие автомашины. Третий омоновец сидит в “стакане”, готовый, если что, открыть огонь. Ночью шоссе освещено фонарями, но фонарь над постом омоновцы когда-то специально разбили выстрелом из пневматики, дабы пост находился во мраке и не являлся освещенной мишенью. По словам омоновцев, все еще находятся неугомонные придурки, которые постреливают по ночам по посту.
Мое усиление ОМОНа сводится к тому, что, когда они останавливают автомашину и проверяют, в угоне она или нет, я занимаюсь так называемой подстраховкой — стою чуть поодаль с автоматом наперевес и на недовольных автовладельцев смотрю выразительно. Недовольные, коих, впрочем, немного, бухтят, что они чрезвычайно заняты — кто ужасно торопится на соревнования (сегодня соревнование по боксу с кубинцами), кто спешит на свадьбу или на похороны, у иных жена вот-вот должна разродиться в салоне автомобиля. Машины, водители которых предъявляют удостоверения местной администрации или местных многочисленных силовых структур, отпускают сразу.
В мою смену за сутки ничего не происходит, если не считать, что из проезжающего архидлинного свадебного кортежа кто-то дал длинную очередь в воздух из автомата. Да еще уже под вечер прямо напротив нашего “стакана” какой-то лихач на девятке, врубив сирену, попытался обогнать “газель”, однако, врезавшись в нее, перекувыркнувшись в воздухе, упал вверх колесами на противоположный тротуар, превратив машину в груду металлолома. Омоновцы сообщают о происшествии на пост и вызывают “скорую”. Сами мы на место прошествия не идем. Да в этом и нет необходимости, поскольку откуда только можно к машине бегут люди. Мужчины выскакивают даже из проезжающих маршруток и спешат оказать помощь пострадавшему. Всем миром переворачивают машину, извлекают оттуда чудом оставшегося в живых “Шумахера”. Омоновец поясняет, что, если бы виновником ДТП был русский, эта толпа запинала бы его до смерти. Но поскольку ДТП спровоцировал чеченец, каждый прохожий стремится оказать ему помощь.
13.04
Снова ходил в патруль со вторым взводом. На этот раз уже обе группы пошли целенаправленно патрулировать горы, которые господствуют над районом. Наш пример оказался заразительным для всех, и после нашего первого восхождения все группы “забили” на патрулирование улиц, а считают своим долгом непременно полазать по сопкам. Снова, для порядка пройдясь несколько минут по окраинным улочкам, лезем на сопки, правда, выбираем для этого иные тропинки, чем в прошлый раз, опасаясь, как бы кто не заминировал пути, по которым повадились шастать русские. Поднявшись на сопку, с удивлением видим вдалеке на расстеленном коврике голого мужика, который, увидев нас, как стремительный сайгак, убегает по склонам сопок, иногда оборачиваясь к нам. Те, кто наблюдает за ним в бинокль или в оптический прицел, говорят, что он демонстрирует нам неприличные жесты.
Отдохнув, большая часть из нас решает совершить восхождение на следующую, более господствующую вершину. Бросив бронежилеты под охрану менее романтических коллег, цепочкой взбираемся на вершину. Идти по склону с автоматом и с боекомплектом довольно-таки тяжеловато. До вершины доползаю усилием воли. Зато какие виды открываются с вершины! Конечно, фотографируемся на фоне открывшихся живописнейших пейзажей.
За вершиной на склоне расположены еще два поселения, оказавшийся на вершине пацан с велосипедом поясняет нам, что это 15-й участок Старопромысловского района. Участок — всего несколько домов с садами. Сам пацан следит за стадами коров, которые пасутся на склонах. По его словам, здесь злоумышленники частенько воруют телят.
По рации слышим, как в отделе сообщают, что на вершине замечены вооруженные люди. Начинаем по рации пояснять, что вооруженные люди — это мы. И, чтобы не паниковали, спускаемся вниз, где нас ожидают сотоварищи. Спускаясь, проходим место, где сидел голый мужик, которого мы так бесцеремонно побеспокоили своим появлением. Там расстелено одеяло и валяются пустые пакеты из-под колготок. Бахром из озорства поджигает это одеяло.
Вскоре по рации слышим сообщение, что приперлись проверяющие. Всем сразу же расхотелось спускаться с горы. Гораздо приятнее валяться в травке на солнышке, чем принимать участие в маразме, именуемым “Зарево 101”, чем сейчас и заняты в отделе наши товарищи. Провалявшись часок на холме, все-таки возвращаемся в отдел. Там уже проверка завершилась. На этот раз ханкалинские ублюдки сделали для себя открытие, что по соответствующему сигналу подносчики боеприпасов прибегают с пустым ящиком из-под патронов и дают указание, чтобы впредь он был наполнен патронами. Гранатометчик, который всегда прибегал с виртуальным гранатометом на условный сигнал, что появилась вражеская бронетехника (слава аллаху, в реальности у бандитов ее нет), отныне должен прибегать с гранатометом и знать его ТТХ и материальную часть. Кроме этого при очередной проверке удостоверений и жетонов обнаруживают, что у одного сотрудника жетон не овальный, а квадратный. Из этого делают трагедию и возмущаются так, как будто они столкнулись с особо тяжким преступлением.
В местном отделе всех сотрудников ночью оставили на работе из-за усиления. По слухам, в Гудермесе произошли столкновения между чеченскими силовыми подразделениями. Никто ничего толком не знает. Позже уже из СМИ узнаем, что батальон Ямадаева вступил в конфликт с кадыровцами и вышел из повиновения. В принципе, пускай они грызутся, лишь бы нас в свои разборки не втягивали.
На построениях нам снова зачитывают телетайпограммы из группировки об оперативной обстановке. Что все кругом взрывается, на каждом шагу находят схроны и повсюду обстрелы. Правда, в адресах, где произошли обстрелы и подрывы, гораздо чаще фигурирует Ингушетия, а не Чечня. На мой взгляд, раз снова зачастили проверяющие, то обстановка в нашем районе безопасная.
16.07
Ежедневно учебные тревоги. Народ злится, и злоба уже начинает выплескиваться наружу. Ночью около двух часов, минут за десять до моего заступления в наряд на тумбочку, кто-то камнем разбил окно у руководства. Шеф, выскочив во двор, хватает всех, кто там есть — это сменяющаяся с постов смена — и, учуяв у них так называемые остаточные явления, всех тащит в зал совещаний, где проводит долгую беседу, но кто и зачем бросил камень, не установили. На утренней поверке так же наивно предлагают выйти из строя разбивателю окон, конечно же, он не выходит. Правда, огневики кричат, что это нарочно сделали специалисты, чтобы бросить тень на огневиков. В общем, понабрали в милицию детей по объявлению.
19.04
Нам объявляют, что в Заводском районе подорвали двух комендачей, которые отправились чинить прорыв газовой трубы. Один погиб, другой ранен. В каком-то населенном пункте нохчи поймали начальника штаба, который поперся в одиночку в магазин, и расстреляли его за углом. Так что внешнее спокойствие здесь обманчиво, и расслабляться нежелательно. Ночью на втором посту из проезжающих мимо двух автомашин раздавались пистолетные выстрелы, то ли сидящие в машинах перестреливались между собой, то ли палили от радости, но дежуривший там Макс на всякий случай спрятался в каменном домике поста.
С утра третий взвод отправили охранять футбольный матч на стадион им. Белимханова. Местные понятия не имеют, кто такой этот Белимханов и за что его именем был назван стадион, и по старинке называют его “Динамо”. Футбол начнется в 19.00, но с 09.00 десять человек в касках и брониках, как придурки, торчат на пустом стадионе, прибыв туда еще задолго до саперов. После обеда им привозят еще десятерых. Чеченские милиционеры налегке, без бронежилетов и автоматов, а каски они вообще никогда не надевают. Наши вечером по указанию какого-то ответственного лица сдают автоматы и бронежилеты в “батон” и оставляют бойца, чтобы все это охранял. А сами остаются без оружия. Хорошо, что выиграл “Терек”, а то черт его знает, как бы могли повести себя горячие чеченские болельщики в отношении российских милиционеров в случае проигрыша.
Я, впрочем, вписываю себя в сопровождение на Ханкалу. Кататься в сопровождении все-таки намного приятнее и интереснее, чем часами торчать на одном месте, охраняя общественный порядок. Пока ждем ушедшего на совещание шефа, пытаемся пройти в группировку, но нас не пропускают, так как у некоторых на маскхалатах нет на рукавах шевронов, а здесь якобы нельзя находиться с таким грубейшим нарушением формы одежды. Кроме мата, на этих ханкалинских крыс иных слов нет. Пока гуляем по рынку, становимся очевидцами сцены, когда ханкалинские три офицера приносят торговкам мешок с камуфляжами на реализацию. А что еще делать ханкалинским крысам, как не воровать. Вернувшийся с совещания шеф рассказывает о новом проявлении взлета руководящей мысли руководства группировки. Теперь наши милиционеры должны лучше чеченских знать всех ранее судимых в районе, всех руководителей местной администрации и даже знать имена главных врачей в больницах и директоров школ. Учитывая, что мы практически не выходим в город и по заявлениям не работаем, это нововведение крайне для нас актуально.
23.04
Утром вновь сходили на адресную проверку в населенный пункт № 10. При проверке документов в одной из квартир задержали беспаспортного подозрительного типа. В мероприятии принимали участие помимо нашего отдела еще комендатура, ФСБ и местный отдел. Радостные фэйсы (сиречь фээсбэшники) после задержания подозрительного типа смылись, как и местные милиционеры. Наши милиционеры, вместо того, чтобы тоже быстрее сматываться, проторчали там еще около часа, а это чревато, ибо местное население, как только кого-то задерживают, немедленно сбрасывает маску доброжелательности и с возмущением пытается отбить задержанного. И сегодня пришлось столкнуться с проявлениями недовольства. Я там не участвовал, поскольку был направлен на охрану мероприятия в расположенную рядом среднюю школу, где проводилась какая-то масштабная беседа о вреде наркомании, планировалось, что я, кроме охраны, еще и произнесу какую-нибудь речь по данной теме. Однако поскольку в школу входить с оружием нельзя (указание Рамзана), то нас — четырех российских милиционеров — оставляют дежурить у входа, где мы и скучаем около двух часов, пока идет мероприятие. Майор-контрактник из постоянного отдела, стоящий тут же, ворчит, что в республике вот-вот начнутся боевые действия, а мы занимаемся какой-то фигней.
Ожидается, что в праздники, а может даже ранее, боевики устроят какую-нибудь гадость. Якобы в городе да и в нашем районе появилось много пришлых подозрительных людишек. Кроме того, ожидают, что начнут с нами воевать бойцы из батальона “Восток”, которых в угоду Рамзанке предало наше военное командование. Командир батальона Ямадаев в розыске, бойцы разбегаются, и пойдут они, конечно, не на завод и не на стройку. И все это только из-за того, что одна колонна не уступила дорогу другой.
24.04
Снова выезжали на так называемые оперативно-розыскные мероприятия. Едем совместно с комендатурой и местными милиционерами. В какие-то так называемые населенные пункты № 8 и 9, или попросту — хутора. Доехав по Старопромысловскому шоссе до 23-го КПП, сворачиваем на какую-то узкую асфальтированную дорогу и, километров 5 проехав по ней среди холмов, подъезжаем к населенному пункту № 8. Он расположен между живописными зелеными холмами и представляет из себя несколько одноэтажных домов барачного типа из красного кирпича, каждый такой дом на три семьи. Комендачи окружают этот населенный пункт. Мы с чеченскими милиционерами разбиваемся на три группы и двигаемся по идущей вверх дороге — единственной улице этого населенного пункта, где с одной стороны жилые дома, с другой — хозяйственные постройки и огороды. Если 7 лет назад во время зачисток рулили мы — российские милиционеры, то теперь нам отводится вспомогательная роль. Мы прикрываем местных милиционеров, которые входят в дома и на своем языке разговаривают с жильцами, проверяя документы. В первом же доме местный опер — капитан Руслан — выявляет какого-то потерханного мужичонку без прописки. Его ведут вниз по улице, туда, где стоит наш автотранспорт и где расположена группа разбора. Следом выбегают две тетки, которые, потрясая руками, громко и возмущенно базлают на своем наречии, что-то доказывая милиционерам. Из их воплей понятны только два слова — прописка и участковый. Соседи тоже что-то доказывают милиционерам, но не так бурно.
Проходим еще пару домов, в которых никого больше подозрительного не обнаруживаем. Руслан говорит, что жители этого населенного пункта являются сочувствующими бандитам, которые сюда частенько наведываются, особенно в ночное время, и что милиционеры сюда в одиночку не заходят. Возвращаемся к машинам. С задержанным мужичком уже разобрались, и он, кланяясь и бормоча по-русски слова благодарности, бежит обратно в дом. Делов-то на 5 минут, а бабы больше шумели.
Погрузившись в машины, едем еще пару-тройку километров в населенный пункт № 9, который расположен в распадке среди высоких зеленых холмов. И также представляет собой с десяток старинных каменных одноэтажных домов на три семьи каждый, во дворах домов обильно рассажены тюльпаны и цветет сирень. Пропитанный запахом цветов горный воздух перемешан с экологически чистым запахом навоза. Руслан объясняет, что эти населенные пункты, под номерами, возникли на рубеже 19—20 вв. как поселки для рабочих, обслуживающих нефтяные скважины. А дома были построены англичанами, которые в ту пору и занимались добычей нефти в этом регионе. В настоящее время добыча нефти здесь не ведется, хотя какие-то строения, говорящие о промышленном прошлом этого поселка, виднеются чуть поодаль. В настоящее время жители живут подсобным хозяйством. Ни единого магазина или киоска здесь нет. По словам Руслана, сюда автобус приходит только два раза в день — утром и вечером. Как правило, жители поселка, если надо сходить за продуктами или по каким иным делам, идут по дороге до города пешком восемь километров.
Снова по прежнему сценарию идем по улице, заглядывая в каждый дом, где Руслан проверяет документы и о чем-то “гыркает” с гражданами на своем языке. Никого не обнаруживаем и не задерживаем. В домах, впрочем, одни женщины и старики, ни одного мужчины не попалось. Пес его знает, где у них с раннего утра пропадает мужское население. Уезжаем из этих живописных мест.
Наши машины умышленно отстают от машин чеченских милиционеров и машин комендатуры. По общему согласию и по замечательной инициативе руководителя группы едем на радоновый источник. Источник расположен близ города, в часе ходьбы от нашего отдела. В последние дни наши патрули, вместо того, чтобы бесцельно слоняться по улицам, теперь ходят с целью — догулять до источника, дабы совершить омовение в целебной воде. Источник расположен среди небольших живописных холмов, правда, все вокруг усыпано пустыми пластиковыми бутылками и пачками из-под сигарет, — типичная картина для Екатеринбурга, но непривычная здесь, где местное население поддерживает все в идеальной чистоте. Источник огорожен. Подождав, пока оттуда уехала группа старушенций, лезем в источник. Впервые опускаю свою бренную тушу в радоновую, сероватого цвета, пахнущую сероводородом воду. Взвываю, так как вода оказывается кипятком. Хихикают те, кто купался уже в источнике неоднократно и знают, что это за штука — радоновая вода. Вода горячущая, сжав зубы усилием воли, сижу, чтобы не выскочить из кипятка. Просидев пару-тройку минут, все-таки выпрыгиваю из этой горячей лужи, как вареный рак. Зато после такой воды в теле появляется легкость и прилив энергии.
Возвращаемся в отдел. Но лучше бы мы туда не возвращались, ибо опять приперся генерал Денисов. Точнее, сначала приперся какой-то лейтеха, который полдня проверял бумаги, строил нас на плацу, проверяя внешний вид и умоляюще всплескивая руками, просил нас опустить закатанные рукава, ибо, несмотря на жару, приказ о переходе на летнюю форму одежды будет только завтра и сегодня закатанные рукава — это нарушение. К вечеру нарисовался генерал Денисов, который временно исполняет обязанности начальника группировки и которому явно нечем заняться в Ханкале. Он опять ходит вдоль строя и спрашивает, о чем указание 223. Затем, получив ответ, но чтобы все-таки найти какой-либо изъян, интересуется, от какого оно числа и как фамилия секретаря, который ее печатал. Он начинает докапываться до начальника КМ — назови, дескать, главарей бандитов в нашем районе. Час назад лейтенант предупреждал, что на этот вопрос надо отвечать, что все уничтожены и никого нет. Но, получив такой ответ, Денисов говорит, что начальник КМ не владеет обстановкой, и, так и не сказав, есть ли в нашем районе бандформирования, читает длинную мораль о том, какая в республике крайне опасная оперативная обстановка, в связи с чем мы не должны покидать территорию ПВД. Спрашивается — а какого черта мы здесь делаем, если только сидеть и не покидать.
Вечером опять казус — не могут найти одного нашего деятеля. Фамилию называть не обязательно. Не обнаружив его в кубриках, не докладывая шефу, во главе с начштаба группа товарищей, вооружившись, идет его искать по окрестностям. В близлежащей кафешке несколько посетителей-чеченов утверждают, что наш коллега недавно ушел в сторону ПВД. Начштаба пригрозил, что устроит полный шмон района. Тогда чечены вспоминают, что товарищ пошел в другую сторону. Деятеля находят мертв… нет, не мертвым, а мертвецки пьяным в каком-то близлежащем огороде и на руках приносят в отделение, бросают спать. Шеф ничего не видел, поэтому все остается без последствий.
26.04
Накануне пасхи я падаю на хвост шефу, который вместе с замом по тылу едет в центр города, в храм Михаила-Архангела, отвезти туда накануне праздника гуманитарную помощь для православных прихожан в виде нескольких мешков с крупой и макаронами.
В этом храме я был, когда во время пасхи в 2001-м охраняли общественный порядок в этом районе. Тогда он представлял из себя руины без крыши. Излишне описывать, что сейчас все восстановлено и то, что привезенные мешки с крупой были приняты с благодарностью. Беседую с одной из прихожанок, которая, рассказывая о нынешней жизни в городе, говорит о том, что для русских продолжаются тяжелые времена. Открытых притеснений сейчас нет. Но продолжаются утеснения при осуществлении выплат за разрушенное жилье или предоставлении нового жилья. То, что показывают в СМИ, — предоставление населению как отреставрированных, так и вновь построенных квартир, касается только чеченцев, да и то тех, кто хорошо отстегнет чиновникам. Компенсируют потерянное жилье лишь гражданам, неважно какой национальности, которые отстегнут половину положенной компенсации. Поскольку русские жители здесь, мягко говоря, не отличаются состоятельностью, то они, по словам собеседницы, и живут в бомжовских условиях.
27.04
Во время пасхи выходили в патрули. Наша патрульная группа двигается по ул. Угольной, это какая-то абстрактная улица, которая то переходит в какие-то дворы, то упирается в тупики. Заходим в какой-то двор пятиэтажного дома. Здесь празднуют свадьбу. Наши вооруженные фигуры в заполненном празднующими людьми дворе явно не к месту, и мы, ловя на себе неодобрительные взгляды населения, резко сворачиваем в какой-то проулок среди частных домов и уходим от греха подальше. Еще через полчаса в одном из аналогичных дворов слышим 4 одиночных выстрела. Пес его знает, где палят, зачем и в кого. На всякий случай ускоряя шаг, доходим до ближайшего угла, спрятавшись за которым, по рации сообщаю о пальбе в дежурку. Там успокаивают, что это стреляют на свадьбе. Здесь стало национальной традицией палить из автоматов на свадьбах. Чем больше пальбы, тем круче. Как видим, в случае чего у граждан всегда найдется какое-нибудь оружие. Когда возвращаемся назад по Старопромысловскому шоссе, мимо нас вновь периодически проносятся длинные свадебные кортежи, из которых раздаются выстрелы. Уже на подходе у базы ОМОНА Коми встречаемся с двумя подвыпившими русскими мужичками, с которыми завязывается беседа. Мы, как всякие бездельники, рады возможности вроде бы и находиться в патруле, но на самом деле сидеть в патриархальном уютном дворике старого двухэтажного дома среди кустов сирени, беседуя с приятными людьми. Жена одного из мужичков вынесла нам пасхальных яиц. Нам также предлагают промочить горло по случаю праздника, но мы на службе не употребляем. Дядька, узнав, что мы свердловчане, был этому крайне рад, так как в 80-м году сидел у нас на Сизо-1, куда попал за то, что избил двух чеченов, которые вечером приставали на улице к женщине. Рассказывает, что в советское время в этом районе жили в основном одни русские. Сейчас, по его словам, многие русские, которые в 90-х гг. сбежали в Россию, возвращаются обратно, поскольку в России они абсолютно никому не нужны, а здесь есть хоть свои развалины. Говоря о нынешней жизни, мужичок рассказывает, что квартира разрушена, сейчас они снимают квартиру в этом стареющем доме за 3 тыс. в мес. При этом компенсация за съем жилья составляет 2 тыс. р. в течение одного года. Пенсия у него тоже только 2 тысячи. И что будет, когда год закончится, и если их дом не восстановят, лучше и не думать. Его племянник (второй мужик, тот, что помоложе) не может получить ветеранское удостоверение, хотя прошел и Афганистан, и Карабах, поскольку надо собрать массу бумаг и за каждую бумажку чиновники требуют от 300 до 500 руб., а он при отсутствии работы, живя на дядину пенсию, не может этого позволить. Поболтав около часа, уходим в расположение.
Поздно вечером происходит неприятный инцидент на втором посту. Наш милиционер открывает шлагбаум, чтобы выпустить автомашину с руководителями местного отдела. Кто-то из них начинает громко выражать недовольство, что он медленно бежит открывать шлагбаум. На что милиционер Голощапов с присущими ему деликатностью и тактом рекомендует открывать шлагбаум самому или ставить туда своих дармоедов-милиционеров. Возмущенные такой дерзостью, “чехи” начинают вылезать из машины с угрозами, но Голощапов, посмотрев на них выразительно, поправил автомат на плече, и оппоненты, покричав, что они еще с ним разберутся, спешно уезжают. Правда, наутро один из них появляется у поста, постоял, потоптался и, видя, что его игнорируют, ушел. Разбираться в одиночку чечены не любят.
У нашего руководства возникают разногласия с руководством местной военной комендатуры, которой мы подчиняемся. Комендант накануне пасхи поручает нам почистить и покрасить местное православное кладбище. Дело, безусловно, благое. Наше руководство не возражает, но просит лишь сперва провести там инженерную разведку, как бы во враждебном мусульманском краю, да еще накануне православного праздника, православное кладбище не оказалось заминированным. Комендант такое пожелание принимает, мягко говоря, болезненно и начинает топать ногами и возмущаться, а затем и жаловаться в Ханкалу и в МВД ЧР, что Старопромысловская оперативная группа отказывается выполнять его законные распоряжения, направленные на охрану общественного порядка в районе. Еще ранее он пытался загнать наш отдел на передвижные КПП в ночное время и получил аргументированный отказ, поскольку по ханкалинким приказам в ночное время нельзя покидать территорию ПВД. Комендант, конечно, очень был зол, но Михалыч (начштаба) рекомендует нашему шефу посылать коменданта куда подальше. Он приводит поучительную историю. В 2004 г. наши милиционеры пошли по указанию предыдущего коменданта в такое же ночное передвижное КПП и остановили для проверки какой-то КамАЗ. Внезапно понаехавшие кадыровцы числом 20 человек против шести наших начали, угрожая оружием, требовать его немедленно отпустить, тот же комендант отказался прийти милиционерам на помощь, ссылаясь именно на это указание — запрещающее передвижение в ночное время.
Чистить кладбище без инженерной разведки милиционеры под руководством кадровика все же выезжают.
Излишне говорить, что во время майских праздников нас загружают работой. От руководства районной администрации и суда в комендатуру приходит бумажонка, в которой они просят выделить во время праздников российских милиционеров на суточные дежурства по охране администрации и суда. Наше руководство в лице начштаба с возмущением отказывается от столь почетной миссии, мотивируя тем, что этим должно заниматься местное ОВД и ОВО, которые и так здесь не перерабатываются, получая зарплату, в 2—3 раза превышающую нашу. Но нас хоть не ставят реально (только номинально в боевых распоряжениях мы сутками охраняем суд), но заставляют проводить ночные патрули у зданий администрации. Дескать, в город вошли 300 боевиков, сбривших бороды, которые что-то замышляют, а посему мы должны по ночам бдить. Выходить из ПВД ночью — дело малоприятное. Чеченские милиционеры также стараются уклониться от почетной миссии — охранять родной город в ночное время.
04.05
Поздно вечером, когда уже ложимся спать, в чеченском отделе объявляют тревогу, и всех куда-то отправляют. Начинают ползти слухи, что где-то кого-то подорвали. И подорвали, видимо, чеченских милиционеров, поскольку на место происшествия чуть ли не в полном составе едут наши чеченские коллеги, а не мы. Впрочем, едет и наш шеф, и начальник КМ. Затем отправляют и 10 человек наших огневиков. Как обычно, никто ничего толком не знает. Идут слухи, что взорвали какого-то проверяющего.
05.05
Рано утром на место происшествия отправляют несколько человек из 3-го взвода, и я как человек любознательный, быстренько собравшись, присоединяюсь к выезжающим на операцию. Приезжаем в утопающий в зелени жилой массив в р-не Верхняя Катояма, состоящий из частных домов и руин пятиэтажек. У нашего начальника КМ узнаю подробности происшествия.
На окраине города на перекрестке дорог в течение трех последних суток стоял передвижной пост чеченских милиционеров. Дороги-то были чуть ли не проселочные, и пес его знает, зачем выставлять пост было именно здесь. Вчера ближе к полуночи, когда пятеро милиционеров грелись на посту у костра (вторые сутки идет дождь, и резко похолодало), произошел подрыв фугаса, который оказался заложенным прямо в костре, точнее, под костром. Кто и как умудрился заложить фугас на пост, где постоянно кто-либо находился, остается неизвестным. Либо были примелькавшиеся местные, либо кто-то известный милиционерам. Говорят, незадолго до взрыва они тормозили какую-то автомашину, в которой ехал какой-то большой чин, и, поговорив с ним, отпустили.
Под огромным деревом, стоящим на перекрестке, остатки костра, стекла от машины, лужи крови, правда, за ночь дождь успел по большей части смыть кровь. На кровавой траве милицейская фуражка и два серых берета. Погибли трое сотрудников полка ППС им. Кадырова и двое участковых Старопромысловского ОВД, один милиционер ППС увезен в госпиталь. Вечером он умер. Позже узнаю, что один из погибших участковых — мой хороший знакомый участковый Бислан, молодой лейтенант, которому я не раз помогал сочинять отказные материалы.
Совместно с местными милиционерами начинаем обход частных домов. Никто из опрошенных жильцов, конечно же, ничего не видел. Проверка домов, как она проводится сейчас, заметно отличается от тех милых сердцу зачисток, которые были в первые годы кампании, когда если нам не открывали ворота, то мы, подгоняя БТР, вышибали их и прочесывали дворы и жилые помещения, плюя с высокой башни на возражения жителей. Теперь российские милиционеры осуществляют огневое прикрытие, пока чеченский милиционер на своем языке проводит опрос и переписывает паспорта жильцов. К чему такая проверка? Бандюган может спокойно сидеть в любом из этих домов, не боясь, что милиция может зайти в дом и схватить его.
Пройдя до конца улицы, возвращаемся обратно к месту происшествия и, пройдя мимо большого здания, похожего на школу (оказалось, что это мечеть), разделяемся и расходимся по трем разным улочкам. Вместе с Русланом и пулеметчиком Плеховым втроем, оторвавшись от тылов, уходим на улицу Шекспира. Пока Руслан опрашивает во дворе под навесом вышедшую и вынесшую документы бабку, мы с Плеховым, спрятавшись от дождя под тем же навесом, наблюдаем за улицей. Руслан призывает нас не бояться, так как якобы этот район спокойный и здесь нет ничего страшного. Мы в ответ только грустно смеемся, ибо факт гибели пяти милиционеров именно в этом мирном районе нам отнюдь не кажется не страшным.
Во втором доме железные ворота открыты, но в доме никого нет. Правда тут же подъехали синие “Жигули”, из которых вышел пожилой представительный мужик в пиджаке и шляпе. Плехов похихикал, что мужик похож на Дудаева. Только это без усов. Руслан, поговорив с ним на своем наречии, зовет нас обратно. Отойдя за угол, он поясняет нам, что это был брат Дудаева, и в этом доме Дудаев когда-то проживал. Не найдя никаких очевидцев гибели милиционеров, возвращаемся в отдел.
Этим же ранним утром при выезде из Ханкалы из проезжающей автомашины обстреляли машину с проверяющими. Погиб водитель. Проверяющие, к сожалению, не пострадали. Кстати, они нарушили свой же приказ — выезжали в ночное время и только на одной машине. Так что бедный водитель стал жертвой тупости командования.
Днем в отдел приезжают кураторы из МВД ЧР. Приезжают, впрочем, по очень полезному делу — вручают медали и грамоты, которые, конечно же, в первую голову получает руководство, правда, кое-что перепадает и милиционерам. Могли бы такое мероприятие перенести на другой день, поскольку у наших коллег траур.
Вечером нам объявляют: не исключено, что в городе может начаться крупная войсковая операция, поскольку в Ленинском районе действуют две банды, в нашем — одна, и какая роль будет отведена в этой операции нам, неизвестно.
14.05
Снова нас в связи с объявленной реконструкцией района отправляют патрулировать вдоль строек. В Старопромысловском районе начинается строительный бум. Над разрушенными пятиэтажками начинают возводить крыши, а дыры в стенах — следы от снарядов — заделывают кирпичом, из окон рабочие выбрасывают всякий мусор — отделывают внутренности домов. Все это, конечно, великолепно и искренне радует и взор и душу. Однако зачем нам охранять стройки — хоть убей, никто понять не может. Туда же выезжают и местные милиционеры. Впрочем, их роль более или менее ясна, поскольку в ремонтируемых домах, как выясняется, могут проживать люди по фальшивым ордерам — о чем даже говорят местные СМИ, или, к примеру, в какой-нибудь уцелевшей квартире хозяева заложили лоджию кирпичом. Тогда нужен местный участковый, чтобы урегулировать возможные конфликты между строителями и жителями домов. Впрочем, на практике местный участковый, недолго пофигурировав на стройплощадке, оставляет строителям номер своего телефона и, попросив в случае чего его вызвать, испаряется по своим иным делам. Местные пэпээсники, которые должны нести службу с нами, тоже чудесным образом исчезают. Только наши милиционеры добросовестно слоняются в бронежилетах вокруг стройки несколько часов, любуясь на работающих строителей. Правда, сегодня во время таких брожений обнаружили старый ржавый выстрел от подствольного гранатомета, который не разорвался во время какого-то из штурмов города. О находке сообщили в дежурку. Приехавший СОГ просто забирает его и уезжает. В журнале КУС это не считают нужным регистрировать, поскольку, как местные поясняют, под схрон такую находку не подведешь. Просто оформить как найденный боеприпас — это надо заводить дело. Поэтому лучше промолчать. Меньше бумаг.
21.05
Каждый день огневую группу привлекают как на охрану строек. Наш начальник МОБ придумал основание нашего патрулирования при проведении строительных работ — чтоб не растащили стройматериалы. Впрочем, поскольку мы патрулируем там только в дневное время, то растащить все что угодно там могут вечером или ночью. Кроме того, уже несколько дней в городе ошивается миссия ООН. Какого черта им тут надо — непонятно, но они ежедневно посещают какое-либо заведение или объект именно в Старопромысловском районе. Пока все было спокойно, если не считать, что сегодня где-то рядом раздались сначала несколько одиночных выстрелов, затем несколько автоматных очередей. Поскольку сегодня не выходной, на свадьбах стрелять не могли. Наши заняли было оборону, но все стихло. Кто и в кого стрелял, осталось неизвестным.
22.05
Завтра нас всех на сутки отправляют на охрану школ во время выпускных. Приятного в этом мало. Мне неоднократно приходилось охранять выпускные в Екатеринбурге, и каждый раз не обходилось без конфликтов. Здесь конфликты могут вылиться… Впрочем, лучше не думать, во что могут вылиться конфликты здесь. В каждую из 12 школ района отправят по трое наших и двое чеченов, но нас сразу предупреждают, что чечены сбегут. Какого черта сидеть там сутки, а не ночь, тоже непонятно. Тоскин рассказывает, что в 2003-м при охране выпускного в Ачхой-Мартане похитили двух наших. Одного убили, второго пришлось затем выкупать за миллион. Его рассказ, конечно, очень ободряет и внушает оптимизм. Также нам непонятно, почему эту миссию не взваливают на местный ПДН. И вообще не поручают местным, а сразу делают ставку на то, что местные сбегут.
23.05
Цирк уехал, клоуны остались. С утра ко мне тянутся в штаб людишки, которые требуют переделать боевое распоряжение на выезд по охране школ. На каждую школу бросают по три милиционера, они выражают недовольство, что их поставили в группы не с тем, с кем бы хотелось коротать сутки. Раза три распоряжения переделываю, затем посылаю всех — меняйтесь сами, как хотите. Руководство поначалу хочет выдать нам по 1 сухпаю на сутки на троих, о чем и объявляет нам на построении, но в связи с возмущением масс решают выдать по сухпаю на каждого. В полдень нас строят, проверяют и сажают в машины. При этом никто не знает, в какую именно школу он поедет. Руководство само не знает, где они расположены. Забиваемся в душный “батон”. Нам еще повезло, поскольку часть людей поедут в грязном кузове “Урала”. Спрашивается — на пса было требовать с нас одевать новую чистую форму, если ехать в не очень чистых условиях. И вот, когда мы, обливаясь потом, слушаем мат водителя, который ругается потому, что не знает, куда ехать, и начальника МОБ, который тоже ничего не знает, приходит команда об отмене мероприятия. Сначала мы радуемся, полагая, что руководство взялось за ум, не пошло на поводу у чеченов, предоставив им почетное право самим охранять порядок. Щас!. Оказалось, что у Кадырова скончался малолетний племянник, и по всей республике объявлен траур, и последние звонки переносятся на 27-е число.
27.05
Снова составляем списки тех, кто пойдет охранять школы. Те, кому достались школы в отдаленных районах, особенно на “хуторах”, пребывают в грусти, ведь в случае чего в ночное время вряд ли кто придет на помощь. Сам я должен идти в район Катоямы, в котором погибли местные милиционеры. Это тоже особенного оптимизма не прибавляет. Наш шеф и начальник МОБ вообще не представляют, где находятся дальние поселки. С утра ждем приказа на выезд, но его так и не последовало. Уже ближе к вечеру узнаем, что где-то наверху опять все переиграли и мы поедем охранять “последние звонки” с утра и до окончания мероприятия. Наконец-то умное решение. Как будто нельзя было додуматься до этого сразу, не будоража несколько дней личный состав.
Охрана “последних звонков” прошла благополучно. Это мероприятие имеет в здешних краях некоторые особенности. Утром нас на машинах развозят по школам. Мы — это я, Немтырев и Усольцев. Приезжаем в какой-то окруженный полуразрушенными домами грязный двор, который раскис от грязи из-за бушевавшего ночью ливня, а также в связи со строительными работами завален штабелями досок и грудами кирпичей. Сама школа располагается в здании бывшей общаги, занимая три этажа из четырех. У входа на столе местные парни пытаются настроить аппаратуру, но дежурящие с нами чеченские милиционеры напоминают им, что музыку включать запрещено, поскольку вся республика все еще должна находиться в трауре и безутешно скорбить по поводу кончины племянника Кадырова. По этой же причине на все мероприятие администрации школы отвели всего лишь полчаса.
Мы, впрочем, только довольны таким оборотом дела, поскольку торчать в этом неуютном дворе среди массы народу, где подозрителен каждый первый, мало приятного. Совместно с нашими чеченскими коллегами шугаем строителей, которые в паре десятков метров от школы валят с крыши и из окон строительный мусор, поднимая пыль, чтобы часок повременили. Кстати, ни в одном из трех домов, где идут ремонтные работы, нет никаких ограждений, на землю с крыш и окон летят и кирпичи, и полусгнившие доски, и прочий мусор, и никого не волнует, что рядом ходят толпы детей. Родителей детей, это, впрочем, тоже не возмущает, видимо, бардак — это норма жизни в республике.
Незадолго до начала мероприятия неподалеку раздается взрыв и несколько воплей “Аллах акбар!” Руганувшись в душе, досылаю патрон в патронник и уже готовлюсь принять свой последний и решительный бой. Вместе с нашими коллегами идем к тому месту, откуда слышался взрыв. Среди детей никакой паники. Оказывается, какие-то придурки взорвали взрывпакет, видимо, салютовали окончанию учебного года. Больше эксцессов не было, правда, какие-то малолетние балбесы на папиной машине въехали прямо в группу учениц и, выйдя из машины, завели с ними беседу. Местный пэпээсник прогоняет их подальше от школы. Мы никуда не встреваем, если что — вызываем коллег, которые разруливают ситуацию.
В одной из других школ такой же малолетний придурок заехал на школьный двор на машине и, когда его вежливо попросили оттель, рассердился и, разогнавшись, снес своей машиной ограду. В той же школе ученички предлагали одному из наших милиционеров поменять шашку, которой когда-то резали русских, на его автомат, где-то у другой школы, где дежурил Пикулин, раздалась автоматная очередь, что тоже заставило их понервничать.
Через час нас забирают. Делов-то всего на час, а пудрили нам мозги несколько дней, вводя в нервозность и смятение.
31.05
В связи с тем, что в республику приперся полпред президента, мы опять полдня торчим в оцеплении в районе “Ташкала”, куда полпред должен заехать по своим полпредовским делам и чего-то там смотреть. Что здесь можно увидеть, непонятно, поскольку здесь, кроме строек, ничего нет. Как и во всем городе, здесь вовсю идет ремонт зданий. Правда, именно в этом районе большинство зданий легче взорвать и построить новые. Разбомбленные и пробитые снарядами руины пятиэтажек покрыты трещинами, непонятно, как они еще не рассыпались. Ремонтируются все здания микрорайона. Огромные дыры заделывают кирпичами, причем, как правило, используют старые кирпичи, извлеченные из строительного мусора. Затем стены обделываются желтым пластиком. Иные дома с одной стороны еще представляют собой безобразные развалины, с другой — конфетка из пластика. Правда, сколько такой дом сможет простоять, неизвестно. Все дома в городе теперь будут одинаковыми — желтые пятиэтажки с зелеными крышами. Тут же убирают бульдозерами строительный мусор. Мы проторчали у этих многочисленных стройплощадок около пяти часов, купаясь в пыли, обильно поднимаемой грузовиками, после чего нам сообщают, что полпред передумал сюда заезжать и уже находится в аэропорту. Плюнув и выругавшись, уезжаем в расположение. Правда, как потом узнали из программы местного телевидения, на эту охраняемую нами стройку приезжал Рамзан и давал строителям ЦУ.
02.06
Ездил в сопровождение в Ханкалку, оттуда заезжали в Ленинский ПВД. Глянув, как живут они, душа радуется, что попал именно в Промыслы. В Ленинском милиционеры дежурят сутки через сутки, из расположения они никуда не выходят. Они с завистью слушают наши рассказы о том, что мы бродим в патрулях, и даже готовы идти охранять стройки, а то уже начинают беситься от однообразия. Их руководство, в отличие от нашего, ведет себя по-хамски, называя их быдлом. Все их руководители из Каменска-Уральского, это и объясняет такое поведение. Ибо все каменские — это просто быки. Их боссы имеют отдельную баню, которая превышает по размерам общую. Питаются в отдельном кабинете, готовят им отдельно. Даже сортир для ленинского комсостава персональный. Нам с нашим руководством просто повезло.
У какого-то майора в Ленинском “поехала крыша”. Он бегал и кричал, что он двухсотый, искал свою фамилию на памятнике со списками погибших, сжег свою одежду на Вечном огне. Самое интересное, что он якобы был непьющий. Видимо, взбесился от однообразия и бесконечных проверок и учебных тревог. Его увезли во Владикавказ, где он начал строить соседа по палате, играя “Зарево-111”. Ханыга выломился из палаты и обещал закодироваться, забыть вкус и запах водки и стать физкультурником, лишь бы его убрали от этого взбесившегося мента.
Ничего удивительного, от бесконечных “Зарев” взбесится кто угодно.
Нам сообщают, что сегодня в Заводском районе Грозного произошло боестолкновение между бандюганами и сотрудниками милиции, осуществляющими оперативно-розыскные мероприятия. Был убит один боевик. Один милиционер получил серьезное ранение в голову.
03.06
Во время ремонтно-строительных работ в районе “Ташкала”, где мы обычно несем службу по охране строек, произошло обрушение пролетов, двое рабочих получили увечья и через сутки умерли в больнице. А собственно, чему тут удивляться. Думают, что если залатанные руины облицевать пластиком, то дома будут стоять!.. Удивляюсь, как дома здесь десятками не обрушаются.
Ходил с третьим взводом в патрулирование района. Слава аллаху, вновь ввели просто патрулирования улиц, а не охрану строек. Куда-то идти гораздо приятнее, чем торчать непонятно для чего вблизи стройплощадок, окутанных клубами пыли. Как обычно, двумя колоннами бродим по близлежащим улицам частного сектора. По ходу дела не отказываем себе в удовольствии полакомиться растущим вдоль дороги тутовником, который для нас в диковинку и который почти созрел. Впрочем, я не брезгую и вишней, которая хотя и не дозрела, но халява есть халява. Обидно будет, что по мере созревания ее съест кто-то другой.
Вечером происходит неприятный инцидент. Какой-то полупьяный тип в сопровождении пяти сотоварищей приперся на пост и начал цепляться к милиционерам. Более трезвые сотоварищи, впрочем, стояли в сторонке. Наши вместе с местными ментами его отшили, тогда он приперся на второй пост и начал задирать наших милиционеров там. Попытался наехать на Бахрома, идущего из магазина, крикнув ему: “Эй, русский, купи мне пива”. На что Бахром послал дерзкого чечена в энное место, порекомендовав ему активнее заниматься оральным сексом. Но пьяный нохча не угомонился и продолжал цепляться к часовым, требуя у них сигарету и чтобы они пропустили его на территорию отдела, дескать, он крутой здешний мент, принялся всячески порицать русских, которые, мол, понаехали тут. Недобиток хренов. Попробовал бы он так говорить несколько лет назад, получил бы прикладом в зубы. Но теперь нас заставляют не реагировать, не поддаваться и не осложнять. Часовым пришлось вызывать помощь в дежурной части, так как сами стараемся не связываться и не провоцировать конфликты. Прибежавший дежурный пояснил, что этот тип — их бывший сотрудник, уволенный за пьянку, и провел с ним беседу на своем языке, после чего предерзостный чечен долго извинялся перед нашими милиционерами, а затем побежал за водкой для дежурного. Более трезвые спутники дерзуна так и не приняли участия в провокации.
06.06
Снова вечером неприятный инцидент с местными. И опять на втором посту. Какие-то местные молодые ушлепки начали из машины показывать неприличные жесты нашему посту. Наш лейтенант сдуру показал аналогичный жест. Человек семь ублюдков, выскочив из машины, подбежали к нашим милиционерам, начали чего-то там базлать на своем обезьяньем наречии, и один из них вдарил лейтенанту по физиономии. Тот стал вызывать по рации подмогу. Хотя лучше бы пальнул в воздух, быстрее бы прибежали. А так, когда прибежала подмога, эти выблядки стояли толпой на футбольном поле. И к месту подтягивались любопытные, симпатии которых были не на нашей стороне. Прибежавший зампотыл сказал, что хватать кого-то и нагнетать обстановку не стоит. Опять мы оказались оплеванными. Впрочем, начали собирать материал, чтобы этих уродов наказать. Хотя рапорт нашего часового чечены в дежурке регистрировать не хотят, так как нет соответствующей резолюции начальника райотдела, которого мы еще за три месяца ни разу не видели на службе.
07.06
Инцидент получил продолжение и приятное завершение. Этот тип, который, выеживаясь перед сотоварищами, дал по морде нашему часовому, оказался сыном замкомандира местного батальона ППС. С утра папу выдернули на разборки в кабинет, где присутствовало руководство местного отдела, которое приняло нашу сторону. Там же был и наш начштаба. Потребовали, чтобы папа притащил на разборки и сынка, который оказался вовсе не малолеткой, а здоровенным лбом в 21 год. Впрочем, этот балбес нигде не работает, а сидит у папаши на шее. Его отец, на удивление по этому поводу со стороны нашего Михалыча, пояснил ему, что, дескать, сын относится к так называемому потерянному поколению, чье детство пришлось на войну, когда в школах толком не учились. И поскольку он тупой, его никуда не берут на работу, и даже в милицию отец его не хочет устраивать. После гневных речей руководителей отец заставил своего придурка публично извиняться перед нашим лейтехой, и когда отцу показалось, что сын извиняется недостаточно громко, так навернул ему по роже, что у того отпечаталась пятерня на щеке, и он начал извиняться более громко и убедительно. Потом его видели плачущим у входа в отдел. На него составили протокол за мелкое хулиганство (платить придется, правда, папе) и нашему лейтенанту возместили моральный ущерб. В какой сумме, он не говорит. Итак, порок наказан! Кроме этого наш Михалыч настоял на том, что мы больше на втором посту не стоим. Поскольку нечего нам охранять и пропускать их автомашины.
11.06
Утром узнаем, что в Ленинском районе на ул. Хмельницкого взорвали кафе, при взрыве пострадали семеро омоновцев и четверо гражданских. Российские или чеченские омоновцы, никто не знает. Даже в Ханкале, куда мы выезжали утром, никто толком ничего не знает. Однако по программе НТВ передают, что пострадали питерские омоновцы. Позднее от местных оперов узнаем, что погибло семеро чеченских омоновцев и четверо гражданских лиц и что взрывчатка была установлена на крыше кафе. Правда, придумали официальную версию, что произошел взрыв бытового газа. Это чушь! Более того, впоследствии узнаем, что в кафе было установлено второе взрывное устройство, чтобы подорвать приехавший на место происшествия СОГ. Вместе с СОГом местного Ленинского отдела выезжал и СОГ нашей ленинской оперативной группы. Второе взрывное устройство по счастливой случайности не сработало, и поэтому уральцы счастливо избежали потерь.
В конце мая подорвали “стакан” на блокпосту на выезде из Грозного в сторону Ханкалы. Утром, когда в “стакан” вошел сапер, он обнаружил взрывчатку и едва успел выскочить, как произошел взрыв — взрывчатка была радиоуправляемой. Этот “стакан” в тот же день разобрали. И теперь от него не осталось и воспоминания. Однако также объявили — он взлетел на воздух из-за взрыва бытового газа. Только не учли, что газ там вообще проведен не был. Чуть ранее в середине мая, когда в Заводском районе подорвались двое комендачей (один насмерть), тоже объявили, что взорвались на трубе с бытовым газом. Сейчас опять вешают лапшу на уши про газ, который взорвался именно накануне праздника и именно тогда, когда в кафе пришли омоновцы, тем более что в этих краях нет баллонов с газом, поскольку его здесь ходит по трубам в избытке. Только по одной программе проскользнуло сообщение о взрыве, и полное молчание СМИ о случившемся. То же самое было, когда в мае погибли в один день шесть милиционеров. Официально здесь тишь да гладь. Такими сообщениями не желают портить желаемую картину наступившей мирной жизни.
Скоро в Грозном будут проводить какой-то кинофестиваль. Опять, значит, будем стоять в оцеплениях. Впрочем, грешно говорить, но для нас такие теракты в городе даже полезны. Ибо сегодня наш “милый друг” генерал Денисов собирался приехать к нам с проверкой.
Сегодня утром узнаем, что опять приперлась миссия ООН любоваться той показухой, которую возводят в городе. В том, что это лишь внешняя показуха, мы сполна убедились, охраняя стройплощадки. Мы-то знаем, что восстановление сводится лишь к облицовке руин пластиком, но господа иностранцы этого не знают и за чистую монету принимают видимость восстановления объектов. С утра наших милиционеров по прихоти местного отдела выставляют на ул. Маяковского — Старопромысловское шоссе, где они торчат практически весь световой день. Чеченскими милиционерами здесь и не пахнет. Правда, возвращаясь с Ханкалы, мы видели на перекрестках их посты, но массово они вдоль дорог не стоят.
После того, как автомашины миссии ООН проехали, нашим еще два часа не дают уйти. Из нашего руководства здесь никого нет. Что-то пытается вякать и командовать майор-контрактник из местного отдела, который, повышая голос, указывает, что мы должны стоять до упора, и выражает недовольство, что милиционеры, закованные в бронежилеты, присели передохнуть и.т. д. В конце концов его прямым текстом посылают, поясняя, что он для нас никто и звать его никак. Весь отдел уже начинает раздражать беззубость нашего шефа, который позволяет местным руководителям сидеть у него на шее, свесив ножки, и не может послать местных начальников куда подалее. Помнится, в мою предыдущую командировку наши боссы могли прямым текстом сказать местным начальникам — “командуйте у себя в подразделении”, сейчас же послать местных может только наш начштаба. Шеф же жадно внимает их указаниям. “Чехи” периодически подкидывают ему какую-нибудь грамоту за проявленный им героизм и самоотверженность при охране общественного порядка. Помнится, шеф даже как-то в моем присутствии сокрушался, что “чехи” все еще не наградили его обещанными часами в деревянной оправе. Поскольку я не жду наград от местного руководства, то и ходить вокруг строек мне удовольствия не доставляет. Если я охотно ходил в патрули и с этой целью вписывал себя в их списки, то сейчас я не горю желанием этим заниматься и охотно предпочитаю ездить в сопровождение, куда бы и кто ни ехал.
13.06
Сегодня пятница, тринадцатое. После обеда приперся с проверкой из гребаной Ханкалы новый зам по кадрам, который лично проверяет у каждого удостоверения и жетоны, спрашивает и сверяет номер автоматов и даже проверяет, в наличии ли боеприпасы и санитарные пакеты. Только нас распускают и они уходят в зал совещаний, как приперся Чреватенко из ЧР, и они начинают парить нам мозги на пару. Пока они проверяют у руководства всякие журналы, пес с ними. Но этот новый полкан прицепился к стенгазете, которую, кстати, выпуская я. Не понравилась ему, видите ли, пара фотографий с моими комментариями, где была двусмысленная издевка над генералом Денисовым, еще пара комментариев показалась им пошлыми, что-то показалось скользким, что-то острым… Газету они изъяли и увезли в Ханкалу показывать высшему руководству. Думают, медаль им дадут за выявленное “преступление”. Еще новенькие, энергия и служебное рвение так из них и прут. С таким рвением лучше бы возглавили какую-нибудь зачисточку. Они не успокаиваются и начинают бродить по кубрикам и в огневой застают кое-кого под мухой. Нас снова строят, считают по головам. Снова талдычат о дисциплине, призывают тех, кто не хочет нести службу, выйти, сказать об этом прямо и ехать домой. Никто, впрочем, призыву не внял. Снова Чреватенко обходит и обнюхивает каждого, выявляя поддатых. Выявил еще двоих. Единственный, кто во время обхода этого мудака осмеливается с ним спорить — это Михалыч. Он, кстати, указывает проверяющим, что они в нарушение приказа осуществляют передвижение по республике только на одной машине и без огневого прикрытия, но этот хрен советует ему прямым текстом не заглядывать в задницу старшим и что вообще он слишком много разговаривает.
После их отъезда события не закончились. В 21 час мы со связистом Чабиным сидели в штабе и прикидывали, чтобы нам изобразить в новой стенгазете. Вдруг по рации слышится вопль, дескать, кто с оружием, срочно прибежать на 4-й пост. Заскочив в свой кубарь и схватив автоматы, бежим туда. Прибежав одними из первых, видим, что часовые и еще человека три пытаются крутить и валить двух молодых чеченов. Как оказалось, пару дней подряд к этому посту приходил тот самый молодой бездельник, который недавно получил по мордасам от папы, чтобы не лез к русским. Этот придурок с сотоварищами бросал камни по посту и все вызывал милиционеров на разговор. И сегодня трое балбесов в полупьяном виде ломились в ворота и зачем-то вызывали милиционеров на разговор. Когда милиционер Петров, поддавшись на провокацию, открыл ворота, то получил удар кулаком по физиономии, после чего все трое заскочили на территорию ПВД и начали чего-то непонятное предъявлять часовым. Когда те попытались их задержать, то Петров получил по мордасам еще раз. Когда начало прибывать подкрепление, один из придурков сбежал. Чабин, сунув мне в руки автомат, своим мощным телом падает на одного из хулиганов, которого крутят-вертят еще два милиционера. Подминает его под себя, тот пьяным голосом орет, что русские его не так поняли, что он пришел просто поговорить. Ему вторит второй. Поскольку у меня руки заняты автоматами, то я просто начинаю наносить пинки по заднице второму задерживаемому, который, как и первый, вырывается и явно не желает быть задержанным. Мы мстим за то унижение, которое мы постоянно испытываем, терпя от чеченов оскорбления и вынужденно не отзываясь на провокации. Даже зам по тылу — и тот прикладывает руку к общему богоугодному делу перевоспитания молодых хулиганов. Впоследствии он сказал, что в тот момент, когда награждал тумаком этого придурка, он впервые за время командировки почувствовал себя российским ментом.
Совместно с особистом мы тащим упирающегося и изворачивающегося нохчу в местную дежурную часть. Этот тип, подобно дамочке из французских романов, начинает изображать, что падает в обморок. Приходится поднять его, намотав его патлы на кулак, благо он длинноволосый. И так, с намотанными на кулак волосами, периодически давая ему коленом под зад, приводим отважных джигитов в местный отдел. Там отдаем их местным операм. Поскольку местные опера недовольны, что этот тип опять их побеспокоил, они также, закрывшись в кабинете, проводят с хулиганами профилактическую беседу, видимо, убедительную, поскольку из-за двери доносятся то завывыния, то повизгивание несчастных жертв российского и местного милицейского беспредела. Впрочем, по уже отработанной схеме вызывают папу и передают ему сынка. Второго, впрочем, не отпускают. Спустя два дня мы видели его содержащимся в местном ИВС. Комментариев о том, какие последствия имела очередная выходка нашего дружка, нам не дают. Мой приятель, повар Леха, говорит, что в 2002 г., когда этот тип был еще ребенком, он уже любил демонстрировать российским милиционерам всякие жесты, типа безымянный палец или ребром ладони по горлу. А еще сын мента. Второго, впрочем, через пару дней тоже выпинывают. Не знаю уж, как местные коллеги на них воздействовали, но больше эти отважные джигиты не появляются в течение недели, после чего опять ошиваются неподалеку от ворот КПП.
18.06
Местные менты поймали какого-то бандюгу, который возьми да и признайся, что у него в Старопромысловском отделе есть информатор среди участковых. Местное руководство, построив участковых, выводит кающегося боевика, и тот как на информатора указывает на моего знакомого — Хасана. Действительно ли Хасан был засланным казачком или стал жертвой бандитской клеветы, про то местные распространяться не стали, но Хасана я с тех пор в отделе больше не видел. Он появился только в конце августа. Видимо, все-таки разобрались.
В республике боевичье опять зашевелилось. 12 июня боевики захватили село в Ножа-Юртовском районе, убили семью милиционера — отца и двух сыновей, увели с собой главу администрации. 17 июня где-то на границе долбанули по колонне пограничников. Говорят, что готовят какую-то пакость в Грозном. Дескать, сами бандюги ошиваются в Старых Промыслах, но теракт готовят в Заводском районе. Там якобы и войск поменее, и прятаться легче, — много промзон. Видимо, это реально, поскольку генерал Денисов — своеобразный барометр, по которому можно определять оперативную обстановку. Когда все спокойно — он бы приезжал лично капать на мозги, а не посылал бы вновь прибывших неопытных лохов. Чтобы уклониться от лицезрения проверяющих, народ массово просит меня записать их в сопровождение в Ханкалу и в патрули на охрану строек. Я сам начинаю входить во вкус, выезжая на охрану стройплощадок. Народ начинает правильно понимать службу. Высадившись в назначенном месте и посветившись несколько минут на стройке, начинаем патрулировать близлежащие улицы частных секторов, где на газонах растут плодовые деревья, и активно лакомимся тем, что на данный момент созрело — черешней, вишней и тутовником. Правда, пока лакомишься халявными фруктами, приходится быть начеку. Пес его знает, не раздастся ли автоматная очередь или какой подрыв. Наши физиономии в районе наверняка уже примелькались, и где гарантия, что не поставят растяжку у какого-нибудь дерева. Чечены — известные шутники и мастера на всякие пакости.
Правда, патруль не всегда спасает от проверки, ибо, бывало, уходишь в патруль с утра, а эти придурки проверяющие припрутся после обеда или, просидев с утра за проверкой бумажек, объявляют “Зарево” после обеда. Ну, “Зарево” — это полбеды, затем начинают нас строить в бронежилетах и касках на сорокоградусной жаре, сами они, кстати, пытаются спрятаться в теньке, и вновь проверяют жетоны и номера удостоверений. Находят жуткие нарушения. Оказывается, в ксерокопиях наших командировочных удостоверений нет записи, что копия верна. Кадровик вынужден ксерокопировать все заново и ставить соответствующие надписи. В индивидуальных служебных обязанностях обнаруживают отсутствие какой-то строчки по поводу того, что сотрудник по поводу чего-то там несет персональную ответственность. Уходит еще два килограмма печатной бумаги, чтобы исправить это нарушение, подрывающее боеспособность.
19.06
После обеда опять был в патруле с третьим взводом. На этот раз впервые выезжал в район “Городка Маяковского”, это окраинный район. Здесь наша группа из пяти человек, даже не счев нужным пофигурировать для порядка у стройплощадок, сразу же движется в близлежащие сопки, где находятся заброшенные сады, начинающиеся чуть ли не сразу за Старопромысловским шоссе. С единственной целью — найти фруктовые деревья. Пошатавшись, точнее, добросовестно пропатрулировав окрестности и наевшись вишни до ломоты в зубах, возвращаемся в условленное место, где нас забирает машина.
Вечером в регулярно патрулируемом нами районе “Ташкала” двое милиционеров из полка ППС им. Кадырова, как порядочные, на автомобиле патрулировали район. Проезжая мимо того места, где в мае подорвались их сослуживцы, увидели, как из близлежащей лесополосы, точнее, из заброшенного и запущенного сиреневого сквера, который за несколько военных лет превратился в лес, на них, продираясь через кусты, выходит, нет, не медведь, а некий молодой джигит, не знаю уж, чем он показался им подозрительным, видимо, нормальный человек, с чистой совестью, будет ходить по дороге, а не продираться через лесополосу. Когда они подозвали его, он побежал обратно в лес. Милиционеры, верные долгу, бросились за ним. Отважный джигит, видя, что его догоняют, упал в какую-то не то канаву, не то овраг и открыл по нашим храбрым коллегам огонь из пистолета. Милиционеры открыли ответный огонь из автоматов. В лесу раздался взрыв. Как оказалось, этот тип подорвался на “хаттабке” — самодельной гранате. Случайно ли она у него она взорвалась, когда он хотел бросить ее, или отважный сын гор подорвал себя сам, не желая попасть в руки суровых чеченских милиционеров, эту тайну джигит унес с собой.
Кстати, еще вчера наша патрульная группа во главе со мной для интереса осторожно прошлась по этому бывшему скверу. Идеальное место прятаться бандюганам. Сразу же из города попадаешь в непролазный зловещий лес. О том, что здесь был сквер, говорит лишь асфальтовая аллея, скрытая разросшимся деревьями. Видели там несколько лежбищ, — видимо, здесь периодически отдыхают люди, желающие оставаться инкогнито.
Еще через часа два слышится автоматная стрельба неподалеку от нашего ПВД в “Городке Иванова”. Говорят, что это вроде бы был салют. Однако чеченские милиционеры, которые без серьезного повода “не хипишуют”, куда-то уезжают в бронежилетах. Что и где случилось — про то местные милиционеры без нужды распространяться не любят.
С утра снова ходил в патруль в “Городок Маяковского”. На это раз идем вчетвером. Первые патрули в апреле были не менее десятка человек, скоро не удивимся, если будем ходить по двое. С виду создается впечатление, что мы, приезжая, только гуляем и жрем фрукты. Не без того, конечно, где еще на халяву порубаем абрикосов. Но бродить по этим благословенным аллахом окрестностям все-таки страшновато. Вот у кромки лесополосы сидит на корточках какой-то молодой тип, который при нашем появлении начинает кому-то названивать по телефону, что-то тревожно гыркая в трубку, глядя в нашу сторону. На всякий случай меняем маршрут, свернув на другую тропинку. Когда идешь по частному сектору, нас иные типы провожают долгим и не всегда добрым взглядом. Пес его знает, что у местных мирных жителей на уме. Играющие на улицах частного сектора дети, увидев нас, убегают во дворы и, забегая в дома, предупреждают, что, дескать, русские идут, затем выглядывают из-за ворот и из-за заборов, видя, что мы идем далее, кричат нам “до свидание”.
Едва вернувшись из патруля, становимся очевидцами того, как какой-то растрепанный юноша с громкими воплями вырывается из помещения местного уголовного розыска и бегает по двору райотдела. Местные милиционеры поначалу деликатно пытаются под локоток увезти его обратно, но растрепанный продолжает вырываться, валяться по земле и громко верещать, привлекая к себе ненужное внимание обывателей — жильцов стоящего впритык к отделу пятиэтажного дома, которые начинают с балкона выражать недовольства фактом издевательства над гражданином. В конце концов опера, устав от уговоров, немного попинав его, берут за шкварник и, награждая пинками, ведут обратно в кабинет для дальнейшей беседы. В милиции не бьют, а проводят беседы профилактического характера. Поскольку, в отличие от России, здесь воспитуемые не особенно склонны писать жалобы на свою родную милицию, то профилактические беседы проводятся убедительно и доходчиво. Опять же толком не знаем, что это был за тип. Один наш контрактник из местного отдела говорит, что это был задержанный по подозрению в краже, кто-то из местных милиционеров говорит, что это пойманный боевик.
После обеда тех, кто не был в патруле, бросают на оперативно-розыскные мероприятия в “Ташкалу” прочесывать район, где шлепнули отважного джигита. Во время мероприятия на въезде в район со Старопромысловского шоссе нашли фугас. Ничего удивительного! Почти месяц торчим в этом районе в одно и то же время. Чеченские милиционеры погибли в этом районе, простояв на передвижном КПП три дня. Нас бандюганы терпели почти месяц. И погибший джигит тоже наверняка появился здесь с гранатой не просто так. Спасибо нашим местным коллегам из полка ППС. Наше руководство наконец-то принимает решение — выезжая на патрулирование, менять маршруты следования.
25.06
У одного нашего опера на почве алкоголизма сорвало крышу. Первые три месяца это был лучший работник, успевший получить две министерские медали. Оказалось, что он был закодирован, и пес его знает, что его заставило раскодироваться. Но вот уже с начала месяца он беспробудно пил. Парни, живущие с ним в комнате, его уже и били, и привязывали к кровати. Доктор ему чего-то там капал. Без толку. И сажали его в ИВС. И водили под конвоем по территории, чтобы не напился. Все бесполезно. Черт его знает, где он умудрялся наклюкаться. Злые языки говорят, что ему специально наливали огневики. Весело им было смотреть, как офицер теряет человеческий облик. Дошло до того, что этот тип умудрился, находясь в коматозе, провалиться в очко сортира и перемазаться в дерьме. Домой его не отправляют, так как шефу руководство ГУВД запретило отправлять кого-либо домой. В конце концов его помещают в республиканский наркологический центр на лечение. Впрочем, пусть он и вылечится, но былого авторитета у него уже не будет, после того как весь коллектив в течение месяца был очевидцем его свинского поведения.
Нашему шефу, приехавшему в Ханкалу на какое-то там совещание, наш драгоценный генерал Денисов вновь демонстрирует величие разума, предъявляя ему претензии в том, что почти два года назад в Старопромысловском отделе погибли пятеро сотрудников. То есть в то время, когда шеф сидел в своем Тугулыме и о поездке в Грозный и не помышлял. Ладно, хоть не обвинил его еще и в гибели Сергиево-Посадского ОМОНа, который тоже был расстрелян в нашем районе. После чего этот дебил заставил писать шефа объяснение — почему, дескать, тот улыбается, когда он, Денисов, произносит в его адрес гневную тираду.
27.06
Вечером местные милиционеры привозят пьяного российского милиционера. Им оказался дежурный с Ленинского ПВД. В кафе “Арбат” трое российских милиционеров по пьяни устроили скандал, прибывшие туда местные пэпээсники справедливо вломили им по шеям. Двое смылись, этого типа везут к нам, и Михалыч, связавшись с Ленинским, передает пьяницу его руководству. При себе у этого типа не было ни документов, ни оружия. Он не помнит, было ли у него вообще оружие. Местные милиционеры говорят, что не было. Но местным верить — себя не уважать! Приехав в Ленинский, местное руководство по совету Михалыча строит весь личный состав и проверяет оружие. У этого типа автомат оказывается на месте. Однако в Ленинском недосчитываются одного человека. Начав ночью прочесывать район, находят его в какой-то подворотне пьяным. Видимо, в Ленинском из-за их организации работы у людей, несколько месяцев не выходящих за пределы ПВД, едет крыша и они готовы какими угодно правдами-неправдами провраться за территорию ПВД и расслабляться подобным образом, забыв, где они находятся. По опыту прошлой командировки помню, что в основном бандиты отстреливали наших в кафешках и на рынках. Видимо, давно не было потерь, вот придурки и расслабляются до первой отрезанной головы.
Утром на наш этаж пришел местный старший оперуполномоченный, жалуясь на боли в сердце. Наш доктор, дав ему какие-то там лекарства, из дежурки вызвал “скорую”, сообщив, что больной — сердечный, и просил прислать кардиолога. Однако приехал какой-то фельдшер, который срочной помощи оказать не смог, сказав, что отвезет больного куда надо. Через несколько часов узнаем, что опер умер в машине “скорой помощи”.
28.06
Офицеры по собственной инициативе возобновили патрулирование близлежащих районов. Народ готов идти куда угодно, лишь бы не видеть лиц бесконечных проверяющих. В конце концов, целью нашей командировки является именно охрана общественного порядка, так, во всяком случае, написано в командировочном удостоверении, а вовсе не бегание по “Заревам” на потеху ханкалинским ублюдкам. Руководство не возражает против такой разумной инициативы. Вшестером выходим утром на патруль, однако по улицам патрулировать нам быстро наскучивает, движемся в сопки. Из чисто спортивных побуждений поднимаемся на самую высокую сопку. Правда, к спортивным побуждениям примешиваются и эстетические, ибо с нее открывается шикарный вид, которым стоим полюбоваться. В отличие от апрельского восхождения, сейчас подниматься несколько труднее, поскольку пробившаяся в апреле на склоне мягкая травка сейчас превратилась в большую до колена траву, усыпанную колючками или острыми листьями, которые колются сквозь штанину. Взобравшись, обливаясь потом, на вершину и полюбовавшись панорамой района и его окрестностями, располагаемся передохнуть, хотя что я говорю — мы на самом деле занимаем позицию на господствующей над районом вершине и следим за всем происходящим в районе, входящем в зону нашей ответственности. Мы ушли в патруль очень кстати, ибо через час слышим по рации, что в наш отдел опять приперлись проверяющие из ЧР. Мы, как самые умные, отсидевшись, точнее, прозанимав положенное время господствующую высоту, после отъезда проверки спускаемся с покоренной вершины.
Возвращаемся по улочкам частного сектора, идущим вниз с горы, обернувшись, вижу толпу молодежи, которая непонятно откуда появилась и молча стоит, глядя нам вслед далеко не дружелюбным взглядом. Непонятно. То ли никогда не видели российских милиционеров с автоматами, а может, на их окраинной улочке милиционеры вообще не появлялись, а может, хотят и гранату вслед нам кинуть, пес его знает, что на уме у этой местной молодежи, но мы благополучно сворачиваем на другую улицу и спускаемся на Старопромысловское шоссе.
29.06
Бандюги вновь “пошаливают”. В Шелковском районе по дороге, по которой ездят в Моздок, какие-то типы взяли моду обстреливать машины из проезжающих легковушек из автоматического оружия. Есть жертвы. Об этом в СМИ вообще не упоминают, видимо, чтобы не разрушать показную картинку налаживающейся мирной жизни.
08.07
Приезжал с инспекцией зам начальника нашего ГУВД генерал Бердников, который перед строем чуть ли не прямым текстом говорит о том, что мы сейчас здесь в Грозном тащимся в тепличных условиях и практически бездельничаем, пока в Свердловской области наши несчастные коллеги в поте лица охраняют общественный порядок. А посему чтобы по возвращении домой никто не строил иллюзий по поводу доплат за переработку.
Возможно, конечно, в Екатеринбурге и переутомились, однако там гораздо меньше шансов схлопотать пулю. Как раз сегодня в Ленинском районе опять погибло двое местных милиционеров. Во время проведения адресной проверки бандюган, находящийся в квартире, открыл по ним огонь через дверь и убил обоих. Бандита тут же пристрелили.
10.07
Сегодня произошел конфликт с ублюдкообразным полковником Чреватенко, который, приперевшись с проверкой, выразил неудовольствие, зайдя в нашу комнату, что я хожу по комнате раздетый и вообще только встал с кровати. А на мой аргумент, что сейчас обеденное время, могу и поваляться на кровати, он парирует, что в обеденное время надо быть в столовой, а не валяться на кроватях. Я по его требованию, показав свое удостоверение, тем не менее отказался дать его в руки, хотя он и пытался его из моих рук выхватить. Это у него уже старый трюк — сначала взять у кого-либо удостоверение, а затем поднимать вой по поводу того, что милиционеры не знают соответствующих инструкций, что нельзя отдавать удостоверения в чьи-то посторонние руки. И вообще, мой тон показался ему дерзким. Впрочем, мне на него плевать с высокой башни. Осталось не так уж долго терпеть причуды этих бывших армейских дуболомов, которые у себя в подразделениях мало чего из себя представляют, но, находясь здесь, временно становясь фигурами, отрываются по полной программе, стараясь продемонстрировать свою важность и значимость для удовлетворения своего болезненного самомнения.
12.07
Приезжали, будучи в сопровождении, в Ханкалу, где посетили подсобное хозяйство генерала Шепилова, — командующего группировкой. Недавно туда перевели двоих наших бойцов, среди которых мой приятель повар Леха. Наших вчерашних коллег мы застаем слегка навеселе, загорающими на хоздворе. Когда они уходили на эту свою новую должность, то вся группа хихикала над ними, зубоскаля, что оставшийся срок они будут таскать свинячий навоз. Однако, как оказалось, наши товарищи этим не тяготятся. Более того, они безмерно счастливы своим новым положением. Они подчиняются лично генералу Шепилову — “деду”. И не дай бог, если кто-нибудь из остального руководства группировки что-то им скажет не тем тоном или посмотрит на них не тем взглядом, какого они, по их мнению, заслуживают. Никаких проверяющих для них нет. Вся их задача — с утра подоить двух коз, чтобы к 06.00 на столе у генерала было парное молоко. А также зарезать свинью или курицу, когда генеральская душа пожелает свининки или “под дичь”. Они имеют возможность шляться, когда душа пожелает, на рынок и менять выделяемые им продукты на алкоголь и иное, чего захочется. Когда они в первый день сдуру пришли на построение, то их поперли в шею, сказав, что в это время их задача быть уже пьяными на свинарнике. В бумагах их откомандирование звучит солидно — откомандированы на охрану спецобъекта. Также, поскольку они лица, приближенные к генералу, работники кадров уже пообещали им медали — какие им захочется. Так что наши друзья, выражаясь словами Шарикова, вытащили главный собачий билет.
Вернувшись из Ханкалы, тут же уезжаю с группой товарищей на двух машинах в рейд по заброшенным коллективным садам с целью найти какие-либо плодовые деревья для сбора урожая. А то живем на югах, а фрукты видим только в патрулях, да и то они находятся за заборами. Бывшие коллективные сады растянулись на многие километры и представляют из себя почти непроходимые джунгли. И среди этих джунглей идут аллеи и иногда попадаются фундаменты домов или куски разбитых стен — все, что осталось от старых времен. Собирать фрукты в коробки, когда у тебя в одной руке автомат, занятие не из легких. Но пес его знает, что может ждать нас в этих зарослях. Нет никакой гарантии, что из кустов или из-за разбитой стены по нам не даст кто-нибудь очередь. Под ноги тоже не забываем глядеть, нет ли растяжки. Набираем несколько ящиков не совсем зрелой алычи и несколько ведер яблок. Абрикосов, ради которых и устроили эту вылазку, к сожалению, не нашли.
16. 07
Опять на ночь глядя по прихоти проверяющих отрабатываем идиотские вводные по “Зареву” — уничтожение бронетехники противника, что в наших условиях ну крайне актуально, ибо бандиты спускаются с гор и передвигаются по Грозному исключительно на танках! Затем опять, как и два дня назад, в темноте при свете фонариков у нас проверяют копии командировочных удостоверений. Вряд ли что-то в них поменялось. Но их цель — задолбать личный состав. Мы за пять месяцев уже устали материться, поэтому уже только открыто над ними смеемся, что приводит зама по кадрам группировки в ярость. Видимо, они взяли моду приезжать поздно вечером, так как днем стоит нестерпимая жара более сорока градусов. Вечером не намного прохладнее — побегав в духоте в бронежилетах, обливаемся потом. И после уезда ублюдков образуется очередь в душ. Боевики, ну взорвите же их на темной дороге!..
19.07
В полночь в Ленинском ПВД случился казус, даже не казус, а ЧП, которое грозит большими последствиями. Нам объявляют, что какой-то кинолог, прикомандированный к ленинской группе, находился в поддатом виде за воротами ПВД. Какая муха его укусила, неизвестно, но этот придурок внезапно выпустил весь свой боекомплект в сторону Дома правительства, по посту, где несут службу кадыровцы. Теперь ждем последствий. Кадыровцы — мужики серьезные и вряд ли простят такую выходку. Опасаемся, что могут и нам устроить какую-нибудь пакость.
В то же утро приезжаем в Ленинский и узнаем подробности. Какой придурок и с какого потолка пустил информацию, что этот новоявленный Вильгельм Телль стрелял по кадыровскому посту?.. На самом деле парень отмечал день рождения, употребил, не без этого, конечно, поссорился по телефону с женой и, находясь на территории ПВД, начал палить вокруг себя из автомата и дважды пальнул в белый свет из подствольного гранатомета. Вот до чего довели человека. Об этом инциденте передают по телевидению, и информация появляется в Интернете, информация полна слухов и домыслов. Уже появляются слухи о простреленных автомобилях и пальбе в сторону Дома Правительства. Излишне говорить, что после этого происшествия, информация о котором дошла до Москвы, Ленинский ПВД подвергается мощной проверке, и заодно под раздачу попадаем и мы — старопромысловцы. Опять приезжают какие-то хлыщи, и снова все по старому отработанному сценарию, “Зарево”, построение, проверки внешнего вида, дурацкие вопросы о ТТХ того или иного оружия.
28.07
На КПП-23 местные задержали автомашину. Удивляет, что на этом КПП вообще кого-то задержали. После того, как в конце мая милейшие парни из ОМОНа Коми передали это КПП местным милиционерам и ушли в Шали, я ни разу не видел, чтобы там тормозили и проверяли машины. Местные милиционеры только стоят, красиво позируя, облокотившись на машину. Но тем не менее, остановив машину, нашли в багажнике ящик патронов а у водителя, кроме того, нашли тетрадь, в которой были записаны адреса сотрудников Старопромысловского отдела. Из чего отдельные паникеры делают вывод, что боевики собираются войти в город. Местные начинают бояться нести службу на КПП. Просят у нас усиления. Полдня наши там стояли вместе с ними. После чего на этом КПП милиционеры то ли спрятались, то ли вообще сбежали. Но ни милиционеров, ни их машин на КПП в течении двух дней больше не видно. Затем они появляются вновь, но всю территорию, прилегающую к КПП, обносят дополнительным забором.
Ловят еще какого-то типа с пистолетом. Сейчас в ИВС сидит два боевика.
02.08
Снова каждый день людей направляют охранять миссии ООН, которые опять взяли моду для чего-то приезжать в наш район. Едва закончили кататься миссии ООН, как начинается череда футбольных матчей, на охрану которых, разумеется, привлекают наших милиционеров. Внутрь стадиона их, впрочем, не пускают, а несут наши службу на подходе к стадиону. Если весной местные руководители требовали, чтобы наши стояли без оружия, то сейчас перестали предъявлять это дурацкое требование. Наконец-то погода испортилась и уже несколько дней после дождей стоит пасмурная погода. Никогда не думал, что плюс тридцать будет восприниматься как прохлада.
В Ленинский ПВД понаехали какие-то типы из Москвы из департамента кадрового обеспечения. Ленинцев продолжают терзать из-за стрельбы, устроенной полупьяным Вильгельмом Теллем. У москвичей новый бзик. Они настаивают, что бы отныне оружие не хранилось в спальных помещениях, а сдавалось в оружейную комнату. Это, конечно, полный маразм. Приходите, боевики, в отдел и берите нас голыми руками. Даже глупое ханкалинское командование и то возражает против такого решения. Ну, да. Как же мы будем подрываться по “Зареву” за две минуты, если будем во время тревоги толпиться в узком коридоре за получением оружия.
03.08
Вечером во время охраны футбольного матча на стадионе им. Билимханова происходит казус. Казусом это происшествие можно назвать, поскольку оно происходит с чеченскими милиционерами. Если бы такое случилось с кем-либо из наших, то по всем СМИ подняли бы вой, как это было со стрелком в Ленинском районе. Итак, несшие службу вечером у стадиона наши милиционеры стали очевидцами, как между собой поссорились представители чеченских силовых структур и кто-то крикнул, что, дескать, “сейчас мы вам устроим тут футбол”. После чего кто-то из местных милиционеров выстрелил по толпе народа из подствольного гранатомета. Кого-то ранило в руку. На следующий день я пытался узнать подробности у нашего начальника МОБ, по его словам, местные большие чины баловались и стреляли по толпе. Но поскольку чины были чеченскими, то все благополучно уладили, и никакого резонанса стрельба по толпе из гранатомета не получила.
05. 08
С начала месяца чеченские милиционеры находятся на казарменном положении и ночуют на территории отдела. Нам ихний начштаба приносит бумагу с рекомендациями, что в августе в связи с так называемым днем Ичкерии, когда возможны всякие пакости со стороны бандюганов, нежелательно лишний раз куда-либо выползать, ездить по служебным делам надо, меняя маршруты. Ага. Хорошо бы менять маршруты, но в Старопромысловском районе всего одна дорога. И та уже месяц, как на ремонте. Поскольку в патрули ходить офицерам запретили, а торчать в расположении скучновато, то использую любую возможность куда-либо выбраться, или катаюсь в сопровождении в Ханкалу или в Заводской ПВД, куда по каким-то делам зачастило наше руководство.
09.08
В связи с началом войны в Осетии у нас объявляют так называемый усиленный вариант несения службы. Мы должны активнее патрулировать территорию вокруг ПВД, и вводят ночные патрули внутри ПВД. Внутренний патруль, впрочем, остается только на бумаге. Вряд ли грузинские диверсанты захотят проникнуть в наше расположение. Те, кто ездил в Ханкалу, говорили, что там куда-то шла боевая техника.
Нашему руководству, прибывшему на совещание в Ханкалу, объявляют: в Старопромысловской группе самая низкая боеспособность из всех групп, расквартированных в республике, поскольку много было небритых, некоторые милиционеры ходят в кроссовках и в маскхалатах без знаков различия. (По результатам работы наш отдел чуть ли не первый в республике). Надо, чтобы кто-нибудь догадался перебросить наше командование группировки в Осетию, где бы они, проверив наличие знаков различия и чистоту носков, чрезвычайно подняли бы этим боеспособность войск, и завтра мы бы уже вошли в Тбилиси.
В чеченском отделе 50 человек написали рапорта об отправке их в Осетию. Правда, кто-то из наших милиционеров рассказывает, что слышал, как чеченские милиционеры, потирая руки, обсуждали, сколько они привезут рабов из рейда на Грузию. Ну да, в этом конфликте они не в убытке. Вроде и за Россию воюешь, но и “мочишь” христиан. Правда, никого никуда не отправляют.
11.08
В Ленинском районе на КПП, где несет службу Ставропольский ОМОН, омоновцы остановили для проверки автомашину, в которой ехал крутой пэпэсник из полка им. Кадырова. Никто толком не знает, зачем и почему, но он выхватил пистолет и застрелил омоновца, который проверял у него документы. Кадыровца тут же пристрелили тоже. Наш шеф, объявляя нам об этом происшествии, говорит, что, видимо, омоновцы чем-то обижали нашего коллегу и говорили ему не те слова и не тем тоном, к которому тот привык. Снова говорят о необходимости быть вежливыми с местными ментами, не ссориться с ними и соблюдать их обезьяньи традиции. Думается, что ссору затеял сам кадыровец, поскольку они в республике являются чрезвычайно крутыми перцами и сам факт того, что его, такого важного остановил какой-то российский ОМОН, мог вызвать конфликт. Опять же, в отличие от факта стрельбы пьяного милиционера, это нигде не афишируется.
На следующие утро узнаем подробности этого проишествия. Оказывается, никто этого типа не обижал и не оскорблял. Он ехал в маршрутке. Подъезжая к КПП, попросил водителя остановиться и со словами “Я пошел на встречу с Аллахом!” вышел из маршрутки и открыл огонь из ТТ по омоновцам. И, застрелив одного омоновца, был расстрелян из автоматов другими. Какая муха укусила этого отважного джигита, никто не знает.
12.08
Ночью наша комната была разбужена воплями местных милицонеров, раздававшимися со двора. Как человек любознательный, посмотрев в окно, становлюсь очевидцем радующей око сцены, как местные опера, вытащив во двор ОВД гражданина, наносят ему удары по мордасам. Так всегда происходит, когда ловят члена НВФ. На это у местных милиционеров всегда есть логичный аргумент: “А что вы хотите, это ведь боевик!” Пока его бьют (пардон, проводят профилактическую беседу о недопустимости участия в НВФ в дальнейшем), пленный джигит героически молчит. Когда его заводят в кабинет, то к звукам ударов и шлепков слышится — ой, ой, ой! Засыпаю под сладкую музыку звуков ударов.
13.08
Поздно вечером местных милиционеров поднимают по тревоге и, одев в бронежилеты, куда-то увозят. Позже узнаем, что произошло боестолкновение в Урус-Мартане с бандой в 25 человек, которые вошли в город, и наших коллег отправляли туда на зачистку после боя. О случившемся столкновении в СМИ, разумеется, никаких сообщений нет. Нас к зачисткам не привлекают и мы на это не в обиде.
По словам местных милиционеров, 2 тыс. человек из числа молодежи ушли в горы, и, разумеется, не для того, чтобы из спортивных побуждений совершить восхождение. Воевать для чеченов престижнее, чем работать. А работать это молодое потерянное поколение не желает, а может, и просто не знает, что такое вообще работа.
20.08
Снова уже полмесяца стоит одуряющая жара, сопряженная с духотой. Солнце жарит целый день. Каждый вечер небо затягивается черными тучами. Иногда всю ночь громыхают громы и сверкают молнии, но дождя так и не выпадает. А утром вновь, как бы издеваясь над нами, на чистом голубом небе поднимается солнце. Мы задыхаемся в плавящейся духоте, от которой нет спасения ни в помещении, ни на улице. В июле мы по несколько раз в день бегали в душ. Сейчас, поскольку местные менты живут здесь на казарменном положении, они также постоянно толкутся в нашей душевой и выхлюпывают всю воду. Водовозка по два раза в день мотается за водой, но к вечеру она заканчивается, и невозможно ни в баню сходить, ни душ принять. Толпы этих волосатых черных обезьян торчат в душевой и льют без экономии нашу воду, да еще и недовольны тем, что она к вечеру заканчивается.
21.08
Приехало руководство следующей смены. Нас это несказанно радует, поскольку говорит о приближении окончания нашей командировки. Все разговоры только об этом. Народ, и так не склонный к трезвому образу жизни, на радостях начинает употреблять еще активнее. Если готовится ночная проверка нашего ПВД, то пьяниц, выявленных на ночной проверке, отправляют в ночной патруль. И когда по вечерам черт приносит ханкалинских ублюдков, которые на смех нам начинают проверять при свете фонариков наличие копий командировочных удостоверений и жетонов, при этом пытаясь унюхать запах спиртного, то никого пьяных не находят. И добросовестно докладывают, что пьяных в Промыслах нет. Пьяницы в это время добросовестно тащат службу на шоссе, останавливая и проверяя машины.
22.08
Несмотря на давнюю традицию — в последние дни командировки никуда не выползать, нас, помимо ночных патрулей, еще и припахивают охранять футбол на стадионе Белимханова, который вообще находится в Ленинском р-не. Все на чем свет стоит ругают нашего излишне доброго начальника МОБ, который не может отказать местным в любых их начинаниях.
Подъехав к стадиону, а приперлись мы туда за несколько часов до игры, пару часов торчим в бронированной машине, которая, стоя на солнцепеке раскаляется, и из-за жары народ начинается спасаться холодными напитками, среди которых преобладает пиво. И вскоре, еще не приступив к охране порядка, кое-кто становится не вполне кондиционным. Нас заставляют оставить автоматы в машине — нельзя, мол, на таких мероприятиях быть с оружием. Зрителей мало, поскольку сегодня будут играть не основные составы. Зато милиции понатыкано со всего города. Тут и наши омоновцы, и чеченские омоновцы, и кадырчата. В то время как чеченские милиционеры сидят у входа под козырьком в тени, нас ставят на солнцепек на дороге от входа на стадион до трибун. Нам остается только материться. Однако аллах, увидев наши страдания, внезапно посылает нам спасение в виде грозы. И мы оставшееся время отсиживаемся в машине, периодически заставляя водителя ехать к магазину за новой партией напитков. Да и просто приятно подышать полной грудью свежим воздухом и отдохнуть от изнуряющей жары.
На втором посту, где дежурил Пикулин, происходит маленький конфликт с кем-то из местного руководства, поскольку опять какой-то чин недоволен, что наши милиционеры не очень энергично открывают ему шлагбаум. Рассерженный Пикулин советует ему привлекать к открытию шлагбаума чеченского милиционера, который также вместе с нашими стоит на этом посту. На что чин заявляет, что местный здесь стоит не для того, чтобы открывать шлагбаум, а для того, чтобы показывать нашим, кого надо пропускать, а кого нет. Пикулин, заявив, что поскольку наши машины здесь не ходят и он не швейцар, сев на лавку, отказывается открывать шлагбаум, предоставляя эту почетную миссию любому желающему.
24.07
Опять отдел привлекали для охраны стадиона, где “Терек” играл с “Локомотивом”. Выиграл “Терек”. Правда, когда в конце игры тренер “Локомотива”, который и так проигрывал, заспорил с судьей, то толпа болельщиков бросилась на поле и начала избивать тренера. От смертоубийства его спасли группы местных омоновцев, которые совместно с кадыровцами (все были вооружены), выскочив на поле, отбили тренера и разогнали толпу. Наши милиционеры даже туда и не совались, ибо были и не вооружены, поскольку русским нельзя входить на стадион с автоматами, к тому же появление их на поле вызвало бы еще больший всплеск агрессии у горячих чеченских болельщиков на переполненном стадионе.
25.07
На передвижном ночном КПП, где сегодня героически дежурил Кондаков, местные милиционеры опять стрельнули по машине, которая попыталась проигнорировать требование крутых местных милиционеров остановиться. Но когда пальнули машине вслед, то водитель сразу тормозит машину. С ним проводят беседу и отпускают. Кандаков, по молодости лет полный энергии и сил, принимает самое энергичное участие в проверке документов и автотранспорта, и если водители начинают, состроив “козьи морды”, выражать недовольство: надоели им, видите ли, постоянные проверки и вообще они ужасно спешат, то он начинает к чему-нибудь цепляться и грузить недовольного. Когда в пять утра наши начинают сниматься домой, то майор-контрактник из местного отдела, как и в июне, пытается командовать нашими милиционерами и требовать, чтобы они оставались на дороге до шести, но его посылают в деликатной форме куда подальше.
К вечернему построению приперлись проверяющие из ЧР. Слава аллаху — никаких “Зарев” не объявляют. Зато проверяют наличие личного состава. Какой-то придурок-подполковник пересчитывает по головам. Видимо, подполковничьего ума не хватает посчитать, сколько людей в шеренге и помножить на количество шеренг. Видимо, по головам он считает неправильно, и количество не сходится. Тогда начинают проверять по списку, при этом тот, кого выкликают, должен выйти их строя. Все оказываются на месте, но этот придурок еще минут десять, вертя в руках список, чего-то там шефу втирает.
28.08
Сегодня на выезде из города в сторону Ханкалы бандиты обстреляли автомашину с омоновцами из Хакасии. Погиб водитель.
Когда на вечерней проверке об этом объявляют и рекомендуют в последние дни никуда не высовываться, дабы приехать домой целыми и невредимыми, обнаглевшие огневики во главе с командиром взвода начинают поднимать шум по поводу того, что им все равно, что погибнуть от пули, что умереть от голода, так как их якобы здесь совсем заморили, поскольку последние дни мы здесь сидим на остатках продуктов. Обвиняют зам по тылу в отсутствии продуктов. Ведут себя как солдаты в 1917-м. Разводят анархию. Правда, у всех этих возмущенных голодающих ушей не видно из-за отъевшихся щек. Семь лет назад мы питались каждый день одной перловкой или макаронами, сдобренными килькой в томате, и никто не жужжал. Теперь же салабоны, приехавшие сюда впервые, видимо, ожидали, что питаться будут осьминогами, запеченными в крокодиле.
Как и в каждой командировке, по ее окончании дисциплина, и так бывшая не на высоте, падает еще больше. Огневики не желают чистить сортир, и эту процедуру проделывает кто-то из командиров огневой группы, поскольку не может заставить это сделать своих подчиненных, даже из числа “залетчиков”. Между прочим, неплохо проделывает.
29.08
Получает резонанс сообщение, что в Ведено какой-то камикадзе въехал на машине на территорию базы батальона “Юг” и подорвался. Имеются жертвы. Начинается в колхозе утро! Не хватало еще и нам в последние дни вляпаться в какую-нибудь историю. Руководство в связи с процессом пересдачи имущества уже сдало автоматы, и у нас оставляют только по одному рожку, остальное сдаем. Пулеметчики тоже сдают пулеметы в оружейку. Сейчас бандитам самое удобное время на нас напасть: расстреляем в случае какой-нибудь заварухи рожок в несколько секунд, и бери нас голыми руками.
31.08
Накануне 1-го сентября нас бросают охранять все учебные заведения района. То, что большинство школ все еще остаются на капитальном ремонте, поскольку их начали ремонтировать только в конце июня, никого не волнует, мы будем охранять сутки даже школы, которые к завтрашнему празднику функционировать не будут.
В отличие от майских выпускных, на этот раз нас все-таки оставляют в школах на сутки. Приятного в этом мало. Мало ли какую пакость могут в отношении нас предпринять. И все это накануне отъезда. Нас заставляют быть в только в милицейской форме — никаких камуфляжей. Мне выпадает совместно с Немтыревым и Молодых торчать сутки в каком-то отстроенном ПТУ, расположенном на окраине, в р-не “Верхняя Катояма”, неподалеку от того места, где в мае погибли местные милиционеры, что само по себе навевает грустные мысли. Вместе с нами заступили два чеченских милиционера — работники ИВС и два русских контрактника, работающие участковыми в чеченском отделе. Все три группки держатся сами по себе. Это ПТУ расположено у кромки леса, того самого, где в июне кадыровцы грохнули бандюгана, и представляет из себя комплекс зданий, из которых отремонтировано только одно, которое мы и берем под охрану. В советское время, по словам местного замдиректора, в этом здании была общага. Остальные здания, превращенные некогда в руины, еще только ждут своего часа на реставрацию.
Первые пару часов сидим на лавке у тополиной аллеи близ учебного здания. В здание пока не заходим, поскольку там бродят немногочисленные представители администрации, и, чтобы лишний раз не слушать претензий, что нельзя входить в учебные заведения с оружием, сидим, скучаем и лузгаем семечки. Затем откуда-то раздаются длинные автоматные очереди. Их слушать мало приятного, когда сидишь на окраине Грозного у кромки леса среди руин, вдали от отдела, тем более, когда у тебя благодаря тупости высшего командования, всего один рожок с патронами. Кто знает, не идут ли это бандиты по нашу душу. Видно, что местные коллеги этим тоже обеспокоены, но затем все стихает. Делают предположение, что это опять свадьба. К счастью, так оно и оказалось. Неподалеку в частных домах, оказалось, в двух местах были свадьбы в тот день.
Сидеть нам троим быстро наскучивает, и мы, сказав, что пошли проверять окрестности, уходим бродить по округе. И шарахаемся по частному сектору, где, найдя маленький магазинчик, затариваемся всевозможными напитками в виде минералки, пива и соответствующими пиву закусками. Проходя мимо дома, где готовится свадьба, получаем приглашение прийти туда через пару часов. Мы киваем, что согласны, однако решаем не принимать предложения, ибо на такие мероприятия с оружием не ходят, и вообще мы там явно будем лишними, и вряд ли абсолютно все гости будут нам рады. Поэтому мы, сказав коллегам, что опять идем по окрестностям, располагаемся в каком-то брошенном сожженном коллективном саду, который начинается здесь же за училищем. И на фоне сгоревших садов и разрушенных корпусов училища начинаем перекусывать, после чего дежурство уже не кажется очень скучным.
Пока сидим, начинается дождь, которого мы ждали почти месяц. Наступает долгожданная прохлада. Бродим по округе до наступления темноты. Оба чеченских милиционера периодически под каким-либо предлогом куда-то уезжают. Ночь, слава аллаху, проходит без приключений. Закрывшись в здании, спим по очереди группами. Каждая группа дежурит по три часа.
Правда, я побаиваюсь спать, когда дежурят чечены. И вполне справедливо побаиваюсь. Ибо они то, раскрыв настежь двери, сидят на крыльце на корточках, то, оставив двери незапертыми, убегают молиться. Надо сказать, что в училище на каждом этаже имеется молельная комната. Один из милиционеров еще и на весь коридор читает Коран по-арабски, правда, потом оказывается, что он арабского не знает, а читает этот текст наизусть, не зная языка и содержания текста. Он же с горящими глазами начинает со мной беседу о религии и доказывает мне, что я на самом деле вовсе не православный, а самый настоящий мусульманин, если признаю существование всевышнего.
Поскольку я вообще не любитель всяких теологических дискуссий, да и видя этот фанатичный блеск его глаз, я решаю с ним не спорить и признать во всем его правоту. Шарахаюсь по училищу до утра, так как мучаюсь бессонницей. С утра выметаемся со всеми вещами опять на лавку, поскольку появляется администрация училища и выражает неудовольствие по поводу нахождения милиционеров внутри училища с оружием. Более того, они не довольны, что мы вообще находимся близ училища с оружием. Спрашивается, а какого хрена нас вообще запрягли на это мероприятие. Чеченские менты уходят в свою машину, а мы опять уходим наворачивать круги по окрестностям.
Неподалеку на этой же окраинной улице в частном секторе расположена школа в каком-то большом частном доме. Навещаем там наших коллег. Они тоже уже стоят за пределами школьного двора с начала мероприятия.
Кстати, по словам местных милиционеров, год назад накануне 1-го сентября дежурившие там милиционеры были обстреляны из-за холмов из автоматического оружия. Сейчас, слава аллаху, все обошлось. Беседую с местной директрисой этой школы, желая выцыганить у нее учебник по истории Чечни, так как все полгода я не мог найти его в магазинах. И в школах я никакой учебной литературы по истории Чечни не видел. Директорша с грустью объясняет мне, что весной поступил приказ министерства образования уничтожить все учебники по истории Чечено-Ингушетии советского периода (те, что сохранились), также учебники дудаевских и масхадовских времен, а также выпущенные совсем недавно. Велели учителям черпать материалы из газет и журналов. При этом приезжали проверяющие и следили, чтобы учителя не увиливали от этой миссии и жгли костры из учебников по истории. Когда мне в мае директор охраняемой школы подарил учебник по истории Чечни 19 века, он сказал, что этот учебник они сохранили. Теперь до меня дошел смысл его слов. Наверное, в этих учебниках ничего не сказано о роли Рамзана Кадырова, или просто он не упоминается.
Несмотря на то, что к 10 часам линейки заканчиваются, нас мурыжат там еще полдня. После обеда нас наконец-то забирают. Чеченское руководство держит там своих сотрудников до вечера.
В расположении нас, точнее меня, ждет приятное известие. Первую партию завтра утром отправляют в Моздок, и в первой партии буду я. Отправляют часть людей на грузовиках не просто так, а с целью вывезти личные вещи всего личного состава. Поскольку, как показывает практика предыдущих командировок, в Ханкале будут шмонать у отъезжающих вещи, отбирать и уничтожать флэшки, фотографии и диски со снимками. И вообще, надо бы избежать лишних формальностей и ненужных вопросов по поводу того, кто и что вывозит и зачем. Одну машину под завязку забивают рюкзаками и сумками. Руководство также под завязку забивает своими баулами “батон”. Я вывешиваю шутки ради на ворота плакат “На свободу с чистой совестью”.
02.09
Рано утром в шесть утра первая партия в двадцать человек благополучно отбывает на машинах в Моздок. Правда, с нас опять же требуют, чтобы мы были в бронежилетах и в строгой милицейской форме. После того, как мы выезжаем за пределы города, начинается незаасфальтированный участок дороги, и мы, сидящие в кузовах, оказываемся окутанными клубами пыли, вследствие чего форма становится серой от пыли. Только проехав границу с Чечней, снимаем бронежилеты, в которых ехали всю дорогу. Наши опасения, как бы чего в последний момент не вышло, оказались не напрасны. В тот же день, уже будучи в Моздоке, узнаем, что бандиты на той же дороге, по которой ехали мы, долбанули по колонне, ехавшей домой из Курчелоя. Погибло два человека. Вот тебе и доехал кто-то до дома.
В Моздоке мы располагаемся на каком-то окраинном пустыре за оптовым магазином спиртных напитков (удачное место). Неподалеку от нас еще несколько таких же, как и наш, таборов. Договариваемся охранять наши машины по три часа. Я вместе с нач. МОБ остаемся в первой партии для охраны оружия и наших вещей, большинство, переодевшись в штатское, усвистывает в город наслаждаться свободой.
Сменившись, иду шарахаться по городу. Вернувшись поздно вечером, застаю уже народ навеселе, часть спит прямо на земле. Нас ждет прекрасная перспектива ночевать на голой земле на этом пустыре, что мы и делаем. Я, расстелив на земле два бронежилета и укутавшись в бушлат, который я взял чисто на всякий случай, пытаюсь заснуть. Однако это невозможно, поскольку расположившиеся неподалеку табором омоновцы, кажется из Перми, громко между собой скандалят и даже, выясняя отношения, палят из пистолетов. Какой-то ихний пьяный тип приходит к нам, видимо, желая “побыковать”, но на него у нас никто не обращает внимания, и он, заскучав, уходит. Впрочем, вскоре их всех грузят в автобусы и увозят на родину на колесах. Мы им завидуем, поскольку не знаем, сколько нам придется торчать в Моздоке до окончательного отъезда.
05.09 — 08.09
Под утро сдаем оружие и с рассветом покидаем наконец-то гостеприимный Моздок. Наше руководство пытается назначить меня старшим по вагону, чтобы я следил за тем, чтобы люди не пили.
Я всеми конечностями отбрыкиваюсь от этой почетной миссии. Всю дорогу опять по вагону ходят сопровождающие нас ответственные лица из ГУВД, которые на дают людям пить алкоголь и выявляют пьяных. Ну никакой жизни! Душа у людей горит, а залить ее не дают. С нашего отдела выявляют пятерых особенно пьяных, в том числе и кое-кого из замов, который на радостях был пьян до изумления и валялся в проходе, пока об него не запнулся генерал Бердников. На вокзале в Оренбурге, пока ленинская оперативная группа гуляет по перрону, старопромысловцам устраивают строевой смотр, с проверкой удостоверений и жетонов. Перед строем выставляют выявленных пьяниц и влепляют им по выговору. Старшим по вагону меня все-таки в приказном порядке назначают. Однако народ уже перебесился и угомонился. Остаток пути проходит к подготовки формы к торжественному выходу на перрон — в пришивании шевронов и цеплянии медалей и знаков. Правда, оказывается, это был мартышкин труд и красота формы остается никем не оцененной, ибо в Екатеринбург мы прибываем в пять утра, под проливным дождем и в темноте.
Вот и вся командировка. Если же кто-то все-таки считает, что в Чечне мы, находясь в безопасности, только пьем, сами себя охраняем и получаем побрякушки в виде знаков и медалек на халяву, то пиши рапорт и съезди сам туда отдохнуть.