Из цикла “Автограф”
Опубликовано в журнале Урал, номер 2, 2009
У любого человека, за редким исключением, о школе, об учителях — добрые воспоминания. Но не всякий человек может сказать, что в течение всей жизни переписывается с учителем.
Алексей Евдокимович Пасов пришел в нашу сельскую школу в 1946 году, сразу после войны. Было ему тогда всего 24. Сколько живой жизни внес молодой лейтенант в наши будни! Всего два года проучилась я у Алексея Евдокимовича: вскоре мы уехали из села. Но помнила о нем, где бы ни училась, ни жила, всегда.
После семилетки я поступила в Мариинское педучилище. И вот, помню, на четвертом курсе предстояла практика в сельской школе. Большинство девочек поехали домой. Я тоже отправилась в свое село, хоть никого из родных там уже не осталось. Жила две недели в семье подруги Шуры Гусевой, которая заканчивала десятый класс.
Алексей Евдокимович был уже завучем. Он и руководил моей практикой во втором классе. Запомнила я его почему-то постоянно смеющимся. Сидит за последней партой, ничего не записывает и все смеется. Смущал меня очень.
Отзыв написал он пространный и весьма хвалебный. В день моего отъезда сам, помню, запряг лошадь в сани, завернул меня в огромный тулуп (станция в тридцати километрах от села), и мы поехали. И пока не посадил в вагон, не успокоился. Машет вслед поезду, смеется белозубо. Такое не забывается.
Как-то, уже после окончания пединститута, я поздравила учителя с Днем Победы. С этого поздравления и началась наша переписка. Алексей Евдокимович был уже директором. Писал о жизни школы и села, делился мечтами и печалился о неудачах. Мне было все интересно.
С очередным Днем Победы решила поздравить его по-особому: написать рассказ и запечатлеть его в образе молодого лейтенанта, каким он появился тогда в школе. Рассказ назывался “Игрушка для учителя”. Я еще не видела номера “Уральского следопыта”, в котором опубликовали рассказ, как получила отзыв от Алексея Евдокимовича: журнал распространялся по всей России, был очень популярен, и бывшие однополчане моего учителя прочитали рассказ раньше автора. Благодаря посвящению они узнали в моем герое своего боевого товарища, поздравили его и послали экземпляр журнала. Этот рассказ я включила в сборник “Летний день”. И когда меня приглашали в школы или детские библиотеки на встречи с читателями, я не только читала его, но и цитировала письма учителя.
Я сравнивала своего героя, летящего на лыжах в снежную даль, с большой, сильной птицей. А родился этот образ при следующих обстоятельствах. Однажды, когда я проезжала станцию Итат, так затосковало сердце, что я сошла с поезда, поймала попутку — решила хоть на один день завернуть в родное село.
Спрашиваю одноклассника, где живут Алексей Евдокимович и Мария Васильевна, а он показывает на дорогу, убегающую за горизонт: по ней кто-то мчал на мотоцикле. “Во-он наш Алексей Евдокимович. В Каменку или в Итат полетел. И в каникулы у него дела…” Так и остался в памяти этот образ летящей птицы…
С тех пор мы не виделись. Но мне кажется, что я знаю каждый миг его жизни и не устаю удивляться тому, как много может сделать на земле один человек. Его многотрудная, бескорыстная деятельность привлекала внимание и местной, и областной печати, и сам он постоянно выступал со статьями и эссе. Безукоризненный стиль речи, чуткое, возвышенное даже отношение к слову.
“…Родина! Произнесешь это слово, и мысленно перед взором возникает прежде всего та ее маленькая частица, то место, где впервые увидел солнце и голубое небо над головой, зеленую траву под ногами, услышал пение птиц… Для меня моя малая родина — мое село, мой край родной…” Трудно поверить, что строки эти написал математик, не литератор. Поэтому я и назвала эту работу “Цитаты из жизни”: захотелось дать слово самому Алексею Евдокимовичу.
“Родился я в селе Ново-Преображенка, что в десяти километрах от Новоподзорново. Там я провел детство. Мои родители Евдокия Григорьевна и Евдоким Фирсович Пасовы были кроткого, но строгого нрава, труженики-хлеборобы. Они просто, но в то же время мудро приобщали с малых лет нас, детей, к труду, жизни в труде. Мы боготворили своих родителей. Да и сегодня, будучи уже немолодым, в благодарной памяти своей храню их образ, склоняю голову перед мудростью человеческого высоконравственного бытия”. Так писал о себе Алексей Евдокимович в документальной повести “О прошлом с любовью”, которую он посвятил 140-летию села Новоподзорново.
Выйдя на пенсию, мой учитель с Марией Васильевной переехали жить в Новокузнецк. И, видимо, так затосковало его сердце о селе, его людях, школе, что он сел за рукопись. Я называю эту работу моего учителя повестью, но это еще и исторический документ.
После окончания Итатской средней школы в 1940 году Алеша Пасов был приглашен директором школы преподавать математику в 5—7-х классах. Юный учитель проработал в школе год. Собирался поступать в пединститут. Но началась война. И первого сентября 41-го года, не дождавшись призыва, добровольцем он ушел на фронт в составе 132-го лыжного батальона третьей лыжной бригады. О ее боевом пути можно сочинять легенды. Но Алексей Евдокимович всем эпитетам предпочитает слово “долг”. В одном из писем, вспоминая Сталинград, он обронил фразу: “Нет жестче слова “война”… Здесь я хочу снова дать слово своему герою.
“С августа 42-го года наша 258-я стрелковая дивизия совместно с другими освобождала Сталинградскую, Ростовскую, Донецкую, Запорожскую, Херсонскую, Николаевскую области, города Шахты, Иловайск, Макеевка. Штурмовала Саур-Могилу, форсировала Днепр, участвовала в операции “Багратион”, дошла до Бреста. Но в ноябре—декабре 42-го года бои были тяжелыми… 9 января наш 405-й стрелковый полк попал в окружение у хутора Новороссошанский Ростовской области. Мы оказались на пути танков Манштейна, стремящихся на помощь окруженной в Сталинграде 6-й армии Паулюса. В первый день окружения утром помначштаба полка Смирнов и комиссар полка Шашнин поручили мне, 19-летнему сержанту, вынести знамя полка, секретные документы, печати. Я снял знамя с древка, свернул его вместе с чехлом и положил в штабной трофейный переносной сейф-ящик, размером примерно 35х25х20 см. Не мешкая, мы с двумя ездовыми, Косолаповым и Вороновичем, на повозке заторопились подальше от хутора, по которому стреляли и из танков, и из самолетов.
Один самолет увязался за нами и несколько раз входил в пике, стараясь пулеметным огнем поразить нашу маленькую группу… Мы решили переложить сейф с документами и знаменем в вещмешок, изготовленный нами специально еще в декабре. Этот вещмешок я надел на себя. Было удобно: лямки хорошо охватывали плечи, и сейф прилег своим дном плотно к спине. Я побежал с ним и автоматом на груди к камышам, подальше от повозки. Но летчик погнался за мной. До зарослей камыша оставались метры. Но я споткнулся и упал. И в это мгновение самолет выпустил по мне пулеметную очередь. Я почувствовал удар, металлический щелчок, но не встал, лежал ничком. Летчик, видимо, решил, что убил меня, полетел за повозкой. Когда воздушный разбойник скрылся, я поднялся и побежал к лесочку, не теряя из виду своих друзей. Когда мы встретились в безопасном месте, я снял вещмешок, и мы увидели на нем и на сейфе заметную вмятину — след от пули. Получилось, что я спасал сейф, а он спас меня, сержанта-мальчишку.
…Стемнело, когда мы оказались у какого-то населенного пункта. После разведки на окраине у огородной изгороди вырыли ямку, уложили в нее сейф, замаскировали снегом и двое суток поочередно дежурили у этого места. Еды не было. Глотали только снег. И по очереди искали полк. К вечеру 11 января набрели на его остатки: из 900 человек осталось только 128. Погибли и комиссар Шашнин, и лейтенант Смирнов, и завделопроизводством штаба полка старший сержант Ерохин — те, кто знал о моем задании. Когда я достал из сейфа знамя, командир полка, подполковник Антон Исакович Танцюра, прижался к нему лицом, заплакал. Я впервые видел, как плачет боевой пожилой командир. Потом он поблагодарил ездовых Косолапова и Вороновича, а меня обнял и сказал: “Ты спас мне жизнь, хлопчик, я сделаю все, чтобы уберечь тебя…”
Мы знали, что при утрате знамени полк бы расформировали, а личный состав и командование направили бы в штрафные подразделения. На радостях командир сам отвел нас к повару, распорядился выдать нам по наркомовской норме водки и накормить щами. Хлеба, правда, не было…
Меня вскоре назначили завделопроизводством штаба полка. А тот сейф прошел с полком всю войну. И под тем же знаменем дошли мы до победы… Наша 96-я гвардейская Иловайская ордена Красного Знамени, орденов Ленина, Суворова 2-й степени дивизия прошла двенадцать с половиной тысяч километров. Много наград получил я за боевые заслуги…
…Кстати, мой дед участвовал в Крымской войне 1853—1956 годов, награды имел. Мой отец в первую мировую награжден Георгиевским крестом и медалью “За храбрость”. Нас, Пасовых, в Великой Отечественной участвовало десять братьев, родных и двоюродных. Двое вернулись инвалидами. Четверо погибли. И на меня в сорок третьем году родители получали похоронку…”
Об этом, став нашим классным руководителем, Алексей Евдокимович ничего нам не рассказывал. Видимо, непереносимо было оглядываться. О его боевом пути мы читали по наградам на его груди — гимнастерку украшали два ордена Красной Звезды, медали “За боевые заслуги”, “За оборону Сталинграда”, “За взятие Кенигсберга”, “За взятие Берлина”…
Трудно представить, как бы сложились и его судьба, и судьбы его учеников, если бы он не вернулся в школу. Был такой период в конце войны в его самоощущении, что он уже не сможет работать с детьми: так ожесточила, опустошила его душу война. “На фронтовых дорогах можно было увидеть все: и разрушенные села, и расстрелянные трупы мирных людей, среди которых были и дети, — пишет в одной из статей Алексей Евдокимович, — часто снились детские лица, запорошенные снегом. Всякий раз тяжело переживал и гибель боевых друзей. Потому и дрался с лютой ненавистью”.
Иногда казалось ему, что от этой ненависти черствеет сердце, что теряет он безвозвратно доброту и сердечность. А как с таким сердцем подходить к детям? “Боюсь: с такой ненавистью в груди не смогу вернуться в школу…”
И вот, возвращаясь на родину, встретил мальчишку, грязного, голодного, в изодранной рубашонке. Хлеба он не просил, а попросил карандаш: “Я учиться хочу…”
Обнял солдат этого мальчишку, заплакал. За все годы войны не проронил ни слезинки, а тут… И понял: вернется в школу. Там, у государственной границы, у самого края русской земли, словно поклялся: буду учить детей, и не только математике, а и святой любви к родине, памяти о погибших.
“Выдавая документы о демобилизации, командир спросил:
— Ну, что, Алексей Евдокимович, поедем хлеб растить?
— Да, я еду в село. Только засевать буду свое, учительское, поле…”
Перво-наперво, став директором, Алексей Евдокимович расширил школу, ставшую к тому времени средней, пристроил крыло — несколько классных комнат. Затем заменил печное отопление водяным. Построил мастерские. Но за этими бесконечными хозяйственными заботами не забывал об учениках: как сплотить их, как заронить в их души любовь к родному селу, к земле. И — организует учебно-производственную бригаду. 110 гектаров земли, своя техника (поделился совхоз). Учитель не ошибся: ребята работали так, что не раз становились участниками ВДНХ, лидировали в районных и областных соревнованиях. А девятиклассница Надя Сергеева стала чемпионкой РСФСР в соревнованиях по пахоте, которые проходили в Костроме.
Пять раз завоевывала школа областные знамена. За 20 лет работы ученическая бригада вырастила для совхоза 22 тысячи центнеров пшеницы и ячменя, 110 тысяч центнеров турнепса, 24 тысячи центнеров картофеля. В школе появился музей школьной бригады, был открыт также музей боевой и трудовой славы села. Не отрываясь от учебы, ребята, собирая материалы для музея, беседовали с участниками войны, с родственниками погибших, побывали на местах гибели многих, на братских могилах и привезли из тех мест по горстке земли. Вместе с Алексеем Евдокимовичем прошли они по местам боев его дивизии.
Однажды учитель задумался: на войну из села ушли 206 мужчин и юношей, погибло 115 человек. Хорошо бы открыть в селе памятник. Сам разработал проект, обратился к ветеранам. Они, конечно, одобрили начинание. И скоро памятник открыли. От школы до памятника ученики и ветераны шли с зажженными факелами. Звучала траурная музыка. Каждый нес горстку земли в капсулах, которые и возложили в память о погибших. Такого село еще не видывало. Люди не сдерживали рыданий.
Чтобы открыть школьный музей боевой славы, потребовалось развернуть настоящую краеведческую работу. Ребята узнали все о своих погибших земляках, побывали в каждом доме, написали во все концы страны сотни писем. Потом начались поездки: решили посетить все известные братские могилы, где захоронен хоть один солдат из их села. Затем проехали по скорбным местам: Хатынь, Иловайск, Краснодон, Бабий Яр, Саур-Могила…
Особенно сильные впечатления оставались у них от встреч с матерями погибших, вдовами — решили открыть в музее раздел “Материнская слава”. И не страдалицами выглядят эти женщины, а настоящими участницами войны—только в тылу.
Однажды в ноябре 1982 года в школу пришло письмо из Всесоюзного комитета ветеранов войны. Герой Советского Союза Алексей Маресьев поздравлял моего учителя с высокой оценкой экспозиций “Подвиг матерей” и “Фронт села” на всесоюзном смотре музеев боевой славы. “Вам, Алексей Евдокимович, — писал Маресьев, — объявлена благодарность как организатору школьного музея”. Наград и благодарностей к тому времени было уже много.
Но это товарищеское письмо героя-фронтовика особенно взволновало учителя. Хотя, конечно, как писал он мне в те дни, не ради наград он работал с детьми, а “ради их будущих судеб, ради живой памяти…”.
С годами школьный музей боевой славы пополнялся новыми сведениями — теперь уже о службе солдат мирного времени. Стало традицией торжественно, всем селом провожать дважды в год в армию ребят. И в течение всего срока службы активисты музея и ветераны войны переписывались с командиром каждого солдата, просили написать отзыв о нем. 23-го февраля в музее собирались родители служащих, ученики, все желающие. И эти отзывы и характеристики звучали со сцены. А уж если кто-то из солдат особо отличился, об этом долго говорили и помнили.
Например, сержант Сергей Глушко однажды спас геологов. Их машина провалилась в полынью, присыпанную снегом. Люди не могли выбраться из ледяной воды. Санинструктор Сергей Глушко возвращался с задания. Не раздумывая, он ринулся в полынью и помог выбраться из нее всем. Сам потом едва выжил — так простудился.
Неудивительно поэтому, что парни ждали призыва в армию, гордились своей обязанностью — служить родине. И за время работы Алексея Евдокимовича директором школы в селе перевелись правонарушители.
С особым чувством радости читала я строки писем учителя, в которых он упоминал моих соклассников, ставших настоящими служаками-офицерами: Ваню Антоненко (помню, он мечтал о военном училище), Мишу Щербакова, Гошу Кадочникова. А Валерий Богданов, которого я помню ребенком, с отличием закончил Академию им. Жуковского, защитил диссертацию и преподает там же. Их биографии тоже хранятся в школьном музее.
Помню, еще в 70-е Алексей Евдокимович написал мне, что школа выпустила 120 учителей. Я была просто потрясена: одно село обеспечило учителями весь район! Несколько позже это число увеличилось до 135. Из них около ста — математики. И неудивительно. Даже я, малоспособный к математике человек, полюбила эти уроки и алгебры, и геометрии, когда в шестой класс пришел Алексей Евдокимович. Особенно ждала уроков геометрии. Алексей Евдокимович еще носил гимнастерку, узко и туго перетянутую ремнем. На груди ордена и медали. И когда он живо, страстно объяснял у доски теорему, увлеченно постукивая мелом по доске, медали позванивали в такт этому артистическому действу. А я с замиранием сердца ждала развязки. И вот, взволнованный, оживленный, радостный, как от большой удачи, учитель поворачивался к нам и, сияя глазами, белозубой улыбкой, восклицал: “Что и требовалось доказать!”
К концу года у меня уже были твердые четверки и по алгебре, и по геометрии, а прежде, я догадывалась об этом, мне ставили хорошие отметки по математике, чтобы не портить табель успеваемости. Представляю, как Алексей Евдокимович мог покорить тех учеников, которых вел с пятого по десятый класс.
И так, творчески, с полной отдачей сил, он относился к любой работе. Вот задумывает, к примеру, директор школы создать учебно-производственную бригаду. Поначалу никто — ни руководство совхоза, ни сами ученики — не верят в эту затею.
“Мне отдать трактор школе тяжелее, чем палец на руке отрубить. Любой больно, — упирался директор. — Да и когда от вашей бригады польза совхозу будет? А от трактора она уже сегодня…” Но через два-три года совхоз имел своих специалистов: трактористов, комбайнеров, животноводов. И те, кто заканчивал сельскохозяйственные, экономические институты, возвращались домой.
Даже если бы он был только учителем, то и этого хватило бы на его жизнь. Но Алексей Евдокимович словно намеренно ставил перед собой задачу работать и за тех, кто погиб, кому не довелось вернуться к мирной жизни.
Невозможно представить жизни, более насыщенной. Преподаватель. Директор школы. Редактор и ведущий (и автор, конечно) местной радиогазеты. Редактор сельской стенгазеты. Депутат в течение 20 лет сельского совета. Бессменный председатель совета ветеранов войны в селе. Член районного комитета КПСС. Лектор. А его переписка!
Однажды, например, к нему обратился из Волгограда внук однополчанина и попросил адреса сослуживцев деда: хотел как можно больше узнать о его судьбе. Алексей Евдокимович послал внуку своего бывшего политрука роты сорок адресов. Живя в селе в 30 километрах от железной дороги, Алексей Евдокимович был связан со всеми уголками государства. Так и видишь густую сеть на карте страны.
Взять хотя бы мой пример. Не было случая, чтобы Алексей Евдокимович не ответил мне на письмо, на поздравление. Как я радовалась, когда получала еще и фотографии и узнавала на них давно забытые лица. Например, юного Петю Вехова провожала на фронт (дружила с его сестренкой Валей). И вот, уже пожилой человек, он улыбается мне с фотографии — у памятника воинам во время его открытия. На нем я многих узнала, вернувшихся с фронта отцов моих соклассников. Как я им завидовала! Человеку, оторвавшемуся от родины, даже фамилии земляков волнуют сердце.
Не устаю удивляться трудолюбию, естественной мудрости и мужественности учителя. “…Ослеп вот. Пришлось сделать операцию. Все хорошо. Уже успел провести несколько встреч в музее…”, “…вкручивал лампочку, упал с табуретки, сломал ногу… но уже все позади…”, “…пришлось полежать в больнице с пневмонией…”. Но эти краткие сообщения — между строк о постоянной общественной работе.
Когда стали закрываться спортивные детские школы, отбираться под офисы и торговые залы дома творчества детей, детские садики даже, я спросила учителя, живы ли его музеи.
“Обрадовался, Вера, что ты интересуешься моей работой. Живы! Живы! Жив музей боевой славы, жив музей материнской славы. Жив и самый молодой мой музей профобразования Кузбасса, который удостоился первого места в области. Устал. Ведь через боль души возвращаешь себя в военные сороковые, когда встречаешься с молодежью. Мой музей является филиалом Центрального музея профобразования России (он в Подольске). Музей — народный. Президент Ельцин наградил меня орденом Почета. Это пик моей тридцатилетней музейной деятельности (начал-то, когда еще работал в школе). Передал недавно это дело преемнику. Надо хоть чуточку отдохнуть…”
И дальше в этом же письме читаю, как он “отдыхает”. “От музейных-то дел ушел, но в городском совете ветеранов войны я председатель музейно-мемориальной комиссии, надо закончить и оформить рукописи о новокузнечанах: об участниках Парада Победы (их 13), о донорах СССР и РФ, о строителях шести бронепоездов во время войны… работы много…”
Алексею Евдокимовичу и Марии Васильевне было уже за семьдесят, когда они приобрели сад. Шесть соток. “Сожалеем, — писал мне учитель, — что не приобрели сад сразу по приезде в Новокузнецк. Жду весну. Есть там избушка от дождя, ветра, холода. Более двадцати вишен, две яблоньки, малина, смородина. И грядки для овощей. Для себя выращиваем овощи. Фруктами делимся с друзьями, соседями. Устаем там, конечно. Но работы на земле дают поддержку здоровью. Земля лечит…”
Осмотревшись, ознакомившись с музейным делом в городе, Алексей Евдокимович удивился: никто ничего не знает о его родной Иловайской дивизии. А в ней много воевало новокузнечан.
По собственной инициативе мой учитель идет в профессиональное училище
№ 30 и предлагает директору училища, педагогическому коллективу создать музей боевой славы. Конечно, на общественных началах. И пошла работа! Скоро музей “Память” становится филиалом Центрального музея профобразования. Сотни экспонатов, сотни встреч, лекции. Местные газеты не скупились на статьи о таком интересном человеке. Одни заголовки статей рассказывают о многом: “И даришь молодежи часть души…”, “Воспитывает память”, “Музей обретает друзей”, “Всегда в строю”.
Я все думаю-думаю: почему они, Мария Васильевна и Алексей Евдокимович, уехали из села. Не ради же удобств (хотя и это, конечно, причина). Ответ, мне кажется, читается меж строк всех его писем с нового места жительства, из Новокузнецка. Так, когда было принято в селе решение снести церковь, Алексей Евдокимович боролся за нее. Представляю, как настойчиво и страстно. “В начале советской власти, — писал он, — сбросили колокола, но здание не тронули. Многие ведь помнили, как строилась церковь всем народом. В 30-е выстояла. А в 70-е помешала. Чья-то дурная инициатива…”
И когда совхоз подарил детям новую вместительную школу, Алексей Евдокимович не удержался и сказал: “Плохо, что на месте церкви. Хватило бы места и рядом. Село утратило свой облик. Стерлась с лица его красота…” Мне же он писал в то время: “Не очень-то радует меня новая школа. Больше люблю старую. Там теперь начальные классы…”
Да и мы, даже юные жители села, знали: у нас два символа родного села — церковь и школа. “Дом под красною крышею” — название моего детского стихотворения о любимой школе. Построена она была еще земством, на окраине села, у березовой рощи, которую так и прозвали — “школьный лес”.
Бывало, возвращаешься из района Итат. Идешь, идешь часов пять-шесть, устанешь. И вдруг открывается село! Глаз невольно останавливается на нестираемой временем красоте церкви и красной крыше школы среди берез. Сердце замрет: вот и родина твоя, вот и дома…
Вскоре после отъезда Алексея Евдокимовича снесли и нашу старую школу. “Кому она помешала, — с горечью писал мне учитель, — могли бы разместить в ней музей — такая память эта школа…” Видимо, “перестроечные” руководители не стали прислушиваться к неугомонному учителю. Свою документальную повесть о селе он заканчивает так: “И представь себе. Въезжаешь в село со стороны Итата. Дорога асфальтирована. А по обочинам ее строчки белоствольных берез и вечнозеленых елей. Красиво! А вот и памятник, утопающий в зелени парка Победы. И цветы, цветы. Слева красивое здание конторы совхоза, поодаль торговый центр. Справа двухэтажный детсад и новый дом культуры. А дальше дорога бежит вниз, через мост. И невольно задерживаешься взглядом на зеркале пруда с добротной плотиной… Что это — сон, фантазия? Нет, это завтра села. Ощутимое, близкое завтра…”
Я уверена: этой своей мечтой он не раз делился с руководством села. И убедился: не понимают. Этого “близкого завтра” ему не дождаться. Наступали непредвиденные девяностые…
Не так давно в школе прошел очередной традиционный сбор.
Алексей Евдокимович, конечно, поехал. Был очень взволнован встречами, обрадован. Прощаясь, сказал своим ученикам: “Я вас всех помню и люблю…”
Годы идут. В селе не осталось ни одного участника войны. Но от своего учителя я по-прежнему жду писем. С радостью узнаю его красивый убористый почерк с оригинальной подписью, знакомой мне еще по школьным дневникам. И письма эти непременно расскажут мне о его новых и новых деяниях.
И еще мне, тоже уже пожилому человеку, думается: пройдут эти “гламурные” дни стопроцентных потребителей и гедонистов. И наступит время, когда люди обернутся назад, чтобы рассмотреть в далеком прошлом иное племя. И захочется им понять, как могли рождаться на земле такие атланты. Я всегда гордилась, что мне довелось девочкой провожать их, будущих победителей, на фронт. А потом жить и работать с ними рядом, оглядываясь на их опыт. Это — мои двоюродные братья Петр Илларионович и Николай Илларионович Казанцевы, мои коллеги по телевидению и писательской организации Володя Новоселов (неисправимого романтика, его называли только по имени), Борис Абрамович Скопец, Венедикт Тимофеевич Станцев, Анатолий Иванович Трофимов, Семен Борисович Шмерлинг, Вадим Кузьмич Очеретин, Михаил Яковлевич Найдич, Павел Ефимович Кодочигов.
И, конечно, в этом строю победителей и мой учитель —Алексей Евдокимович Пасов.