Опубликовано в журнале Урал, номер 2, 2009
Дмитрий Глуховский. Сумерки. — М.: Популярная литература, 2007.
Прочитав “Сумерки” Дмитрия Глуховского, я долго находилась под впечатлением этого романа. Впечатление усиливалось от какого-то зловещего оформления книги: мягкий переплет, с майянской пирамидой вместо Мавзолея на обложке…
Название литературного жанра, вынесенное в заголовок этой заметки, я, каюсь, придумала сама — с невинной наглостью школьника, коверкающего известные слова, чтобы получить собственный язык, или физика, доказывающего существование антиматерии. Это чистый оксюморон, кислое с круглым, пресное с жидким… Но ведь по жизни, а не по правилам российской грамматики, кислое чаще всего и оказывается округлым, а пресное — льющимся. Бестселлер не может быть эсхатологическим, ибо эсхатология — мотив приближающегося Конца света — есть направление в философии, мрачное и серьезное, изучаемое сотнями средневековых теологов и современных мыслителей. И в покоях, где царят так называемые “эсхатологические мотивы”, как в доме новопреставленного, следует ходить на цыпочках и отвергать помыслы о суетном перед лицом Вечного.
А вот поди ж ты!..
Я, конечно, не веду речь о тиражах, каковыми издан этот роман: тиражи “Сумерек”, безусловно, не “топовые” — но, мне кажется, книгу бестселлером делает не только оборот наличности, прокрученной вокруг нее (хоть такое мнение и не разделят профессионалы книжной торговли!). А еще и возможность книги войти в сознание огромного множества людей. Ее заявленная, запечатленная в тексте вседоступность. Что в данном случае имеет место, да так, что иначе и быть не могло. Книга о мудрых и жутковатых истинах оформлена в завлекательное повествование, синтез триллера, детектива и приключенческого романа. О чем и гласят ее аннотации, подтвержденные рецензиями.
Элементы триллера соблюдены в романе “Сумерки” в должном объеме. Правда, сначала не так понятно, мистический ли это будет триллер, философский или триллер-катастрофа, но уже со второй красной строки (роман состоит из чересполосицы главок “от известного” и “от неизвестного” авторов) черно-белая гамма книжной страницы приобретает объемные черты зловещего офорта, схематического изображения нашей любимой столицы накануне Нового года, неважно, какого по счету, но близкого к нам и узнаваемого в своей урбанизированной пошлости. Над этим унифицированным праздничным пейзажем, строгость расцветки которого не могут оживить щедро описываемые автором яркие пятна рекламных щитов, курток Санта Клаусов и прочей мишуры, витает дух обреченности. Обреченности на что? Именно этот вопрос почти до финала романа задает себе автор — он же лирический герой. Дмитрий Глуховский не стал мучиться, выдумывая своему персонажу имя-отчество, он экстраполировал в него некую частицу себя. И этим словно подчеркнул, что все произошедшее с Дмитрием Алексеевичем в книге не так далеко от нас, как того хотелось бы. Угроза нарастает, и уже не придуманные страшилки, обязательные для триллера, делают ее существенной, а совсем другие мотивы, вплетенные в ткань повествования.
Начало “Сумерек”, да согласятся со мной читавшие, перекликается с самым известным романом Густава Майринка “Голем”. Переводчику дали перевести загадочную рукопись пятивековой давности. Начало работы над дневником некоего конквистадора сопровождали мелкие, но пугающие странности. Переводчик понял, что лучше бы ему отказаться от выполнения заказа. Однако сила тайны, кроющейся за страницами дневника, уже захватила Дмитрия Алексеевича и поместила в центр жутких событий…
Естественно, неблагодарно пересказывать в рецензии весь роман. Но еще кое-какие опорные моменты следует отметить, ибо без них вроде бы и говорить не о чем. А именно: развитие сюжета “Сумерек”, теряя внешнее, обстоятельственное сходство с “архетипом” Густава Майринка, продолжает почти родственную связь с этим знаменитым мистико-философским произведением. И в той, и в другой книге необыкновенное Знание само выбрало себе жертву и использовало ее, чтобы быть постигнутым человечеством…
Разумеется, и “Голем”, и “Сумерки” называть триллером кощунственно. Иные романы о проникновении за грань обыденного намного глубже просто “хоррора” — и тем страшнее. Хотя фоновый “хоррор” блестяще удался Дмитрию Глуховскому — его герой-тезка сталкивается с криминалом, оборотнями, полтергейстом, прежде чем доходит до сути происходящего.
Зверские убийства заурядных москвичей, рассеянные по страницам “Сумерек” пятнами свежепролитой крови, в конце романа становятся… безобидными шутками: никто не погиб, так как невозможно убить фантом из сновидения. Никто не принесен в жертву, кроме стареющего Бога, которому приснилась такая вот Вселенная незадолго до естественной кончины на больничной койке. С этим Богом, идя по кровавому следу, оставленному специально для его нового (увы, недобровольного) апостола в финале “Сумерек” (уже практически во тьме Апокалипсиса), встречается Дмитрий Алексеевич. Умер Бог — и целому миру пришел конец: “безболезненное” погружение во тьму. Тут уже и до определения “трикстер” недалеко. Ведь Трикстер, согласно толкованиям словарей, — архаический персонаж ранней мифологии практически всех народов земли. Он предстает в нашей культурной парадигме “вторым творцом” мира, остроумным божком, дублирующим действия Создателя, но придающим им злую шутовскую нотку. Божок заснул навсегда — и сгустился мрак над миром, который он любовно придумал “под себя”, под эсхатологическую философию великого и загадочного народа майя… Вот с каким Знанием остается переводчик с испанского на завершающих страницах романа. Буквально — у разбитого корыта. Корыто его маленькой уютной жизни расколото вдребезги, и над обломками никак не может взойти солнце… Читатель снова путается и пугается: нам же объяснили, что гибнет мир из сновидения, наше корыто вне опасности, так что ж это за выверт?.. А это Трикстер.
Главное — мы, читатели “Сумерек”, приученные, как и “книжный” Дмитрий Алексеевич, телевизором, Сетью и печатными СМИ к ежедневной хронике катастроф, преступлений и трагедий, не имеем веских аргументов, чтобы возразить прогнозу Глуховского! А если еще вспомнить, что в 90-е годы прошлого века стали широко известны результаты изучения истории и культуры народа майя и некоторые ученые, да и просто культурные и наделенные воображением люди нашли параллели в социальном строе государств майя и “рабочих и крестьян”, начиная с внешнего и функционального сходства Мавзолея Ленина и пирамид майя… О чем, собственно, недвусмысленно заявлено на обложке книги (хотя мне как раз не по душе столь лобовые намеки)… Небольших исторических знаний хватит, чтобы подтвердить: любая империя разрушается по одинаковым социальным законам и с примерно одинаковыми симптомами и последствиями. Почему бы тогда не принять на веру и, так сказать, духовно-мистическое родство цивилизаций?.. Не допустить, что гороскоп майя применим к любой сверхдержаве как в лучшие времена, так и в конце времен (что и сделал в романе Глуховского пожилой ученый, фигурирующий под именем подлинного исследователя истории и культуры майя Ю.В. Кнорозова)…
Но в случае “Сумерек” возможно, как это ни странно, еще одно толкование смысла книги — уже не историософское, а простое и человечное. Примитивная истина о том, что каждый человек являет собой Вселенную, которая умирает вместе с ним, приобретает под пером автора набатное звучание и в бессчетный раз заклинает читателя: будем же ценить Вселенную, пока она жива и радует ее насельников, а не только тогда, когда повернуть вспять процесс распада уже невозможно!..
Пусть и не существует в подлунном мире бессмертия, но в нем могут и должны существовать не одинокие, не брошенные наедине со своими воспоминаниями старики! Чем покойнее и мирнее будет старение каждой Вселенной, заключенной в оболочке физического тела, тем дальше отодвинется Конец света…
Может быть, именно этот гуманистический посыл сделал роман Дмитрия Глуховского “Сумерки” таким популярным сегодня чтением?.. Как хочется верить, что да…
Елена САФРОНОВА