Март — он пригорок на пути,

За ним другое измеренье,

Лети к нему, скорей лети,

Неудержимое мгновенье.

Мне лучше от тебя отстать

В лесу, пока что белоснежном,

С таежным солнцем тепло-нежным

Заснуть и тыщу лет проспать.

Пускай вперед идут дела,

Пускай сменяются эпохи,

Рождаются иные боги,

И вертится себе земля.

Приснится пьяная сирень,

Приснятся бравые опята,

Все будет снова, как когда-то,

В один прекрасный зимний день.

Старая, прогнившая ограда

Чудом, но по-прежнему стоит.

Заросли заброшенного сада,

Никому не нужного, хранит.

Здесь случалось драться и влюбляться,

На забор забравшись, рвать иргу.

И случалось в дружбе кровью клясться,

Я забыть об этом не могу.

Деревенский мир, простой, наивный!

Но друзья разбросаны судьбой,

И в окне давно уже не видно

Бабушку, зовущую домой.

На Грибоедовском канале

Среди заброшенных могил

Я без особенной печали

Уже неделю пережил.

Мои соседи были — Пушкин,

Дега, Сезанн и Ренуар,

Кутузов спал на раскладушке,

Есенин звал с собою в бар.

Александрийский столб прикрыли,

Чтоб не мозолил нам глаза.

Невольным памятником стыли

Лишь голубые небеса.

А если честно, я люблю этот город,

Который тоже когда-то был молод.

И просто постарел, как Евгений Иваныч:

Глухой блокадник, вдовец и пьяныч.

Он очень громко храпит ночами,

Встает в пять утра и гремит ключами,

Сбегая скорей на свою работу,

Потому что там есть знакомый кто-то.

Еще есть баня, рынок, кладбище

И возвращенья в пустое жилище.

Отставший от жизни и недалекий,

Умирающий и одинокий.

На Грибоедовском канале

Среди заброшенных могил

Без ностальгии и печали

Я две недели пережил.

Теперь пора оставить город,

И эти мартовские дни,

И трубы северной Авроры,

Ночные яркие огни.

Я распрощался с Ленинградом,

Меня любившим просто так,

Зарытым мною детским кладом

В земле развалин и клоак.

Без конца напевать и простить

Тех, которые скоро уедут,

Что меня не позвали к обеду

И смогли про меня позабыть.

Зря я дулся за это на них —

В одиночестве лучше и проще,

По осенней березовой роще

Погулять по тропинкам без них.

И остаться в краю золотом

Бесподобным молчаньем хрустальным,

Плесом неба, застывшим, печальным,

И потерянным кем-то листом.

Мой город спит в ночных цветах,

Столь восхитительных и нежных,

Он ощущает безмятежность,

Закрыв глаза на стыд и страх.

Машины — стоны в тишине,

Огни — дыханье пепелища,

Мой город спит в своих жилищах

И видит пустоту во сне.

Прощенье, мир, тебе дарю

За то, что дал уединенье,

За то, что я, как привиденье,

Над спящим городом парю.

Невидимый и неживой,

Не знающий сует и боли,

Комком безумно ясной воли

Над спящим в городе собой.

Своим не стал, чужим — хреново

Блуждать в отечестве своем,

Но мне убежища иного

Не надо, здесь мой грустный дом.

Под липкой тополиной крышей,

Под россыпью домашних звезд

Еще надеется и дышит

Мое жилище и погост.