Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2009
От редакции. Журнал “Урал” нередко поздравляет своих авторов с юбилеями, но почти никогда (за исключением разве что Беллы Дижур) с юбилеями вековыми. Поэту Елене Евгеньевне Хоринской в этом месяце исполняется сто лет. Редакция поздравляет старейшего поэта Урала с этим действительно эпохальным событием!
Век живи…
Вторую половину пословицы не привожу. Во-первых, она всем ведома, во-вторых, Елене Евгеньевне Хоринской, кому адресованы эти строки, учиться нечему. И не у кого. Не потому, что бесполезно, а потому, что она давно учит сама. Конечно, своей поэзией. И всей своей жизнью. Долгий век Господь не дает ни злыдням, ни занудам, ни завистникам. Ни многим обладателям подобных качеств.
С момента ее со мной знакомства, а тому уже почти полвека, я в нашей сложной, сугубо амбициозной писательской компании, наделенной вышеупомянутыми “достоинствами” свыше всякой меры, не встречал никого, кто отзывался бы о ней хотя бы с долей неприязни. Допускаю, что недоброжелатели у нее все-таки были, но мне они как-то не попадались.
И в самом деле, как иначе можно относиться к этой веселой, искренней во всем женщине с ее неповторимым голосом, не терявшим своей звонкости и свежести с юности до наших дней?
Говорят, скоро — ее юбилей. Достаточно серьезный. И тут в памяти невольно возникает образ итальянского киноактера, настоящей звезды 60-х, Альберто Сорди.
После очередной оглушительной премьеры его окружила плотная толпа поклонниц. Они делали все то, что обычно делают поклонницы со своими кумирами: визжали, прикасались, требовали автографы. Он давал. И сквозь этот гам и причитания вдруг услышал слабый голос еще одной поклонницы. Она была явно и значительно старше остальных и никак не могла пробиться сквозь монолитную стену крутых девичьих задов и упругих от напряжения спин. И потому взывала:
— Сеньор Сорди! Сеньор Сорди! Я надеюсь, вы не откажете в автографе пожилой женщине?
— Конечно, сеньора! — мгновенно откликнулся он. — Но покажите мне эту пожилую женщину!
Вот и я, когда заходит речь о большом юбилее Леночки Хоринской, вслед за Сорди восклицаю:
— Но покажите мне эту женщину!
Потому что не вижу в ней возраста. А вижу только Женщину. С чутким сердцем и юной душой.
Век живите, милая Елена Евгеньевна! Век, и еще столько, сколько Вам пожелается!
Ваш давний и неизменный поклонник — Геннадий Бокарев
Руки
Вы знавали меня не такой
В то далекое лето на юге.
Белый город, укрытый листвой,
И прибоя знакомые звуки.
Шли в сквозной синеве корабли,
Таял дым в набегающем ветре,
И синела высоко вдали
Снеговая вершина Ай-Петри.
На горячем песке два следа,
Черноморские волны упруги…
Вы, я помню, любили тогда
Загорелые тонкие руки…
Если даже в походе не раз
У костров обо мне вспоминали, —
Вы меня не узнал б сейчас,
Очутившись у нас на Урале.
Словно горных потоков струи,
Вьется стружка в серебряной пыли.
Что же, руки когда-то мои
Вы, пожалуй, недаром любили.
Золотыми зовут их порой;
Небольшие, но крепкие руки.
Вы знавали меня не такой,
Но… меняются люди в разлуке!
***
Тень от белых кустов
______на сугробы упала наброском.
Леденила дыханье,
______и в сквере пустом — ни души.
Ровно в десять часов
______поезд твой уходил из Свердловска.
Горечь губ.
______И последнее слово “пиши”…
Из-под Вязьмы и Пскова
______ты слал мне короткие вести:
“Все в порядке, родная.
______Пожалуйста, меньше тревог!”
Как ждала я
______скупых и коротких известий
И как много читала
______меж криво написанных строк.
Этих строк драгоценных,
______что с фронта так редко приходят…
Где-то ярость атак
______и короткий привал на снегу…
Я тебя не забуду
______в далеком суровом походе
И любить, как тебя,
______никого никогда не смогу…
***
Дождь разгулялся спозаранок,
Набух водою каждый куст,
Степной пустынный полустанок
Особенно сегодня пуст.
И кажется, на всю округу
Совсем одни вы… Ну и что ж…
Теснее прижимаясь к другу,
Ты, в плащ укутавшись, идешь.
Тебе в степи немного жутко,
Густая тьма со всех сторон.
И за веселой доброй шуткой
Большую горечь прячет он.
Взяв на руки, он без укора
Несет тебя через ручьи.
Но загрохочет поезд скорый,
Тебя подхватит и умчит.
По доскам мокрого перрона
Пройдете медленно вперед,
Потом у самого вагона
На миг тебя к себе прижмет.
Глаза на миг блеснут тоскою,
Но поезд ринется вперед.
А он махнет тебе рукою
И в темноту один уйдет.
Бабье лето
Осень шагом таежным спускается с гор.
В хрусте лиственном, в звездном рассеве…
Посмотри, как пылает огромный костер
Золотых и багровых деревьев.
Пробежит по траве смоляной суховей,
По березам в сетях паутины,
И горят самоцветами в желтой листве
Ярко-красные гроздья рябины.
Скоро двинутся снова казарки в отлет,
Но поверим мы старым приметам,
Что черемуха осенью нынче цветет
К счастью этого бабьего лета.
Насторожилась темная горная падь
В тишине малахитовых сосен.
На лесную поляну выходят опять
Хмелем осени пьяные лоси.
Будут звезды срываться и падать в тайгу,
У костра мы дождемся рассвета…
Унесу я рябиновый вкус твоих губ,
Словно памятку бабьего лета.
***
Если б вновь тебя увидеть,
Милая родня!
Говорят, что ты похожа
Малость на меня.
Так ли это, правда ль это —
Не пойму сама.
И весна была, и лето,
А теперь — зима.
Зори вешние потухли,
И далек тот день.
…Парусиновые туфли,
Кепка набекрень…
У весны такой обычай:
Заблестят глаза,
В роще первый посвист птичий,
Первая гроза.
И девчонка на рассвете
Вышла на крыльцо,
Бил весенний свежий ветер
Крыльями в лицо.
Не сломить березки тонкой,
Как ее ни гни! —
Неужели та девчонка
Вправду мне сродни?
Та, что шла по белу свету,
Юности под стать,
Что могла любому ветру
Лихо подсвистать.
У нее костры не тухли
В непогожий день.
…Парусиновые туфли,
Кепка набекрень…
Смех ее припомню звонкий —
И года не в счет —
Хорошо, что та девчонка
Все-таки живет!
И я хочу оставить песню
Я часто вспоминаю детство,
Пушистый иней на окне,
И слышу песню, что в наследство
От матери осталась мне.
Пурга гудела.
Звезды стыли,
Узор морозный расцветив…
В душе звучат слова простые
И незатейливый мотив
Той позабытой песни русской,
Что в детстве мать певала мне…
Бежало детство тропкой узкой
В таежной дальней стороне.
А трудный век,
Мой друг ровесник,
Был рядом,
В поисках, в бою…
И я хочу оставить песню,
Живую памятку мою…