Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2009
Повесть Журнала Живаго
“Нина, ты так любишь Пермь — ты
завещала свой скелет краеведческому музею?” (1995 г.)
Приснилось, что в России ХХI века не только цензура, но и снова миллионы стукачей — кишмя кишат. Поэтому народ придумал имя… “Оттепель”! В память о хрущевской оттепели. Я вижу, как в свидетельство о рождении вписывают: “Оттепель Ивановна”…
— Мама, лучшие торты — в ресторане “Живаго”.
— Что?
— К твоему юбилею.
— Мне сейчас не до этого — сосед пинает нашу дверь…
Дальше так: всю ночь он носился по кухне и падал, как Железный Феликс, сотрясая дом.
Тихо падали
Груши с ясеня.
Ни хрена себе.
Ни хрена себе…
В семь часов утра в дверь позвонили. А нынче говорят: незваный гость хуже налогового инспектора.
Открываем — милиция! Нетерпеливо ждем: сержант и лейтенант сейчас объяснят причину столь раннего визита.
— Нина Викторовна? Вячеслав Иванович? Приказано пинками доставить вас в отделение!
Я сначала посмотрела на них, как на динозавров. Но, резко проснувшись, подошла на шаг поближе и внимательнее вгляделась в эти два уральских лица — во взглядах у них клешни какие-то словно.
— А кто вам приказал?
— Начальник и приказал.
В эти минуты неизменный спутник беды — тик — проявился у меня возле левого глаза.
— Сейчас мы напишем об этом в Интернете!
— Только попробуйте! Доказать не сможете, и за клевету мы вас!.. — И они вцепились в меня клешнями-взглядами.
И все же разум, бедный мой воитель, не пошатнулся. Я сказала Славе:
— Спокойствие! Эти два милиционера — результат отплытия философского парохода.
— Кого угодно запинают.
Кто-то сомневается?
— Быстрее собирайтесь! — закричал лейтенант. — У нас еще настоящие преступники есть — некогда с вами возиться.
— Если мы — ненастоящие, то почему вы к нам в семь утра с пинками заявились?! — вопия, я уже начинала собирать аптечку на случай, если сейчас они меня силой увезут.
Вечером 22 августа 2007 года мы легли спать людьми, а проснулись 23-го числа мелкими букашками, которых нужно пинками гнать в отделение.
К тику моему уже добавился треск — в левой части головы. Я разбудила Агнию, младшую дочь, в то же время названивала старшим детям:
— Не отключайте телефоны! Что тут творится…
Лейтенант в форме и сержант в штатском наслаждались своей властью. Они не могли сдерживаться да и не хотели — скалились, сколько хотели. Еще бы — я пью горстями таблетки, а муж с тростью мечется, как раненая птица, пытаясь вызвонить по мобильнику хоть какого-нибудь знакомого юриста. Агния на Яндексе читает уголовно-процессуальный кодекс:
— Если по цивилу, то должны были ЗАРАНЕЕ вручить копию постановления о возбуждении…
— Почему нет копии? — спрашиваю.
Не сразу сержант в штатском нашелся:
— Вы же… не открывали дверь и не брали повестки!
— А вам открыли? Почему? Потому, что не знали ничего…
Господи, ну чего я хочу от этих милиционеров?! Ведь Ты их уже наказал — лишил совести.
Так началась эта история.
Заведено на меня уголовное дело по части 1, ст. 130!
Якобы я оскорбила мать соседа по кухне…
Но все же наоборот! Она нас оскорбляет день за днем уже десять лет! “Нищеёбы” — это еще самое невинное ее ругательство (и не советуй мне, компьютер, писать: “нищее бы”!).
В первую же ночь, как сосед переехал в нашу квартиру (почему ночью нужно переезжать — не дать людям выспаться?!), часа в четыре утра я попросила:
— Дайте нам отдохнуть!
Сосед ответил:
— Я тебе живот разрежу — ты будешь мне ноги целовать и просить прощения (вот мечты его: чтоб он животы разрезал, а люди ему ноги целовали!).
Конечно, мы — в потемки тычась — много раз искали спасения. Союз российских писателей просил губернатора помочь нам с квартирой. Но пришел отказ. Я писала в министерство культуры — напрасно.
В ПЕН-клуб рано звонить (в Москве 5 утра). Пока могу связаться с пермскими правозащитниками. Затем — зажечь свечу, взять молитвослов. Где про нападение врагов? Вот — во время бедствия и нападения врагов! Псалом 90. Да, это бедствие, это нападение врагов! Как же случилось, что часть народа переродилась во врагов?! Когда родина-мать превратилась в родину-жуть?!
Агния и Слава звонят уже из милиции:
— Мама, дознаватель нас второй час не принимает.
— То в семь утра пинками хотели доставить, то в десять утра не принимают.
— Не плачь, нам сейчас нужны будут силы!
Вдруг позвонил незнакомый человек и сказал:
— Нина Викторовна?
— Да.
— У меня для вас важная инфа!
— Про уголовное дело?
— Это — чистая заказуха. Причем — с самого верху!
— С самого верху: от мэра или губера? Надеюсь, что не из Кремля…
Пи-пи-пи — положили трубку.
Кто и откуда — таинственный доброжелатель? И что значит — с самого верху? Почему? Или — для чего? Над левым ухом у меня словно работает маленький трактор. Горсть таблеток полетела в мой организм. Организм Обезьянович — как у нас было принято шутить еще вчера. Как резко стало понятно, что эти, с большой дороги, провели черту между вчера и сегодня.
И вдруг я вспомнила! Недавно мне Люда говорила: слышала по местному радио, что Горланова собирается уезжать из Перми (я еще подумала: не намекают ли).
И тогда же к нам приходил незнакомый якобы коллекционер (общедворянское лицо) — посмотреть мои картины.
— Только ранние! — несколько раз повторил он.
Если искусствовед в штатском, то все понятно (я за ранними полезу на антресоль, а он в это время может прослушку установить или что-то еще сделать — только я никуда не полезла, так как раннее все раздарено).
В десять часов позвонили с радио “Эхо Перми”, затем — звонки из разных агентств и редакций. Кто-то из журналистов спросил:
— Нина Викторовна, вы завели страницу в “Живом Журнале”?
— Да, совсем недавно я начала писать в своем блоге Журнала ЖИВАГО…
— Идет зачистка — перед выборами. В Перми не на вас первую завели дело!
— Опять всех в стойло. Понятно.
А на самом деле — ничего не понимаю. Я-то тут при чем?!
Уже давным-давно перестала я интересоваться политикой.
Губернатора не знаю в лицо.
Все же занесла в записную книжку детскими буквами: “СУДЯТ ЗА БЛОГ ЖУРНАЛА ЖИВАГО?”
И тут краем глаза я зацепила лежащее на столе письмо от Сутягина. “ЗА ПЕРЕПИСКУ С СУТЯГИНЫМ?” Я переписывалась с ним, потому что меня попросила Наташа Горбаневская. Да, та самая, что выходила на Красную площадь с плакатом “За нашу и вашу свободу!” в 1968 году.
В Живой Журнал я пришла, потому что не могла год сбить температуру! Если близок конец, то пусть читателям мои рассказы останутся. Муж качал головой:
— Надо и о детях подумать — они могли бы получать гонорары… А так, кто будет тебя печатать после смерти, если все бесплатно висит в Интернете?
— Но читатель важнее денег.
Тревожит меня треск в левой половине головы!
Но сейчас есть кое-что поважнее: вспомнить, что я вчера написала на последней странице Журнала Живаго!
А вот не вспоминается… Пересохло русло памяти.
Открываю свой ЖЖ.. Так… здесь жалобы на “Скорую помощь” — не могли ночью дозвониться. Ну да — рванул камень из почки, и Слава пытался вызвать “скорую”, а там не брали трубку. Агния посоветовала обратиться в платную “Скорую”.
“Можно накопить какое-то количество денег и один раз вызвать платную, но — куда же идут деньги от нацпроекта “Здравоохранение”?!” — написала я в своем ЖЖ.
Неужели за эти слова хотели нас запинать?
Кстати, пора написать в Живом Журнале про милиционеров, которые в “светлый” свой визит сделали меня ближе к Наташе Горбаневской и другим пострадавшим!
Буковки, собирайтесь же в слова! В голове словно кто-то верещит — трудно собраться… уф, написала: “приказано пинками доставить”.
Еще в ЖЖ ставят “метки”.
Музыка: гудок философского парохода?
Забегая вперед, расскажу: через 3 дня на улице ко мне подошел “бомж” и тихо сказал: “Закрыть уголовное дело стоит 300 тысяч рублей”.
Возможно, это вообще левый кто-то — просто прочел в Живом Журнале мою запись и захотел срубить капусты.
А у меня тридцать рублей до пенсии. И это весь наш оборотный, он же постоянный, капитал.
Позвонила университетская преподавательница:
— Ниночка! По “Эху Перми” я услышала… вот что хочу сказать… у меня умер муж. Это трагедия. А у вас драма.
Звонок от Рудика:
— Слушай: суд, уголовное дело — все сюжет для повести.
Да, да, все, что плохо для жизни — хорошо для повести. Но хочется других сюжетов…
Сам Рудик был осужден за антисоветскую деятельность. В молодости. И то в лагере у него пошла горлом кровь… а я в 60 лет и с моими болезнями ничего не вынесу — ни тюрьмы, ни лагеря.
В тот же день на мою страницу в Живом Журнале пришли анонимы: “Подставьте вторую щеку”…
Все-таки до чего наши люди бескорыстны!
Милиционерам хотя бы приказали пинать. А этим, скорее всего, никто ничего не приказывал. Как же их много — целые стаи! “Продолжайте плакать и молиться, молиться и плакать…”.
Им ответил мой друг Аркадий Бурштейн:
“Это Вы кому говорите? Горлановой с Букуром? Видите ли, Нина со Славой не только молятся и плачут, они еще пишут прозу, а то, что перед хамством и произволом беззащитны, так это не повод для сарказма. Стыдно, дружок”.
24 августа. С утра не работает Интернет.
Хожу по дому: то инициалы на картине поставлю, то выброшу в мусорный пакет тапки старые, которые еще можно было разочек предложить гостю на мой юбилей (какой теперь юбилей!).
Дискету с новыми записями… вообще вынесла на улицу и спрятала в дупле старого дерева — никому об этом не сказав.
Если останусь жива — достану.
А нет — так пусть родные мои отдыхают, чтоб на них уголовные дела не заводили.
Полный дом гостей к вечеру. Хорошо, что у нас есть настойка сабельника в большом количестве.
— Опять сидим и дрожим под кусточками, под болотными прячемся кочками.
— Нина, ты не пьешь — вот и дрожишь.
— Кто закусил письмом Михалкова? (Слава ищет письмо — для прокуратуры.)
— Нина, выпей немного! Спирт — это в первую очередь транквилизатор.
— Неизвестно, что есть спирт в первую очередь — все в первую очередь…
— А почки?
Вот я вернулась из прокуратуры. Там долго не брали жалобу, но я не ушла, пока не взяли. Теперь — дам телеграммы генпрокурору и в Госдуму.
…А как не хотели принимать телеграммы: мол, можно брать только от тех, кто уполномочен посылать! Я почему-то сказала так:
— А я уже посылала.
— Ну, если посылали…
Раньше бы я сказала: “А покажите мне документ, где написано, что нельзя”. Но сейчас — осторожность и еще раз осторожность! Для себя я шлю эти телеграммы. Чтоб душа жива оставалась — бьюсь за свое достоинство.
По пути зашла в “Цветы”. Не насмотреться! Видела вазу необычную, хорошо бы ее в натюрморте изобразить… если буду жива.
Приходили дочери — принесли овощи и котлеты, и я вдруг поела, хотя все эти дни вообще не вспоминала о пище.
Из дома почти не выхожу. Если отрубили Интернет, значит, и меня, тиком изъеденную, могут… что? Могут все…
Теперь о том событии, по которому возбуждено уголовное дело.
В Журнальном зале уже год как вывешивают раз в месяц мой дневник писателя. Но раз Интернет отключен, я скопирую этот отрывок прямо из компьютера.
“6 апреля 2007 года. Всю ночь сосед на нас нападал, Славе повредил правую руку, я ужасно испугалась, так страшно закричала! (Искусственный сустав может повредиться, если защищаться.) Агния вызвала милицию, соседа увезли… К утру Славина рука очень распухла, но он выпил “Дону”, и мы стали собираться на регистрацию брака Антона. Я спросила — с рыданиями — Агнию: “Неужели святая Ксения и святой Александр Свирский не знают, что вы едете к ним, и не помогут нам сейчас?”
— Они помогли, мама! Милиция ночью приехала, а ведь много лет не приезжала.
Агния с нами собиралась идти на бракосочетание брата, но… не может — после такой ночи. Мы ее долго крестили, затем побрели в ЗАГС, вообще ничего не соображая (а заранее ведь обдумывали, что надеть, как поздравить).
…Сейчас уже домой пришли и читаем беспрерывно “Да воскреснет Бог”. Пишу о регистрации. Купили мы букет. Наша Анечка и Антон выглядели очень торжественно! Перед ними женился слепой на полуслепой женщине. Жених все время держался за невесту. У них такие светлые лица! Мне стало стыдно за свое уныние… Регистраторша была та же, что регистрировала Дашу с Мишей. И вот она по-прежнему нежно спрашивает невесту: “Вы согласны?”, а потом грозно: “ТЕПЕРЬ ПРОШУ ОТВЕТИТЬ ЖЕНИХА!” (Видимо, были отказы со стороны жениха.)
После мы заглянули в кафе “Хлебное место”, которое рядом с ЗАГСом. Тост Славы: “На иврите “жениться” означает нести, а “выйти замуж” — быть несомой. Так выпьем же за то, чтобы муж не устал нести жену, а ей чтобы было удобно на его руках!”
Домой заходим, а сосед ждет в коридоре! И как даст Славе по очкам (новым, между прочим)!.. Слава положил его на пол в коридоре и держал руки за спиной, а мы с Агнией связывали — варежками внука — на резинке. Мать соседа тут пришла, открыла дверь и закричала: “Мальчик мой! Что они с тобой сделали!!! Бандиты! Трое на одного!” А “мальчик” столько сделал другим плохого, что я два раза повеситься пыталась из-за него! Мать его тут побежала к соседям: “Вот что с моим сыночком сделали!” Но соседка в бигуди вышла и закричала: “Уходи, у меня ребенок спит!” От такого крика любой ребенок мог слегка сдвинуться умом! Мать нашего соседа не уходила, соседка в бигуди — шарах! — ударила своей железной дверью по нашей, замок — бедный — отлетел! И тут приехали милиционеры”.
Конец цитаты.
Наше заявление на соседа — по этому дню — судья Кривдина (как я ее мысленно называю) нам вернула. И это уже не в первый раз.
Сейчас снова — к несчастному августу.
25 августа. Еще не могу привыкнуть, что меня судят! Звонил Аркадий Бурштейн: в Живом Журнале волнуются, почему я не выхожу на связь. Мы сказали, что отрублен Интернет.
Сосед напился, ходит голый — при виде нас хрипит от ненависти:
— Живы еще?!
26 августа. Проснулась в 5 утра. Интернет вчера так и не подключили. Третий день без. И лгут, лгут! Всякий раз — разное. То нет заявки (хотя десять раз заявку я делала), то — не от них зависит, а от энергетиков. То — что уже нашли в подъезде неполадки, то в целом районе — теперь устраняют. И так далее.
И вдруг! Да, вдруг! Приходит к нам смущенный мастер:
— Я применил один новый прибор… в общем, интернет в порядке.
Мы думали, что он смущается, потому что намекает на взятку. А денег нет.
Решили картину в подарок предложить — отказался.
И вскоре выяснилось, в чем дело. Сервер Журнала Живаго — в Америке. Аркадий Бурштейн (он в Израиле) написал о том, что у нас отрубили Интернет.
И из США позвонили в Пермь.
На моей странице Журнала Живаго более ста человек написали сочувственные слова! Оживаю.
Агния каждое утро встает со мной в пять утра, на флэшку пишем жалобы и ходатайства. Затем она идет в компьютерный клуб — распечатывает там на принтере. Снова к нам — я подписываю. И после этого она едет в районную прокуратуру, в краевую…
— Как Агния тебе помогает, — говорит Слава.
— Кому?
— Тебе.
— Что?
— Тебе Агния много помогает.
— А разве это не наша общая беда? Напали на меня — невиновную. Но могли и на тебя. А мы — муж и жена. Я думала, что — одно целое…
Да мало ли чего я думала до суда… Господи, держи, держи меня за руку!
Хотела уйти из дома, но Слава сказал:
— Ты что-то путаешь, здесь ведь не Ясная Поляна.
— Мама, а Сухово-Кобылин, автор “Свадьбы Кречинского”, был обвинен в убийстве!
— Он был богат, и его обвинили, чтоб разорить на взятках.
По “Эху” передают: четырнадцать миллионов преступлений в России не раскрыто. Все понятно! В Перми, например, кто будет преступников ловить, если столько сил брошено на Горланову: и на лестнице ждут несколько человек, и в больнице подкарауливают…
Пришел из киоска сосед, злобно на нас на кухне набросился: не ходите сюда! Но кухня общая, нам тоже нужно мыть посуду, готовить. Слава ответил:
— Нам еще пока пропуск не нужен, чтоб на кухню выйти.
Видимо, рыскал-рыскал человек, ничего выпить не нашел. А кто виноват? Горланова с Букуром. ТВ каждую минуту внушает: ты и этого автомобиля достоин, и того! А у него на водку не хватает — кто-то за это должен ответить!
И опять у меня подскочила температура. Пить таблетки?
Поместила в Живом Журнале открытое письмо министру культуры РФ: “Уважаемый господин министр! Я Вам писала год назад и просила помочь нам с мужем — двум писателям — получить социальную квартиру, но вы ответили, что не занимаетесь такими проблемами. Между тем квартира для писателя — это также и его рабочее место. Занимаетесь же Вы проблемами театра (здания) и т.д.
И вот, на меня заведено уголовное дело, хотя я ни в чем не виновата. Наш сосед по кухне, агрессивный и пьющий, бьет нас… Милиция обычно на стороне соседа (мы догадываемся, почему, но у нас нет доказательств). Только однажды его оштрафовали на 500 рублей.
Мы публикуемся ежегодно во всех толстых журналах, у нас много премий: мы были в финале премии Букера, имеем премии “Нового мира”, “Знамени”, “Октября”, есть областная премия и т.д. И все это для славы родного города Перми.
Обо мне снят фильм “Горланова, или Дом со всеми неудобствами”, который нынче демонстрировался на Международном кинофестивале в Москве.
Мы переведены на 7 языков, но только гонораров нет — не платят ни китайцы, ни французы, ни чехи. А те гонорары, которые мы получаем, позволяют нынче купить лишь один квадратный миллиметр жилплощади.
Прошу Вас помочь нам!”
Абратова выступила на моей странице в Живом Журнале: “Нина, состояние твоей психики не позволяет тебе сейчас не только принимать правильные решения, но даже изложить проблему на бумаге. Попробуй поискать среди знакомых психолога, который снимет это состояние”.
Сейчас запишут в сумасшедшие и будут пиариться за мой счет все, кому не лень.
Налетели целые стаи! “Врача, врача!” (Ко мне, значит.)
Да загляните хотя бы в один мой рассказ: там первое слово связано с последним, второе — с предпоследним… а еще — мой выбор, монтаж, идея, подтекст, юмор, ритм, тайна, любовь!
Сумасшедший никогда не напишет такого.
Одна все же не обзывает, а совет дает: “Журналистов не надо звать, надо юристов искать”.
Юристов!!!
А кто дело уголовное завел незаконно?
Флористы, что ли?!!
“Господа любители писать мне гадости! Я понимаю, что не все вы работаете Иудами, что многие искренне тоскуют по несвободе, по рабству. Но уже пора и становиться людьми! Чтоб дети-внуки вас не стыдились.
Вам нужно меня выдавить из Живого Журнала — все понимают вашу задачу. Но когда я уйду, придут за вами. Таков закон”.
Мне кто-то написал в ЖЖ: “Любой независимый человек вызывает у властей ярость. Рабы любят рабов”.
Но одна моя родственница считает, что все проще — так ПОВЫШАЮТ ПРОЦЕНТ РАСКРЫВАЕМОСТИ… Назначили меня преступницей — преследуют, и процент повышается.
В полночь длинный-длинный звонок в дверь. Я — с надеждой:
— Может, все-таки не милиция?
Не милиция! К соседу. Мы попытались разбудить его, но он был так пьян, что только начал икать, не проснувшись.
И полчаса мы сидели — дрожали: будут ломать дверь или нет? (Уже бывало — ломали.). Вдруг грохот. Выдохнули: наверно, собутыльник заснул и упал.
И только на следующее утро обнаружилась в замочной скважине записка для соседа: “Найден ваш паспорт. Верну за вознаграждение. Мой номер телефона…”
Все звонят и говорят: Абратова в своем блоге обзывает тебя, Нина, с утра до ночи. Но я пока не читаю. Лишние тревоги мне к чему.
Однако прошло два дня, и все советуют читать.
— Если ей дали задание подготовить общественность к тому, что Горланову пора в дурдом…
— То лучше быть в курсе и вовремя спрятаться?
Подбор людей в ее блоге поражает! Это где же таких можно набрать?! Одна пишет: “Горланова похожа на мою хитрую мать, которая лишь прикидывается больной, а сама кого хочешь сожрет”.
Что будет с этой бедной девочкой, которая нарушает заповедь “чти отца и мать”?
Ну, я уж не цитирую здесь тех, что матерно меня оскорбляли, это просто выше моего понимания (или ниже?).
Вспомнилось, как перед путчем в 1991 году я получила в подарок… бесплатную путевку в санаторий! Так меня удалили из Перми. А сейчас — перед выборами — хотят активных людей удалить из Журнала Живаго.
Тогда мне дали бесплатную путевку в санаторий. А нынче и уголовное дело, и в блоге Абратовой советуют ей съесть Горланову “с г…”.
Еще счастье, что я сейчас верующая и понимаю: это просто бесы, бесы налетели. А то бы с ума сошла от таких мерзостей.
Помню, в бытность атеисткой, не могла спокойно предательство друга пережить (Виражников выступил против выхода моей книги на литобъединении — сказал, что я пишу непроходимую прозу.) Я думала тогда, что умру…
Прошу о помощи критика Е. Е. И он написал в Живом журнале: “Уважайте достойную жизнь, которая прожита в глухом углу России и посвящена целиком словесности…”
Абратова ответила: “А вы что — нобелевский комитет? Мы такое г… на эту номинацию не выбирали”.
— Нина, такие запахи в блоге этой феминистки! Только обижаться не стоит. Они по заданию это делают.
— Да, я знаю: обижаться не стоит.
Клянемся? Клянемся…
С тех пор, как Андропов понял в Венгрии в 56-м, что восстание может начаться с кружка молодых литераторов, он приказал следить за молодыми.
В Перми это и был мой круг. Как предупреждала меня Комина: “За вашим салоном следят”.
Потом — во время перестройки два стукача приходили и каялись.
Недавно прочла, что в 1992 году покаялся чекист, свидетель покушения на Солженицына (А. И. хотели убить уколом рицина, но он три месяца пролежал пластом, “покрытый волдырями размером с блюдце”, и выжил, к счастью).
Как мы узнавали, что это стукачи?
А очень просто — они помогали нам не тогда, когда нам нужно, а когда им поручили. Бывало, что мы сами попросим у них помощи (еще не подозревая, кто они), а они прямо говорят: “Не можем сейчас помочь”…
И вот снова — звонят и напрашиваются в гости те, кто не был двадцать лет…
Для нас каждый гость — это особая пульсация, которая несется в виде слов, чувств. А вчера пришла Б., и кажется, что образовалась воронка, которая втягивает в себя все сказанное. Ох, если бы только втягивала. Ну а если ОНИ перерабатывают, чтобы звучало опаснее?
Я написала в Живом Журнале: “Булгаков за всю жизнь собрал двести ругательных рецензий, а я в блоге Абратовой за неделю могу больше собрать!”
Ну тут в ее блоге еще более озверели:
“Горлановой нужно помогать не рыбой, а удочкой, а если нет сил удочку держать влагалищем… (дальше я не читала).
После этого я удалила свой блог.
Прощайте.
— Нина, подруга Абратовой сразу написала: “По сообщению агентства ДОЛБО…Б: Горланова совершила виртуальное самоубийство — закрыла свой ЖЖ”.
— Такой уровень — без слова с корнем “…б” шагу не делают.
Как говорил один пятилетний мальчик: “Каждый раз от этого слова Богородица с Престола падает” (мы писали об этом в повести).
Позвонил из ПЕН-клуба Саша Ткаченко: в мою защиту он отправил факс губернатору и генералу — с подписями Вознесенского и Битова. А мне для суда послал по почте с печатью.
30 августа. И в семь утра снова милиция! Вчера им сказал Слава: делайте запрос о справке в поликлинику — Нина болеет. Но они — к моей двери!
Давая интервью радио “Свобода”, я сказала:
— А может, это мне за то, что мало призывала Россию к покаянию…
Абратова-то еще не может успокоиться. Мало ей было пиара за мой счет?
Как говорит Слава:
— Вы уже кончайте там — материала на пьесу у нас поверх головы!
Но конца пока не видно. Она пишет так: “Общалась с Ниной в прошлом году в Твери, бойня с соседями была уже тогда. Кидание грязи вслед удочеренной девочке тоже происходит лет 15”.
Послушайте, ребята, в Твери у меня так подскочило давление, что я пробормотала свой доклад и буквально отключилась (головой на стол). Все феминистки могут это подтвердить.
И в чем наша вина перед соседями? Нас бьют, да, но мы никого не трогаем пальцем.
А уж приемную Наташу любили так, что я две недели не кормила грудью Агнию, когда родная тетка переманила девочку! Молоко пропало…
Аноним очередной пошел войной: “Нет сил смотреть, как хорошие люди озаботились, почему Горланова живет в коммуналке”.
Какой сердечный: пожалел людей — они зря озаботились!
Чего ж испугался поставить свою фамилию? Почерк выдает с головой.
В общем, по всему видно, что проект у них масштабнее, чем я предполагала. Сидят много дяденек и голову ломают, как добить Горланову, которая всю жизнь писала о любви к родной Перми.
Аркадий Бурштейн, мой ангел, опять отвечает этому озабоченному:
“Забавно. Можно уточнить?
1. Вы это своими ушами слышали, как Нина сказала: “Следующий мэр придет, и у него квартиру получу!”
2. Про то, что Горланова остается в коммуналке, так как у нее там много тем для творчества, она тоже Вам лично поведала?
Ну, просто спать не смогу от любопытства, пока не услышу ответов на эти вопросы. А вообще-то, да простят меня читатели этого блога, чувствуется исходящий от поста gukka5 запах некого амбрэ”.
Света Василенко написала мне про “gukka 5”:
“Все в каких-то карнавальных нечеловеческих звериных масках, под какими-то паролями и псевдонимами набросились на тебя вместо того, чтобы действительно помочь. Что-то в этом есть бандитское и бесовское, — набрасываться всей стаей на беззащитного человека, — в впереди этой стаи атаманша-бандерша… оформляет идеологический заказ нашей высшей политической власти: бей слабого, бей бедного, бей талантливого, — и да здравствует серость. Нина, не поддавайся на эту провокацию черни. Все настоящие люди с тобой…”.
Я позвонила Свете:
— Они хотят запугать нас всех на моем примере, чтобы впредь молчали — “антилегенты”.
— Нам уже пора вспомнить диссидентов, их опыт борьбы, — может, пришло уже такое время, а мы еще думаем, что свободны. 37 год ведь тоже наступил не сразу.
31 августа. Просыпаюсь каждый день и вспоминаю, что я под судом. Потом вытираю слезы и начинаю молиться.
Ушла из Живого Журнала, а вчера милиция опять ломилась два раза. Ничего не понимаю.
Кричат, что у них постановление о приводе меня в отделение. А там что со мной сделают, когда так ненавидят!
Сегодня Абратова цитирует мое интервью радио “Свобода”: сосед дал Славе по очкам, а Слава его скрутил (ну нельзя Славе с искусственным суставом драться, поэтому скрутил руки соседа за спиной).
И это она комментирует так: взаимная склока.
— Что же завтра она напишет в умоисступлении? Падать вниз можно ведь долго.
— У Бога бесконечно количество сил, а у дьявола — нет, — сказал Слава.
Аркадий Бурштейн написал: все мерзко — началась самая увлекательная из охот — охота на человека.
Пришли друзья с вином — поддержать. И тут звонят из “Пермского обозревателя”: нужно срочно два абзаца из Абратовой — в номер!
Я зашла в ее блог. А там уже бряцают голой силой зла! Якобы я (я!!!) учила ее технологии выбивания квартир, и приемная дочь тоже была взята мною… для квартиры!
Но мы получили комнату для приемной дочери через шесть лет! И записали ее на Наташу! И в ТОТ ДЕНЬ тетя увела девочку.
Именно эту комнату купил наш сосед, который заедает нашу жизнь буквально: хрум-хрум.
И сил уже нет это объяснять в сотый раз. Нет моих сил. Слов тоже нет. Нет слов.
Пермь продолжает травлю. На сайте наших газет анонимы злобно обзывают меня.
Тогда я разослала по пермским газетам открытое письмо пермякам:
“Дорогие пермяки! Уже более 40 лет я живу с вами в одном городе. В Перми я вышла замуж, родила 4 детей, взяла еще приемную девочку и любила-растила ее 6 лет. Когда ее выставка должна была поехать в Париж, мы выхлопотали комнату этой девочке (картины должны где-то сохнуть). И тотчас появилась тетя, пообещала ей джинсы, и девочка ушла от нас. Джинсы в 1984 году были — как сейчас Мерседес…
Скоро мне исполняется 60 лет. У меня нет никаких званий, ветеранских удостоверений, наград, прибавок к пенсии. Я живу, как вы, как все. И даже иногда труднее, потому что сосед по коммунальной квартире очень агрессивен, не дает спать и работать, а после того, как муж стал инвалидом, сосед нас регулярно избивает.
В советское время меня не печатали, потому что НЕЛЬЗЯ БЫЛО ПРАВДУ ПУБЛИКОВАТЬ. А сейчас каждый месяц какой-нибудь толстый журнал публикует мой или наш с мужем рассказ, но время другое — гонорары символические…
Однако я все равно продолжала писать и не обижаться. И продолжала я любить родную Пермь, вместе с которой пережила советские годы — без мяса-чая-шампуня, вместе испугалась “атомной тревоги” в 87-м году, а также — разрушения дамбы в 89-м году! Я написала обо всех этих тяжелых событиях рассказы, повести, романы. Я издала 8 книг в лучших издательствах страны. Я раздарила вам 40 тысяч картин за последние 15 лет.
ТАК КАК ЖЕ ТАК СЛУЧИЛОСЬ, что вы начали писать на разных сайтах обо мне такие грязные вещи? И все анонимно! Или под псевдонимами. Придумывая немыслимые оскорбления! Пока еще только не назвали меня педофилкой и извращенкой, а все остальное уж выдумали!
Я целый год живу с температурой, анализы плохие. И поэтому решила объясниться с вами.
Дело в том, что я всегда боялась закончить, как Пастернак после Нобелевской истории: он говорил, что пошлость его победила. А я всегда думала, что не поддамся. Но вот уже неделя, как я 20 раз в день говорю, что пошлость меня победила.
Многие из вас на ОДНОГО ребенка получили 4-хкомнатные квартиры! А мне на 4 детей дали один раз однокомнатную и один раз двухкомнатную, так это уж такой ведь острый повод затравить меня!
Да, когда женился сын и родился внук, работать стало мне трудно в большой тесноте, и я написала Ельцину. Он публиковал в “Урале” в 1981 году мой “Филамур”, он помог и однокомнатную квартиру получить. Я отселила семью сына.
После развода сын оставил эту квартиру жене и сыну.
Затем вышли замуж дочери. Знаете, это мои дочери — из простой российской семьи, где мама — писательница, а папа — писатель. Не сватаются в такую семью сыновья олигархов. Но у писателя есть читатели. И я обратилась за помощью к ним. Примаков Евгений Максимович в бытность премьером получил мою телеграмму и помог мне получить двухкомнатную квартиру — на расширение.
Но чтоб съехаться, нужны были деньги. А денег у писателя нет. И я отселила 2 семьи дочерей.
Вот ведь какая я оказалась хитрая и подлая. Такая хитрая, что живу в коммуналке, бита соседом и нахожусь под судом. Кто хитрее? Нет никого?”
Есть такая притча: два монаха шли, и один перенес через ручей женщину. Вот наступил вечер, устраиваются они на ночлег, и второй монах возмущается:
— Как это ты взял на руки женщину!
— Так я ее там оставил давно, а ты все еще ее несешь.
А если вдуматься: это не по-христиански — гордо язвить. Он бы мог сказать: “Давай забудем это!” или “Ну, прости меня!”.
Получается, что я, как тот монах, не сумела погасить ненависть Абратовой. Вот она и не уймется никак:
“Василенко, председатель Союза российских писателей, передала Горлановой во имя всеобщей справедливости свой дом в Переделкино. Нине были также переданы: футбольная команда Челси, один миллиард долларов, все доходы от Олимпиады…”
Человек написал, и весь — как на ладони: о чем мечтает долгими осенними ночами!
2 сентября. Мы падаем в еще одну беду… Пишу в четыре часа. Слава шел в синагогу — на урок, и у него лопнул искусственный сустав. Позвонил мне по мобильнику: “Взял такси и еду в больницу”.
— Агния сейчас привезет костыли!
Нужны не только костыли, но и лекарства, электрочайник и т.п. Полетят деньги. И силы. А все мы в другой беде (суд, травля). И в третьей — моя температура почечная. Пугают, что Славина операция из-за осколков титана будет кровавой. Просят как можно больше доноров…
А двадцать лет тому назад мы участвовали в организации митинга, за что Славе сломали ногу. Попросили помочь — подержать бочку с квасом. И уронили ее на ногу ему!
Я полагаю: это был не случайный факт. Нам тогда даже дом отремонтировали! Чтоб имитировать застревание люльки на балконе и ходить три дня через нашу квартиру…
И вот опять нога! Я спрашиваю Славу:
— Кто-то проходил в это время мимо тебя? Что-то подозрительное помнишь?
— Нет.
3 сентября. Я вернулась в Живой Журнал — пишу мольбы о первой группе крови для Славы.
Вчера выбежала в сберкассу (это через двор) и встретила М. — он уклонился взглядом и прошел мимо, не поздоровавшись, а я тоже — конечно — не бросилась ему навстречу… Люди легко верят дурному.
Абратовские друзья сегодня обзывают меня… алкоголичкой (!).
Не только в Живом Журнале, но и во всех СМИ — объявление о том, что для Славы нужна кровь первой группы. Но пока только один позвонил: ему 67 лет. Я деликатно говорю: только до шестидесяти. А он: “Скажите, что от меня еще рожают!” Мне стало радостно, что наши мужчины такие и от них рожают, но вряд ли это поможет нам…
Еще звонили старушки 70 лет — словно не понимали, что в таком возрасте не берут кровь. Но хотелось поговорить, видимо, людям. Уж я терпеливо объясняла, что не берут…
— Нина, вспомните царя Давида: какие ужасные гонения, унижения и какие вдохновенные псалмы…
Все так. Да я не царь Давид — от любого оскорбления вяну и сохну.
5 сентября. Не спится… Непредвиденные трудности начались вчера! Кто-то из журналистов позвонил в горздрав: почему Букуру затягиваете операцию… и те — давить на хирургов… А хирурги теперь как относятся к Славе? Боюсь писать о своих мыслях.
Но ведь я еще просила журналистов: никакой лишней информации — мы в руках врачей! А они в горздрав… я уж рыдала-рыдала… Слава утром жаловался, что слабеет — кровь-то идет в ноге.
Невестка спрашивает:
— Нина Викторовна, зачем вы всю больницу настроили против себя?!
— Ну не мы, ну не знаю, кто и зачем…
Сейчас Агния едет за донорами на такси. Господи, помоги, помоги!!!
6 сентября. Не спала. Голова болит… Но вот Агния позвонила из больницы, что крови — вроде — хватает — сдали 27 человек первой группы и еще пять — на обмен.
Филологини пришли сдавать — я на филфаке каждый год выступаю — спасибо, мои родные! А узнали они о нашей проблеме, потому что А. Ю. догадался повесить в универе объявление!
Начну донорам на подарки писать картины! И написала сейчас же необычного индюка (светло-сиреневого). Еще поверх одного букета пустила большую рыбу. Многие букеты осеняю рыбами — символом Христа (не сбоку, как ранее, а прямо по диагонали поверх цветов)…
Слава попросил вызвать батюшку в палату — для причастия. А ведь он только что причащался! Я зарыдала (где взять деньги на батюшку?).
Завтра — на допрос. А у меня сильно подскочила температура! Но все же села готовиться. Сначала разложила документы в хронологическом порядке, затем думаю — нет, нужно в порядке важности…
В основном — это отказы. Когда сосед нас бил, мы подавали заявления в суд. Но нам отказывали — писали, что мой муж сильнее соседа. Хотя мы столько справок им принесли, что муж — инвалид! У него искусственный сустав! Как он может быть сильнее, если не может делать даже простых движений (не может ни присесть, ни отскочить).
Нина, терпение! Достоевский вообще сидел на каторге.
И тут звонок от мамы из Калитвы:
— Что случилось? — испуганно спрашиваю.
— У меня день рождения.
— Мамочка, прости меня! Я не спала три ночи — мы искали доноров Славе, а сейчас готовлюсь к допросу.
— Зачем ты готовишься — суд ведь разберется.
Я закричала в истерике:
— Какой суд разберется?! О чем ты говоришь, мама? Зачем ты это говоришь своей дочери, которая пальцем никого не тронула, но на нее заведено уголовное дело! В какое время страшное мы живем — честного человека объявляют насекомым на весь мир…
Папа взял трубку:
— Ну что ты так! Мы ведь ничем не можем помочь.
— Так пусть хотя бы мама не говорит, что суд разберется! Зачем она это говорит своей дочери!
Из киоска возвратился сосед и опять затянул свою боевую песнь: “Ненавижу вас, ненавижу русских, ненавижу депутатов, ненавижу москвичей”.
8 сентября. И так всю ночь. Не дал выспаться! У нас утром все падало из рук, Агния выронила мобильник, и он сломался. А это снова расходы! Расходы!!!
Собираясь на допрос, лекарства я взяла, а вещи оставила — Агния в курсе, где и что. Шла со стонущим сердцем — не знала, как вбросить мое тело в отделение — крыльцо такое высокое… И вдруг я возле УВД вижу нищего: сидит на куртке и кормит голубей. Я дала ему 50 рублей.
Нина, подумаешь — крыльцо высокое! Ты еще не сидишь на асфальте.
Полный коридор милиционеров. Глядя на них, я мысленно задавала им один вопрос: “Ребята, как же так случилось, что вы переродились?”
Адвокат опоздал на 20 минут. Говорит: пробки. А я уже пошла искать своего дознавателя — не нашла. Оказывается — в отпуске. Спрашиваю у нового дознавателя:
— Где копия с постановления о возбуждении дела?
— Сейчас сделаю.
— А в УПК написано, что вы должны прислать до допроса.
— Я вам ничего не должна.
— В следующий раз принесу УПК.
— У меня есть.
— Так изучайте….
На этом месте вошел адвокат.
Какой толстенный том — мое дело! По всем стенкам кабинета сплошь рамки, рамки с благодарностями, а мое дело полностью сфальсифицировано.
Соседка из квартиры 32 сначала говорит обо мне хорошо, а через неделю — очень плохо. Что они с нею сделали за эту неделю?
А вот что! Слава шел в булочную и услышал, как она говорит нарочито громко дворничихе:
— Есть подлец — пишет на меня заявления в милицию, что я пьянствую. Интересно, кто это пишет?! (И взгляд в сторону Славы.)
После допроса мы с адвокатом вместе вышли, и вдруг вечером он… отказался от дела. Где и когда они успели его запугать, можно только гадать. Еще вчера он смотрел на мои картины и выбирал, какие возьмет в подарок после процесса (верил, что выиграем)… и вот тебе на!
9 сентября. День рождения Даши. Хорошо, что вчера мне Наденька напомнила! Так я отключилась от календаря, настолько я вся в Славе… Он слабеет, теряет кровь, и мы ничего не можем сделать. Хирурги не могут разработать план операции. Если из кости выпилить часть и достать обломок искусственного сустава, то — с таким диагнозом — кость вообще может рассыпаться. А как-то нужно закрепить новый сустав. Наконец решились заказать кольцо на завод-изготовитель…
Вот поздравила Дашеньку. Четверть века тому назад я ее родила. Как сейчас помню: врач уснул, я в предродовой, головка идет, я на четвереньках — в коридор, чтоб не выронить дочку, там акушерка спит.
— Акушерочка, я рожаю!
Она один глаз приоткрыла, видимо, подумала, что ей снятся женщины на четвереньках, и снова заснула. Я легла на кровать, и тут Дашина головка показалась. И крик раздался: уа-уа! Прибежала сестра и стала толкать головку обратно.
— Что вы делаете! — из последних сил закричала я.
— Здесь нельзя рожать!
— Уходите немедленно!
Она побежала за врачом. Долго бегала по всем этажам и кричала его имя-отчество. Наконец он проснулся и пришел. А я уже родила…
11 сентября. Капитализм крепчает. В Горьковском саду розы. При социализме ноготки были.
Но если при капитализме так же меня судят, как Бродского при социализме, то какая мне радость от капитализма.
“А храмы, Нина!”
Да, храмы.
В этом году “Звезда” опубликовала материалы о суде над Бродским! Оказывается, он был пешкой в борьбе Москвы с регионами. Питер стал отличаться в области культуры и искусства — хотели приструнить. Вот и организовали процесс — поэта обвинили в тунеядстве.
Я хотела сказать детям:
— Если через тридцать лет опубликуют материалы о том, кто организовал суд надо мной — придите ко мне на могилу и скажите: “Мама, мы все узнали…”
Нет, не нужно ничего говорить — я же с первых секунд после смерти буду знать все!
ТАМ секретов нет.
Звали за тысячу рублей выступить в школе в Добрянке.
Но дети — личинки судей-прокуроров-дознавателей… Отказываюсь.
12 сентября. Сосед вчера напился, всю ночь носился:
— Ненавижу — ненавижу (ну, мы уже знаем, кого он ненавидит: нас, депутатов, русских и еще какого-то одноклассника, я имя не разберу, он кричит неразборчиво)…
Слава по телефону слабым голосом: еще поживем, попишем.
— Люди не стоят того, чтоб мы для них писали.
— А подумай: если есть хотя бы немного хороших, то все равно их создало человечество…
И вдруг Ш. позвонила:
— Нина! Это тебе все за маловерие.
Мне — за маловерие? Да я только на Бога и уповаю! — Бросаю трубку.
Но она еще два раза звонила и твердила: да, за маловерие!
Я вынуждена была отключить телефон.
13 сентября. Сейчас в 7-30 утра мы все — я и дети — вставали на молитву за Славу. И за врачей! В одно время в разных квартирах. Так отец Лука посоветовал. И вдруг мне стало легче!
А то всю ночь думала: как же люди режут вены, если обе руки никак одновременно нельзя, а одну порезал — она уже не будет действующая? Или будет?
Да ванны-то нет. И даже бритвы нет. Но все время хочется купить…
И вот я стала представлять мысленно каждого из 5 хирургов, крестя их.
Звонит дознаватель: давайте очную ставку в понедельник. Я говорю:
— Не знаю еще, как пройдет операция.
Она — свое. Я — свое. После десятого раза я закричала:
— Да вы почему ничего не понимаете!
Агния тут взяла трубку и сказала:
— Звоните нам в понедельник — у папы очень сложная операция.
Я пошла и написала трех рыб — довольно агрессивных. Рыбы времен судебного процесса, так сказать…
14 сентября. Всем гостям дарю по 4 — 5 картин, самых лучших!
Вот что хочу написать — была я так сломана внутренне… думала, что никогда уже не буду прежней — веселой и дарящей картины, но вот Славу удачно прооперировали, и я снова стала почти собой, хотя и с оттенком печали… до конца собой уже не стану, видимо. Суд — даже если закончится — всегда будет вокруг меня в воздухе носиться, да.
Вчера сутки дежурила в больнице Агния, а сейчас еду я. Бульон свежий готов (пока там с утра Дашенька).
16 сентября
“Инсульт?” — написала я в Живом Журнале.
Я позавчера с трудом приехала от Славы, вчерашний день не помню, сегодня проснулась и долго озиралась — не могла понять, где я и какой звонок (в дверь или по телефону).
— Мама, что у тебя с дикцией?
— Дикции нет от мармеладной конфеты (еще надеюсь, что так).
17 сентября. Инсульт отрешает от всего. Говорят: у Шнитке после инсульта вся музыка пошла. Да, инсульты тоже нужны.
Язык и губы кажутся распухшими… не знаю, что будет. Антон с Аней настояли, чтоб Агния вызвала скорую.
Прощай, мой компьютер — со слезами я расстаюсь с тобой. Увидимся ли снова? Видит Бог, я не хотела ехать — надеялась с помощью лекарств спастись. Но невестка — врач — говорит, что еще вчера нужно было вызвать скорую.
Милиции боюсь — в больнице она меня замучает.
18 сентября
Лежу в коридоре
Инсультного отделения.
И вижу: мужчина
Ухаживает за женой —
Семидесяти лет.
А говорили, что мужья
Никогда не приезжали
К женам в лагеря…
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО В ОБЩЕСТВЕННЫЕ И ПРАВООХРАНИТЕЛЬНЫЕ ОРГАНИЗАЦИИ Г.ПЕРМИ ОТ АМЕРИКАНСКИХ ЛИТЕРАТУРНЫХ РУССКОЯЗЫЧНЫХ ИЗДАНИЙ
Уважаемые дамы и господа!
Выражаем свою озабоченность тяжёлой ситуацией, сложившейся вокруг российской писательницы Нины Викторовны Горлановой. 10.08.07 в её отношении возбуждено уголовное дело в связи с бытовым конфликтом.
Нам стало известно, что Нина Горланова и ее муж Вячеслав Букур многократно обращались за помощью в местное отделение милиции, однако эти обращения по сей день остались без ответа. Мы надеемся, что эти заявления будут найдены и рассмотрены и обвинения в сторону Горлановой сняты как безосновательные.
…Во многом литературная слава Перми и современной России создана и создаётся такими мастерами, как Горланова. Ее стихи и проза публиковались — вплоть до последнего времени — ведущими российскими и зарубежными русскоязычными изданиями. Произведения Нины Горлановой переводились на английский, испанский, немецкий, польский, французский языки. Нина Горланова является членом СРП с 1992 года, лауреатом Первой премии Международного конкурса женского прозы (1992), Специальной премии американских университетов (1992), премий журналов “Урал” (1981), “Октябрь” (1992), “НМ” (1995), Пермской обл. (1996). О ней пишутся диссертации и критические статьи…
Нина Викторовна Горланова — пожилой человек, ей необходима постоянная медицинская помощь. Совершающееся с нею сейчас может привести к непоправимым последствиям. Мы надеемся, что справедливость будет восстановлена в самый короткий срок. Главные редакторы журнала СТОРОНЫ СВЕТА Ирина Машинская и Олег Вулф. Члены реколлегии журнала СТОРОНЫ СВЕТА Эдуард Хвиловский, Григорий Стариковский, Владимр Гандельсман. Главный редактор журнала ИНТЕРПОЭЗИЯ Андрей Грицман. Главный редактор журнала СЛОВО/WORD Лариса Шенкер.
1 октября
Хожу по коридору
Инсультного отделения
И мажу всех
Маслом святой Ксении,
Приговаривая:
— Я тоже здесь лежала,
И вот уже хожу —
Скоро и вы
Пойдете ножками…
30 сентября
Пока на клаве сидит Слава. Я диктую (отпустили на дом помыться).
В автобусе было место против хода, я боялась, что закружится голова, и попросила молодого человека поменяться. Он слушал музыку. Я ему говорю:
— Можно с вами поменяться? Я после инсульта.
— Я тоже (не сдвинулся с места).
При выписке врач мне сказала, что они не смогли убрать спазм, и у меня теперь будет всегда что-то вроде хронического инсульта. Каждый квартал я должна к ним ложиться под капельницы. Андрей утешает:
— Луи Пастёр все свои главные открытия сделал после инсульта.
Оказывается, от меня скрывали, что из-за всех наших проблем заболела Агния. Ее увезла “скорая”. Теперь врач настаивает, чтоб она переехала (от соседа — то есть и от нас тоже).
2 октября. Сегодня от нас уехала Агния — ей нужно переменить место жительства, забыть стрессы. Вот и остались мы одни. Всего две зубных щетки стоят в стакане. А было шесть, когда дети росли… и уже две.
— Не дай Бог дожить, чтоб осталась одна зубная щетка (Слава).
4 октября. С утра вызвала врача. С речью нехорошо, рука немеет, но по сравнению с теми, кто остался лежать в отделении, я еще ничего. Ко многим не вернулось чтение-письмо… А ко мне вернулась моя работа! Только нет еще дикции и плохо хожу.
Навестила меня Н.Н. За полчаса трижды спросила: “Где ваш юмор? Где юмор?”
Я не выдержала:
— Юмор висельника подойдет?
Звонил дорогой друг Сеня:
— Знаешь, что говорят тренеры спортсмену, который бежит на 50 км?
— Знаю. Про второе дыхание.
— Нет, они ему говорят: “Терпи, милок”.
5 октября. Вечер с Линой и другими гостями. Правда, речь у меня была сначала затрудненная, но после 50 г водки полетела.
— А “Доктора Живаго” я каждый месяц открываю — на шмуцтитуле записываю показания счетчика соседа, чтоб не потерять.
— Пастернак бы тебя понял, Нина — он с почтением к домашним делам…
Слава к слову:
— Есть правило спасения от НЛО: если веришь — читай молитвы, если нет — стихи Мандельштама.
— А есть правила спасения от суда неправеденого?
— Правила те же самые!
Ну да, у Мандельштама все есть: “Мне кажется, как всякое другое, ты, время, незаконно”.
6 октября. Внук Тема шепнул мне:
— Бабушка, я молюсь за тебя так: “Господи, сделай так, чтобы у бабушки голова не болела от соседа”.
Пришел ответ из прокуратуры, что действия милиции были правомерны. Хотелось из этой страны в Америку или в космос податься.
Позвонил Асланьян: изъяли жесткие диски у них — в единственной оппозиционной газете “Пермский обозреватель”. Тонкий слой правды стал еще тоньше. Эх, люди, че-ло-ве-ки…
Видела телефильм про Ахматову — Жданов ее блудницей обзывал! А я — по Абратовой — только алкоголичка, квартирная спекулянтка, душевнобольная и угнетательница старушек. А Слава — скандалист, и приемную дочь мы взяли из-за квартиры.
Давление сразу идет вверх, стоит вспомнить, как в инсультное отделение приходили из милиции меня допрашивать, как хотелось кричать словами Пьера Безухова: по мою бессмертную душу вы пришли!
Но врачу я сказала своими словами:
— Они всех преступников переловили, осталась только главная мафиози Горланова.
Годовщина со дня убийства Ани Политковской — горячо помолись за упокой ее души.
Пришел другой ответ на мою жалобу — на этот раз из генпрокуратуры: действия милиции признаны правомерными! В семь утра пришли “пинками нас доставить в милицию” — и все правомерно!
Тут от правомерности на меня такое накатило, что я схватила ножницы и срезала верхушку нарыва на большом пальце левой ноги! Раз инсульт все сосуды слева блокировал — они на руке-ноге нарывают мучительно. Ну, вот я вскрыла нарыв, слава Богу. Боль адская, тикает, как часы: тик-так…
— Нина, как ни смешно это звучит, но добро побеждает зло!
Звонила Лена Хомутова из “Знамени”: они поместили в Журнальном Зале на первом месте мою просьбу о помощи (плавикс, липримар, диротон и билобил стоят восемь тысяч в месяц).
Рубинштейн пишет: как это Вас судят — какое-то Зазеркалье!
11 октября. С утра держала ногу в водке — никакого эффекта. Тогда начала пить антибиотики — не помогают. Я разозлилась, опять в трех местах нарывы разрезала, засыпала доксициклином — и вроде чуть полегче.
Шведская переводчица написала, что хочет перевести мой рассказ “Письмо Путину”.
А меня за него, может, судят?
Хорошо, что в Швеции не знают о суде, что мир так огромен.
…Пишу вечером. Нога инсультная нарывала так, что поднялась температура, я начала пить рулид. Дочери пришли вечером: Агния приготовила ужин, а Даша вымыла пол. Только сели за стол: стучат люди из прокуратуры!
— В девятом часу вечера что им нужно?
— Боюсь, что наркотики подложить хотят. Им Слава сказал и вчера по телефону, что я после инсульта — не должна волноваться, но…
Звонят уже полчаса, стучат еще и требуют, чтоб им открыли.
Довели меня до инсульта, но все им мало!
Внук Тема был так травмирован, что кричал:
— Они дверь ломают!!! — И спрятался в детской комнате.
Ему пять лет, и он не может понять, что происходит. Но мне 60 лет вот-вот стукнет, а я ведь тоже не понимаю, что происходит.
12 октября
— Как жить, дышать день за днем?
Лиля ответила:
— А надо жить, чтобы не доставить радости врагам… А то они будут ходить счастливые и потирать руки.
Ночь не спала — внуков жалко, так их всех травмируют. Давление измерила — за двести. Думала, что будет новый инсульт. Пила диротон, ношпу, плавикс, снова диротон, включала ТВ, затем комп, затем “Эхо Москвы”…
Утром мобильник подал голос: дзынь-дзынь, СМС! Извещают нас, что есть много мобильных развлечений. Ждали, ждали их много лет!
Говорю Славе: “Все еще Некрасов актуален:
Что ни год, уменьшаются силы,
Ум слабее и кровь холодней…
Мать Россия! Дойду до могилы,
Не дождавшись свободы твоей.
Слава:
— Печень надо было чистить Некрасову.
Это он по мне прошелся: раньше я говорила, что все мрачные мысли от застоя желчи…
13 октября. Вчера смотрим ТВ. И вдруг сосед пинком распахивает нашу дверь, влетает — свекольного цвета и голый: “Что, живы еще?”
14 октября. Позвонил дорогой друг С. (у него сын в коме уже много дней).
— Я придумал такой способ выживания: к каждому глаголу добавлять частицу “Ну”. Жена его спрашивает “Мусор вынес?” — “Ну не вынес” (и легче). Бесплатные лекарства будут? Ну не будет их… Нина, ты так же добавляй везде “ну”. Судят? Ну судят…
23 октября. А я вчера так намучилась с нарывами, что решила уж утром бежать к хирургу и просить отрезать ступню…
Сосед еще напился и пускал на нас жуткий звук сумасшедшего телевизора: дррррр!
Мы постучали, он вышел со сломанной антенной в руке. Мы умоляли его выключить, но он ни в какую:
— Что хочу, то и творю!
27 октября. Я всегда мечтала написать что-то в духе Некрасова “Вчерашний день часу в шестом” (там били женщину кнутом… и Музе я сказал: гляди — сестра твоя родная).
Так вот только сейчас, когда я под судом, когда меня довели до инсульта, пошли такие строки:
В инсультном отделении
Ангелы и святые
Становятся видимы…
Ну, кто-то их в бреду видел, кто-то так истово молился, что почти видел, а для меня ангелами стали медсестры (за копейки работают).
Написала двух Ахматовых на блюдах (левый профиль, правый профиль), двух рыб и подсолнухи. Как устроена жизнь: вчера жить не хотела, а сегодня пять картин. Откуда что берется? Само это желание писать, жить! Господи, прости! От Тебя и берется!
Про это сегодня читали в Евангелии. Если б вы были от мира сего, то мир бы вас любил как свое. А поскольку вы не от мира сего…
28 октября. Видела во сне, что у нас обыск и следователи украли некую священную реликвию…
Сегодня давление за двести, хочу вызвать скорую. Инсульт отступает, огрызаясь и давая арьергардные бои.
А вот и голуби. Позвонил наш новый адвокат: был у матери соседа. Мол, она на примирение не идет, так обижена. Неужели он тоже думает, что я ее оскорбила!
У меня сразу сердечный приступ, руки задрожали. Я — глубоко и громко стараясь дышать — пошла написать Ахматову, но она получилась тоже не верящая в людей… бедная АА, все от меня терпит.
Вчера по культуре Хворостовский, а я говорю Славе:
— До того меня довели, что я слушаю, а думаю вот что: поет, отдает всего себя, а завтра его хвать — и под суд.
— У него есть деньги на хорошего адвоката.
— Как будто у другого россиянина — Ходорковского — денег не было!
…пишу в 11-20 вечера. Как я еще жива?
После звонка дознавателя раскалывается голова… доживу ли я до завтра, так плохо, что уже не знаю, что делать. Таблетки горстями пью…
Сосед еще напился, как всегда, включил громко ТВ и орет, что мы падлы и мразь.
И сморкается-сморкается часами на кухне (у алкоголиков сохнет все). И так год за годом десять лет.
А послезавтра начнется все снова: допросы, очные ставки. После первого допроса я с инсультом свалилась. Что будет теперь — не знаю. И так уже тайная жизнь нейронов — увы — разладилась внутри меня.
Звонил Сеня:
— Ты нам нужна.
— Но вы же не можете меня защитить, — и затянула свою боевую песнь: как на Каме-реке жила-была несправедливость, учительница моя…
А теперь стыдно — друзья не могут меня защитить, потому что в Перми это невозможно — нет общественного мнения.
1 ноября. Сосед носился агрессивный, врывался к нам… Вчера у него было в словаре только два слова: падлы-мрази, падлы-мрази. И у меня уже тоже только два: “Господи, Господи, за что?!”
В то же время я уже не хотела бы вернуться к прежней себе, наивной, думающей, что мир — это добро и смирение. То было смирение перед бедностью, я вслух не раз подругам говорила:
— Разве не стоит ничего наша чистая совесть! Крепко спим, а это немало.
И вот грянул суд. И нет сна! Не спасает чистая совесть.
В то же время эта жизнь, этот суд — они ближе к истине, потому что отражает суть вещей: мир злобен и кровожаден.
Но тем дороже крупицы добра.
Встретила свою однокурсницу возле аптеки. Она на костылях с юности. А выглядит на 20 лет моложе! Вот не сдалась, не вышла на пенсию. До сих пор работает. Улыбается. А без мужа и детей. Значит, и без внуков… Как ей всю жизнь было обидно — мир к ней так несправедлив был! А нашла силы выстоять.
И мне стало не по себе от себя.
На допрос сегодня иду без адвоката.
Первый адвокат отказался от дела, и вчера дознаватель сказала, что тот допрос теперь не считается. Нужно все сначала повторять!
Это значит что? Второго адвоката запугают — мне в третий (пятый-десятый раз) повторять допросы и никогда не выбраться из этого.
Пойду одна. Раз дело заказано, то адвокат все равно не спасет.
Сосед снова всю ночь не давал спать. Мы закрылись, а он пинал нашу дверь и кричал: “Падлы, мразь!” Слава не выдержал и пробормотал: “А ты слизь!” Но тихо, чтоб никто не слышал. Потому что вонь такая усилится, что уже только повеситься… поэтому молчим. Затем сосед поставил кастрюлю на газ и заснул. Если бы мы не выключили газ, начался бы пожар, потому что кастрюля уже начала плавиться.
Два раза в жизни я уже спасала его от страшной смерти в огне: заснет с сигаретой пьяный, диван горит, комната в черном дыму, который сквозь щели двери в коридор плывет. Вызову пожарных — они диван в окно сразу… а мне неделю перестирывать все, что стирается в квартире (пахнет горелым).
Вернулась от дознавателя.
На меня встреча с нею подействовала так: левая половина головы опять трещит, глаз болит и т.д.
И тем не менее — удивительное дело! — дознавателю, видимо, немного стыдно за все, что она делает со мной. Она вишневеет при каждом моем вопросе. Становится цветом, как ее вишневая помада. Может быть, это и считать прогрессом у нас? Ведь дознаватели времен советской власти никогда не краснели!
И вдруг! О, это волшебное слово “вдруг”! В уголовном деле обнаружилось что-то, радующее душу. В самом конце толстой папки… письмо от американского журналиста из Нью-Йорка — Агниса (я впервые слышу это имя, теперь навсегда дорогое!).
Американский журналист защищает русскую писательницу!
В то время как Россия смешивает своего писателя с грязью!
Тут я решила воспользоваться прецедентом и попыталась приобщить к делу письмо ПЕН-клуба в мою защиту.. Оно было у меня с собой. Но — увы — не удалось. Письмо американского журналиста не посмели выбросить, а на свое — на российское — плевали. Тут прогресса не видно…
Возле овощного киоска мужчина пошутил с оттенком эротизма насчет “хермы” (хурмы), а кондукторша — лет так семидесяти, никак не моложе — оказалась с прекрасным маникюром морковного цвета. Хочет нравиться! Значит, есть еще в недрах моей родины какие-то соки, какое-то желание жить…
2 ноября. Ночь не спала. Давление-сердцебиение да еще и камень пошел.
Вчера вышла на улицу, смотрю: красные кисти рябины уже на голых ветках. Когда прошла осень, я и не заметила.
4 ноября. Сегодня день иконы Казанской Божьей Матери. Богородице, моли своего Сына о нас! Сосед пьяный, голый, но Ты нам помоги!
5 ноября. Внук Ванечка прибежал, сразу снимает колготки:
— Бабушка, гляди, я стукнулся… Почему у тебя такое печальное лицо?
Я не нашла что сказать.
8 ноября. Ночь не спала (а кто бы спал), из последних сил добрела до райотдела, но…
обвинительное заключение еще не подписала прокуратура.
Зачем тогда меня вызвали?
А видимо, там большая программа, как еще можно поиздеваться над больным человеком.
Я шла и молилась: Господи, Ты иди впереди, а я за Тобой.
Да и что — наступит же и конец света, когда большинство людей будут служить антихристу. Наше дело — не поддаваться.
Для меня наступил такой конец света, и нужно сохранять независимость ВО ЧТО БЫ ТО НИ СТАЛО, а не стелиться перед дознавателями.
…Агния едет сегодня ночью, наш ангел, по святым местам. Вымаливать облегчение мне в судебных напастях. Я написала две записочки с просьбами спастись от несправедливого преследования судебного (и Ксении, и Александру Свирскому).
И я вдруг в каком-то сомнабулическом настроении пошла в ее комнату и написала Ахматову, так называемую — Ахматову на крови. Столько я крови из-за нее пролила сегодня! Шла из милиции, настроение ужасное, а возле подъезда стоит старое зеркало. Ну, думаю, возьму домой овальную деревянную основу. Я часто на таких пишу АА. Стала я выдирать плоскогубцами скобы, а после бессонной ночи не в фокусе — по руке гвоздем сильно прошлась! Кровь шла полчаса.
9 ноября. Мой сон. Прислали пару новых черных валенок с номером на голенище. Это прислал некий тайный враг с намеком, что меня посадят в лагерь. Я в ужасе их выбрасываю, прихожу на почту, а там еще одна пара.
Сережа сказал, что моя корова на картине дает молоко с привкусом банана.
— Сегодня день милиции, давайте выпьем за повышение МЕНТалитета.
— Как говорит наш внук Тема: у него всегда есть план Б… Тост у меня такой: за план Б, который спасает в случае провала плана А.
13 ноября. Вчера сосед, очень пьяный, куда-то ушел поздно вечером. Мы разволновались. Говорю: что с ним случись, опять нас обвинят. Он так до утра и не пришел.
Агния совершила паломничество по святым местам. Как я ей благодарна, что она съездила, помолилась! Будем ждать теперь помощи от святой Ксении Петербургской и святого Александра Свирского.
Внук Ванечка говорит: у него будет 40 сыновей. На мое возражение, что он с ними умается, отвечает: “А я буду, как папа, всегда на рыбалке”.
— Жена рыбака встала в четыре утра, порубила удочки, порезала сапоги, вспорола надувную лодку и легла спать. Жить ей оставалось полтора часа (анекдот).
А я подумала: это про меня!
Можно все порубить-порушить в себе, думать, что зло победило, но тогда… это будет не жизнь (жить ей оставалось полтора часа)…
Поэтому нужно искать мгновения счастья, чтоб выжить…
Например? Например, ученики Славы пришли навестить его после операции.
— Предлагаю тост: выпьем за будущее двух великих языков — русского и иврита!
А есть ли у меня будущее?
17 ноября. Вчера пошла за обвинительным актом в таком стрессе, что чуть не попала под трамвай. Видимо, меня спас 90 псалом, который мы каждое утро читаем (“Не преткнеши о камень ногу свою…”).
Обвинительный акт до такой степени сфальсифицирован, что даже свидетельница с нашей стороны приписана к обвинению. Из ее показаний убрана та часть, где она жалуется, что сосед за стеной все время бьет мебель, матерится. Даже из показаний Славы убрано, что сосед ударил его по лицу. Как будто мы связали тихого ангела!
Я выкурила три сигареты…
Потом посмотрела кусочек “Войны и мира” и заплакала вместе с Кутузовым, когда французы ушли из Москвы. А ведь думала, что мне уже эта родина… уже…
Василенко дала мне за картину сало:
— Из стратегических запасов президента Украины.
21 ноября. Нужно до юбилея пришить подушечку к тому месту на диване, где торчит пружина — прямо острая — чтоб гости не поранились (а я сама недавно села и поранилась). Нужно еще как-то вымыть потолок на кухне — сосед все сжигает (черно там). Я шваброй надеюсь достать…
Вчера звонил Алеша Мелентьев, говорит, что написал в АиФ статью обо мне к юбилею.
— Вас называют летописец секунды.
Слава написал стихи мне для вечера:
Мы прожили тридцать лет и три года
У самого Камского моря.
Находили консенсус не при всякой погоде.
Разводились полтора раза,
О смысле жизни споря… (и т.д.).
25 ноября. Сосед всю ночь носился в киоск — из киоска. Тогда мы решили помолиться да поработать.
Позавчера был мой юбилейный вечер в Пушкинке.
Дети все пришли. Антон — с лозунгом: “План Горлановой — победа России!” (А скоро этот юмор будет непонятен? Это сейчас на каждом углу висит: “План Путина — победа России”.)
Сто моих картин разобрали читатели. Агния прочла лимерики, Соня и Даша говорили прозой. Внуки запомнили из речи Сени последнюю фразу: “С лягушками не расставайтесь!” С восторгом кричали это в коридоре.
Я сказала:
— Нет противоречия между Ницше (искусство помогает не умереть от истины) и Шкловского (искусство не для того, чтоб стало легче, а для того, чтоб стало труднее, чтоб человек не пропустил что-то важное). Простой читатель отдохнет на своем уровне, и ему станет легче. А глубокий человек задумается, и ему станет труднее…
Внук Ванечка поцеловал мне руку. Откуда он это взял в четыре года?
Притча Дрожащих:
— У Нины 30 лет назад был литературный салон, где она встречала молодых литераторов разговорами о Шкловском и так далее. А мы с Кальпиди шли мимо и увидели: пиво продают! Он говорит: зайди к Горлановой и попроси бидон. Я зашел, Нина говорит: “Проходи, я так рада. Ты написал новую поэму? Прочтешь?” — Нина, дай бидон для пива! — “Сколько тебе лет?” — “Двадцать шесть”. — “А Лермонтов в этом возрасте уже погиб”.
Подарили мне сердце читателя — ну, из красной саржи.
Вера начала свое выступление так:
— От имени прототипов, обиженных тобой, хочу заявить…
Я даже лицо закрыла руками — думала, что будет скандал. Но она закончила так:
— … мы простили тебя!
Игорь — под Маяковского:
Горлань всегда,
Горлань везде!
До дней последних донца…
Раков сказал:
— Нина всегда была против лжи советской власти, “во главе сопротивления” — теперь против новой лжи.
Ванда весь вечер фотографировала, а сегодня по телефону сказала:
— На всех фотографиях у тебя скорбный рот.
Ну, уж теперь негде взять нескорбный рот…
29 ноября. Вчера “Знамя” прислало телеграмму: “Неделю пьем Ваше здоровье, верим, что теперь все печали и неприятности будут обходить вас стороной…” Спасибо, дорогие мои!
30 ноября. Сегодня день счастья — мы всю ночь спали! Так я была измучена, что сейчас испытываю какой-то восторг, будучи выспавшейся. А то пресмыкалась — два шага делала по квартире и ложилась скорее… и все время хотелось плакать из-за того, что жизнь уходит на подлеца…
Взломали сайт “Яблока”, затем сайт “Гайдар. ру”. Молю Тебя, Господи, чтобы все-таки завтра люди проголосовали за демократические партии!
В западных газетах Россию называют — Абсурдистан.
Напрягаю всю свою философию, чтоб не сойти с ума…
2 декабря. Гости: “Завтра момент истины — выборы. День унижения России”.
Но у меня есть на один процент надежды на чудо.
Я им подарила портрет Солженицына (давно написан) на “кирпиче”, то есть на таком деревянном брусочке.
3 декабря. Чуда не случилось. У Единой России ОЧЕНЬ много процентов. То есть “чудеса” были, но жалко бумагу на это тратить. Один только факт приведу: кое-где явка была 108 процентов!
6 декабря. Видела во сне, что меня судят в большом зале. На сцене — очень длинный стол, покрытый серым материалом. Мне шепчут про судью: “Это не он и не она, а оно”. Я отвечаю: “Да, понимаю, это государство меня судит”.
Слава сделал мне массаж на больную ногу. Стало немного легче.
Вариант эпитафии: “Уже немного легче”.
— Нина! А раньше нужно было доказывать, что ты не английский шпион!
— Но доказать, что я не оскорбляла соседку, так же трудно, как если бы — что не шпион.
11 декабря. Умер Саша Ткаченко. Мы зажгли свечу и помолились за упокой его души. Конечно, ждали мы помощи от него — от ПЕН-клуба — на суде, но…
Я начала антибиотики. Уже полностью сгорала в температуре и не выдержала.
19 декабря. Были внуки. Саша говорил только одно слово “Якобы”, но так многозначительно! Например, я произношу: “Сосед пришел с мадам”.
— Якобы, — громко и иронично произносит Саша.
И так весь вечер! Ему 5 лет. И я подумала даже с каким-то страхом: неужели он у нас растет гением? Ведь мадам на самом деле никакая не мадам, а сильно пьющая и тд
И вдруг в конце Саша спросил:
— Дедушка, а что такое “Якобы”?
— Это значит: как будто.
Вот так. Внук просто хотел понять значение!
А я вот тоже хочу понять что-то про суд — так и этак задаю себе и другим вопросы о причинах… может, за то, что на памятник Пастернаку я собирала деньги? Или за то, что памятник Дягилеву, привезенный в Пермь год назад, назвала статуей Командора? Или за сказки? Или за эссе против сжигания отходов ракет (“Ария мусора на слова отброса”?). За рассказ “Депутат с ружьем”? Еще говорят, что один депутат узнал себя в каком-то рассказе (хотя я вообще его не имела в виду).
Т. прямо говорит:
— Нина, да за все вместе! Если бы я так писала и так выступала! Меня бы уже засудили!
— А где я выступала?
— На Уральском совещании ты встала и прямо сказала: пермскому министру культуры все равно, что у нашего союза — СРП — нет помещения, нет бухгалтера…
20 декабря. Вдруг слышу свой голос:
— Господи, избавь и приголубь!
Оказывается, во время приготовления обеда давно себе говорю вслух что-то умоляющее…
Позади тяжелая, просто невыносимая ночь с агрессивным соседом. Сейчас он ушел в киоск в очередной раз…
Наташа уверяла меня, что зарождается новая реальность, когда терпишь во имя Христа. Но пока меня с ног сбивает старая реальность. Интернет отключили, из подвала — испарения смрадные, по телефону — равнодушный голос: “Сами звоните слесарям, добивайтесь”.
Ночью молилась: “Господи! Держи нас со Славой за руки!” И мерещилась виртуальная скульптура типа “Рабочего и колхозницы”: мы сплетенные руки протягиваем Господу, и Его рука подхватывает нас.
В Живом Журнале кто-то написал мне: “Причины суда — трансцедентальные. Если вы в своей прозе транслируете свет, то силы тьмы ополчились против”.
В китайских мифах есть бог кистей для письма — Мэн Тянь. Порой хочется просить у него помощи для общения в ЖЖ. Как ответить на эти слова? После бессонных ночей с соседом голова как броня. А броня мыслить не может.
В ЖЖ кто-то написал: “Мозг! Пахать, сука! От твоих результатов зависит моя зарплата”. Так я тоже не могу.
28 декабря. Сели писать рассказ — сосед заходит поминутно. И мы решили записи печатать. Писать прозу под его заедания невозможно.
И тут звонит Асланьян: Нина, министр культуры РФ дал тебе медаль. Я был в столице — привез. Сейчас за тобой приедет машина из редакции.
Я так долго хохотала: какая медаль — я под судом, не надо розыгрышей!
Но… на самом деле приехала машина. И вручили мне медаль!
Это очень много проясняет: значит, суд заказан не из Кремля. Иначе бы медаль не дали.
30 декабря. Сосед празднует Новый год шестой день. Упал в туалете, свернул бачок. И это второй раз за месяц. Не дает ни копейки на ремонт бачка! И впереди еще все праздники…
Душа моя, голубка,
Стон изронила.
Была бы ты желудком,
Все переварила…
Была бы ты слухом,
Я б заткнула уши,
Чтоб ты отдохнула.
2008 г. 1 января. Вчера ходили к А. встречать Новый год. К аперитиву подали медвежатину.
— Я в детстве и мечтала встретиться с медведем, и боялась.
— Так выпьем же за то, что твоя мечта исполнилась в весьма благоприятных для тебя обстоятельствах!
Я этот диалог вывесила в Живом Журнале, и сразу мне кто-то написал: “А вы не думаете, что это не политкорректно — есть медвежатину в 2008 году”. Он намекал на то, что грядут выборы президента и победит Медведев.
Быстро убрала и этот вопрос, и мои слова про то, что закусывали медвежатиной.
2 января. Вчера звонил Боря: был в Израиле, для меня освятил крестик у Гроба Господня. Может, он меня спасет, если ничто другое не помогает.
Волгин по ТВ, говоря о Заболоцком: не может великий поэт не касаться оси добра и зла — непременно эта ось проходит через его судьбу, и Николай Алексеевич каждую минуту давал отпор силам зла и старался сохранить человеческое достоинство.
Я говорю Славе:
— Не только поэтов сажали при Сталине, но и простых людей миллионами загребали.
— Это тоже были люди, выделявшиеся или умом, или сметкой.
— Но как-то ведь возникли капитализм и демократия на Западе, и только у нас все судят да сажают.
— Про нас всё понятно. А демократия — это и есть чудо.
7 января. Рождество Христово! Мечтаю написать и Младенца в яслях, и Вифлеемскую звезду, и Богородицу, и вола с ослом. Мы с утра прочли главу Евангелия о Рождестве.
Вчера все деревья были по-рождественски убраны инеем (видела в детской из окна). Антон пришел, и я попросила его поставить в Живом Журнале мою картину “Церковь в снегу”.
Вчера звонил С.: сын его 51 день в коме. Господи, другим еще хуже! Мне уж надо все терпеть.
Олег Павлов прислал молитву (читать перед судом). Помещаю ее здесь ДЛЯ ВСЕХ НУЖДАЮЩИХСЯ В НЕЙ:
“О, Мати Божия, помоще и защито наша, егда попросим, буди избавительница наша, на Тя уповаем и всегда вседушно Тя призываем: умилосердися и помози, пожалей и избави, приклони ухо Твое и наша скорбныя и слезныя молитвы приими, и якоже хощеши, успокой и обрадуй нас, любящих Твоего Безначальнаго Сына и Бога нашего. Аминь”.
8 января. Сегодня не спала. Сосед призывно-протяжно-заунывно ухал на всю квартиру. Смысл его громких вздохов-уханий: бегите ко мне с бутылкой — видите, как я мучаюсь (а принесете выпить — тогда я вас ласково обматерю).
Недавно убили в Перми известного балетмейстера, были торжественные похороны. Я сказала: “Меня так не похоронят”. — “Зато — наверное — и не убьют”, — ответил Слава.
Нина, Нина, сама ты все знаешь: чтобы слова что-то стоили, нужно заплатить за это. Наши слова бы ничего не стоили, если бы не были оплачены…
А я хотела писать о преображении, устала вглядываться в бездны душ героев. Но меня снова поворачивают к безднам?
Вчера ездили к Сонечке. Который год она уже приглашает всех родных на Рождество. Таксист на обратном пути жаловался на жизнь, проклинал воровство властей, говорил: Сталина бы на полгода. Сердце мое екнуло: такие всегда обсчитывают. И в самом деле, он сдал на 60 рублей меньше, уверяя, что нет мелких. Сталин-то бы его не помиловал…
9 января. С утра написала Рождество Христово.
“Эхо Перми” уже второй день передает в новостях информацию о близящемся суде надо мной.
Агния вчера заходила:
— Мне снилось, что ты не спишь, мама (да, я не сплю уже 2 недели).
…пишу в полночь. С обеда стало мне снова плохо — озноб, почка болит, горло тоже, кашель усилился.
12 января. Помолившись, я надела медаль (это для судьи и прокурора). И мы отправились. Приехали освещать процесс пять телекомпаний и шесть газет. Только я никак не могла привыкнуть к слову “подсудимая” и не вставала. Но потом заставила себя все же привыкнуть…
Агния не могла даже говорить, пришлось сделать перерыв в заседании суда. Она была в таком состоянии, глаза ее безмолвно кричали:
— Как вам не стыдно нас всех мучить!
13 января. Мой сон: прокурор задает мне глумливые вопросы (как и было на суде). Видно, что ему доставляет наслаждение унижать меня. Но я не чувствую себя сдавшейся (и во сне, и наяву).
Когда брали интервью у соседа, он закричал (руки в боки):
— Телевиденье вызвала! Благородной хочешь казаться?
— Не казаться, а быть благородной хочу! А вы хотите всех втоптать в дерьмо, чтобы весь мир на вас походил!
В это время по коридору провели мужчину в наручниках. Его привезли из тюрьмы как свидетеля по другому делу. Он жадно глядел на модниц-журналисток: “Вот повезло увидеть кусочек большого мира”.
Прокурор в перерывах затирался среди журналистов и слушал, что вокруг говорят. Слава меня толкнул в бок: мол, имей в виду, он тут. И прокурор Славе покачал головой: мол, почему не разоружаетесь перед следствием… Такое уж у него прокурорское рвение в преследовании старой больной писательницы!
Гражданская палата и Правозащитный центр предоставили мне двух адвокатов.
Они убедили нас подать встречный иск.
Проснулась — опять нет Интернета! За что платим? Каждую неделю отключают. Ну, если б знать, что не сверху, а авария на линии… А то ведь душат-душат, и Ты, ГОСПОДИ, ничего им не делаешь! А ведь Ты создал нас свободными! Что-то бы им показал тоже… прости, конечно, но я умираю, Ты видишь ведь, совсем нет здоровья, и последние крохи уходят на нервные срывы из-за властей!
В Живом Журнале мне написала одна поэтесса: “Нина, киска! Вас ненавидят по определению — как независимого человека (писательницу)”.
Ночью плакала: почему я забыла сказать на суде, что спасаю каждый день соседа от пожара! У Данте в последнем круге ада — неблагодарные.
14 января. С утра накатила депрессия — бессонная ночь сказывается. Битва за Интернет продолжается, но пока не включен. Но все-таки я написала пейзаж. Не сказать, что ужасает прекрасностью, однако можно поправить.
Позвонил внук Тёма — в свои пять лет он очень за нас боится. Говорит:
— Дедушка, ты где сидишь — в тюрьме?
Слава все перевел в шутку:
— Да нет, я в пещере. Гномики мне сказки рассказывают.
Ночью звонил Коля Овчинников с Карибского бассейна. Он в Интернете видел видеосюжет про суд и очень возмущался. Оказывается, мир такой маленький. На Карибы из Перми доходят вести.
15 января. Снова видела во сне суд, но все были в кринолинах. То есть тоже черно-белые фигуры судьи и прокурора, но покрой одежды — из прошлых веков. Слава говорит, что подсознание проводит детоксикацию этими кринолинами: как бы театрально и поэтому не сильно страшно.
Вчера я вышла в киоск за овощами. И незнакомая женщина подошла:
— Я видела вас по ТВ — как с соседом?
— Плохо, — говорю.
А ТВ сняло меня в коридоре в дубленке — легко узнают поэтому.
“Урал” — номер 1 — опубликовал мои дневники за 2006 год (бр-тр). Я посмотрела их — уже висят в журнальном зале. Какая я была наивная еще год назад! Надпись на стене дома: “Мир безумен”, и я комментирую: мол, сие написали какие-то сектанты, а мир на самом деле разумен… Теперь-то я вполне вижу безумие мира!
Еще вот что интересное прочла в этом номере: оказывается, год назад на улице мне цыганка закричала: “Тебя ждут большие перемены — сглаз…” Она хотела снять этот сглаз, но я ушла. А перемены — большие — увы, пришли… но все же не христианское дело бы — снимать сглаз у цыганки.
Письмо Коли Овчинникова в Комсомолку:
“Я отношусь к группе старых поклонников газеты “Комсомольская правда” и читаю эту газету с середины прошлого века… В последнее время газета помельчала и теряет своё лицо. Находясь в Тринидаде, я был шокирован, прочитав статью о Нине Горлановой, в которой с сарказмом смакуется процесс обливания грязью бедного, больного, беззащитного, высоко интеллигентного и очень порядочного человека — писательницы. Я знаю Нину с наших студенческих лет начала шестидесятых годов как исключительно законопослушного и порядочного человека. Сосед терроризирует семью Нины своим пьянством, хамством и игнорированием элементарных норм проживания в коммунальных квартирах. В августе 2006 года я нанес визит семье Горлановых и ужаснулся условиями их проживания в коммунальной квартире… считаю, что идет травля писательницы и это дело сфабриковано. Потерпевшая очень плохо слышит, и на достоверность её показаний о произнесенных оскорблениях полагаться не следует”.
16 января. Аркадий Бурштейн в Живом Журнале отвечает одному журналисту из “Комсомолки”:
“Заявление, что картинка, отраженная в заметке — написана самими действующими лицами — демагогия и вранье. Вот цитата: а к соседу “время от времени наведывалась родная мать. И не нравилось это семье писательницы. Ведь когда сын объединяется с матерью, то это уже двойная угроза миру…” Что можно понять из этой фразы? Что стервозной семье Горлановой не нравится, что мать приходит в гости к сыну. И фраза эта сознательно написана так, и написана не действующими лицами в зале суда”…
17 января.
Сосед бегает ночью, вскрикивает: “Да что такое, б…дь! Да что такое!” Понимай: да что такое, водка с неба не льется!
Заглянула на Яндекс — оказывается, Туркина убрала свой пост “Суд над Горлановой — суд Божий”. Почему? Может, кто-то ее пристыдил? У меня недоумение: была Туркина моим ангелом, затем — дьяволом, а вот снова рванула к чистоте! И сразу так повысилось настроение! Оказывается, даже небольшое просветление оживляет сердце.
А про “Комсомолку” мне сказала одна тележурналистка:
— Сейчас такие СМИ. Я говорю начальнице: “Там авария. Семь машин столкнулись. Написать?” — “Жертвы есть?” — “Нет”. — “Жаль”.
19 января. Крещение Господне. Господи, в день Твоего Крещения прошу: помоги моему отцу Виктору исцелиться, избави его от мучений!
Вчера вечером позвонила мамочка: папу увезли на скорой…
21 января. Умер папочка. А я под подпиской о невыезде…
22 января. Как вчера сказала Люся Гашева: “80 лет — хороший возраст для мужчины”.
Да, хороший. Почему же так тяжело? Потому что советская власть прошлась по судьбе папы всеми своими тяжелыми ударами. Когда их семью раскулачили (или разорили), моя бабушка сразу умерла от разрыва сердца. А дедушка увел папу двухлетнего к крестному, который сдал его в детдом (чтоб в Сибирь не везти на погибель).
Второй день, а не верится, что нет папы на этой земле. Вот он встречает меня у вагона поезда, вот он стоит на лестнице возле черешни. Вот молодой летит на мотоцикле…
Даша полетит на похороны, наша дорогая деточка.
— В такие дни особенно чувствуешь, что тот свет существует, — сказала Агния.
Да, я тоже чувствую, что папа жив ТАМ и как будто доволен, что нас не намучил.
24 января. Т. Н. пишет мне в Живом Журнале (после моего отрывка о строгости отца): “Нина!!! Да тебя, ласточка моя, в детстве недолюбили! Отсюда все твои горести. Детского запаса любви должно хватать на долгое-долгое здоровье. Как летние витамины печень накапливает на всю зиму”.
Я ответила так: пока не нахожу связи моих горестей с папой!
И кого в детстве долюбили? Чехова, которого в 5 утра поднимали в церковный хор? Или Толстого, у которого мама умерла, когда он был кроха? Или Достоевского?!
Вчера мы поминали у нас папу. Были Антон с Анечкой, Агния, Соня и Миша с малышами и Миша Мурашев (Даша улетела в Калитву).
Внук Саша (ему сейчас 6 лет) попросил Славу почитать ему Толкиена (как всегда), очень верно комментировал (“Это кольцо зла внушило ему злые мысли”), мы похвалили его, и вдруг с радости Саша начал сыпать обещания:
— Я куплю всем вам машины: дедушке — субару, бабушке — субару! Я ведь буду пиццу развозить, много заработаю…
Поставила фотографию папы рядом с компьютером. Все еще не верится, что он умер. С мамочкой связываюсь по четыре раза в день, и столько же раз — она со мной.
Как мне трудно всех уговорить выступить в мою защиту на суде.
Вчера просила В.: мол, скажи, что я езжу по святым местам. А она сразу:
— Может, соседи скажут или Скворушка…
Я чуть не упала со стула. Какой Скворушка? Я его не видела лет двадцать. И так-то не просто быть судимой в том городе, где живет твоя первая любовь… но просить его меня защищать! Это уж просто не знаю что…
26 января. Болею, пью антибиотики в двойной дозе…
Звонила Таня Шмидт. Мол, на выставке “Арт-Пермь” по 3 раза в день крутят фильм обо мне. В одном углу города крутят фильм обо мне, в другом — судят меня. Видимо, это как-то связано.
Одна писательница — мне — в Живом Журнале: запишите своего соседа на диктофон и дайте послушать на суде.
Я сто раз объясняла ей, что мы судимся НЕ с соседом, а его мать на нас подала в суд! Но люди иногда никого не слышат, кроме себя.
Еще она пишет: “Не будь на суде отсутствующе инертной (как на видео). Не сиди барыней”.
Какой барыней можно сидеть в суде! Там только глотаешь таблетки без конца и думаешь: не умереть бы от разрыва сердца! И на видео в “Комсомолке” я не сижу барыней, а в полуобмороке…
Из Живого Журнала: “Сейчас каждый алкаш может подать на вас в суд за оскорбление чести и достоинства! Суки, жрите свою демократию вместе с правами человека”.
Как будто в советское время суды были не по звонку…
27 января. Мама вчера сказала, что сорок дней пройдет и она поедет к нам в гости. Я ей:
— Мамочка, да наш сосед бьет нас, спать не дает неделями!
Вот новая проблема теперь. Я вечером от бессилия перед жизнью долго плакала в темноте. Потом включила “Эхо Москвы”. Повторяли Латынину, в том числе она снова сказала: “Что вы хотите, если у нас судят матерей Беслана за то, что они не смирились со смертью детей”.
29 января. Девять дней со дня смерти папочки. Я его фотографию целую, говорю:
— Папа, борись там за свое место в раю! Проси Господа о милости, о прощении.
О риэлтерах: были за эти дни уже от двух фирм. Как мы и предполагали, без доплаты не переехать. А доплатить нечем. Страна лопает от нефтедолларов, а двум писателям невозможно уехать от садиста соседа в самую крошечную малосемейку! О, родина-родина…
А Чехов в одиночку
На 25 деревень —
Часто ночью —
Изо дня в день
Работал на холере!
Сейчас многим —
За компом и на пленэре —
До него, как до Бога.
Видела во сне, что у нас гости, а сосед ворвался. Гости его сбросили на пол, он лежит, как таракан, ручками-ножками сучит. Я хочу вызвать милицию, мне говорят: номер ее изменился.
Вчера сын сказал: есть вариант на Кутаисской. Без горячей воды, но зато по цене подходит. Но пока я советовалась с Дашей, сколько стоит колонка газовая… квартиру уже перехватили.
1 февраля. Зимнее робкое солнце, жемчужный денек. Но радоваться-любоваться некогда. Вчера сосед упал в туалете на днях и схватился за трубу. С тех пор из стыка течет, сегодня уже и сильно.
4 февраля. Не выспавшись, мы шли рано в суд, а на улице — снегопад, мягкий такой, словно для нашего утешения. И на секунду показалось, что сейчас мне откроются тайны бытия и тайна этого суда тоже.
5 февраля. Агния мне брови покрасила перед судом. А я — такая хитрая! — зашла с пенсии в секонд и купила юбку к лету. Если жить не захочется, думаю, то вот юбка новая. Нина, давай держись — надо ее поносить, она прекрасна!
Вечером позвонила Вера: детская библиотека просит выступить со сказками. А я про себя думаю: часть этих детей вырастет милиционерами, часть прокурорами, кто судьей, кто дознавателем. Милиционеры будут пинками гнать невинных в отделение, прокуроры — возбуждать дела против этих невинных, дознаватели-садисты будут доводить их до инсульта, а судьи осуждать. А Слава говорит:
— Если сказки детям читать, то, может, кто-то и порядочным будет.
— Еще кто-то, может, вырастет святым, — добавила Агния.
Когда Агния красила мне брови нежными касаниями рук, я вдруг в голос запричитала:
— Да как это все вынести! Тратить драгоценную жизнь на суды!
— Мама, всем приходили испытания. Пушкин два раза в ссылке был.
— Так Пушкин в ссылке — за стихи. Так и говорили: за стихи. А меня за что судят? За оскорбления, которые я не совершала?
В Живом журнале кто-то мне написал: “А может, губернатор — сам писатель — завидует?” Я не успела удалить — ответил другой блоггер:
“Этого не может быть — он уверен, что его проза лучше”.
Ну, теперь о самом тяжелом. Трудно писать, но лучше пусть будет горькая правда, чем умолчание. Перед судом — утром, после бессонной ночи с соседом — я была в таком ужасном состоянии, отчаяния и бунта — что ли. Я хотела снять крестик и отказаться от Бога. Идти на суд без креста. Но от одной этой мысли я почувствовала такое одиночество, брошенность и пустоту, что спохватилась и покаялась… Так могу хотя бы молиться: “Господи, держи меня за руку!” А без молитв что делать? Только злиться на зло мира?
6 февраля
С утра в Живом Журнале провокационное письмо от неизвестного: “Нина, сосед ваш долго не будет вас мучить, т.к. ваш адрес есть в мегаполисе”.
Я ответила: мы молимся, чтоб Господь унес соседа полечиться (что правда).
Что еще нужно властям, я уж не знаю. Никак не могут остановиться в преследовании меня. Теперь что-то сделают с соседом, а меня обвинят.
7 февраля
Ночь-утро. Проснулась от грохота: сосед упал в туалете — сломал унитаз, который мы только что отремонтировали!!!
К счастью, Иртеньев, наш ангел, прислал деньги на месячный курс лечения — придется потратить на унитаз…
Зато на суде впервые молилась за врагов: за соседей, судью, прокурора.
9 февраля
Ночью случился криз, давление за 200, рвота.
Кто-то написал мне в Живом Журнале: ваш сосед упал исключительно неудачно в туалете; вместо того, чтобы сломать себе башку, он сломал унитаз.
11февраля
Сосед вчера привел сразу двух женщин! И ночью носился в киоск — из киоска (дамы требовали водки), потом — часовые сморкания на кухне. На работу он с такой радости не пошел. Мать его заявилась с утра и кричала сначала на него, а затем, как водится, на нас. Слава пытался еще что-то мне веселое протолкнуть в сердце:
— Надо жить, жить! Внук ведь обещал, что будет развозить пиццу и купит тебе “субару” и мне “субару”.
14 февраля
Россия заняла второе место в мире по числу самоубийств.
17 февраля
Вчера мать соседа включила газ в духовке, но не подожгла. То ли спьяну, то ли с похмелья, то ли в маразм она впала — не понять уже. К счастью, мы со Славой именно в это время вышли на кухню и выключили! Со мной сделалась истерика, а Слава спокойно говорил:
— Ну, если она нас взорвет — так это еще лучше! Мы перестанем мучиться от жизни рядом с такими ужасными людьми.
— Так это же если сразу насмерть… а если взрыв только нас искалечит?
Но! Есть одно НО: не будь соседей — враги мои какое бы дело завели? Наркотики бы подбросили, а это еще хуже…
23 февраля
…Вот пишу в два часа утра — ночи. Сосед и его мадам ужасно напились, делают мимо, запахи ужасные, а главное — лезут драться, и сил уже нет. Я пыталась милицию вызвать, но там занято все.
А ведь день был такой хороший: работали, потом пришло письмо из деревни от учительницы, которая победила в конкурсе на учителя года — давала урок по моим хокку.
После по культуре — “Линия жизни”, но я вдруг перестала слышать, затем уже у меня и рука левая заболела… и соседи вышли делать мимо… и так стало плохо мне, что включила комп.
…Пишу утром. Металлический блеск снега за окном. Всю ночь не спала — щека ходуном ходила от тика, и я уже хотела скорую вызывать. Но все же пила горстями все таблетки, и вот встала… Мама позвонила — Славу хотела поздравить с 23 февраля (советское воспитание). Я говорю: он спит, болен гриппом, ночью не спал. Она приказным голосом: разбуди. Я тогда честно говорю, что сосед не давал всю ночь спать.
Мама:
— Приезжайте жить ко мне!
Да, легко сказать, но она будет там приказным голосом каждую секунду меня строить под себя.
Вчера Игорь Волгин в “Линии жизни” говорил о литературе предупреждения (Достоевский). Да, подумала я, писала я в этом направлении, а вот в ХХI веке стала писать только рассказы о любви… и тогда меня под суд, чтоб вернулась к серьезным вещам?
Прочла у Чуковского: “К нашему общему стыду, Пастернак живет бедно”. Наверно, никакого общего стыда и не было. Чуковский один его ощущал за всех.
28 февраля. Вчера видели телепередачу: восьминогие лягушки мучаются. Паразиты внедрились еще в головастиков, нарушили схему развития лап, и бедные восьминогие едва ползают. Нет у них языка, чтобы пожаловаться, нет врачей, чтобы оперироваться.
А ведь так же люди-паразиты внедрились в организм моей родины, и она превращается в чудовище…
3 марта. В ЖЖ прочла сегодня, что в Перми на избирательном участке одна женщина пыталась себя сжечь…
4 марта. Тост гостей:
— За успешное окончание судебного процесса!
— Много пить придется. (Я)
— Нас этим не испугать. (Слава)
Мы подписали письмо в защиту Тарусского кардиоцентра.
— За что же все-таки конкретно судят? Хочется все-таки понять. А Русь все по-прежнему: ждите ответа, ждите ответа.
— Ты так сойдешь с ума, гадая.
— Может, для того и судят, чтобы свести с ума.
12 марта. Не спала, видела по 1 каналу отрывочек фильма Познера об Америке. Когда полицейский искренне объяснял, что главная их задача — ПОМОГАТЬ людям, я заплакала.
15 марта. Во сне мы со Славой засолили две банки: огурцов и рыбы. Пришли дети, я говорю Славе: “Давай огурцы откроем и угостим”. Слава попробовал один огурец и говорит: “Нет-нет, их нельзя есть, горькие”. А я догадалась тут сразу: “Горечь жизни даже сквозь стекло проникла”.
Вчера из Германии с оказией прислали гонорар. Женщина, давно живущая в Германии, с ужасом рассказала, как шла к нам — в сапоги грязь ей заплеснулась (такие лужи). Я подарила ей Ахматову, оплакивающую Россию, и много других картиночек.
Еще много картин подарила студентам, их приводила Юля. Пока она писала диссертацию по моей прозе, я успела ее полюбить.
Вчера “Новый мир”-3 повесил нашу пьесу. Слава сказал:
— Голливуд, спеши купить нас!!! Пора одуматься!
Я так смеялась, что резко подскочило давление, и мне стало дурно.
Сосед и его мадам напились, вышли голые — сделали мимо в туалете, мы просили затереть, но получили… я — много мата, а мой муж — кулаком по лицу, а мадам ногтями разодрала Славе веко. Мы почти час не могли остановить кровь. Сейчас Слава ушел снимать побои в травмпункт.
Из-за искусственного сустава он не может отскочить или присесть — отклониться.
Да и сосед с мадам много моложе нас.
23 марта. Слава вчера ходил в травмпункт — зафиксировал побои. А соседа милиция отпустила еще до полуночи — он всю ночь бегал, не дал поспать…
Слава перед зеркалом обрабатывает сейчас раны на лице (зеленкой): фронтовые будни…
Шея у него тоже болит и на скуле синяк. Ученики думают, что жена бьет Букура…
27 марта. Пишу ночью. Сон не идет.
Вчера мать соседа опять не явилась на суд, хотя он — по ее заявлению! Это специальное издевательство, видимо…
Зато в суд Наденька неожиданно принесла… роскошный свитер для Славы (купила сыну в секонд-хенде, но велик). Такой с молдавским рисунком — просто чудо, а не свитер. И в коридоре стала рукава прикладывать к Славе, чтоб проверить, подойдет ли. И этот огромный свитер с национальным орнаментом расцвел так хорошо в коридоре суда!
Вчера судью сменили. “Нашу” Кривдину повысили.
И все по новой начинается: всех свидетелей вызывают опять!
Более семи месяцев прошло со дня прихода к нам милиционеров, и когда процесс судебный приблизился к окончанию — его запустили с начала.
И что — через семь месяцев сменят судью еще раз?
А после еще раз, затем еще — так до смерти будут меня судить?!
Ох, хорошо продумано все! У них.
Пластмассовые сердца! Слава прав: в нашей стране во время сталинизма произошла антропологическая катастрофа.
Попросила Славу со мной делать алфавитный список всего, что написали. Он:
— Зачем? Я не буду заниматься переизданиями, если ты умрешь.
Я заплакала. Это же наши дети — рассказы, повести, романы. А он готов их бросить на произвол судьбы!
28 марта. Вышла я на почту — весна, пахнет первый день пробуждающейся землей, и я впервые подумала, что хорошо будет в ней лежать.
29 марта. Сегодня закончили рассказ “Жители фисташкового дома”. Это после инсульта уже второй рассказ.
Приезжала Танечка, провела фотосессию. Слава положил апельсин между нами.
— Почему апельсин между головами?
— А почему суд?
1 апреля. Год назад на обоях возле своего дивана я написала: “Дожить до мая 2008 года!” И вот уже апрель, и видно, что в России все становится хуже, а не лучше, как я надеялась. Но те же подруги, которые говорят, что суд не заказанной, помогают деньгами…
Иногда уж прямо их спрашиваю:
— Если суд не заказной, то что происходит? Вы-то знаете, что я никого не оскорбляю никогда!
— Это ошибка судьи.
— Но до судьи пришли — пинками нас доставить!
— Это у нас такая милиция.
— А группу инвалидности не дают почему?
— Такая у нас медицина.
— Ничего подобного! Заведующая поликлиникой прямо сказала, что медкарту не отдает прокуратура…
— Значит, такая у нас прокуратура.
Со времен Сталина мало что изменилось. Было две России: одна сажала, другая сидела. А теперь одна Россия ворует, а другая от этого страдает.
3 апреля. И все-таки жизнь двигается вперед не благодаря хамству милиции, подлости дознавателей, продажности судей и прокуроров. Она идет вперед благодаря тому, что порядочные люди делают свою работу. То есть — благодаря нам! А все эти коросты на теле жизни должны отпасть и не попасть ни в историю, ни в рай.
Вчера были внуки. В коробке из-под компьютера они летали на Луну, Слава брал интервью у космонавтов от газеты “Космические слухи”.
Все-таки хорошо, что есть внуки!
Вечером сосед привел свою сожительницу — ее голос как ржавое сверло насквозь просверлил всю квартиру. Слава сказал:
— Давай уедем в Канаду. Там такой же климат, как на Урале.
Я промолчала. Через десять минут из его угла грянуло:
— А если во Францию, то в Бретань. Это на севере, и легче акклиматизироваться.
10 апреля. Видела во сне: Господь держит меня за руку и ногами пинает моих врагов.
12 апреля. Сегодня юбилей Островского. Много он тоже был под судом. Купцы писали жалобу царю, драматурга выгнали с работы и — под надзор полиции! А еще всю жизнь с ним судился друг, требовавший компенсации за моральный ущерб (в одной пьесе изобразил семью эту)…
У меня вышло 9 книг — ни один редактор не взял рассказ “Депутат с ружьем”. Прямо так и говорили:
— Если напечатаем — убьют!
А я упорно всюду по конкурсам рассылала этого “Депутата”… пока он совсем не потерялся (написан в эру докомпьютерную). Неужели дошел до прототипа? И за это — суд? То есть этот прототип организовал процесс судебный надо мной?
— Да они не читают ничего. (Слава)
21 апреля. Началась страстная неделя. Я бы хотела ее посвятить молитвам, как обычно, но… у меня очень уж тяжелая пора: в среду два суда (и надо мной, и по моему иску).
Сегодня не спала. Новый судья! Почему?
Ходила в книжный магазин, купила внуку Ване книгу о подвигах Геракла. Хотела позвонить Соне: мол, если умру в среду от судов, то книжка справа от телевизора… Но сдержалась.
…Выпила треть стакана кагора, разбавленного водой…
Господи, помоги мне в Чистый Твой Понедельник!!! Прошу Тебя горячо-горячо!!! Горячее некуда!!! Суд этот меня замучил, Ты же видишь!!!
Сегодня читали: перед концом света зло должно нарастать. Сказано: не мир спасется, но человек…
22 апреля. Великий Вторник. Во сне писала в центральную газету про суд. И в то же время говорю кому-то вслух: как бы это письмо не повредило! Не стало бы хуже! Само письмо в виде… воды на моей картине “Иоанн Креститель”: то есть сине-бело-черное, ведь он в черной шкуре, и она тоже отражается.
Проснулась от сердечного приступа… Ну, что делать. Выпила горсть лекарств и за компьютер.
Позвонила Оля: узнать, как я перед судом. Я говорю:
— Все время кажется, что я как коза на веревочке, которая сейчас еще травку щиплет, а вот придет хозяин и поведет козочку, куда захочет… веревка натянется, и придется идти. Раньше я была свободна, а теперь меня тянут в суд за веревку. И я эту веревку все время вижу-чувствую.
Не могу я суд (“какую-то черную доведь”) в мыслях на секунду отодвинуть — даже во сне. Слава вечером приехал из больницы и сказал:
— Коза не подает встречный иск, а мы подали все-таки!
Слава о соседе по палате:
— Бывший зэк, он рассказывал: в тюрьме можно торговать мобильником или кипятильником.
— Но я все равно ничем не умею торговать, Слава!
— Ты смогла бы картины там писать.
— Так кто ж мне даст краски и холсты?
— Если начальство захочет торговать твоими сиренями — все достанет…
24 апреля. Чистый Четверг
Описываю суд.
С утра вчера еще и двигатель в груди начал отказывать. “Ну, гони, мой двигатель, гони!” — умоляла я.
И пошла в комнату, где картины — попрощаться. Думала, что уже их не увижу. Не надеялась, что переживу два суда в один день.
Ведь все начинается заново — Кривдина-2 снова всех свидетелей вызвала. Маша с работы с трудом отпросилась. И Агния.
Судья так и сказала: процесс опять начнется с начала!
Но я чудом не потеряла сознание все-таки. Агния все время совала мне под язык глицин, в большом количестве, и я почти оживала всякий раз на пять минут…
Приехало телевидение — судья стала их не пускать, уверяя, что сегодня решения суда не будет. Но ТВ все-таки настояло — начали снимать.
Когда ТВ-ведущая спросила у Славы, что он думает о суде, он ответил:
— Это экзистенциально-абсурдистский сбой.
С самого начала судья для меня выработала такой голос, каким громили в советское время врагов народа (от имени народа):
— Подсудимая, встаньте!
— Я после инсульта не могу стоять. Только секунду…
— Получили обвинительное заключение?
— Да.
— Я вас спрашиваю: когда получили?
— Но я не помню даты.
— Я вас спрашиваю, когда получили?! (И долго так — все очень злым голосом — видимо, ее очень сильно кто-то настроил против меня.)
— Я после инсульта — не помню всех дат.
— В деле есть число, но нет года!
А я тут в чем виновата — они же ведут это дело! Могли бы о своих ошибках молчать или устранять их, не травмируя меня… но…
И тут судья сахарным голоском обратилась к “потерпевшей”:
— Бабулечка—потерпевшая, встаньте за трибуночку. Бабулечка-потерпевшая, скажите…
А эта “бабулечка” съела 10 лет нашей жизни и не поперхнулась ни на секунду!
И тут вдруг грянуло от “бабулечки”:
— Хочу забрать заявление!
Мы все (Слава, Агния, Маша, мои адвокаты) не поверили своим ушам!
— Если Горланова заберет свое, — добавила “бабулечка”.
Почему же нет счастья в душе? Ведь суд прошел…
— Суд прошел, а страх остался?
— Да, страх остался…
Вечером проснулась: посмотрела телерепортаж про наш процесс. Запомнила слова про Кафку:
— Скоро Кафка сказывается, но не скоро дело делается…
25 апреля. Что будет дальше — завтра, послезавтра?
Ведь примирение было неожиданностью для кукловодов. Когда мать соседа сказала, что забирает заявление, у судьи от удивления буквально глаза стали как ночь!
Будут ли снова меня прессовать другим способом? Или первое время после инаугурации станут выжидать, куда ветер подует?
Я снова работаю! Голова будто из детства приставлена — свежая. Один рассказ хотела уже закончить словами: “Милые пермяки! Я знаю: все вы поэты в душе. Но не пейте!”
Потом одумалась! Это не милые пермяки! Они отдали меня под суд! Уверена, что в Екатеринбурге меня бы не отдали.
4 мая. Пришлось спать утром. Каждую ночь меня судят во сне…
Сосед вечером напился и до семи утра бросал табуретки в смежную с нами стену. Так прошла ночь, лишив меня сил и желания работать… спина отламывается, а при умывании коснулась левого глаза — острая боль. В общем, вся инсультная сторона летит, если не посплю.
Ученица Славы была у Гроба Господня, когда сходил Благодатный огонь. Он облаком светящимся спускался из-под купола и — дойдя до кувуклии — пустил луч под прямым углом прямо в нее! И сразу там загорелись все свечи!
Меня все это поразило в самое сердце! Луч изогнулся под прямым углом! Именно возле кувуклии! Именно внутрь нее направленный! Словно все это вместе живое и разумное явление! Да, о чем я! Конечно, все живое — от НЕГО!
Значит, нет никаких случайностей, и суд был послан не зря, и не мое это дело — до конца понимать, задавать вопросы (для чего, почему)… Не дело человека — все понимать.
9 мая. Мамочка звонила уже — поздравила с Днем Победы. Ее отец — мой дед Михаил Кондратьевич Федосеев — дошел до Берлина. В каких частях он служил — у нас не сохранилось ничего — никаких документов-писем. Только мама помнит рассказы деда…
— Чувство истории в советском человеке не воспитывалось, считалось, что прошлое уже не важно, что скоро победит мировая революция. Фантастику мы знали лучше, чем историю. А надо бы наоборот (Слава).
Бодливая жизнь снова нанесла удар. Сосед когда еще ударил Славу по скуле, а сегодня врач сказал, что нужна операция…
15 мая. Вчера купила два экземпляра своей новой книжки.
Пишу в 3 ночи — сосед не дает спать (вчера пришла вечером мать и напоила его, ну, потом еще в киоск бегал).
Дописала картину “Пушкин выбрасывает Маяковского с парохода современности” и радовалась, что жизнь продолжается…
16 мая. Позвонили из пермского землячества в Москве: мол, дают мне премию Строгановскую — 10 тысяч долларов. Нужно срочно прислать факсом копию паспорта.
— Нина, в субботу тебя чартерным рейсом — в Москву — премию вручат в Большом Кремлевском дворце.
А у меня ни туфель, ни даже зонта. Но все равно полечу в столицу! На деньги с премии можно доплатить и уехать от соседа! Уехать! Подальше!
Пришла в гости Наденька — я заняла у нее 600 рублей и купила самые дешевые туфли.
И тут… звонят, что премию уже не дают. Причем так еще гадко: якобы моя дальняя знакомая (Лена) сначала звонит, что прочла в газете и она вот сейчас — сию минуту! — позвонит знакомым из жюри и узнает, точно узнает все… а потом звонит и говорит, что не дают. Ясно, что должны звонить организаторы, а они не звонят — Лену подговорили… ну мне наплевать, я не расстроилась из-за премии, а расстроилась из-за того, что заняла 600 р. — как их трудно отдавать.
Мы с Линой столько лет имели девиз-пароль из Кушнера:
“Придешь домой, шурша плащом,
Стирая дождь со щек.
Загадочна ли жизнь еще?
Загадочна еще”.
(При прощанье всякий раз я спрашивала, а Лина отвечала).
Ох, загадочна. Вот новая загадка — кто отменил мою премию. Видимо, тот, кто и суд заказал. Но КТО ЭТО? А не буду я голову ломать. И не думаю об этом! Не для того цвела.
24 мая. Вчера в двенадцатом часу ночи позвонил Славе внук Ваня:
— Это вам звонит Геракл. Я сегодня совершил 21-й подвиг.
— Какой?
— На меня напала рыба-меч…
28 мая. Вчера ездили на праздник Кирилла и Мефодия, который в университете называют Днем филолога. Подарила картину “Пушкин сбрасывает Маяковского с корабля современности”.
Потом было чаепитие, Сережа Гнядек пошел за “струментом”, пел, хором исполнили “Великий российский писатель Лев Николаич Толстой не кушал ни рыбы, ни мяса, ходил по России босой…”.
Потом поехали к нам, в том числе профессор из Словении. Я подарила всем по две картины. Что-то мы распелись: “Говорите, говорите, я молчу…”, “Как это: юность и сразу вдруг старость? Не понимаем, не понимаем…”, “В склянке темного стекла…”, в конце Сережа спел свою новую “Налейте, друзья, всем вина…”.
29 мая. Подхожу к подъезду, а уже полночь, и вижу: возле сирени стоят четыре подростка. Они позвали меня: “Можно вас на минуточку?” Я не пошла. А в подъезде стоит избитый таджик и спрашивает:
— Они там стоят?
— Да, стоят. Заходите к нам, мы вызовем милицию.
Вызвали милицию, дали ему стул… Он сразу заплакал. Подбитые глаза опухали и наливались кровью. Я дала ему таблетку и говорю:
— Зачем вы пьяный поздно выходите, да еще в День пограничника?
— Я к девушке шел.
— И к девушке не надо пьяным ходить.
31 мая. Вчера отмечали выход моей книги.
Если есть в Перми человек, которого я бы никогда не хотела видеть — это Виражников. Когда он полчаса громил мою прозу на литобъединении, не привел ни одного примера их текста. Я спрашивала много раз: “Например?” — “Я говорю так, как мне удобно”, — отвечал он.
Так вот — именно его Слава встретил, покупая водку для гостей. И пригласил к нам!!!
Таков мой муж: начисто забыл, что Виражников был против меня!
Но я подумала: Слава такой, а Виражников — не дурак ведь, и он-то уж понимает, что не имеет права приходить к нам!
Ну и что вы думаете? Звонит Виражников:
— Нина, водку я купил, а что еще нужно?
— Ничего, — пришлось мне сказать.
И вечер был испорчен. Я все ждала гадостей от него. Но было лишь несколько мелких уколов, а их уж можно не замечать.
Пока Шмидты из пробки звонили нам, что опаздывают, Сеня развлекал собравшихся гостей рассказами о любовной жизни дождевых червей. Они стремятся друг к другу из своих норок, делая арку из тел, оставаясь головой каждый в своем домике.
— Нина, запиши: следующая твоя книга будет называться “Червивая любовь”. (Виражников)
Андрей:
— Давайте выпьем.
Слава:
— Если этот слоган запатентовать, то нам будет капать с каждого исполнения. И знаете, сколько может накапать?!
Сеня:
— Я нашел в твоей книге две неточности.
— И на солнце есть пятна. (Виражников)
Слава читал стихи:
Славянские буквы, арабские цифры,
И дети, и наши друзья —
Все вдруг появилось, как чудо из тыквы
(Иначе представить нельзя).
Все в книжке вот этой ковром прихотливым
По белому черным легло…
2 июня. Слава ходил в стоматклинику. В том месте десны, по которому ударил его сосед, появилась киста.
Вчера пришла участковая милиционерша — стала спрашивать, почему мы вызвали милицию таджику избитому. И за полчаса нас буквально измучила! Вопросы сформулированы так, словно мы зря потревожили органы. Я страшно разволновалась и в конце уже не выдержала — сказала:
— Если вы снова задумали исказить факты, то знайте — эта история описана мною и давно висит в Живом Журнале!
После этого она вдруг сразу ушла. Поможет ли в этом случае имя Журнала Живаго?
6 июня. Слава сейчас уехал в правозащитный центр — мои книги для адвокатов и их руководителей повез.
Вот он вернулся. Видел на Сибирской народ у памятника Пушкину.
И у Славы появилась идея памятника: А. С. стоит вровень со зрителем, на земле, руки раскинул для объятий, рук много.
— Но как сделать так, чтоб все поняли — это не эротические порывы, а гражданские и человеческие? — спросила я.
— Очень просто — по выражению лица…
И пишет мне некто в ЖЖ: “Пушкину надо глаза завязать, а то он голову в плечи втянет и руки все на груди сложит” (не я одна разочарована в пермяках, значит).
11 июня. Сосед не давал нам спать. На несколько минут утих, и мне приснилось, что Живой Журнал — это телеграфная лента, которая идет через квартиры по всему миру. У нас якобы она проходит в коридоре. Я выхожу, а сосед режет мою ленту ножницами — весь пол в обрезках…
Но тут снова заматерился он, и я проснулась. Сердце стучит где-то словно под потолком. Хокку:
К моим ногам дурной сосед привязан.
Нет, к горлу, к сердцу прямо!
К солнцу! Заслоняет…
Слава жалуется на куриные жилы на шее.
— Прямо Бунин. Он показывал свою крепкую мышцу Чехову и приговаривал: “Ведь это все умрет, сгниет”.
Что получается — я уже, как раньше, поддерживаю мужа. Снова я — это я?
Очень хочу сегодня написать Николая Угодника в украинском стиле — с фоном из роз, но болит голова.
12 июня. Вчера были сначала художники — два Сережи. Сразу сказали:
— Нина! Вы в митьковской манере.
Но в этом стиле только Пушкин и Пикассо с синяком.
Сережа Аксенов:
— 70% Митьков и 30 — Шагала.
— И 5% Руссо, — добавил Слава.
Получилось 105%, как на выборах в Удмуртии.
— Хорошее дело браком не назовут, — бросил Сережа.
Затем пришли поэты.
— Постмодернизм мертв.
— Да. Но он как зомби, продолжает двигаться, все отравлять…
— Нина, запишите: сейчас без пяти девять, зарегистрирована смерть постмодерна.
14 июня. Вчера пришел отказ в возбуждении уголовного дела против нашего соседа.
Якобы нет с нашей стороны медицинских документов, подтверждающих нанесение побоев! Так куда же они делись-то?! Мы их предоставили сразу.
17 июня. Письмо Оли Роленгоф:
“Нина Викторовна, я думала про воплощение вашего памятника трем сестрам. Такой вариант:
1. Пригласить для презентации исполнительниц трех главных ролей из театра.
2. Приурочить ко дню, когда на вокзале не так много поездов.
3. Договориться с вокзалом.
4. Заранее сфотографировать актрис в полный рост в костюмах и с реквизитом.
5. Отпечатать их фото 1:1 на большом картоне.
6. Разыграть сценку.
Как Вам?”
Да, надо жить, несмотря ни на что.
20 июня. Была в гостях Л. из Питера. С таксой. Она одинока, живет платонической любовью к барду Митяеву. Посвящает ему стихи. А я все в депрессии после суда! Когда кругом родные, друзья! Говорю Славе:
— Все, пора забыть о суде! У зла нет ни смысла, ни промысла, и нечего о нем много думать. Я не думаю о суде. О суде забыто! Все, ни слова…
30 июля. ТАК ХОЧЕТСЯ УЕХАТЬ ИЗ ПЕРМИ!!!
Туда, где мне не будут мешать жить-писать.
Но Флоренция извинилась перед Данте за то, что преследовала его. Не прошло и 500 лет. В конце концов, системе приходится просить прощения у личностей.
Господи, я знаю, что люди,
Живущие рядом,
Называются соседями,
А не ангелами.
Но прошу Тебя:
Сделай так,
Чтоб я никогда
Не называла их врагами!
О Цветаевой
Интервью с Линой Кертман,
взятое Ниной Горлановой
13 января 2008 года
Лина, ты очень давно занимаешься исследованием творчества Цветаевой. Чему ты за это время научилась у самой Марины Ивановны?
Я испытала много радостных минут, находя в мире Марины Цветаевой многое близкое себе: способность “жить в книгах” и любить, по ее словам, “одной любовью” живых людей и любимых героев; одна общая с ней любимая книга — “Кристин, дочь Лавранса” норвежской писательницы Сигрид Унсет; огромное место писем в ее жизни, ее “не жаление времени” на большие письма, неодолимая потребность как можно полнее высказаться, глубже и тоньше понять других и саму себя в процессе написания письма — или другого произведения — потому что письма были для нее и частью творческого процесса; ее живой юмор, так украшающий жизнь; ее страстный интерес к людям; а еще — “любовь — жалость”, ценимая ею как высшее, что вообще есть в любви…
“Не радостные” минуты и огорчения “у меня с ней” — Господи, как неловко произносить такое! — но мы же не теряем юмора, правда? — тоже бывали, когда сталкивалась с очень чуждыми себе страницами ее жизни, которые мне хотелось “забыть”, “зачеркнуть”… Но в конце концов — это “факты из моей биографии”, в смысле — мои личные эмоции, естественно, ни для кого не обязательные.
А насчет “научилась” — не знаю… На меня произвело очень сильное впечатление ее терпение за рабочим столом, ее волевое умение почти всегда доводить начатое до конца, отношение к этому как к своему долгу “перед Создателем”, который обязана выполнить. И еще меня потрясло — давно, в молодости! — ее убеждение, что воскресить в слове дорогих ушедших людей — ее долг перед ними… Не знаю, научилась ли я от нее всему этому, но определенными психологическими установками на этот счет — прониклась. И иногда удается им следовать.
Считается, что Цветаева оставила лучшее эпистолярное наследие 20-го века. Известно, что многие из писем дошли до нас только благодаря тому, что она писала их сначала в своей тетради и только потом — “переписывала” для адресата. Как ты думаешь, для чего она это делала? Не были ли они для нее чем-то большим, чем просто письма — подготовкой к будущей прозе, к ее великолепным эссе?
Да, я думаю, что письма были для нее частью единого творческого процесса (интересно, что, еще не прочитав твой второй вопрос, я в ответе на первый сама об этом сказала!). Они шли “в одном потоке” с тем, о чем она размышляла и “о чем чувствовала” (это выражение может ощущаться сейчас как не соответствующее нормам литературного языка, но Лев Толстой считал вполне возможным так сказать о своем герое!) и в поэзии, и в прозе. Можно было бы привести много примеров такого рода… Остановлюсь на одном: о доме своего детства в Трехпрудном переулке, о том, что значил он в ее жизни и какой след навсегда оставил в душе, она писала и в лирических стихах, и в прозе (“Мой Пушкин”, “Дом у Старого Пимена” — это эссе о другом доме, но и о доме в Трехпрудном в нем сказано немало…), и в письмах годы спустя (особенно подробно и эмоционально — неизменно верной их дружбе Анне Тесковой).
Но знаешь — по-моему, она переписывала их в свою тетрадь не только поэтому — ведь так сохранились и благодаря этому дошли до нас не только ее собственные, но и многие письма ее корреспондентов! Марина Цветаева “не ленилась”, как с долей удивления отмечают многие исследователи, переписывать и письма к ней Пастернака, Рильке и других — пусть не великих поэтов, но значительных и важных для нее людей. Меня это как раз не удивляет — она страстно стремилась спасти, сберечь, сохранить атмосферу стремительно уходящего времени. Об этом пронзительно говорится в нескольких ее письмах Вере Буниной: “…Домов тех — нет. Деревьев (…) — нет. Нас тех — нет. Все сгорело до тла, затонуло до дна. Что есть — есть внутри: Вас, меня, Аси, еще нескольких. Не смейтесь, но мы ведь, правда — последние могикане. И презрительным коммунистическим “ПЕРЕЖИТКОМ” я горжусь. Я счастлива, что я пережиток, ибо все это — переживет и меня (и их!)”. (1933 г); и еще — “Какова цель (Ваших писаний и моих — о людях). ВОСКРЕСИТЬ. Увидеть самой и дать увидеть другим (…). Милая Вера, Вы мне в эту пору самый родной человек из всех: мы с Вами на дне того же Китежа…” (в том же августе 1933 года). А сохраненные, “пережившие” следующие, совсем другие времена — письма того времени, конечно же, бесценны для его (времени) сохранения и “воскрешения” — и сами по себе, не только “внутри” мемуаров о “людях, годах, жизни”…
Марина Ивановна однажды написала: “если бы моя мать не была со мной так строга…” Мы знаем, что мать любила больше сестру Марины — Асю. Как ты думаешь: эта травма “менее любимой” дочери повлияла на биографию — на стремление стать великим поэтом?
Прежде всего я думаю, что нельзя так категорично говорить, что мать в самом деле больше любила Асю и что мы это знаем. Мы знаем, что Марина так чувствовала, но это не значит, что — так было. (Вспомни ее “Сказку матери”!) Анастасия Цветаева всегда отрицала это, настойчиво утверждая, что “мать равно любила обеих” (просто больше жалела Асю как маленькую и часто болеющую, Марина же была сильной и здоровой). Но какова бы ни была объективная реальность — Марина в детстве очень страдала, считая себя менее любимой.
Думаю, что эта травма, на которую “наложилась” травма от ранней смерти матери, на всю жизнь повлияла на ее душу, обострила болевые реакции на все на свете, обострила жажду быть понятой, быть любимой.
Она слишком хорошо понимала, что дар — это то, что дано или не дано человеку. Если нет — как бы он ни старался и ни “стремился”, ничего хорошего не выйдет, а если “дано” — дар мучает его носителя, не дает спокойно жить, дышать, требует выхода — вопреки всему, вопреки всем внешним препятствиям. Она рано почувствовала свое призвание, рано осмыслила, для чего живет на свете. И ощущала ответственность перед своим даром — то, о чем позднее с такой силой сказала: “Счетом ложек /Создателю не воздашь!” И стремилась как можно полнее и многостороннее “все сказать” — не только в стихах и в прозе, но и в потрясающих письмах, в которых тоже — целый мир…
Правда ли, что Ариадна Эфрон, дочь Марины и Сергея, иногда досочиняла за мать незаконченные стихи? Я имею в виду — в период цветаевских публикаций в СССР.
Я смутно слышала об этом, но точно не знаю и боюсь утверждать.
Сейчас появились версии — довольно подлые — как бы это выразиться почеловечнее? — версии об инцесте. Как ты относишься к таким мнениям?
Так и отношусь — как к подлости. А еще — как, прости за грубость, к тупости и к поразительной душевной глухоте тех, кто пишет подобную нечистоплотную чушь! Нужно абсолютно ничего не понимать в Марине и очень мало знать о ней, чтобы — вот так!
У тебя вышла книга о любимом чтении Цветаевой — известно, что она каждый год перечитывала роман Сигрид Унсет “Кристин, дочь Лавранса”. Тайна этой привязанности к роману Унсет кроется в чем?
Ты знаешь, хоть и нескромно это прозвучит, но ответить мне хочется словами Толстого (Льва Николаевича), когда его спрашивали, какова самая главная мысль романа (и про “Войну и мир”, и про “Анну Каренину”). Он ответил, что если бы мог выразить эту мысль коротко, — так и выразил бы и не писал бы роман, где все взаимосвязано и ничего нельзя отбросить, потому что именно в этих переплетениях, пересечениях, параллелях и контрастах и высвечивается сокровенная суть… Я ведь действительно не один год писала книгу об этом, и все в ней для меня важно!
А для прояснения вопроса, который ты задала, — людям, которых он заинтересует, надо ее прочесть! (Лина Кертман. “Душа, родившаяся где-то…” Марина Цветаева и Кристин, дочь Лавранса. — Москва. “Возвращение”. 2000). “Предварительно” могу только процитировать слова Марины об этом романе: “Это лучшее, что написано о женской доле. Перед ней “Анна Каренина” — эпизод”. А еще она говорила: “Я там все узнаю!” Вот я и попыталась понять, что она там узнает… Основные (хотя есть и другие) главы моей книги — “Отец и дочь”, “Мать и сын”, “Муж и жена”…
Ирма Кудрова — автор нескольких книг о Цветаевой — считает, что причиной ее самоубийства были органы, желавшие завербовать Марину Ивановну в стукачи. Согласна ли ты с такой гипотезой? Если нет, то какова твоя версия самоубийства?
Я с большим сомнением отношусь к этой версии, хотя совсем отбросить ее не могу. Мне кажется, что нет объективных доказательств ни “за”, ни “против” нее. Нет их и у Ирмы Кудровой, к которой я отношусь с большим уважением — обычно у нее в очень убедительную цепочку выстраиваются обнаруженные факты, но в данном случае она меня не убедила, потому что почти все строится на ничем конкретным не подтвержденных догадках и предположениях.
Мои сомнения связаны с тем, что если бы были у НКВД (при Ежове и Берии органы назывались так) такие иезуитские планы насчет нее — почему этого не случилось в течение тех двух лет до начала войны, когда она с сыном осталась одна после арестов мужа и дочери, в ужасе бежала из страшного дома в Болшеве и потерянная, бездомная, отчаявшаяся металась по Москве и московским пригородам?
Я думаю, что если бы не война и не бегство ее с Муром из Москвы (в понятном паническом страхе за него, в страхе потерять последнее родное, что с ней осталось…) — Марина Цветаева еще долго продержалась бы в своей безмерно тяжелой жизни, зарабатывая переводами и чувствуя себя необходимой и Але с Сережей, которым носила передачи, отстаивая долгими ночами тюремные очереди, и Муру, давая ему возможность спокойно учиться в школе и даже жить в соответствии с его наклонностями — покупать книги, бывать на концертах и в театрах.
Как ни страшно, может быть, это прозвучит, но мне кажется, что “внутри” сложившихся в 1939 — 1941 годах (еще раз подчеркиваю — до начала войны!) в жизни семьи трагических обстоятельств — возникла некая стабильность. Более того — с Алей, высланной из тюрьмы в лагерь, наладилась переписка, к ней на свидание собирался поехать (хлопотал о разрешении) ее любимый человек, Марина Ивановна деятельно готовила посылку к его поездке. Казалось, что Сергея Яковлевича тоже скоро вышлют, как и Алю (было сказано готовить его зимнюю одежду), и, может быть, с ним тоже станет возможной переписка. Оставались какие-то надежды. Нина Гордон (подруга Али, жена ее еще парижского приятеля Юза Гордона, тоже вернувшегося в СССР и тоже арестованного) вспоминает одну свою прогулку с Мариной Ивановной осенью 40-го года в Нескучном саду — как Марина мечтала тогда об освобождении Сережи и о тихой жизни с ним где-нибудь подальше от Москвы…
22 июня 1941 года все рухнуло. Прервались все связи с Алей и Сережей (с ним, впрочем, была только “односторонняя” связь: приняли передачу — значит, жив!), стали запрещены и письма, и передачи.
А уж в Елабуге у Марины Ивановны и без НКВД было, увы, слишком много причин для страшного решения… Она почти все сказала в прощальной записке. Мне кажется, не надо искать в простых и понятных словах ее — “попала в тупик” — “детективных” подтекстов. Они (слова эти) и без того очень страшно звучат именно в ее устах, потому что она всю жизнь деятельно искала — и так или иначе находила! — выходы из тупиков. Я заметила, что одно из “ключевых” слов в ее письмах эмигрантских лет — “налаживаю” (свой вечер (выступление), чтобы заработать на выезд на океан с детьми; хлопоты о сохранении при переезде во Францию “чешской стипендии”, об устройстве Сережи в санаторий, а Али — на учебу на курсах живописи, “пробивание” в печать своих стихов и прозы). И во всех испытаниях там ее поддерживал и спасал ее “письменный верный стол”…
В Елабуге она не могла ничего “налаживать” — в тех условиях это было невозможно. И писать не могла. И не видела никакого выхода для себя и, что было для нее гораздо важнее, для Мура… А может быть, еще точнее и страшнее — ей показалось, что она НАШЛА единственный выход: если сама она больше ничем не может помочь сыну, мучающемуся этой жизнью в Елабуге, и помощи ждать им не от кого — ему помогут, если он останется один. А она — не может, измоталась, ушли последние силы. (Я невольно каждый раз вспоминаю при мыслях об этом, самом непоправимом из всех принятых ею за жизнь решений — слова Катерины Ивановны Мармеладовой из романа Достоевского, которые Марина Ивановна несколько раз вспоминала в своих письмах: “Заездили клячу — надорвалась!”)
Я думаю, что самое больное для нее — и почти все объясняющее — сказано в словах: “Это уже не я!”
А еще меня преследует мысль — рядом не оказалось никого, кто смог бы если не помочь им в практическом смысле слова, и даже не — поддержать ее (об этом как раз говорили многие, жалея, что не были рядом, но я сейчас о другом), кто смог бы “пробить” в эти дни ее болезненно замутившееся сознание, когда она почти не скрывала свое страшное намерение, — простым — и, может быть, даже жестким и резким! — напоминанием о том, что она готовит любимому сыну, когда он вернется домой с субботника — и узнает, и увидит, и как он сможет жить с этим дальше…
Что дает творчество Цветаевой современному молодому читателю в России и в мире?
Ну, насчет “в мире” — это в большой степени зависит от уровня переводов или от уровня знания и широты распространения русского языка в других странах.
Но вообще не думаю, что смогу “изречь” что-то глобально обобщающее на эту тему — о “современном молодом российском читателе”, потому что у каждого — и “молодого читателя”, и не молодого! — настолько “своя” Марина Цветаева (в том самом смысле, в каком она озаглавила свою работу о Пушкине — “Мой Пушкин”…), что это вряд ли поддается обобщению.
Я знаю людей, которые считают, что, воспев Белую Армию своим “Лебединым станом”, Марина Цветаева в годы бесчестия спасла честь России. Другие скажут о том, что — не дай Бог, если вновь очень “современно” прозвучат ее слова — “О черная гора! Затмившая весь свет!”. Такое чувство, к нашему общему ужасу, начинает вновь возникать после все новых террористических актов — и это после всего, что пережило человечество в ХХ веке!
Настолько же не устарел, увы, смысл ее строк, и сейчас слишком часто звучащих как “глас вопиющего в пустыне”:
Я знаю правду! Все прежние правды — прочь!
Не надо людям с людьми на земле бороться!
А строки —
А Бог с Вами! Будьте овцами!
Бродите стадами, стаями
Без меты, без мысли собственной…-
я с горечью вспоминала недавно, глядя по телевизору на толпу беснующихся “Наших”, орущих и клеймящих — “в лучших традициях 30-х годов”! — “инакомыслящих”. (Далее у Цветаевой сказано — “Вслед Гитлеру или Сталину!” — но имена “пастухов” появляются новые, а душевная суть тех, кто “бродит стадами” — не меняется.) Если бы эти слова могли хоть кого-нибудь — хоть одного человека! — остановить, заставить задуматься… А вдруг это в самом деле возможно?!
Но вообще-то, согласись, это как-то “не по-цветаевски” — говорить о “современном молодом читателе” в целом! Ведь молодые читатели (как и не молодые, впрочем!) — везде очень разные… И часто именно ее читатели — уединенные люди, разбросанные, как сказано в ее прозе по другому поводу, “по одиночным камерам Бунта и чердакам Лирической Поэзии”.
Ты никогда не обращала внимания на то, что, в отличие от Маяковского, обращавшегося ко многим “людям будущего” (ему-то как раз близка такая терминология!) — “Слушайте, товарищи потомки!” — Марина Цветаева — обратилась к одному своему будущему читателю:
К тебе, имеющему быть рожденным,
Столетие спустя, как отдышу,
Из самых недр, как на смерть осужденный,
Своей рукой — пишу!
Более того! — Даже когда она обращается “с требованьем веры и просьбой о любви” — “к нам всем” — это все равно обращение к каждому из нас в отдельности.
А раз так… Ты знаешь, мне очень близки и понятны слова Дмитрия Быкова: “…я ищу в любом тексте прежде всего возможность самоидентификации, соотнесения его с собою, со своей (чаще) мукой и (реже) радостью. Человека всегда утешает и радует, что он не один такой”.
Согласись — большинство из нас (особенно в молодости, но и сейчас бывает…) именно так любит и читает стихи! Правда? И потому мне верится, что, как было и с нами когда-то, к каждой (и к каждому, но о восприятии мужчин мне труднее судить!) из ее молодых читательниц (и читателей, конечно!) — в свой час придут и врежутся в душу нужные в этот час ее строки:
Может быть —
Какого спутника веселого
Привел мне нынешний февраль!
Или —
Я с вызовом ношу его кольцо!
Кого-то в грустную минуту “утешат” строки:
Никто ничего не отнял, —
Мне сладостно, что мы врозь, —
Целую Вас через сотни
Разъединяющих верст!
А кого-то потрясут совсем другие:
Звук, от коего уши рвутся,
Тянутся за предел тоски…
Расставание — не по-русски!
Не по-женски! Не по-мужски!
Не по-божески…
Или —
О вопль женщин всех времен —
Мой милый! Что тебе я сделала?
А вот это —
Вот опять окно,
Где опять не спят…
Может, пьют вино,
Может, так сидят.
Или просто рук
Не разнимут двое.
В каждом доме, друг,
Есть окно такое…
…Помолись, дружок, за бессонный дом,
За окно с огнем! —
всегда, я уверена, будет вызывать отклик во многих душах…
А проза Марины Цветаевой оживила стольких ушедших людей — так, как без нее никто не смог бы их оживить! — людей, которых мы благодаря ей знаем и любим — нежно и болево — ее родителей, ее Сережу (в стихах и мемуарных очерках “Сказка матери”, “Мать и музыка”, “Отец и его музей”; да и в таких вещах, как “Мой Пушкин” и “Пушкин и Пугачев”, очень живо воссоздается атмосфера ее родительского дома); “ее Сонечку”, Володю, “Павлика” (“Повесть о Сонечке”), “ее” Макса Волошина (“Живое о живом”), Андрея Белого (“Пленный дух”) и еще стольких… Она щедро подарила их нам.
И, может быть, научила — пусть не так, как она (так, как умела это она, не умеет больше никто!), но все же — любить и помнить (по-настоящему — подробно и живо!) своих людей, подаренных каждому из нас в нашей живой жизни…