Комментарии Максима Калинина
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2009
Перевод Максим Калинин
Прингл и только Прингл
Когда Редьярда Киплинга спросили, кто лучший поэт Южной Африки, он ответил однозначно: “Прингл и только Прингл”1. Киплинг, проведший немало времени в этой стране и посвятивший около тридцати стихотворений Англо-бурской войне, знал, что говорил. Шотландский эмигрант Томас Прингл, прожив шесть лет в окрестностях Капской колонии, первым в Южной Африке начал писать стихи, которые впоследствии получили признание английских классиков (в частности — Скотта и Кольриджа), а также впервые ввел африканскую тему в мировую литературу.
Чтобы рассказать о Томасе Прингле, нужно прежде всего вспомнить, что представляла собой в те времена Южная Африка.
В 1486 г. Бартоломео Диаш, обогнув мыс Бурь, открыл морской путь в Индию. В 1497 г. этот путь повторила экспедиция Васко да Гамы. В 1647 г. голландские моряки с корабля “Гарлем” перезимовали в районе мыса Бурь (уже переименованного в мыс Доброй Надежды) и поняли, что здешний климат весьма благоприятен для жизни. В 1630 г. два английских капитана установили на территории будущей Капской колонии флаг Якова I и провозгласили ее собственностью Британии. Правда, сам король им этого не поручал, и англичане не закрепились в этих землях. В 1652 г. на мысе Бурь высаживается доктор Ян ван Рибек с заданием Ост-Индийской торговой компании — основать колонию для снабжения провиантом кораблей на пути в Индию. Был заложен первый на этой земле город — Стелленбош. В конце XVII века, после отмены Нантского эдикта, в Южную Африку эмигрируют французские гугеноты, также не прекращается поток голландских эмигрантов. В 1707 г. Ост-Индийская компания запрещает эмиграцию из-за участившихся конфликтов между поселенцами. В это время голландская колония успешно разрастается. Нужно сказать, что буры (от голландского boer — крестьянин) поселились в никем не занятой местности. Уже потом, ведомые любопытством, к ним пришли готтентоты, что повлекло появление новой народности — “мулатов”.
Именно буров можно считать законными владельцами данных мест по праву первооткрывателей. В XVIII веке они достигают рек Оранжевой и Грейт-Фиш. Тут они уже получают укорот от многочисленного и воинственного народа коса. Между тем, с ростом благосостояния, некоторые бурские семьи уже не хотели подчиняться колониальному правительству и в 1795 г. отселились, образовав два самостоятельных поселения: Храфф-Рейнет и Свеллендам. Однако независимостью они наслаждались меньше года. Шли наполеоновские войны, и Британия, дабы не пропустить французов в Индию, решила захватить мыс Бурь как стратегически важный объект. В 1795 г. британцы высадились в Капской колонии и, превосходя поселенцев числом, устроили им кровавую баню. Это была своеобразная репетиция Англо-бурской войны. В 1802 г., на время краткого перемирия с Наполеоном, англичане уступили Капскую колонию Голландии по Амьенскому миру, но в 1805 г. земли снова отошли к ним, что было закреплено Венским конгрессом 1815 г.
В 1819 г. британское правительство закупает у Голландии земли в окрестностях Капской колонии. Начинается эмиграция с Британских островов. Первые поселенцы были в большинстве своем шотландцами. Это можно объяснить тем, что они, подобно бурам, исповедовали кальвинизм, а людям одной веры легче ужиться вместе. Также не следует забывать, что им предстояло заселить области пограничные с владениями коса, а англичане издревле не любили шотландцев, и те отвечали им тем же. Среди первых поселенцев был и Томас Прингл. К этому времени политическую ситуацию в Капской колонии и окрестностях можно описать в двух фразах: постоянные стычки между бурами и британцами и постоянная же резня коса с теми и другими. В десятых годах XIX века произошло знаковое событие — бунт Безейденхута, на котором нужно остановиться подробнее, так как оно нашло отражение в жизни Томаса Прингла.
В 1814 г. готтентот Бой явился к помощнику лэнддроста2 Крэдока3 капитану Стоккенстрому с жалобой на своего хозяина Фредерика Безейденхута, который не отпускал его по истечении срока договора4. Стоккенстром поручил филд-корнету Опперману разобраться в ситуации, но Безейденхут Боя избил, а филд-корнета прогнал. После приглашения в суд, на который Безейденхут не явился, было решено отправить к нему вооруженный отряд. Безейденхут, увидев приближение военных, бежал из дома и со слоновьим ружьем и двумя мулатами спрятался в пещере. В завязавшейся перестрелке он был убит5. Буры Тарки6 пришли в ярость. Недовольные клялись повесить Стоккенстрома и Оппермана. Некто Гендрик Принслоу распространял листовки с призывом свергнуть британцев. Одна из них попала к братьям Мюллерам, знаменитым охотникам на львов, как их называл Прингл — Нимродам здешних мест. Кристиан и Дидерик решили отнести листовку властям. Принслоу был взят под стражу. Лишившись лидера, буры остались в замешательстве. Дело усугублялось тем, что вождь коса Гейка, на чью помощь рассчитывали восставшие, отказал им в поддержке. В этот момент железную волю проявил комендант Тарки Ван Уик, созвав буров под ружье, якобы для исполнения воинской повинности. К ним, собиравшимся казнить его без суда, прискакал капитан Стоккенстром (в то время уже лэнддрост Крэдока) и убедил успокоиться и сложить оружие. Большинство буров покорилось. Но самые озлобленные, среди которых был брат Безейденхута, Ганс, отравились к тюрьме освобождать Принслоу. Их перехватил капитан Фрэзер и уговорил сложить оружие. В ходе переговоров один из буров прицелился в капитана, и неизвестно, чем бы все закончилось, но бур по прозвищу Большой Уильям7 отвел в сторону ствол стрелявшего. После мирного исхода переговоров несколько восставших бежали. Ганс Безейденхут погиб в схожей ситуации, что и его брат. Он с женой и сыном остреливался, укрывшись в фургоне. Жену и сына удалось захватить, только когда они потеряли сознание от потери крови. Пятерых вождей восстания приговорили к повешению. Казнь состоялась 9 марта 1816 г. Участь других мятежников была более мягкой. Их попросту выселили с занимаемых земель. А жили они в основном в Тарке и долине Бабуинов, куда, после их изгнания, были распределены первые шотландские поселенцы под предводительством Томаса Прингла. Капской колонией в эти дни управлял ее первый губернатор — Лорд Чарльз Сомерсет8, которому предстояло сыграть немаловажную роль в судьбе поэта.
Упоминание о первом из Принглов восходит к XIII веку. Тогда эта фамилия звучала как Хоппринджил. Дед Томаса в 1759 г. арендовал, а позднее выкупил ферму в Блейклоу, Тевиотдейл. Там, на пятистах акрах земли, продолжил хозяйствовать отец поэта Роберт (1753—1838). Томас родился 5 января 1789 г. Он был третьим сыном в семье. Нежные воспоминания о матери, умершей, когда поэту было шесть лет, он оставил в поэме “Осенняя прогулка”. Роберт Прингл женился вторично. Томасу было три месяца, когда произошло событие, предопределившее его будущую жизнь. Нянька поэта, старая Поттс, выронила его из рук и поймала за правую ножку, вследствие чего бедро вышло из сустава. Тяжесть увечья усугубило то, что нянька не сразу призналась в содеянном, и врачи не могли точно определить причину нездоровья малыша. В результате Прингл остался хромым на всю жизнь и вынужден был передвигаться на костылях. К костылям Томас быстро привык и управлялся с ними довольно свободно, но ограниченная подвижность все равно определяла его занятия. Мальчик рыбачил, столярничал, копался в саду и, конечно, много читал. Проявилась его склонность к раздумьям и мечтаньям. Отличался он и набожностью, но наособицу. Бывало, что нянька, которая временами не могла заставить воспитанника поблагодарить Господа за трапезу, заставала его стоящим на коленях и горячо молящимся.
Когда Томасу исполнилось четырнадцать лет, он пошел в грамматическую школу в Келсоу9. Родители понимали, что хромой сын — в хозяйстве не помощник, поэтому было решено, что Томас продолжит образование в городе. В 1805 г. Прингл поступает в Эдинбургский университет. В университете Прингл проявлял большие способности к наукам, а также, добрый и отзывчивый, пользовался неизменной приязнью товарищей. Ближе всех он сошелся со своим соседом по комнате Робертом Стори, ставшим впоследствии священником. Друзья были неразлучны, даже стихи писали вместе. В 1811 г. вышла их совместная поэма “Институт” — сатира на Эдинбургское научное общество. Роберту посвящена уже упомянутая поэма “Осенняя прогулка”. Она стала первой творческой удачей Прингла. Поэма появилась в “Поэтическом зеркале” за 1816 год под названием “Эпистола к Р. С.”10 . Томас отправил экземпляр Вальтеру Скотту с припиской, что поэма вдохновлена его поэзией. Великий романист откликнулся так: “хотел бы я, чтобы мои стихи были так же прекрасны, как их отзвук”. Это было началом дружбы писателей. В 1819 г. поэма с добавлением немногих стихотворений выйдет отдельным изданием.
Но вернемся назад. Получив степень бакалавра, Прингл в феврале 1808 г. устраивается клерком в контору по изданию исторических документов Шотландии. Ему вменяют обязанности переписчика. Работой он тяготился. В 1817 г. Прингл пробует себя на журналистском поприще, причем, ни много, ни мало, а в качестве редактора и соредактора. Однако ни в “Эдинбург Монтли Мэгезин”11 (позже “Блэквудс Мэгезин”), ни в “Звезде” (практически единственная в те времена либеральная газета в Шотландии), ни в “Констеблс Эдинбург Мэгезин” он не приобрел ничего, кроме опыта. 19 июля 1817 г. он женится на Маргарет Браун, дочери фермера. Бесприбыльность журнального дела вынуждает его вернуться в контору на мизерный, но постоянный заработок.
Тем временем дела на ферме в Блейклоу идут из рук вон плохо. Сам глава семьи, оставив хозяйство на попечение сыновей, вынужден пойти в батраки. И Томас Прингл, и его семья подошли к критической точке существования, когда человек может пойти на решительный шаг, чтобы изменить свою жизнь к добру или к худу. Через протекцию Вальтера Скотта Томас выхлопотал себе и своим близким место для поселения в долине Бабуинов.
15 февраля 1820 г. бриг “Бриллиант” отправляется из Англии курсом на Южную Африку. На его борту полторы сотни человек12, в том числе семья Прингла, родичи его мачехи, слуги. Вот список наших эмигрантов: глава семьи Роберт (60 лет), его жена Беатрикс Скотт (40), их дети: Уильям (10), Кэтрин13 (9), Беатрикс (4), дети Роберта от первого брака Джон (30) и Томас14 (29), жена Томаса Маргарет (32) и ее сестра Дженет Браун (35). А также миссис Ренни (40), ее дети: Джордж (23), Джон (22), Питер (20) и Элизабет (15). И вместе с ними С. Б. Дж. Сидсерфф (21), Эзра Ридгард (29) с женой Элизабет (24) и детьми Эндрю (2) и Мэри Энн (1), Элиза Сикер (30), Уильям Эллиот (27), Алекс Мортимер (23), Джеймс Эккрон (20), Джеймс Соунесс (19). Интересно, что через несколько лет семья жены Прингла эмигрирует в Канаду.
В роли предводителя эмигрантов выступал сам Томас. Нужно сказать, что они не были первыми Принглами в Капской колонии. До них там работал в качестве агента Ост-Индийской компании некий Джон Прингл. Но более известным был полный тезка поэта, контр-адмирал, командовавший здесь в конце XVIII века базой британского флота. Его именем названа небольшая бухта15.
30 апреля 1820 г. “Бриллиант” прибыл в залив Саймона. Прингл неделю проводит в Кейптауне, там, помимо решения административных вопросов, он знакомится с доктором Филипом, известным миссионером. Далее эмигранты отплывают к месту своей дислокации и 15 мая входят в залив Алгоа. Первые впечатления от новой родины безрадостны. Скалистые неприветливые берега, дикие леса, высоченные суровые буры16, жутковатые готтентоты, схожие в движеньях с пляшущими дервишами. Единственной отрадой была встреча с солдатами местного гарнизона — шотландцами. Когда Томас поприветствовал их на родном “дорике”, начались братанья с эмигрантами, что, впрочем, не помешало водворить вновь прибывших обратно на корабль — их по ошибке ссадили вне очереди. Томасу, как главе поселенцев, разрешили остаться на берегу. Что делает хромой предводитель шотландцев? Он приторачивает костыли к седлу нанятой лошади и отправляется в глубь неведомой страны, хотя он уже успел отметить, что среди виденных им местных жителей около двух третей — явные авантюристы. Между тем экскурсия завершается удачно.
Приняв участие в закладке первого камня города Порт-Элизабет17, эмигранты 13 июня загружают свои пожитки на бычьи повозки18 и в сопровождении вооруженных готтентотов и филд-корнета Оппермана направляются в глубь страны. Путь в сто семьдесят миль был долог и труден. Глазам их открывались невиданные картины (более всего Прингла поразило соляное озеро), они встречали людей, творивших здешнюю историю (бур Большой Уильям, капитан Хардинг), в буквальном смысле “пробивали” себе дорогу в горных ущельях и теряли повозки. Наконец 29 июня 1820 г. Опперман указал на открывшуюся панораму и произнес: “Вот, господа, ваша земля”. Взору шотландцев предстала красивая зеленая долина в форме овального блюда, окруженная амфитеатром высоких гор. Среди кустов и мимозовых рощ извивалась маленькая речка.
Свое местожительство поселенцы окрестили Глен-Линден. По-шотландски это значит “долина реки Линден”. Эмигранты разбили палаточный лагерь. В первую же ночь они были разбужены львиным рычанием, которое поначалу приняли за раскаты грома. Несмотря на жуткое начало, жизнь их сложилась довольно удачно. Они строили хижины, сначала из лесин, потом из глиняных кирпичей, растили сады и огороды, сеяли злаковые, ходили за домашней скотиной. Новые хозяева продолжали давать новые имена долинам и рекам. Трогательно читать следующие строки Томаса в его “Рассказе о пребывании в Южной Африке”: “…река Бабуинов (теперь — Линден)”. Появились Клифтон-Прингл, Эйлдон, Крейг-Ренни и пр. К сожалению, новые названия не прижились. Томас по нездоровью выполнял административные функции, а также был кем придется: столяром, механиком и даже врачом. Он много путешествует. Посещает затерянное в джунглях поселение “моравских братьев” Инон; взбирается на гору Винтерберг, высшую точку Южной Африки; принимает участие в львиной охоте, о чем повествует в одном из самых лучших своих стихотворений. Первым же стихотворением на африканскую тему стал сонет “Инон”.
Весьма уважая размеренный уклад жизни своих соседей — буров, Томас все-таки тяготился их обществом. Ему не хватало культурного общения. В июле 1822 г., когда из Шотландии прибывает Уильям Прингл, Томас уступает брату свой дом и вместе с женой и свояченицей отправляется в Кейптаун, где ему выделено место помощника библиотекаря, что тоже произошло не без участия Вальтера Скотта. 10 октября 1823 г. к Принглу приезжает из Англии его давний друг, школьный учитель, Джон Фэйрбен. Вместе они организуют “Классическую и коммерческую академию” для детей поселенцев, а также получают разрешение на издание журнала. До этого в Кейптауне был всего один печатный орган — “Правительственная газета”. 7 января начинает выходить “Южноафриканский коммерческий вестник” мистера Грейга, где друзья были литературными редакторами. 5 марта 1824 г. выходит в свет “Южноафриканский журнал”19, редактируемый Принглом и Фейберном, за бурскоязычную версию отвечал преподобный Абрахам Фор. В этом издании впервые появились “африканские” стихи Прингла, в первую очередь “К сердцу пустыни”. Кроме того, Томас не мог удержаться от критики правительства колонии в отношении его политики относительно поселенцев и туземного населения. 18 мая губернатор Лорд Чарльз Сомерсет вызывает к себе Прингла и у них происходит нелицеприятная беседа. При встрече присутствовал судья Джон Трутер, посему поэт не мог себе позволить достойно ответить на резкость чиновника. А за справедливость Томас привык бороться не только средствами речи. Однажды в Эдинбурге местная театральная “общественность” вознамерилась освистать пьесу “Фамильная легенда” только из-за того, что автором была женщина20. Томас узнал об этом. В день премьеры в зал вошла группа молодых людей с дубинками в руках. На каждый свист и роптанье вошедшие отвечали угрожающий грохотом, в котором отнюдь не терялся стук костылей их предводителя.
“Южноафриканский журнал” просуществовал всего два номера. Под давлением властей редакторы не сочли возможным продолжать издание. Можно предположить, что возможной причиной закрытия журнала была не критика в адрес правительства, что само по себе дело обычное, но и выпад шотландца редактора против англичан. В первом номере появилось стихотворение “Песня эмигранта”, якобы присланное в редакцию. На самом деле это была ранняя версия прингловской “Жалобы изгнанницы”. В ней девушка-англичанка (в позднем варианте — шотландка), сидя на берегу Манказаны, сетовала на горькую судьбу. Редактор (Прингл) сопроводил стихотворение пространным, длиннее самого стихотворения, комментарием, где писал, что, конечно, эмигрантам приходится трудно, но скоро все уладится, недаром же англичане говорят, что могут быть счастливы в любой точке земного шара, где бы ни ступила их нога. Взаимная нелюбовь шотландцев и англичан известна. Так или иначе, журнал закрылся21. Закрылось и учебное заведение опальных “академиков”.
Не видя себе занятия, Прингл решает покинуть Кейптаун. Сначала он много путешествует по окрестностям колонии. При выезде из старейшего поселения в Южной Африке Дженадендала на его лошадь набросилась собака. Томас выпал из седла и сломал бедро хромой ноги. Врача в Дженедендале не было, поэтому больного пользует простой миссионер, “добрый брат Стем”. Вскоре ухаживать за больным мужем приезжает Маргарет.
Следует упомянуть, что в 1824 г. в Лондоне вышла отдельным изданием работа Прингла: “Сообщение о текущем положении дел английских поселенцев в Олбани, Южная Африка”.
В 1825 г. Прингл возвращается в Глен-Линден, и после недолгого пребывания там решает вернуться на родину. 16 апреля 1826 г. бриг “Луна” отправляется в Англию. В целом, как отмечал Прингл, жизнь шотландских эмигрантов сложилась удачно. В конце жизни Прингл отмечал, что из двадцати четырех ранее перечисленных поселенцев на момент смерти Прингла один погиб от несчастного случая (ружье взорвалось в руках), число остальных увеличилось почти в два раза. Отношение жителей Глен-Линдена и окрестностей к Принглу замечательно иллюстрирует следующий факт. Когда знаменитый охотник на львов Дидерик Мюллер узнал о скором отъезде поэта, он специально добыл льва и подарил Принглу его шкуру. Хотелось отметить, что с таких людей, как Прингл, Киплинг писал свою “Заповедь”, но Томас при всей силе духа не производит впечатления покорителя земель, он скорее пилигрим, подвизавшийся в местах, где за отсутствием людского шума слышнее голос Бога. Порой сама десница Господня отводит гибель от поэта. Томас мог погибнуть на львиной охоте; замешкаться, уворачиваясь от прыжка кобры. Трудно перечислить все, что может произойти с путешественником в джунглях. Однажды друг Прингла, капитан Хардинг, использовал африканскую гадюку вместо подушки. И остался жив. Воистину: “чем дальше в пустыню, тем ближе Господь”.
7 июля 1826 г. Прингл с женой и ее сестрой приезжает в Лондон. В октябрьском номере “Нью Монтли Мэгезин”22 он публикует статью о рабстве. После этого ему предлагают место секретаря в Обществе противников рабовладения. Членам данного общества был весьма полезен человек, могущий сказать по многим вопросам: “Я видел это своими глазами”. Прингл принимает предложение и в марте 1827 г. приступает к своим обязанностям.
Не перестает он заниматься и литературной работой. Томас — редактор ежегодника “Дружеский дар” с 1828 г. до самой своей смерти. Ежегодник был достаточно успешным23, и поэт имел годовой доход до 200 фунтов в год, чем весьма поправил свое материальное положение. Дело у него ладилось, только при нем авторами “Дара” были А. Теннисон, Дж. Клейр, А. Бальфур24 и Дж. Хогг. Кроме того, в 1928 г. Прингл выпускает книгу “Эфемериды, или Стихотворения, написанные в Шотландии и Южной Африке”. В том же году отдельной брошюрой выходит “Глен-Линден: история, приключившаяся в Тевиотдейле”. Он знакомится с литераторами С. Рождерсом, Ч. Лэмом, Л. Хантом25. Кольридж называет “К сердцу пустыни” одним из лучших стихотворений на английском языке. Но главный труд Прингла “Африканские зарисовки” выходит в 1834 г. В книгу вошли поэзия: “Стихотворения, иллюстрирующие Южную Африку” и проза — “Рассказ о пребывании в Южной Африке”.
На упомянутом “Рассказе” нужно остановиться особо. Нисколько не умаляя достоинств другого великого шотландца, Давида Ливингстона, тем не менее странно слышать, когда его называют пионером в исследовании Южной Африки. Европейцы начали исследовать эту страну, как только там появились, и уже в начале девятнадцатого века пытливые умы того времени читали работы Спаррмана, Ла Вайана, Барроу26 и других. Томас Прингл “приложил руку” к двум таким книгам — был редактором у Джорджа Томпсона и Джона Филипа. А его собственное исследование, обладающее выдающимися литературными качествами и, что немаловажно, очень увлекательное, вышло в свет за шесть лет до того, как Ливингстон впервые отплыл к берегам Южной Африки.
Как уже было сказано в начале, Томас Прингл первым ввел в литературу “африканскую” тему. Есть мнение, что Томас не состоялся бы как поэт, если бы не эмиграция, что “шотландские” стихотворения не могут ничего прибавить к его творчеству. Мнение это достаточно спорное. Конечно, поэт укрепился духом в испытаниях, “…расцвел первобытной весной”27, познал свою главную тему, Южную Африку, изнутри, но следует заметить, что туземными реалиями его стихи не переполнены и “удачность” их обусловлена прежде всего поэтическим мастерством. Конечно, сама атмосфера этой удивительной страны способствовала не только плодовитости детородной, но и творческой. Здесь стоит вспомнить строки последнего русского романтика Николая Гумилева, чудесным образом “повлиявшего” и на Прингла, и на Киплинга через его русских переводчиков:
Сердце Африки пенья полно и пыланья,
И я знаю, что, если мы видим порой
Сны, которым найти не умеем названья,
Это ветер приносит их, Африка, твой.
Эс’киа Мфахлеле28 ставил Принглу в заслугу то, что он пытался разрушить миф о “беспросветной черноте Африки”. Но поэт не только добился желаемого, он создал свой собственный миф о койсанской расе. Пусть его образы были чересчур идеализированы, но после его работ представлять собой Африку по-старому было невозможно.
В последний год жизни Прингла произошло еще одно знаковое событие его деятельности. 27 июня они всем Обществом отмечают публикацию Закона об отмене рабства29. На документе, представляющем этот закон — подпись Томаса Прингла. Вечером того же дня он подавился хлебной крошкой. Приступ сильнейшего кашля закончился горловым кровотечением. Это было кровоизлияние в легких, означившее первую стадию туберкулеза. В ходе лечения Принглу предлагают сменить климат — вернуться в Кейптаун, на должность при правительстве колонии. Томас с радостью хватается за предложение, но мечтам не суждено осуществиться. Отъезд постоянно откладывается, да и сам поэт вряд ли выдержал бы морское путешествие. 5 декабря 1834 г. Томас Прингл уходит из жизни. Джон Фейрбен откликнулся из Южной Африки проникновенным некрологом30, да и все, кто говорил памятные слова о покойном, повторяли в сущности одно:
Дивиться приходилось часто мне
Души твоей чистейшей белизне31.
Тело Прингла предали земле неподалеку от Лондона на кладбище в Банхилл Филдс, но в 1970 г., в день смерти Томаса, прах был перезахоронен на его ферме в Эйлдоне, округ Бедфорда. Не живым, так мертвым, поэт вернулся в Южную Африку.
На следующий год после смерти Томаса отдельно переиздается “Рассказ о пребывании в Южной Африке”32 с биографией Прингла работы Дж. Кондера33. В 1838 г. выходят “Поэтические работы Томаса Прингла” — практически полное собрание стихотворений с биографией пера Л. Ричи34. Здесь нужно поклониться мистеру Ричи, оказавшемуся первым и единственным, кто попытался собрать воедино не только “африканские” стихотворения своего старшего товарища.
Есть легенда о тезке Прингла Томасе Лермонте, Томасе Рифмаче. Певце, который семь лет провел в Волшебной Стране и, вернувшись, удивлял всех своими песнями. В один прекрасный день в его деревню пришли олень с оленихой и увели его в лес. Больше Рифмача никто не видел. Томас Прингл кроме поэмы “Сон о Волшебной Стране” очень часто упоминал в стихах эльфов. Причем он принимал их как нечто само собой разумеющееся. В “Осенней прогулке” он проговаривается, что всегда ощущал связь с потусторонним миром. Прингл сам почти на семь лет покинул родину и, вернувшись, создал поэзию целой страны. Как знать, может быть, кто и видел в серый, промозглый день (а каким еще быть английскому декабрю) антилоп на улицах Лондона.
Стихотворения Томаса Прингла на русском языке впервые появились в антологии Е.В. Витковского в 2007 году35.
М. Калинин
Примечания
1 The Cambridge History of English and American Literature in 18 Volumes (1907–21). Volume XIV. (Кембриджская История английской и американской литературы в 18 томах (1907—1921). Том 14.)
2 Лэнддрост — должность, соответствующая мировому судье.
3 Крэдок — административный центр.
4 По законам Капской колонии, готтентот, родившийся на ферме, где работали его родители, должен был, вступив в свой девятый год, отработать на хозяина десять лет.
5 Мулатов отвезли в Храфф-Рейнет и приговорили к виселице, но после недолгого заключения — отпустили.
6 Тарка — долина, где располагалось бурское поселение, граничит с долиной Бабуинов.
7 Настоящее имя Большого Уильяма — Уильям Принслоу. Он был соседом Прингла и первым из буров Тарки, с кем встретились эмигранты. Томас назвал его “Африканский Голиаф”, ибо рост его был почти два метра (шесть футов, пять дюймов).
8 Лорд Чарльз Сомерсет (1767—1831) — губернатор Капской колонии с 1814 г. по 1826 г. Сторонник апартеида, пытался максимально изолировать “черных” от “белых”, запретить африкаанс, свободную прессу. Был груб и многими ненавидим. Из-за финансовых злоупотреблений был отозван в Англию.
9 В этой школе ранее учился Вальтер Скотт, сказавший, что деревушка Келсоу “самая красивая и едва ли не самая романтическая… в Шотландии”.
10 Газета “Куотерли Ревью” расшифровала эти инициалы как “Роберт Саути”. Это немудрено, так как “The Poetic Mirror, or Modern Bards of Britain, London”, 1817 (“Поэтическое зеркало, или Современные барды Британии”, Лондон, 1817), представляло собой сборник весьма талантливых подражаний Байрону, Кольриджу и пр., напечатанных за их собственной подписью. Инициатором книги и автором большинства стихотворений был замечательный поэт Джеймс Хогг.
11 Основной причиной ухода Прингла-редактора из “Эдинбург Монтли Мэгезин” было его невнимание к политическим взглядам издателя. При отборе материала он руководствовался лишь художественными принципами, а кто автор — тори или виг, ему было все равно.
12 Если точно, то — 157.
13 Девочка названа в честь первой жены Роберта Прингла.
14 Старший брат Уильям (1780—1837) приедет в Южную Африку в 1822 г. Еще один брат, Александр, эмигрировал в Америку, переписка между ним и отцом скоро оборвалась.
15 Прингл Бей.
16 Буры самый высокий народ в Южной Африке, так же как голландцы в Европе.
17 Порт-Элизабет назван в честь покойной жены Сэра Руфана Донкина, заместителя губернатора Кейптауна. Закладка первого камня первого дома произошла 6 июня 1820 г.
18 Каждую такую повозку тащило 10—12 быков.
19 “Это был хорошо отпечатанный том в одну октаву, содержащий около девяноста страниц…” Цирус Реддинг. “Личные воспоминания о выдающихся людях”, Лондон, 1867.
20 Джоанна Бейли (1762—1851) — шотландская поэтесса и драматург.
21 Заслуги поэта перед южноафриканской прессой не забыты. С 1962 г. Английская академия Южной Африки вручает “Премию Томаса Прингла” за лучшую публикацию в периодике (рецензия на книгу, пьесу, фильм, телепередачу; критическая статья или обозрение на литературную тему; статья на тему образования; рассказ или одноактная пьеса; поэзия).
22 Журнал выходил под редакцией поэта Томаса Кемпбелла (1777—1844), одного из любимейших авторов Прингла.
23 Интересно, что в 1828 г. “Дружеский Дар” первым из ежегодников вышел в свет в кожаной обложке. Ранее у изданий такого рода обложки были матерчатыми.
24 Александр Бальфур (1767—1829) — шотландский поэт и прозаик. Сотрудничество поэтов началось еще в 1818 году в журнале “Констеблс Эдинбург Мэгезин”. Публикация Бальфура в “Дружеском даре” — пример редакторского чутья Прингла.
25 Сэмюель Роджерс (Samuel Rogers) (1763—1855) — английский поэт-сентименталист. Чарльз Лэм (1775—1834) — английский поэт, эссеист. Ли Хант (1784—1859) (1775—1834) — английский поэт, эссеист, критик.
26 Андерс Эриксон Спаррман (1748—1820), Франсуа Ла Вайан (1753—1824), Джон Барроу (1764—1848) — шведский, французский и британский ученые и путешественники.
27 Цитата из стихотворения “Notturno” (Ноктюрн — итал.) русского поэта Н. Ф. Щербины (1821—1869), входящего, кстати, в стихотворный цикл под названием “Эфемериды”.
28 Эс’киа (Эзикиел) Мфахлеле (род. 1919) — южноафриканский писатель, гуманист. В книге “Образ Африки” писал, в частности, о Томасе Прингле. См.: The African Image. London, 1962.
29 Закон об отмене рабства был принят британским парламентом 28 августа 1833 года.
30 Интересно, что данный некролог появился в “Южноафриканском коммерческом вестнике”, т. е. немногим более, чем через три месяца. Дурные вести не ждут на месте.
31 Цитата из Чарльза Лэма, см. выше.
32 За четыре последующих года появляются переводы “Рассказа” на датский и немецкий языки (два издания). А в Великобритании за период 1840—1851 гг. он выходит четыре раза.
33 Джошуа Кондер (1789—1855) — английский писатель, журналист и поэт. Автор религиозных гимнов.
34 Лейт Ричи (1800—1865) — шотландский поэт, романист и журналист. Был редактором “Дружеского дара”.
35 Семь веков английской поэзии. В 3-х томах / Сост. Е.В. Витковский. М.: “Водолей Publishers”, 2007.
Сэру Вальтеру Скотту
Из края непроложенных дорог,
Где дикая природа не воспета
Строкою просвещенного поэта,
Принес я немудреный свой венок.
Я думаю, трудов моих итог
Ты сердцем не оставишь без ответа.
В себе частицу солнечного света
Хранит на воле выросший цветок.
Я летопись благих воспоминаний
Принес тебе, мой благородный друг:
Огонь первопроходческих дерзаний
И дружбу, зародившуюся вдруг.
Суди певца по песням — вот мечтаний
Моих предел. Найди, о Скотт, досуг!
Январь, 1828
К сердцу пустыни
Я к сердцу пустыни скачу напрямик,
Со мной молчаливый бушмен проводник.
Упавшему духом здесь самая стать
Былое железною хваткою сжать.
Во весь по барханам мы мчимся опор,
Горячие слезы туманят мне взор.
И все, что с любовью я вспомнить могу,
Как призраки мертвых всплывают в мозгу:
Незрелой души безрассудный порыв;
И помысл о славе, мгновением жив;
Любови, познавшие ложь или рок,
И детская дружба, чей короток срок.
Виденья страны, где мне жизнь дал Господь,
Жестоким огнем отзываются в плоть.
Там предков жилища, там юности цвет,
Восторги наивных, доверчивых лет
И первооткрытья щемящая дрожь.
Весь мир был на райские кущи похож!
Все-все я теперь позабыл-потерял.
Несчастный изгнанник, сполна я узнал
Бесплодность надежд и бесплотность идей.
Я всем утомлен в этом мире людей.
И с грустью, невидимою чужаку,
Я их покидаю на полном скаку.
Я к сердцу пустыни скачу напрямик,
Со мной молчаливый бушмен проводник.
Мы с ним удаляемся, сжав повода,
Из мест, где разлад, угнетенье, вражда,
Где сильному слабый не будет хорош,
Где глупость и жадность, где подлость и ложь.
Когда этот мир и его суету
Терпеть мне становится невмоготу,
Едва только мыслей начнется борьба,
И дух перехватит от вздоха раба,
И к горлу подкатится горечи ком,
Я к сердцу пустыни скачу прямиком.
Скакун мой летит, закусив удила,
На трудном пути обгоняя орла.
Пустынный закон неизменно за мной —
Большое ружье у меня за спиной.
Я к сердцу пустыни скачу напрямик,
Со мной молчаливый бушмен проводник.
Откроются нам на излете дорог
Олений предел, буйволиный излог,
Где скачут ориби, веселья в плену;
Пасутся бубалы, газели и гну;
Где куду и канна долиной пылят;
Где чащу лесную повил виноград;
Где плещется в озере конь водяной;
Слоны продвигаются серой стеной;
Где мутят питье носороги ослам
В болоте, где тина с водой пополам.
Я к сердцу пустыни скачу напрямик,
Со мной молчаливый бушмен проводник.
Здесь плач антилопы над бурым карру
С души очерствевшей снимает кору.
Пугливая квагга пронзительно ржет,
Когда к водопою под вечер идет.
Там зебры колышутся взмахами грив,
Засохшую почву копытом разбив.
Бежит страусиха быстрей жеребца,
Туда, где она под охраной самца
Оставила яйца в песчаном гнезде,
Вдали от воров, что шныряют везде.
Двуногих воров, что со смертью в игру
Вступают, спускаясь в глубины карру.
Я к сердцу пустыни скачу напрямик,
Со мной молчаливый бушмен проводник.
Умчусь в глухомань я, и вся недолга,
Где Белых людей не ступала нога.
И только народец пройдет кочевой
Раз в год по суглинку со ржавой травой.
Здесь голод главенствует, страх и тоска
На мили и мили сухого песка,
Где змеи и ящеры водятся лишь,
А в трещине камня — летучая мышь;
Где сохнет любая трава на корню,
Помимо колючек, язвящих ступню;
Здесь дикий арбуз — и питье и еда
Единственные для забредших сюда;
Здесь отдых не дашь утомленным ногам
У заводи с ивами по берегам.
Ничто здесь не разнообразит пейзаж,
Ни туча, ни дерево, ни горный кряж.
Повсюду, а чувства в груди — толчеей,
Горящее небо над голой землей.
И север, и запад, и юг, и восток
Твердят тебе хором, как ты одинок.
В полночных тенях осекается взгляд,
На небе высоком созвездья горят,
Стоит тишина неземная, а я
На камне сижу, как пророк Илия
Сидел в одиночестве возле Хорив.
И голос чуть слышный мне шепчет, избыв
Все скорби, томящие душу и плоть:
“Чем дальше в пустыню, тем ближе Господь”.
Песня бушмена
Гордится белый господин
Полями и скотом,
А я, пустыни властелин,
На камне строю дом.
Пусть я не взвешивал в руке
Плода, чей сладок сок,
Но знаю, как найти в песке
Съедобный корешок.
Газели — мой домашний скот
В краю моем родном.
Уздой — дам зебре укорот,
А буйволу — ярмом.
Узда — мой верный ассагай,
Ярмо — мой лук тугой,
Лягай меня ты, не лягай,
Лесной король, ногой.
Любая тварь, что зверь, что гад,
Почет мне воздает.
И змеи мне приносят яд,
Как пчелы — дикий мед.
И даже стаи саранчи,
Летучая беда,
Для белых — божии бичи,
А для меня — еда.
В пустыне жить бушмену — стать,
Здесь не страшны враги.
Я белым никогда лизать
Не стану сапоги.
Моя врагам известна прыть,
И сила, и чутье.
Змея умеет защитить
Кремнистое жилье.
И горе тем, кто раздразнить
Попробует ее!
Львиная охота
Просыпайся, охотник-сорвиголова!
Мы сегодня с рассветом выходим на льва.
С нами Аренд и Экхард, смельчак-балагур,
С нами Мюллеры, Кутцер и Лукас Ван Вур!
Потрубите тому, кто на сбор опоздал.
Где там Слингер и Алли, Диккоп и Дугал?
Не запамятуй Джорджа, трубач, старина,
У которого дома ружье на слона.
Я в овраге нашел лошадиный скелет.
У меня была телка, теперь ее нет.
Пусть не дрогнет никто, нажимая курок.
Да получит разбойник достойный урок!
Свежий след на песке отыскал готтентот,
Он к заветной берлоге всех нас приведет.
Перечтите заряды, проверьте кремень.
Доживает убийца последний свой день!
Шли мы волчьим распадком, где много олив,
Саблезубым ущельем, где памятен срыв,
Миновали источник, где буйволы пьют,
У орлиной скалы я почувствовал: “Тут!”
Мы средь ясного неба услышали гром,
Встала шерсть у собак на загривках торчком.
Это лев подал голос из дальних кустов,
Он почуял врага и сражаться готов.
Эй, в начале колонны, коня осади!
Спешьтесь! Мюллеры с Ренни пойдут впереди!
Становитесь цепочкой, не мне вас учить,
Чтоб друг друга оказией не подстрелить.
Он идет, он бежит, только сучья трещат!
В раскаленных глазах разверзается Ад!
Морда сморщена ревом, а грива — вразлет!
Горе тем, кто дорогу ему перейдет!
Ружья к бою, стреляйте в начале прыжка!
Цельтесь в голову, братцы, чтоб наверняка!
Пики наизготовку! Ножи — из ножон!
В мыслях благословите детишек и жен.
Он упал, он в крови и подняться нет сил!
Черт! — Безейденхут — лев его лапой накрыл!
Парни, Кристиан, Дидерик, бейте в упор!
Вышибайте мозги и — кончай разговор!
Встань, Безейденхут, ты же — в звериной крови.
У тебя — лишь царапина, так что — живи!
Вот так лев! Вот так зубы! Клыки — дюймов пять!
Нужно сэру Уолтеру шкуру послать!
Для посылки сгодится еще ягуар
И рога буйволиные, несколько пар!
Завалили зверюгу и дело с концом!
Время спрыснуть удачу старинным винцом!
Песня эмигранта
Что ж, девушка с Твида, с тобою вдвоем
Мы в Южную Африку не уплывем?
Где синие горы скребут небеса,
Где памятью пращуров дышат леса.
Я хижину слажу под сенью скалы,
Где плещет источник из каменной мглы.
И светел, и весел, он мчится на луг,
А там — антилопа гуляет сам-друг.
А с этой диковинкою наряду
Мерцает в листве золотой какаду.
Гнездуются лори в красе пестроты.
И скачут мартышки, задравши хвосты.
За нами — скала, перед нами — размах
Долины, повсюду — стада на холмах.
И речка сверкает волной на бегу
С мычащею нетелью на берегу.
Мы станем вкушать от земельных щедрот,
Трудов принимая заслуженный плод,
Довольны Былым, с Настоящим в ладу,
И в Будущем не ожидая беду.
Мы предков-шотландцев исполним завет:
“Душою будь молод, хоть волосом — сед!”
От мира людей мы уйдем, но зато
Оливы Любви зашумят на плато!
Кафробои
Над вельдом победные крики слышны —
Отряд кафробоев вернулся с войны.
Здесь каждый солдат — балагур и смехач,
Но ветер доносит проклятья и плач.
О чем, амакоса, ты плачешь теперь?
Детишек твоих растерзал дикий зверь?
Соседи угнали коровьи стада?
О нет, это — белые, хуже беда.
И через каких-нибудь двадцать пять лет
Прервется твой род, осечется твой след.
От вас, предававшихся мирным трудам,
Останутся кости с золой пополам.
Днесь Кейси, и Кей, и Гарипа вода
Сынов своих не напоит никогда.
Вслед Гунже и Гоне исчезните с глаз —
Британия кровью подпишет указ!
Тень сумрачной Катты зловеще долга.
Луна тишину подняла на рога.
Во славу Гекаты затявкал шакал.
В колючем кустарнике захохотал
Голодных гиен отвратительный хор.
Хозяин пустыни выходит в дозор.
И, рада за ярдом разменивать ярд,
Пантера — за ним, а за ней — леопард.
Победные крики затихли вдали,
И звери на смену убийцам пришли.
Песня смуглого охотника
Ты с Дидимой рядом не знаешь долины,
Ручьем разделенной на две половины?
По желтой акации, главной примете,
Ты лучшее место отыщешь на свете!
Ведь там, где ручей сделал несколько петель,
Мальчишка-пастух стережет мою нетель.
Глядит на него из пруда игуана.
И нежно мурлычет над зыбкой Амана.
А мне возвращаться с охоты в обычай
Под вечер, груженным богатой добычей.
Гудят мои мускулы самую малость,
Но чем ближе к дому, тем меньше усталость.
И я на долину, деревья по краю,
Смотрю и оленем по склону сбегаю.
И горы за мною, и лес, и саванна.
И первенца в руки дает мне Амана!
Жалобы изгнанницы
Песня
На мотив “The Banks o’ Cayle”
Над Манказаной темь и страх,
И волны стонут дико.
На берегу сидит в слезах
Шотландка-горемыка.
Припев:
Ракиты в Блейклоу растут,
А в Клифтоне — березы.
Пасутся овцы там и тут.
А я глотаю слезы.
На вид прекрасен здешний край
Пришельцам восхищенным,
Но хоть ложись да помирай
Изгоям обреченным.
От смерти мы на волосок.
Здесь ходят львы ночами.
Кругом лишь камни, да песок,
Да чащи с дикарями.
В Шотландии, куда ни глянь, —
Зеленые раздолья.
А здесь повсюду глухомань.
Терпеть не в силах боль я.
Ах если б обернуть все вспять
И жить в отчизне милой,
Чем то же горе горевать
В стране, навек постылой.
Узник Камалу
Ах, эта зелень Камалу!
Стада отцовские я пас.
Сосна, взобравшись на скалу,
Бросала тень в вечерний час.
Ах, за скотиной глаз да глаз!
С открытым всем ветрам лицом,
Я шел на промысел не раз
В леса с копьем и выжлецом.
Ах, Камалу, в твоих лугах
Росло цветов — не сосчитать.
Река синела в берегах,
Ветла в нее макала прядь.
Мычал теленок, пестрый бок,
Зовя потерянную мать.
Гудел пастух-мальчишка в рог,
Охотником мечтая стать.
Луга. Немного погодя —
Деревья — тихий уголок.
Под баобабом — дом вождя.
Из очагов идет дымок.
Отец мой? — Ха, какой мне прок
В полубезумном старике!
Родимая? — Что ж, долгий срок,
Как жизнь ее — вода в реке.
О, Камалу, а где же днесь
Мой старший брат, мой средний брат?
Они на поле битвы здесь
Не погребенные лежат.
Заел, как ядовитый гад,
Их белый человек огнем.
Костьми белеет горный скат,
Увы, не я лежу на нем.
О, Камалу, хотел бы я
Оленем пересечь твой дол.
Зубами рви тогда меня,
Свирепый тигр, когти, орел!
Я, пред Природой слаб и гол,
Останусь к смерти тела глух,
Ведь рабство — худшее из зол,
Свободный убивает дух.
Ты обойди хоть целый свет —
Страшнее нет судьбы раба,
Носить клейма позорный след
И надрываться до горба.
Мерзка тирана похвальба,
Когда бы он совсем охрип!
О, братья, пусть вотще борьба,
Но если б с вами я погиб!
Я не забыл ни зель, ни синь.
Пускай я брошен в рабства мглу,
И дети коса средь пустынь
Живут — немноги по числу.
Достанет смелости крылу
Души, чтоб в небеса взлететь.
К тебе хочу я, Камалу,
Упасть на грудь и умереть!
Коль мир земной во тьме погряз,
Я над землей уйду в полет.
Утико, бог-отец всех рас,
Мой голос до тебя дойдет.
Ты сел под самый небосвод,
Столетий тучи заклубя,
И звезды водят хоровод
Вокруг могучего — тебя.
Нет, я на головы врагов
Не призываю мор и глад.
Пускай не взыщут с них долгов
Ни саранча, ни червь, ни град.
Вслед за Янканной буду рад,
Поднявшись в горнее жилье,
Сказать я много раз подряд:
“Наступит Царствие Твое!”
Наступит Царствие Твое,
Повыметет гордыни тлен.
Любовь наполнит бытие,
Вражде рыкающей взамен.
Британский добрый джентльмен
Одним движеньем крепких рук
Поднимет Африку с колен,
Как верный христианский друг.
Долина Разоренья
Владычит Винтерберг, остроголов,
Средь грозных гор в лесистой опояске.
В его изложье реку колдунов
Ручьи питают в ритуальной пляске.
Долина отдалась рассветной ласке.
Саванна зелена по берегам
Гарипа, волны в грохоте и тряске
К далеким уносящего холмам,
Чтоб разделить с Умтокою теченье пополам.
Густой травой порос пологий скат —
Крутого продолжение обрыва.
В размахе пилигриму застит взгляд
Сторожкой квагги спутанная грива.
На пажити ручейного извива
Спокойных канн величественна стать.
С протяжным криком в чаще молчаливой
Заблудший олененок ищет мать.
Косуль, газелей, антилоп вокруг не сосчитать.
Кольнула сердце светлая тоска,
Когда холмами шли мы без дороги.
Молниеносно в гущу ивняка
От нас метнулся бушбок быстроногий.
Леса забили Катберга отроги
И растянулись берегом реки.
Попил под пальмой буйвол круторогий
И, развернувшись, тяжкие прыжки
Направил в чащу самую, где джунгли глубоки.
Как сладостно, свернувшись в шалаше,
Виском прижаться к локтю-изголовью
И с первобытным ужасом в душе
Побежку услыхать в ночи слоновью.
“Дорогу королевскому сословью!” —
Пронзительные потрубы звучат.
Одна луна не пошевелит бровью,
Когда сосуд отчаянья почат
И мать-земля с трудом несет своих огромных чад.
Больших пустынь и гор под небеса
Печальные и сильные виденья.
А там, где начинаются леса —
Заброшенные кафрские селенья.
Сей дол (Сиканы древние владенья),
Прибежище угрюмых дикарей,
Евангельские слышал песнопенья
Под крики одомашненных зверей.
Днесь тихо здесь. Захватчик был защитника сильней.
В тени утеса, чей широк крестец,
Где на оливе гнездышка апостроф,
Священник смуглых пестовал овец.
Здесь — веры христианской малый остров.
Но от часовни ныне только остов
Чернеется, обглоданный огнем,
И черти-бабуины, к ней в нутро встав,
Хохочут над случайным пришлецом.
И мыслит он: “Доколь добро теснимо будет злом?”
Об эту пору счастлив Сатана,
Светлеть его владеньям нет резона.
Вотще рассыпал веры семена
Миссионер — земли бесплодно лоно.
Но верь и жди: и снова с небосклона
Засветит солнце как бы невзначай,
Придут дожди с живящего Сиона,
И землю коронует урожай.
Восславит Иегову вновь погибший было край.
Долина скорби — погляди окрест:
Вскипает дольний прах костями Гона,
Покинул дух унынье здешних мест,
Я слышу эхо ветрового стона.
Здесь африканцев больше миллиона
Постиг судьбы безжалостный итог.
Но Дух Святой повеет с небосклона,
Когда придет Суда Господня срок.
И кости, спящие в пыли, воскликнут: “С нами Бог!”
Скала Примирения
Зубастый пик, огромен и могуч,
Приют орлов и грозоносных туч,
Из раны на груди беря зачин,
Ручей сбегает к зелени долин
И там змеится, прытью присмирев,
В тени неувядающих дерев.
И там, где неуступчивый поток
Располовинил дремлющий излог,
Миссионера хижина видна,
Из пальмовых верхушек сплетена.
Жасмин повил соломенный карниз.
Застыл поодаль старый кипарис.
С другого боку встал еще один.
Окно глядит на пестроту куртин
Акации, на яблоневый цвет,
На апельсин и померанец. Нет
Еще на бледноствольных древесах
Созревших смокв, один цветочный прах.
Под пенье пчел и полосатых ос
В листве плюмажем пляшет медосос,
Живой цветок.
Мы путь прервали свой
В тени скалы, как грозный часовой
Застывшей средь поляны. Зрим стал тот,
Кто подвизался здесь — Высокий скотт,
Обличьем прост, задумчив — не угрюм.
А рядом с ним, как будто слыша шум
Сраженья или ловли, сжал копье
Вождь амакоса. Место же свое
У ног их занял Юноша, присев
На дерн, читал он Слово Божье, гнев
Смирившее небесного Отца
На всех, кто светел или смугл с лица.
Ступать украдкой нам достало сил:
Наш Друг — молился; Воин — слезы лил,
Рукой прикрывшись; Юноша читал.
А дальше — Сын Вождя народ позвал
Последовать путем Христа благим,
А Браунли и Тшатшу — рядом с ним.
Работорговец
Пришел он с моря в отчий дом,
Его родная мать
Бронзовокожего с трудом
Своим смогла признать.
Так изменился он лицом.
Так изменилась стать.
Горячку он принес в крови.
Кошмар принес в мозгу.
Не внял он матерней любви,
Чтоб через не могу
Замаливал грехи свои,
У прошлого в долгу.
Но, чувствуя, что мать права,
Коленопреклонен,
С ней замер рядом, но едва
Творить пытался он
Молитву — спутались слова,
И с губ сорвался стон.
“Вовеки не очистить мне
Кровавых рук своих!
Не вражьей кровью на войне
Они покрылись — лих,
Хлестал я плетью по спине
Невольников цепных.
Я бил с плеча, с оттяжкой бил,
Чтоб расседалась плоть.
Был черным белый свет не мил.
Но дух мой побороть
Достало негритянке сил,
Ей силы дал Господь.
Звучит ее предсмертный плач
В ушах моих всегда.
Она сказала мне: “Палач,
До Страшного Суда!”
Мой пыл молитвенный — горяч,
Слова же — кто куда.
“Ах, сын мой, что ты говоришь!
Так поступать — позор!
Ты чист пред Богом, это лишь
Бесовский наговор!”
“Нет, в шуме дня, и в ночи тишь,
Не дремлет Божий взор.
Ни жив, ни мертв, хожу теперь.
Закрыт к спасенью путь.
Господь свою услышал дщерь,
Мою он видел суть.
О, как смогу я, лютый зверь,
В глаза ему взглянуть?!”
Торнадо
Любишь, если бури бивень
Через чащу напролом?
Любишь, если бравый ливень
На прорыве штыковом?
Видишь, марево обсело
Океана окоем,
Тлеет водяное тело
Фосфорическим огнем?
Птицы мечутся, суть многи,
Мчатся с криками к земле.
Подают сигнал тревоги
На высоком корабле.
Усыплен прибрежным дрейфом,
Как он мог принять в расчет,
Что его волной со шлейфом
Пены к рифам повлечет?
С треском лопаются тучи,
Будят эхо на горах.
Ручейки, сбегая с кручи,
Поднимают дольный прах.
Все они в порыве ражем
Заплетаются в поток.
Рев стоит над горным кряжем,
Как из тысячи берлог.
Ломит ветер, беспощаден,
Лес как заросль тростника.
У коров от крупных градин
Ноют спины и бока.
Чу, из непроглядной дали
Чей-то рык несет река.
Задрожали все в краале
От теленка до быка.
Но молитва льва долиной,
Не начавшись, осеклась,
Ибо против силы львиной
Сила пострашней нашлась.
Это злобный Дух Торнадо
И его Духева — Страх.
Погубить корабль им надо,
Размолоть волнами в прах.
Стонут тучи-водоноши,
Скоро кораблю конец.
Демон-Самка бьет в ладоши,
Плещет крыльями Самец.
На борту огни безмолвно
Угасают, что ни миг.
До небес взметнулись волны,
До небес взметнулся крик.
Улетело с этим криком
Дважды по две сотни душ.
Бьется Дух в восторге диком,
Он забрал изрядный куш.
Тех, кто в зубы хмурым скалам
Не попали, боль продлив,
Вмиг драконом многоглавым
Съел ворончатый залив.
Тситсикама, 1825
Готтентот
Он будто спит с закрытыми глазами,
Всегда меланхоличен, кроток, вял.
Отец его — коров сюда гонял,
Он — ходит за хозяйскими стадами.
Он лук тугой забыл, пока годами
На посохе персты соединял.
Ни разу духу мести он не внял,
Без родины оставленный врагами.
Всю гордость Рабство вытравило в нем,
Надежды нет лежащему во прахе,
Огнем убило смелость и мечом,
И держит ныне в постоянном страхе.
“Да что с него, — кричит хозяин, — взять?!
Собаке этой — только бы пожрать!”
Кафр
В обрывистом овраге из-за кочки
Глядит он на мычащие стада.
Когда взойдет Вечерняя Звезда,
В потемках заскользит он без отсрочки
На лов побежкой волка-одиночки.
Не жаловал он буров никогда —
Пускай отверста раны борозда,
Все ассагаи — боевой заточки.
Кто он такой? Грабитель? — Да. Солдат
Войны, где белый бьется с темнокожим.
Дикарь? — Конечно. Неизменно рад
Он заплатить злодею злом похожим.
Язычник? — Коль христианин ты сам,
Направь его стремленья к небесам.
Бушмен
Спокойно спит бушмен в норе-берлоге,
Бок о бок с ним жена и малыши.
В пустыне жарким полднем ни души,
Врагам не отыскать сюда дороги.
И голод не причина для тревоги,
Когда ты приобвыкся жить в глуши.
Жара утихнет — и тогда спеши
За корешками, разминая ноги.
Но что это? Нора окружена!
Гремит ружейный выстрел громче грома.
Боль в диком крике соединена
С отчаяньем. И, рухнув возле дома,
Своим примером учит он детей,
Что белых духов нет на свете злей.
Рабство
О, Рабство, зелье пагубно твое
В бездонной чаше, проклятой три раза.
Пятнает душу мерзкая проказа
Едва лишь пригубившему питье.
Пока хозяин, злобный как зверье,
Следит за выполнением приказа,
По жилам растекается зараза,
Смертельное готовя острие.
Пока хозяин, словно одержимый,
Хохочет, жертву втаптывая в прах,
Им исподволь овладевает страх.
Стенает о возмездии казнимый.
Как только небеса услышат стон,
Насильник будет Аду обречен.
1823
Дженадендал
Как часто я в Европе отдаленной
В Долину Красоты мечтал попасть,
Где птицы и ручьи щебечут всласть
У Древа Шмидта. Где душой смущенной
Кладбищенской земли уединенной
Внимаешь песнопеньям. Где — припасть
Овце заблудшей к пастырю. Где власть
Христа душе отрадна просвещенной.
Мечта сбылась, и я увидел сам,
Как здесь слепые обретают зренье.
К Долине той благодаря цепям,
Которым неизвестно разрушенье,
Прикован я навеки. Будним дням
Моей души явилось Воскресенье.
Ноябрь, 1824
Добрый миссионер
Оставил он родные берега,
Сочувствуя языческим народам.
В пустыне под горящим небосводом
Он подвизался, Господа слуга.
Смиренномудр, пускай судьба строга,
Питался он акридами и медом.
Заблудшим овцам стал он верховодом.
И многих участь сделалась блага.
Он сеял, а другие пожинали,
Ступая по оставленным следам.
Он миром не был признан, но едва ли
Нуждался он в таком признанье сам.
О ближних были все его печали —
Туземцев обращал он к небесам.
Расхожий тип
Нет, не злодей он, попросту — слабак,
Орудье подлецов, числа им несть, и
Всегда он за бесчестье ищет чести,
Не бесталанный, попросту — дурак.
Он ценит дружбу сильных, слабым враг.
Душой не прям. Весьма способен к лести.
Для схожих с ним корысть на первом месте.
Уста — в улыбке, за спиной — кулак.
Любой ценой пролезть из грязи в князи —
Таким он видел свой земной удел.
Полезные налаживал он связи,
Снутри был черен, а снаружи — бел.
Какая же мораль в моем рассказе?
Он умер — и никто не пожалел.
Кейптаун, 1825
Безымянная Река
Слежу я, как холмистыми полями
Струится Безымянная Река.
Петляет лесом, где ее бока
Пообросли змеистыми ручьями.
Вползает в грот, где — как в могильной яме,
Где внутренность тлетворна и склизка.
В долине — ослабляет мощь рывка,
Лилеями полна и лебедями.
Она бежит туда, где виден брег
Подернутого пеной океана,
И вдруг пустыня, жаждой обуяна,
Неукротимый обрывает бег.
Вот так же под надгробием бархана
Безвестным остается человек.
Моя страна
Когда я вспоминаю берега,
Которые покинул безвозвратно,
Доныне не могу ответить внятно —
Не зря ли я ударился в бега?
Моя страна была мне дорога,
Но те, чью душу покрывают пятна,
Здесь верховодят лживо и развратно,
А к истинным сынам она строга.
Прощай — сказал я радостной надежде
И начинаний множеству благих.
Я стал спокойно-холоден, что прежде
Не понимал и не терпел в других.
Ах, Родина моя, через года
Могу ль тебя забыть? Боюсь, что — да.
1825
Мыс Бурь
Мыс Бурь — за частоколом черных скал
Безрадостные расползлись долины.
И горе тем, кто в пенные стремнины
В недобрый час у берега попал.
Неоднократно здесь я наблюдал
Рабов, на проходимцев гнущих спины,
Изгоев, чьи душевные глубины
Отчаянья выпрастывали шквал.
Ты оправдал безжалостное имя,
Но мне не в тягость прожитого груз —
С песками и утесами твоими
Вовеки неразрывен мой союз.
С друзьями здесь сошелся я такими,
Что нет на свете сокровенней уз!
1825
К тирании
У нас с тобой бывали столкновенья.
Я не забыл твой — исподлобья — взгляд.
Мои воспоминания хранят
Единственное чувство — отвращенья.
Я не терплю коленопреклоненья
Перед тобой — рабов бессильных ряд.
Молюсь и я, но я творю обряд
Иного содержанья и значенья.
Я жизнь свою на это положу,
Но Африка порвет свои оковы.
На скипетре твоем заметив ржу,
Я поколеблю зыбкие основы.
Тебе все стану делать поперек.
Таков обет мой. Помоги мне Бог.
1825
Обоснование текста
В основу настоящей подборки положено первое посмертное собрание стихотворений Томаса Прингла, подготовленное Лейтом Ричи: “Поэтические работы Томаса Прингла с биографическим очерком Лейта Ричи”, Лондон, 1838. В примечаниях и предисловии, помимо упомянутой книги, использованы: “Рассказ о пребывании в Южной Африке” (с биографическим очерком Джошуа Кондера), Лондон, 1835, “Африканские стихотворения Томаса Прингла под редакцией Эрнста Перейры и Майкла Чепмена”, Дурбан, Издательство Наталского университета, 1989, а также работа Джона Дойля “Томас Прингл”, Нью-Йорк, 1972. Все обезличенные цитаты в Примечаниях принадлежат Томасу Принглу и взяты из “Рассказа о пребывании в Южной Африке”.
Африканские зарисовки
Под названием “Африканские зарисовки” в 1834 г. вышла книга, включающая и поэзию, и прозу. Впервые так озаглавил “африканский” цикл стихотворений Томаса Прингла его друг Лейт Ричи в издании 1838 г.
Сэру Вальтеру Скотту
В 1816 г. Томас Прингл опубликовал в эдинбургском “Поэтическом зеркале” поэму “Осенняя прогулка”, заслужившую благосклонный отзыв Вальтера Скотта. С этих пор дружба поэтов продолжалась до смерти последнего.
К сердцу пустыни
Впервые, под названием “К сердцу пустыни, дума”, опубликовано во втором номере “Южноафриканского журнала”, 7 мая 1824, который поэт создал и редактировал вместе с Джоном Фэйрбеном.
Самое знаменитое стихотворение Прингла. Сэмюель Тейлор Кольридж в письме от 5 марта 1824 г. сообщал Принглу, что он: “…был настолько захвачен (стихотворением), что последнее время только и делал, что читал и перечитывал его знакомым. С него сделано уже, по крайней мере, полдюжины списков. С вычетом четырех или, самое большее, шести строк, я не побоюсь провозгласить его в числе двух или трех совершеннейших стихотворений нашего языка”.
“К сердцу пустыни” перевел на бурский язык, африкаанс, президент Оранжевой республики (1889—1896) Ф. У. Рейтц.
Я к сердцу пустыни скачу напрямик… — Прингл здесь пишет о пустыне Калахари (от бечуанского “карри-карри” — мучимые жаждой), лежащей на севере от Оранжевой реки. Так в те времена называли южную пустынную часть впадины Калахари, включающую в себя полупустыни в центральной своей части, а также реки и болота на севере.
…бушмен-проводник — см. примечание к “Песне бушмена”.
…Где скачут ориби, веселья в плену… — Ориби — Красивая антилопа (Calotragus scoparius).
…Пасутся бубалы… — Бубал — антилопа (Bubalis).
…Где куду и канна долиной пылят… — Куду — винторогая антилопа (Strepseceros kudu). Канна — коровья антилопа (Buselaphus oreas).
…Где плещется в озере конь водяной… — Конь водяной — бегемот.
Здесь плач антилопы над бурым карру… — Карру — (от искаженного готтентотского “каруса” — сухой, бесплодный) — общее название полупустынных плато и межгорных впадин в Южной Африке. Различают Большое и Малое Карру. Прингл путешествовал по Большому Карру. Он отмечал, что, в отличие от песчаной Сахары, карру большей частью — каменисто. По некоторым участкам не пройти не только человеку, но и зверю. Однако редкие пятна земли весной покрываются на несколько дней мириадами цветов.
Пугливая квагга пронзительно ржет… — Квагга — лошадь (Equus Quagga). Мясо у этих симпатичных, похожих на осла животных, невкусно, и буры убивают их забавы ради. Однажды юноша-бур преследовал кваггу. Вдруг отчаявшееся животное повернулось к нему, схватило зубами за ногу и стащило с лошади. Квагга практически откусила своему врагу лодыжку, и впоследствии он умер.
Бежит страусиха быстрей жеребца… — О том, что страусы действительно обгоняют лошадей, Принглу поведал охотник на страусов, бур Дю Плойт. Он сказал, что лучший способ охоты на эту птицу, это когда несколько всадников окружают ее. За страусиную кожу с удаленными перьями охотник выручал в Кейптауне от 10 до 17 рикс-долларов. Перья шли по 6 рикс-долларов за штуку (с одного страуса можно было взять до 45 больших перьев).
…Здесь дикий арбуз — и питье и еда // Единственные для забредших сюда… — Прингл указывает в своих примечаниях: “Дикий арбуз пустыни это разновидность колоквинта (Coloquintida), он горек и едок на вкус”. Колоквинт (колоцинт), называемый еще “горькая тыква”, это многолетнее стелющееся или вьющееся травянистое растение семейства тыквенных. Мелкие шаровидные плоды покрыты восковым налетом; мякоть горькая, несъедобная. Снадобье из плодов колоквинта применялось в античной и средневековой медицине. Упоминается у Шекспира в “Отелло” (акт 1, сцена 3) как символ горечи. К сожалению, адекватного упоминания колоквинта в русских переводах этой трагедии не нашлось. Ближе всех вариант М. Л. Лозинского: “Кушанье, которое сейчас для него слаще акрид, вскоре станет для него горше чертова яблока”.
…У заводи с ивами по берегам. — Прингл отмечает, что ивы в изобилии растут по берегам многих африканских рек.
…На камне сижу, как пророк Илия // Сидел в одиночестве возле Хорив. // И голос чуть слышный мне шепчет… — Илия Фесвитянин — ветхозаветный пророк. В пустыне, у горы Божьей — Хорив, Господь пришел к Илии не в ветре, не в землетрясении, не в огне, но в тихом голосе: “Что ты здесь, Илия?” (Третья книга Царств).
Песня бушмена
Впервые в “Южноафриканском коммерческом вестнике” за 21 сентября 1825.
Бушмены (от голландского Basjesman, буквально — “лесной человек) — древнее коренное население Южной Африки. Обычный образ жизни — охота и собирательство. Теснимые колонистами, могли существовать в самых непригодных для жизни местах: в скалах и песках. Очень редко работали на белых, а работая, очень часто бунтовали.
…мой верный ассагай… — Ассагай (или ассегай) небольшое метательное копье. У Н. С. Гумилева в стихотворении “Зимбабве” из книги “Шатер” находим: “Я арабам, торговцам рабами, // Выпускал ассагаем кишки”.
Львиная охота
Уже первой ночью в Глен-Линдене эмигрантов разбудил львиный рев, принятый ими за громовые раскаты. Но, справедливости ради, нужно сказать, что поселенцы не сильно страдали от хищников. Первого льва, задравшего лошадь, застрелила команда (в убитом нашли восемь пуль) под водительством Джорджа Рении в июне 1821 г. Прингл тогда был в отъезде.
Описываемая в стихотворении охота действительно произошла в апреле 1822 г. Накануне вечером Томас с женой пили чай у соседа, шотландского офицера Камерона. Домой они возвращались в темноте и, как потом выяснилось, под львиным приглядом. Ночью животные в краале тревожились. А утром Прингла посетил Камерон и сказал, что в долине видели большого льва. Тут же обнаружилась пропажа овцы. На следующую ночь лев растерзал любимую лошадь Прингла, и поэт начал поднимать людей на охоту. Нужно отметить, что все участники охоты — реальные лица.
Около дюжины семей мулатов, принадлежавшие немецкому поселенцу Стольцу, после его смерти в 1821 г. поселились в Глен-Линдене. Капитану Хардингу пришлось испрашивать разрешения лэнддроста Стоккенстрома, чтобы они жили на положении арендаторов, а не слуг.
С нами Аренд и Экхард, смельчак-балагур, // С нами Мюллеры, Кутцер, и Лукас Ван Вур! — Джозеф Аренд, Клас Экхард (старик с одной рукой и одним глазом, но с двумя женами) и пропущенные в переводе братья Кристиан и Карал Групи — мулаты-арендаторы.
Мюллеры — Дидерик и Кристиан — соседи Прингла. По его словам, одни из самых бесстрашных охотников на львов в Южной Африке. Вместе они убили около тридцати львов. Дидерик оглох на одно ухо, испытав львиную хватку, когда подмявшего его хищника застрелил Кристиан. Открытый и добросердечный Дидерик пользовался всеобщей любовью. Он был проводником Прингла в его странствиях по Африке. Узнав, что Томас покидает страну, он специально застрелил льва и подарил поэту шкуру и голову добычи. Из-за туберкулеза он был вынужден несколько лет не зверовать, но, не выдержав, все-таки отправился с братом и Джорджем Ренни в леса. По прошествии недели у него начался приступ, и товарищи принесли его домой уже мертвым. Он умер там, где больше всего любил быть — на охоте.
Аренд Кутцер — сын зажиточного фермера-бура Вентцеля Кутцера из Тарки, ближайшего из соседей Прингла.
Лукас Ван Вур — сосед Прингла. Поэт описывает его так: “Высокий, смуглый, мускулистый человек с черной как смоль бородой и орлиным взглядом”.
…Слингер и Алли, Диккоп… — Слуги-готтентоты. Когда Слингер прибыл в Глен-Линден в составе охранного отряда готтентотов, у него даже не было пристойной одежды, и Прингл подарил ему старые штаны. Диккоп Орай был проводником Прингла в поездках по стране.
Дугал — слуга-бушмен. Прингл окрестил его именем персонажа романа Вальтера Скотта “Сын тумана”.
Не запамятуй Джорджа… — Джордж Ренни — родич Прингла. Как следует из записок Прингла, львиная охота вскоре стала для Джорджа привычным и любимым занятием.
…У которого дома ружье на слона. — На самом деле “ружье на слона” было у Ван Вура, и Лукас всюду таскал его с собой. А когда однажды он не взял его, отправившись на конную прогулку, был атакован голодным львом в долине реки Литтл Фиш. Лев погнался за Ван Вуром и одним прыжком сбил лошадь вместе с седоком на землю. К счастью, лошадь он предпочел человеку, и Лукас спасся бегством. Потом он вернулся с ружьем и товарищами, но не сумел отыскать обидчика и горько на то досадовал.
Мюллеры с Ренни пойдут впереди! — Ренни — братья, Джордж и Джон.
Черт! — Безейденхут — лев его лапой накрыл! — Фредерик Безейденхут — бур, проживавший около ущелья Камерона у реки Бабуинов. Его трения с Британским правительством вылились в восстание буров 1815 года. Это единственный персонаж, не участвовавший в настоящей охоте. Можно счесть символичным, что лев (британский?) накрывает его лапой (впрочем, что потом стало со львом…).
На самом деле под львиной лапой побывал Джон Ренни. Дело было так. Льва загнали в чащу, и нетерпеливые братья Ренни, Джордж и Джон, а с ними Джеймс Экрон — слуга, под прикрытием трех мулатов решили вытравить его оттуда. Львиная шкура сквозила в зарослях, но, когда братья выстрелили, пули отскочили от камня, скрывавшего нижнюю часть туловища. Лев выскочил, и стрелявшие с разряженными ружьями, а за ними и готтентоты бросились бежать. Хищник повалил Джона наземь и успел изрядно помять и поцарапать, пока не подоспела подмога. Лев бросил добычу и побежал, но был окружен и застрелен в следующей стычке. Братья Мюллеры отругали братьев Ренни за такую охоту и прозвали Джона “Ренни Лев”. Кстати, появление Безейденхута может быть обусловлено еще и тем, что братья Ренни поселились там, где он жил ранее, и Томас вполне мог прозвать их, или одного из них, таким именем.
Вот так лев! — Убитому было около шести лет, он был длиной одиннадцать футов от носа до кончика хвоста.
Нужно сэру Уолтеру шкуру послать! — Вальтеру Скотту послали не только шкуру, но и львиный череп. Впоследствии эти трофеи украсили усыпальницу романиста.
Песня эмигранта
Что ж, девушка с Твида… — Твид — река в Шотландии.
Гнездуются лори… — Лори — попугай (Lorinae). Отличается очень ярким и пестрым опереньем.
Кафробои
Кафробои — карательная экспедиция против кафров
О чем, амакоса, ты плачешь теперь? — Коса (амакоса) — один из крупнейших народов языковой семьи банту. Живут в основном в Капской провинции. Основной род занятий — земледелие (к чему приучили его миссионеры), охота и скотоводство, однако коса самый воинственный из южноафриканских народов. Состоит из трех основных племен: Аматембу, Амапонда и непосредственно Амакоса. Коса высоки, атлетически сложены и красивы. Черты лица близки европейскому типу, но волосы типично негритянские — густые и курчавые. Кожа темно-коричневая. Прингл отмечает их смелость, жизнелюбие и мужество.
Днесь Кейси, и Кей, и Гарипа вода… — Кей, или Грейт-Кей, — река. Кейси — река на границе территории проживания племени коса. Богата бегемотами. Гарип — туземное название Оранжевой реки.
Вслед Гунже и Гоне исчезните с глаз… — Гунжа и Гона — готтентотские племена, проживавшие около Кейптауна. Во времена Прингла было практически истреблены.
Тень сумрачной Катты… — Катберг (Катта) — горная цепь на востоке от Кат-Ривер.
Во славу Гекаты… — Геката — у древних греков — богиня подземного мира, здесь — луна.
Песня смуглого охотника
Впервые под названием “Кафрская песня” опубликовано в первом номере “Южноафриканского журнала”, 5 марта 1824 г.
Ты с Дидимой рядом… — Дидима — гора в верховьях Кат-Ривер и Кунапа.
Жалобы изгнанницы. Песня
Впервые под названием “Песня эмигранта” опубликовано в первом номере “Южноафриканского журнала”, 5 марта 1824 г.
В первоначальном варианте изгнанницей была англичанка, а не шотландка, также отсутствовали названия шотландских местностей.
На мотив “The Banks o’ Cayle” — “The Banks o’ Cayle” — “На берегах Койлы” — народная шотландская песня. Койла — река, приток Тевиота, по-кельтски ее название можно перевести как “лесная”.
Над Манказаной темь и страх… — Манказана — долина и река около города Аделаида. Река впадает в Кунап. Прингл переименовал долину в Глен-Прингл. Название переводится как “Девушкина речка”. Существует еще одна Манказана — приток Кат-ривер.
Ракиты в Блейклоу растут… — Блейклоу — город в графстве Роксбургшир, Шотландия. Родина Томаса Прингла.
…А в Клифтоне — березы… — Клифтон — город в Шотландии.
Узник Камалу
Речь в этом стихотворении ведется от имени кафров, обращенных в христианство, которые после разорительных войн 1818 и 1819 гг. сделались рабами буров или попали в заключение в тюрьму на остове Роббен. Это второй по известности после Алькатраса остров-тюрьма. Название не английское от “to rob — грабить”, а голландское “тюлений остров”. Он расположен в Столовой бухте.
Камалу — местность и одноименная деревушка у истоков Кат-Ривер.
Под баобабом… — В оригинале Умкоба — так кафры называют кладрастис желтый (Cladrastis lutea), дерево с совершенно непоэтичным названием.
…И дети Коса средь пустынь… — см. примечание к стихотворению “Кафробои”.
…Утико, бог-отец всех рас… — Утико — верховный бог многих южноафриканских племен. Имя Utiko произошло от готтентотского “Тико”, что означает “прекрасный”. С развитием миссионерства стал отождествляться с христианским Богом.
Вслед за Янканной… — Янканна — прозвище, данное амакоса миссионеру доктору Й. Т. Вандеркемпу. Йоханнес Вандеркемп, прежде чем стать миссионером, успел послужить в кавалерии, а также стать доктором медицины. Ему перевалило за пятьдесят, когда он в 1799 г. прибыл на мыс Бурь, где стал поистине легендарной фигурой. Смуглокожий народ буквально боготворил его. Помимо высоких духовных качеств был искушен в дипломатии.
Долина Разоренья
Долина Разоренья расположена в Капской провинции. Место, долгое время подвергавшееся извержениям вулканов и эрозии почвы. Окружено островерхими скалами.
Владычит Винтерберг… — Винтерберг — вершина (около 2400 м) системы складчатых гор в южной части Капской провинции. Название “Зимняя гора” объясняется тем, что три месяца в году ее вершина покрыта снегом. Прингл совершил на нее восхождение весной 1921 года.
…по берегам // Гарипа… — Гарип — туземное название Оранжевой реки.
…разделить с Умтокою… — Умтока — река, приток Кат-Ривер.
…бушбок быстроногий. — Бушбок — пестрая лесная антилопа (Tragelaphus scriptus).
…Побежку услыхать в ночи слоновью… // …Пронзительные потрубы звучат. — Однажды Прингл, заночевав во время охоты с братьями Мюллерами в устье долины, был разбужен слонами. Поэт, послушав трубные звуки средь залитых лунным светом гор, окрестил долину “Слоновьей”.
Сей дол (Сиканы древние владенья)… — Сикана (умер в 1819) — старшина кафрской деревни. Первый из кафров, принявший христианство. Автор первого христианского гимна, написанного на языке коса. Также был первым кафром, похороненным в гробу.
…черти-бабуины… — Бабуин — собакоголовая обезьяна (Cynocephalus babuin). В понедельник, 3 июля 1820 г., Томас Прингл вместе с Питером Ренни похватали ружья, увидев среди холмов и скал разбойничий отряд бушменов. При ближайшем рассмотрении налетчики оказались крупными бабуинами. Прингл отмечал, что леопарды охотятся на бабуинов, как домашние кошки на крыс.
Скала Примирения
Прингл отмечает, что данное стихотворение “…рисует воображенную картину, написанную, однако, с неуклонной заботой об ее правдивости, как в отношении места действия, так и настроения”.
…Вождь амакоса…//… Воин…// …Тшатшу… — Тшатшу — вождь коса. После кратковременного общения с доктором Й.Т. Вандеркемпом отправил своего сына учится на миссионера.
…Юноша… //…Сын Вождя… — Ян, или Даян Тшатшу (около 1791 г. — не ранее 1839 г.), сын вождя коса, сделался влиятельным миссионером. Начинал помощником Джона Браунли.
Работорговец
Примечание Прингла:
“Спустя много лет после создания “Работорговца” я услышал нижеследующее описание похожего случая. Его мне поведал преподобный Т.Р. Инглэнд на собрании Общества противников рабовладения в Корке в сентябре 1829 г.
“Однажды меня послали к умирающему моряку. На увещеванья покаяться он помрачнел и отвернулся от меня. Так он лежал, не говоря ни слова, но вдруг, милостивый Боже, разрыдался. “О, — воскликнул он, — я не жду милости от Господа. Я десять лет проплавал на невольничьем корабле и погубил множество рабов. Сколько раз больных рабов всей семьей заворачивали в парусину и, под крики сородичей, бросали за борт! Нет мне ни покоя, ни прощения!”
Торнадо
Торнадо (исп. — вращающийся) — смерчеобразная буря.
Задрожали все в краале… — Крааль — южноафриканская деревня — несколько хижин, обнесенных частоколом, окружают площадку для скота.
Готтентот
Готтентоты — народность. Наряду с бушменами считаются древнейшим населением Южной Африки. Основной род занятий — скотоводство. Речь “чрезвычайно мелодична и звучна…”. Самый эксплуатируемый из народов Южной Африки, причина тому, возможно, кроется в его природной мягкотелости. Деградацию готтентота как личности в процессе постоянного угнетения отмечали даже расположенные к ним люди.
Кафр
Кафры — от арабского “каффир” — неверный. Презрительное прозвище, данное бурами южноафриканским банту (большей частью — коса).
Когда взойдет Вечерняя Звезда… — Вечерняя Звезда — Венера.
Не жаловал он буров… Буры (африканеры) — народность Южной Африки, потомки европейских (главным образом голландских) поселенцев. Первое впечатление Прингла о них: “Высокорослые буры, в белых широкополых шляпах и с огромными трубками в зубах, орали на колониальном голландском”. Меткость буров в стрельбе из ружья легендарна.
Бушмен
См. примечание к “Песне бушмена”. Буры стреляли бушменов, как бабуинов, охотились на них с собаками. Взять бушмена в плен было практически невозможно — они предпочитали смерть неволе. А завладеть бушменкой можно было, только украв у нее ребенка — мать, не вынеся разлуки, добровольно приходила к похитителю и становилась ему рабыней.
Рабство
Гебхардт, сын священника из Кейптауна, казненный в 1822 г. за убийство раба, сказал на эшафоте доктору Райту: “При рабстве хозяевам хуже, чем рабам!”
Дженадендал
Впервые под названием “Сонет, написанный в Дженадендале — 1825” опубликовано в “Южноафриканских новостях” 6 сентября 1825 г., Кейптаун.
Дженадендал, или “Долина Красоты” — старейшее миссионерское поселение в Южной Африке. Расположено рядом с ущельем Бабуинов около Каледона. Основано в 23 апреля 1738 г. Георгом Шмидтом (1709—1785) от Моравской церкви, которого еще называли “апостолом готтентотов”. Ныне Дженадендал — город.
…У Древа Шмидта. — Древо Шмидта — Шмидт покинул Африку в 1744 г. Когда в 1792 г. решено было возобновить деятельность миссии, приехавшие в Дженадендал обнаружили огромное грушевое дерево, развалины миссионерского жилища и старуху Магдалину, крещенную когда-то самим Шмидтом.
В Дженадендал Прингл прибыл 11 октября 1824 г. и сразу попал на воскресную службу. На следующий день он покинул поселенье, но вышло так, что ему еще два месяца пришлось пользоваться гостеприимством добрых миссионеров. При выезде из Дженадендала на его лошадь накинулась собака. Поэт выпал из седла и сломал бедро хромой ноги. Врача в Дженедендале не было, поэтому больного пользует простой миссионер, “добрый брат Стем”. Посыльный отправился за помощью в Рудевал, но Грейт-Фиш разлилась, и переправа оказалась невозможной. Тогда посыльный отправился в другой местный городок, но тамошний эскулап “…лежал пьяный — он пил уже десять дней — и собирался пить еще столько же”. Посылали за врачом и в Кейптаун, но тот не приехал, сославшись на занятость. Вскоре ухаживать за больным мужем приезжает Маргарет. За время болезни Томас пишет поэму “Глен-Линден” и сонет “К моей Хвори”.
Добрый миссионер
В этом сонете Прингл пишет портрет преподобного Джона Браунли. Преподобный Джон Браунли — миссионер, родом из Шотландии. В 1917 г. был послан в Южную Африку Лондонским миссионерским обществом. Наряду с Томсоном и Россом — один из самых почитаемых южноафриканских миссионеров. Прингл ценил его “Заметки о кафрах”.
Безымянная Река
Когда Прингл послал это стихотворение Джону Фейрбейну, тот откликнулся следующим сонетом:
На Реку без Конца и без Начала
Среди холмов вечерних я набрел.
Небесный отражался в ней престол,
Откуда Солнце некогда сияло.
С закатом — свет не потускнел нимало —
Светила повелительный глагол
Служанок-звезд на небеса привел
Толпой — глядеться в жидкое зерцало.
Нашлись Конец с Началом, не нашлись —
К чему раздумья — лишняя обуза.
В Реке — Земля и Небо обнялись,
И новый мир стал плодом их союза.
В душе — жилище Истине я дам,
И этим стану ближе Небесам.
Моя страна
В письме от 30 ноября 1831 г., посланном Правительству Ее Величества, Прингл писал: “Если б я мог найти общественную должность в Лондоне, на которой мог посвятить себя служению принципам человечности, что я полагаю делом своей жизни, я, конечно, предпочел бы остаться дома. Но если такой возможности не представится в Англии, я хотел бы вернуться в Южную Африку, мою вторую родину, имеющую сильнейшие притязания на мой долг и мою любовь”.
Мыс Бурь
В 1486 г. португальская экспедиция под начальством Бартоломео Диаша открыла южную оконечность Африки (на самом деле крайняя южная точка Африки — мыс Игольный), получившую от Диаса название мыса Бурь. Португальский король велел называть мыс Бурь мысом Доброй Надежды, так как полагал, что открытие его может повести за собой отыскание морского пути в Индию.
К тирании
В книге “Африканские зарисовки” сонет датирован так: “Река Бабуинов, 1825”.
Прингл писал: “Слабый шаг за шагом уступает сильному; племя за племенем будет искореняться, как искоренялись их собратья; и год за годом, пока мы продолжаем болтать о нашей благожелательности и христианской благотворительности, все новые обвиненья будет изрекать Всевышний — кровавые обвиненья в ТИРАНИИ, которые падут на голову нашей нации”.