Рассказ
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2008
Владимир Новосад — родился в 1962 году в д. Калач Алапаевского района. Окончил техникум химического машиностроения в г. Свердловске, работал на Химмаше. Публиковался в журнале “Уральский следопыт”.
Щучья работа
Рассказ
1
Костер, тихо догорев, потерял свою красоту. Провалился в середине, оставив по краям тлевшие головешки. Угли то гасли, то вспыхивали розовым пламенем, пуская вверх слабую искру. Заря уже проснулась, окрасила небо бирюзой, загасила звезды, и лишь на востоке еще горел одинокий глаз Венеры.
У остывающего кострища ночевали двое. Один, высокий, худой, чуть сутулый, полулежа дремал, облокотившись на локоть. Другой, он был невысоким, коротконогим крепышом, развалившись на спине, смотрел вверх и густо дымил сигаретой, спасаясь от комаров.
— Тьфу, совсем заели, — он резко сел, выкинув окурок в угли, и громко сказал: — Шурик, хватит дрыхнуть, опять проспим зорьку. Слышишь, пора уже!
Худой очнулся, сморщился от боли и стал мять затекшую руку. Потом вскочил, два раза присел, помахал руками, изображая зарядку, и, обойдя по кругу остатки костра, встал на своем месте.
— Как думаешь, Витек, будет брать сегодня? Зорька уж больно тихая…
Витек оглянулся назад, посмотрел на ровное зеркало озера.
— Нет, не будет. Она здесь сквозняк любит, а когда такой штиль, она только играет.
И, как бы ему в ответ, тут же, недалеко от берега, ударив хвостом, сыграла щука, оставив на воде расходящиеся круги. Друзья заворожено замерли.
— Видишь? — шепотом спросил Шурик. — Как будто следит за нами. Пошли собираться.
Оба, будто получив дополнительный заряд энергии, засуетились. Витек подошел к резиновой лодке, похлопал по ее мокрому, сморщенному боку и сказал:
— Подкачать надо несильно, а то на солнце нагреется, туго будет, — и стал прикручивать к клапану насос.
Шурик взял сумку со снастями и ведро, накрытое травой, пошел к воде, поставил сумку на песок, а с ведром в руке зашел в воду. Убрав сверху траву, он заглянул внутрь. Там, задыхаясь, плавало по кругу с десяток мелких рыбешек, две из них уже всплыли кверху брюхом. Выловив их рукой и бросив тут же в сторону, начал черпать ладонью свежую озерную воду и лить в ведро. Рыбки перестали суетиться и сбились кучкой у самого дна.
Шурик выпрямился, оставив стоять ведро в воде, посмотрел на противоположный берег.
— Красотища какая, — шепотом, чуть слышно, сказал сам себе, и, согнувшись, стал разглядывать воду у своих ног: на поверхности по-деловому суетились маленькие черные жучки, а смешные ногастые водомерки, как на коньках, легко скользили у самой кромки суши и воды в поисках добычи.
— Хватит стоять, Айвазовский! Хватай корыто и вперед! — крикнул Шурик, подходя к берегу с веслами под мышкой. — Время уже! Давай, давай!
Они аккуратно подняли лодку, поднесли к берегу и, спустив носом вперед, поставили на воду. Шурик зашел вперед, сколько позволяли сапоги, проверил лодку, помял ей бока, внимательно послушал ближний к себе клапан: не шумит ли? Затем, стараясь не булькать, вернулся к берегу. Витек передал ему сумку, удочки и сказал:
— Бери живца и садись. Я столкну.
Шурик вернулся к носу лодки, поднял ногу. После того, как вода стекла, опустил ее на резиновое дно, и точно так же, уже стоя в лодке, обсушил другую ногу. Хуже нет, когда в лодке лужа!
Он по-деловому уселся на свое место, поставил ведро между ног, сумку засунул за спину, а удочки пристроил вдоль борта.
Витек, мягко приподняв корму, чтоб не зацепить за камень днищем, стал толкать лодку от берега, заходя в воду вслед за ней насколько было можно. Затем, так же, как приятель, обсушив сапоги, уселся на жесткое сиденье.
— Пошел! — махнул он рукой вперед.
Лодка бесшумно заскользила к противоположному берегу, оставляя за собой волнистый след, который расходился в разные стороны, как два уса. Тишина стояла такая, будто вся природа замерла перед рассветом, перед рождением нового дня. И лишь неугомонные комары тучей звенели над ними в утренней прохладе.
Берег надвигался стремительно, заполняя собой полнеба. На фоне темных сосен, как взрывы, замерли кусты ивы и рябины. Можно было уже разглядеть стволы и мелкий кустарник.
Витя скомандовал:
— Хватит! Здесь начнем. Живца мало, больше на глубине поставим. Давай сюда кружок.
Шурик бросил весла и привычным движением вытащил из-за спины нехитрую снасть: круглый диск пенопласта с дыркой посередине, в которую была вставлена палка. На диске намотана леска с металлическим поводком, к нему же крепился мощный тройник.
Витек торопился, светало стремительно, и, упустив зорьку, можно было остаться без рыбы. Он пододвинул к себе ведро и стал шарить в воде, выбирая жертву покрупней. Выловив, на его взгляд, самую достойную, он сжал ее, чтоб не выскользнула, и как можно нежнее насадил за спинку на мощный тройник жалами к хвосту. Опустив рыбку в воду, принялся разматывать леску.
— Сколько здесь, метра два будет? — спросил он у Шурика.
Тот кивнул:
— Делай полтора, а то волны нет, быстро в дно уткнутся.
И Витек, отмерив на глаз полтора, зацепив леску за вырез на ребре кружка, пропустил ее через паз на палочке и спустил нехитрую снасть на воду. Приподняв леску из воды, он проверил, как ведет себя живец. Тот лениво колыхался, стараясь уйти в мутную глубину.
— Хилый у нас живец, пескаря бы, а эта мойва никуда не годится, сдохнет через полчаса. — Он опустил леску, оттолкнул кружок от борта, и тот медленно пошел от лодки, чуть подрагивая.
Перегородив всю заводь, друзья, довольные, отплыли ближе к берегу и спокойно закурили. Кружки, как по линии, стояли ровно, напоминая речные бакены.
— Нет, дрянь — живец! Не будем больше там брать. Поищем другое место. — Витек всегда был недоволен, если не живцом, то погодой, если не погодой, то снастью.
Шурик же, наоборот, всегда радовался, его все устраивало. Погода и рыба для него были лишь частью чего-то большого и прекрасного, и он мог, надолго замерев, разглядывать какую-нибудь букашку или стайку мальков в воде, кидая им крошки хлеба.
— Ладно, давай за дело, а то без рыбы будем, — Витек потянул к себе удочку и стал ее разматывать. — Давай на колья встанем, — он указал Шурику на торчащие неподалеку из воды две палки. — Может, хозяин не объявится, поздно уже выплывать. Давай туда.
И они медленно, стараясь почти не касаться веслами воды, поплыли к выбранному месту. Привязавшись бортом к кольям, они сели, развернувшись задом к лесу, чтобы было видно главную снасть — ряд кружков. Стали торопливо настраивать удочки. Растянув телескопы и размотав леску, начали ловить дно. Глубина была небольшой, метра полтора. И, настроившись так, чтобы насадка болталась над самым дном, принялись насаживать червя. Червь был хороший, живой, он сбился плотным комком на дне консервной банки, будто не желая отдавать своих братьев на съеденье. И достать кого-нибудь из этой кучи было непросто. Извиваясь и путаясь, они завязывались такими хитрыми узлами, что иногда вытянуть хотя бы одного из них можно было лишь частями.
Насадив на крючок жирного навозного червячину, Витек довольно заулыбался:
— Вот это звери! Глянь!
Червь выделывал неимоверные выкрутасы, стараясь слезть с крючка.
— А говорят еще, Шурик, что они боли не чувствуют. Еще как чувствуют! Ну, не радуется же он, что с нами очутился на рыбалке — вон как выгибается, — он плюнул на розовый комочек и, ловко описав в воздухе удочкой дугу, забросил леску в воду. Поплавок тут же встал и замер, как часовой.
Шурик забросил свою удочку чуть в сторону, чтобы не спутать снасти. Оба сразу замолчали и замерли, будто под гипнозом, внимательно следя каждый за своим поплавком, время от времени отмахиваясь от комаров.
В лесу стали просыпаться птицы, где-то далеко закаркала ворона. И над ними совсем близко пролетела чайка, громко крикнув: “Кря-и-и! Кря-и-и!”, словно выпрашивая мелкой рыбешки.
Сидеть пришлось недолго. Первым очнулся Шурик. Его поплавок, чуть вздрогнув, стал медленно описывать дугу. Он осторожно протянул к удочке руку, боясь спугнуть возможную добычу. Поплавок резко пошел в сторону и, пару раз кивнув, ушел с поверхности, оставив лишь кружок волны. Шурик резко вздрогнул, дернул удочку в сторону и почувствовал на конце тугие, упругие удары. Сердце екнуло, остановилось и тут же бешено забилось. Рука, крепко вцепившись в древко удочки, сама по себе, не слушая разума, старалась вытянуть рыбу на поверхность.
Но тут мозг очнулся, и холодный расчет, победив бездумный азарт, заставил руку приспустить удочку вниз, снять нагрузку, не давая рыбе резким рывком порвать леску. Поборовшись с минуту, рыба вдруг ослабла и легко, без сопротивления, вышла на поверхность, показав свое темно-зеленое тело с желтым брюшком. Красный глаз, выпучившись, удивленно смотрел на новый мир. Шурик рукой поймал леску, подтянул рыбку к борту, ловко перебросил ее в лодку.
— Линь, — спокойно, по-деловому сказал Витек, — его, главное, со дна сорвать, а потом он, как тряпка. А ничего себе, с кило будет.
Рыба жадно хватала воздух и мутную воду со дна лодки.
— Ушица будет на славу! — заметил довольный Шурик и замер, разглядывая свою добычу.
Не успел он сменить червя, как Витек резко вздрогнул и напрягся, как гончая. Его поплавок задрожал часто-часто и, присев один раз, тут же ушел в сторону.
— Подсекай! — шепнул Шурик.
И Витек легко, без рывков подсек рыбу. Конец удила загнулся и заиграл, передавая через руку в голову неповторимую, сладкую музыку. Витек дал слабину, приспустив удочку к воде, тем самым словно обещая жертве надежду. От этого рыба еще сильнее билась, рвалась на глубину, пыталась уйти под лодку. Но силы ее быстро таяли, и, медленно поднимая удочку вверх, он увидел под водой белые всполохи. Еще два-три рывка, и большая, толстая плотва вышла на поверхность.
Витек ухватил леску, дернул вверх, и рыба забилась в лодке, испугав линя. Вместе они забились так сильно, что обрызгали обоих рыбаков.
— Во дают! — Витек махнул рукой Шурику, и тот, поняв его без слов, вытащил из-за спины рыбацкий садок. Быстро спустив его в воду вместе с уловом, приятели стали торопливо насаживать свежих червей. Упустить время было нельзя. Чебак клевал точно как по расписанию. Стало даже немного скучно: забросил, покурил, достал рыбу, сменил червя. Работали как роботы — молча, без слов. В садке уже становилось тесно. А солнце, поднявшись над лесом, стало греть спины. Клев тихо сошел на нет. Подошла мелочь, стала постоянно теребить червя, обкусывая его концы.
Витек недовольно бубнил:
— Как они умудряются сожрать его с крючка и не наколоться?
Шурик, повернувшись к солнцу, щурился:
— Пусть едят. Жалко, что ли? Надо всех червей им отдать. Больше рыбы будет.
И, вытащив из банки несколько штук, швырнул их в воду. Тут же налетела стайка молодых окуней. Вода заиграла, не давая червям уйти на дно. Маленькие хищники растерзали их, оставив на поверхности только мутное облачко.
Витек равнодушно смотрел на воду, покуривая и сплевывая за борт. Прошло еще с полчаса. Друзьям уже стало лень даже реагировать на малька, и поплавки, оставшись с голым крючком, тихо замерли, давая пристанище разноцветным стрекозам. Кружки оставались почти на месте, лишь слегка искривив свой строй. Живец давно уже заснул, а менять на свежего было бессмысленно, и друзья, без слов поняв друг друга, стали, не спеша, сматывать снасти. Убрали с крючков остатки червей и травы, смотали леску, сложив телескопы удочек и отвязавшись от кольев, решили перекурить перед съемом кружков.
Шурик взялся за весла и, сильно загребая, направил лодку к ближайшему из них.
Живец, уже давно мертвый, окоченел на крючке с открытым ртом и, скорее, напоминал искусственную, нежели живую, рыбку. Витя снял ее с крючка и с силой отшвырнул в сторону. Сверху тут же, сверкнув белым крылом, упала чайка и, сглотнув на ходу добычу, закружила над лодкой.
— Ученая! А давай ее поймаем! Сглотит ведь вместе с тройником. А? — предложил Виктор и уже приготовился со следующего кружка поймать птицу. Но она, будто почуяв недоброе, тревожно крикнув в вышине, улетела в сторону.
— Наверное, птенцов полетела кормить, — сказал Шурик, — у них сейчас молодняк должен быть.
Остальные кружки снимали молча, бросали рыбку в воду, сматывали леску и складывали в сумку. Когда оставалось два последних, Виктор заметил:
— Смотри, Шурик, а тот вроде еще живой, — и показал пальцем в сторону ближайшего кружка.
Шурик, развернув лодку боком, стал внимательно смотреть за ним. Кружок вздрагивал, пускал слабые волны и медленно плыл на глубину.
— Точно, живой. Три часа выстоял. А может, там окунь сел небольшой? У меня такое было: окунь чуть больше живца. Схватил его за голову и накололся. Так вдвоем и плавали на одном тройнике — один за спину, другой — за губу.
Но кружок вдруг сильно закрутился на месте, пару раз качнулся и перевернулся. Друзья онемели. Шурик приложил палец к губам:
— Тихо!
Будто это что-то могло изменить.
— Тихо. Не шуми.
Кружок между тем начал быстро вращаться, разматывая весь запас лески. Потом замер и, быстро проплыв в сторону глубокой воды с метр, булькнул вниз под воду. Вынырнул же метрах в пяти от места погружения и уверенно пошел к противоположному берегу. Шурик взмахнул веслами, развернув лодку, и рванул вслед. Витек спокойно достал сигарету, прикурил и, отвернувшись в сторону, сказал:
— Не спеши. Пусть заглотит. Мы, видимо, ее спугнули, она на него и вышла. Пусть она его пожует. А то выплюнет, если мы ее гнать начнем.
Шурик кивнул, снизил скорость и тихонько, стараясь не шуметь, стал загребать вслед. Покурили, не решаясь взяться за леску. Кружок ходил резкими рывками, то ныряя под воду, то вновь замирая на месте. Когда же они подплывали ближе, снова ускорялся, отрываясь от погони.
Наконец устав и насмотревшись на игру любимой снасти, решили брать добычу. Догнав кружок, Виктор схватил его, бросил на дно лодки и стал тихонько подтягивать леску. Она шла туго, без толчков, а точнее, их лодка плыла в ту сторону, где под водой находился другой конец.
Виктор дернул чуть резче, и, видимо, почуяв боль, рыба с силой рванула в сторону. Леска врезалась в пальцы и пошла дугой по кругу, вспенивая поверхность воды. Приятели онемели. Виктор перехватывал леску и тянул к себе, Шурик загребал в сторону рыбы. Тут леска ослабла и пошла им навстречу.
— Опускай, бросай кружок! — крикнул Шурик. И сам, схватив кружок, бросил его в воду. Витек, сообразив, что рыба рванула под лодку и от резкого удара леска или поводок не выдержат, выпустил ее из рук. Кружок, постояв на месте с секунду, снова нырнул под воду и, проплыв под днищем лодки, всплыл на другой стороне метрах в десяти.
— Опытная! Ты видал? Она, наверно, там сидела давно. Напоролась, поняла, что не уйти, вот и тянула время, — быстро заговорил Шурик.
— Да брось ты, это же рыба. Просто бесится, ничего она не соображает. Давай за ней, — скомандовал Виктор.
Два гребка — и кружок в метре, Виктор снова хватается за него, но рыба опять рвется под лодку, и Шурик, опережая ее, гребанул в сторону так, что леска, натянувшись, оказалась вдоль борта, прямо у него под рукой. Он не выдержал и схватил ее. Там была сила. Леска сразу приобрела стальную твердость, будто ты взялся за лезвие ножа.
— Осторожней! — не своим голосом крикнул Виктор, понимая, что у приятеля тоже сдают нервы и выпустить сейчас леску он не в силах.
Шурик стал медленно ее выбирать, лодку развернуло боком, и в двух метрах от нее всплыла щучья голова, темно-зеленая, с выпуклыми глазами, видны были даже дырочки на нижней челюсти. Крючок торчал из верхней губы, сорваться она уже не могла. Шурику стало страшно, ему показалось, что щука его разглядывает, нет, не просит о пощаде, а разглядывает. Он стал машинально перебирать леску, подтягивая ее к себе.
— А подсачник где? — прозвучало как гром с неба. Это спросил Виктор и сам испугался. Оба сразу побледнели. Подсачник спокойно стоял где-то у кострища, возле сосны. Шурик промычал сквозь зубы: “Без него возьмем, только бы леска выдержала”. И, подтянув наконец рыбу на расстояние вытянутой руки, резко схватил ее сверху в районе головы. Пальцы утонули в мягких жабрах щуки, она судорожно задергалась, и Шурик, подняв, перетащил ее в лодку, ощутив всю тяжесть. “Килограмм пять будет”, — прикинул он. Крепко держа рыбу одной рукой за голову, а другой обхватив снизу живота, крепко прижал ее к себе, так что желтое брюхо провисло между дрожащими руками.
— Пинцет! — прохрипел он.
Виктор смотрел на рыбу, как завороженный, затем очнулся и, быстро достав из кармана пинцет, вырвал у нее из пасти крючок. Щука вздрогнула и сильно захлопала зубастыми челюстями. Шурик боялся ослабить хватку, всей ладонью он сильней сдавил ей жабры, щука сжала челюсти, и воздух, выйдя сквозь щель у его пальцев, издал слабый писк, длинный и мелодичный. Шурик выпучил глаза.
— Ты слыхал? Ты слыхал?
— Что слыхал? Воздух пищит. Ты же ей жабры сдавил, вот воздух и пищит, когда выходит. Ломай ей быстрей хребет, а то пальцы располосует, долго будет потом болеть.
Шурик напрягся, пытаясь загнуть рыбе голову, но она снова сомкнула челюсти, и он опять услышал тот же отчетливый писк. Ему показалось, что она пропела: “Отпусти меня, Шурик!”
— Ну, ты что медлишь? — Виктор занервничал: у Шурика такое лицо, что он испугался за друга.
— Не можешь, давай я! — и он протянул крепкую ладонь к голове рыбы, а она, дернувшись, резанула его по пальцу. Виктор отдернул руку — на мизинце выступила большая капля крови.
— Убью зверюгу! — он вынул из кармана складной нож.
Щука снова сжала челюсти, и писк опять повторился. Шурику снова показалось, что он слышит те же слова. Он взглянул ей в фиолетовый полупрозрачный глаз, будто хотел убедиться, что она именно с ним говорит, вдруг швырнул ее за борт и сам ошалел от осознания того, что сделал. Щука на секунду замерла на поверхности, словно хотела с ними проститься, и, взмахнув мощным хвостом, медленно растворилась в глубине.
Виктор смотрел на Шурика с ножом в руке и еще не верил тому, что сам только что увидел. Этого не могло быть! Щука-чемпион, королева этого озера, только что была у них в лодке, и вот этот идиот спокойно ее отпускает! И сделал это он с такой скоростью, будто она превратилась у него в руках в русалку или в ядовитую змею.
— Ты что наделал, сволочь? Идиот! Я тебя сейчас за ней отправлю! — и, взмахнув в отчаянии рукой, случайно ткнул лодку — раздался легкий свист.
— Держи дырку рукой! — прокричал Шурик и со всего маху налег на весла. — Держи крепче, мокрой тряпкой, успеем до берега!
Когда днище коснулось шершавого песка, лодка съежилась и напоминала своей формой уродливую восьмерку. Друзья сидела мокрые по пояс, тяжело дыша, не глядя друг другу в глаза. Виктор начал дрожащими руками бессмысленно перекладывать вещи: удочки, ведро, садок с рыбой. Потом добрался и до лужи на дне лодки.
— Ты что потерял? — спросил Шурик.
— Ножик где-то плавает. Боюсь, встану на него, и днище еще до кучи пропорем.
— Ты его в воду бросил. В горячке. Я видел. Думал, ты в меня швырнешь, а ты его в сторону отбросил, — чуть слышно пробормотал Шурик.
Виктор поднял на него злые глаза:
— Ты мне, Шурик, скажи: мы щуку с тобой поймали? Поймали. Но ты ее почему-то выпустил? Или она сама у нас сорвалась?
Шурик задумался. Он не знал, что сказать. Сейчас он сильно побаивался Виктора и уже начал сомневаться в том, что слышал, или в том, что ему показалось, что он слышал. Сейчас он мог потерять друга. Не все же, как он, верят в сказки. И Шурик схитрил. Решив уйти от ответа, он вдруг спросил:
— А палец-то у тебя как?
Виктор осмотрел левую руку. На брюшке мизинца виднелись три глубоких пореза. Палец припух, и он только сейчас почувствовал, как он саднит и в нем отчетливо стучит пульс.
— Это не щука, это зверь какой-то! Она же могла мне полруки заглотить.
Он представил, как твердая, крепкая щучья пасть сжимается на его руке. Сотня острых, ядовитых зубов, загнутых внутрь, впиваются в его плоть до самых костей. Вынуть руку нет никаких шансов. И вот они идут в городскую больницу. Шурик несет этого монстра, а рядом идет он, слабеющий, идет на грани своих сил, превозмогая дикую боль. А вдруг еще и … столбняк? И даже если бы он остался жив, позор, какой ждал бы его, мог превратить дальнейшую жизнь в кошмар. Зато его всегда бы поили в любой компании и с удовольствием язвили, пересказывая эту историю, к тому же изрядно обросшую вымыслами! Нет, только не это! Виктор посмотрел товарищу в глаза.
— Никому не говори про это. Никому не говори, что она меня чуть не сгрызла, понял! А я никому не скажу, что она с тобой разговаривала. Зинке своей можешь сказать. Она уже привыкла к твоим фокусам.
Шурик молча кивнул. На душе отлегло! Он готов был расцеловать друга.
— Забери моего линя. А плотву разделим.
Это была настоящая жертва. Только истинный рыбак может ее оценить.
Домой приехали под вечер. Уставшие, еще не обсохшие, выбрались из автобуса и, молча дойдя до перекрестка, на котором нужно разойтись, встали.
— Когда снова поедем? — спросил Виктор.
— Через две недели, если погода будет, — ответил Шурик.
— Ладно, созвонимся. Только живца будем брать в другом месте. Пескаря бы где нащупать.
И он, пожав другу руку, развернулся и пошел в свою сторону.
2
Зина стояла у раковины и чистила рыбу. Шурик сидел в углу за столом и ширкал третий стакан чаю.
— Почему так поздно и трезвые? — не оборачиваясь, спросила она.
— Автобус был полный, а мы ведь с вещами. Пришлось другого ждать. А пить что-то не хотелось, да и Витек палец поранил, — как-то неуверенно сказал Шурик.
Зина замерла и повернулась к мужу. Она его давно изучила. У него бывает, как в песне “Все хорошо, прекрасная маркиза”.
— Палец порезал, по самое горло? Он хоть живой?
— Да, живой. Что ты несешь!
— Нет, милый, это ты несешь. Я тебя вижу насквозь. В прошлый раз вы, кажется, от лося бегали и стояли целый день по горло в воде, пока его сорока не испугала. А сегодня что у вас случилось?
Она демонстративно отвернулась и снова принялась скоблить плотву. Она знала, что ему самому не терпится все рассказать. Так и вышло. Шепотом, сам не зная почему, выпучив глаза ей в спину, он выпалил:
— Щуку взяли.
И стукнул по столу: “Во!”, растянув руки от кромки до кромки.
— Целый час нас мотала. Думали, ночевать с ней на воде придется. А еще и подсачник на берегу забыли. Я ее голыми руками в лодку. Толстая, как бревно.
И он замолчал, уставившись в стакан. Зина развернулась, уперлась чешуйчатыми руками в бока и сдунула рыжую прядь с мокрого лба. Как она любила эти вечерние скандалы по выходным! Целую неделю она копила желчь, и любимый муж нужен был ей в эти минуты как никогда.
— Ну, дальше, дальше! Повстречали русалок, что дальше, рыболюб?
Шурик смутился. Хотя он привык к этому и иногда даже провоцировал жену на небольшой вулканчик, но сейчас история какая-то была не очень. Да и Витька не хотелось сюда встраивать. И он вывалил ей, что сам бы хотел услышать:
— Щуку взяли кило, наверное, на пять! Держу ее за морду, подсачника-то нет. А я ее голой рукой, понимаешь. А зубы у нее, видала? Во!
Он поднял вилку и показал Зине.
— Держу ее крепко, боюсь ослабить. Она скользкая. Чуть что, и нырк бы обратно. А она челюстями шлепает, шлепает! Страшно. Витек говорит: “Держи ее за пасть, я ее сейчас ножиком по горлу”. И достает свой складень. А щука учуяла и тихо так запищала. Ну, как живая, Зин, понимаешь?
Зина смотрела на мужа с презрительной улыбкой. Большая грудь колыхалась в такт дыханию.
— Поймали, говоришь, щуку, а она как живая? Ну, дальше, дальше.
— Да нет, Зин, ты пойми, пищала она как бы по-нашему, по-человечески пищала.
— Вы же раньше никогда не пили перед рыбалкой. Что ты мне сейчас несешь — щука по-человечески пищала! А что она тебе пищала? “Отпусти меня, Емеля!” И тогда ты ее выпустил?
— Да, — тихо поник Шурик. — Откуда ты знаешь, Зин?
— Да как же нам не знать. Ты ведь уже все сказки перебрал! Ворона с тобой здоровалась, лось за вами гонялся, а сейчас щука заговорила. Да когда ж ты мужиком-то станешь? — и она грубо постучала его по лбу вонючим рыбным пальцем.
В коридоре из-за угла мелькнула темная тень. Зина, выглянув в дверь, увидела убегающего сына. Он шмыгнул в открытую дверь и сразу исчез под одеялом.
— И чего не спит? Завтра вставать чуть свет. Опять сопли разводить будет: “Мама, спать! Мама, спать!”
Вернувшись на кухню, стала чистить рыбу с таким остервенением, что у нее задрожали щеки. Шурик встал и, обернувшись, тихо сказал:
— Ты на меня можешь орать, а ребенка не трогай.
Он прошел по коридору, открыл дверь в комнату сына. Тот, спрятавшись под одеялом кривым бугорком, делал вид, что спит. Шурик подошел, сел на край кровати и, нащупав вихрастую голову сына, погладил ее.
— Митя, ты спишь?
Сын резко развернулся, схватил отца за большой палец и тихо-тихо, шепотом, спросил:
— Папа, а ты уже загадал?
— Что загадал? — не понял Шурик.
— Ну, желание свое.
— Какое желание? — Шурику стало немного не по себе. Сейчас он начал слегка понимать Зину. — Какое желание, сынок?
— Да я же про щуку, папа. Ты что, не понял? Я же все слышал.
Нельзя было вот так, сразу, все разрушить, и он встал, прикрыл плотнее дверь, вернулся к сыну и тихо, торжественно заговорил.
— Слушай, Митя, там было только одно желание, и я его еще не загадал. Да я и не знаю, что загадывать.
— А можно мне, а, пап? Я уже знаю, что загадывать. Можно мне? — и Митя с такой мольбой посмотрел на него, что Шурик согласился.
— Можешь, конечно, можешь, ведь ты мой сын. Ты только знай, если загадаешь, надо сильно-сильно хотеть, а то и не сбудется совсем. Ну, а сейчас спать, а то вон мамка совсем разошлась.
И он, чмокнув сына в холодное ухо, ушел, закрыв за собой дверь.
Митя молча лежал и смотрел в щель между окнами. Луна уже рисовала на полу свои фигуры. Слышно было, как мать все еще бубнит на кухне, но уже не так злобно. Значит, скоро успокоятся и лягут. Нужно было загадывать, и он, зажмурив глаза и представив щучью голову, смотревшую на него из проруби, зашептал: “По щучьему хотенью… По щучьему хотенью…” Нет, кажется, не так. “По щучьему веленью… По щучьему хотенью…”. Он испугался: в голове все перемешалось. А вдруг он скажет неправильно и все испортит. А вдруг больше нельзя будет. Митя замер от ужаса. Из-за такой глупости, взял и забыл, как говорить! Он всхлипнул и тихонько заплакал. Сильней было нельзя: мать еще может услышать.
Пересилив себя, больно прикусив губу, успокоился, затем встал, подошел к двери и приоткрыл ее. Напахнуло свежей ухой. Родители уже легли, но не слышно было, как отец громко сопит. Значит, еще рано! Митя прикрыл дверь, сел на кровать и стал наблюдать, как рисунок луны медленно-медленно двигался по полу. “Вот до ножки стула дойдет — тогда можно”, — решил Митя. Выждав почти час, он снова встал и подошел к двери. Даже через закрытую можно было услышать, как отец громко сопит. Митя решительно подошел к ящику с книгами, открыл его и стал ощупывать стопку книг. Ему нужна старая-старая книжка с обтрепанными углами, с тисненой картинкой на толстой картонной обложке. Ее можно было нащупать руками в темноте. Вот она, в самом низу, тонкая большая книжка! Он аккуратно вытащил ее, стараясь не шуметь, подошел к столику с лампой и включил свет.
На него смотрела щука с потертой обложки. Она была так истерта, что только щучью морду и можно разглядеть. Митя потрогал выпученный глаз щуки и открыл книгу. На него смотрел Емеля с печи. Буквы внизу были большие и узорные. Митя уже мог читать отдельные слова. Он знал все буквы, но как найти в целой книге ночью, да еще когда так волнуешься, заветную, волшебную фразу! Митя решил искать по букве “П”. Ее можно сразу обнаружить. Полистав книгу наугад, он нашел картинку, где Емеля в лесу рубит дрова. Вернее, дрова сами собой рубились и прыгали в сани.
Вот и заветная буква! Митя прижал ее пальцем и медленно, по буквам, по слогам, вспотев от усилия, прочитал: “По щучь-ему вел-ле-ни-ю, по мо-е-му хо-те-ни-ю!” Сердце стучало: бум-бум-бум! Он даже испугался, что его услышат родители. Сунув книгу под подушку, сам лег сверху. Нет, мешал свет. Он снова встал, выключил лампу и опять лег под одеяло на правый бок, крепко зажмурил глаза и прошептал: “По щучьему веленью, по моему хотенью!” Еще сильнее зажмурился, зажал уши ладонями и загадал желание.
Ночью ему снилась щука. Она вылазила из своей проруби, улыбалась, махала ему плавником, что-то говорила по-своему, чего он не мог никак понять. Митя подошел к ней поближе, щука обняла его плавником и прямо в ухо дыхнула: “Митя, Митя, вставай”. Он вздрогнул, открыл глаза и понял, что это мать будит его в садик.
3
Вечером с работы домой Шурик торопился. Жена что-то с утра говорила про продукты. Он пытался вспомнить, но потом решил просто зайти в магазин, авось, все само собой придет в голову и вспомнится. У самого входа на ступеньках сидела худая девочка-подросток. Сбитое колено было густо намазано зеленкой. Две короткие черные косы торчали в разные стороны. Она держала в руках какой-то черный сверток и разглядывала всех, кто заходил в магазин. Время от времени ее рука машинально смазывала слезы и сопли. Она всхлипывала, и тогда ее грязное лицо казалось таким смешным и несчастным, что ее страшно хотелось пожалеть.
Шурик остановился, взглянул на нее, спросил:
— Что ревешь? Деньги потеряла?
— Нет, — и, осмотрев его снизу вверх, сказала: — Дядя, купи щенка.
Шурик задумался: зачем он ему? Да и Зина не одобрит. У девочкиных ног внезапно зашевелился темный комок. “Буф! Буф!” Это был спаниель, он недовольно заворчал, увидев незнакомца.
— Так это ее щенок?
Девочка кивнула.
— А она умная, твоя собака? Как ее зовут?
— Никки.
Псина, услышав свое имя, встала, скосила на девочку глаза и быстро заработала коротким хвостом.
— Она самая умная. Она все знает. А однажды она сама пришла домой из леса. А еще она лапу дает. Никки, дай лапу!
Псина, как бы стесняясь чужого, подошла к Шурику, обнюхала его штанину, неспеша обошла сзади и уселась возле девочки.
— Никки, ну что ты, дай лапу!
Псина снова скосила на нее глаза и сильнее заработала хвостом, разгоняя пыль с земли. У девочки снова навернулись слезы, и Шурику самому стало жаль ее до слез. Он спросил:
— А как тебя зовут?
— Меня?
— Ну да. Собаку я уже знаю, а вот как тебя зовут, не знаю.
— Меня Наташа зовут.
— И долго ты здесь сидишь?
— Да нет, наверное, с час. Никто не хочет моего щенка.
И Шурик, разглядев у нее в руках старую, облезлую кроличью шапку, протянул руку. Никки зарычала, показав белые острые зубы.
— Ух, ты, она еще и злиться может! — немного даже испугавшись, удивленно проговорил он.
Девочка нагнулась к собаке, что-то ей сказала, погрозив пальцем: “Поняла, Никки!” и ответила Шурику:
— Не бойтесь. Вот он, смотрите.
Шурик нагнулся и увидел, что из шапки на него смотрят две черные блестящие бусины, маленькие ушки висели, и одно из них было с белой отметиной. Он потрогал кругленький лобик щенка. Тот вдруг встрепенулся, ткнул его в руку холодным носом и тонко, визгливо залаял. Никки тут же вскочила и стала ходить кругами вокруг Шурика, охраняя свое бесценное сокровище.
— А что же ты его продаешь, раз он такой хороший?
— А у нас их еще пять. Папа хочет утопить.
И она заплакала, натирая грязным кулаком глаза.
— Ну, ладно, топить не будем. Давай своего зверя. Как его звать-то?
Девочка дернула плечом:
— Он еще маленький. Мы его еще и не назвали.
Шурик пошарил в кармане, вытащил несколько разнокалиберных бумажек, спросил:
— Сколько тебе нужно за утопленника?
Она заулыбалась и уже веселей сказала:
— А сколько дадите. Их просто так нельзя отдавать. Примета плохая. За собаку всегда платить нужно. Я это точно знаю.
Шурик сунул ей одну сотню, и она, радостная, протянув ему шапку, сказала:
— Вы его берите, а шапка мне еще нужна.
Он улыбнулся и, взяв маленький, дрожащий комочек, посмотрел ему в глаза. Щенок наморщил лоб и запищал. Шурик сунул его за пазуху. Тот сразу притих, учуяв тепло.
— Ну, ладно, вместо жратвы несу домой собаку. Будь здорова, Натаха! Не давай их топить.
И пошел домой быстрым шагом.
Он пришел домой раньше жены, не зная, как оправдать свою покупку. Решил, что потом, не сразу, и спрятал щенка у сына в комнате, бросив ему под кровать старую тряпку.
На лестнице послышалось, как скачет Митя. Дверь хлопнула, и жена с сыном зашли домой. У Шурика засвербело внутри, так не хотелось скандала в начале недели. Он ушел на кухню, судорожно соображая, с чего начать. Но тут сын заскочил в свою комнату и замер с открытым ртом. Посреди игрушек сидел маленький, черный щенок, с белым ухом и белыми кончиками лап. Он сам походил на игрушку. Щенок вскочил, присел на передние лапы, быстро-быстро закрутил хвостом и громок залаял.
Митя схватил это живое, драгоценное чудо, прижал его к себе, и внутри у него все заныло от любви. В дверях молча стояла мать. Увидев глаза сына, как он сжал губы и еще крепче прижал к себе собаку, она поняла, что та ему сейчас дороже всех. Не сказав ни слова, развернулась и вышла из комнаты.
— Откуда? — спросила она.
Шурик уже нес какую-то ахинею.
— На работе сотрудница раздает. А если не подойдет, то можно будет и вернуть. Да ты не волнуйся, Зин, он — умница. Ты его даже не заметишь. Ты посмотри на его глаза!
— Ну, ладно, — на удивление спокойно ответила жена, — если хоть один раз наступлю на лужу…
— Нет, нет, что ты. И посуду всегда будем мыть. Правда, Митя?
Сын все еще стоял ни жив ни мертв и просто качал головой. Он на все был согласен.
Ночью Митя долго не мог уснуть. Он ждал, когда утихнут родители. Щенок спал в углу на старом свитере, свернувшись клубочком. Митя вынул из-под подушки книгу. При свете луны он разглядел щучью морду. Ему показалось, что она улыбнулась и подмигнула ему. Митя встал, убрал книгу в шкаф, тихонько подтащил к кровати своего нового друга и стал его разглядывать в блеклом, холодном свете. Потом протянул руку и потрогал нежное, горячее брюшко собаки. Щенок проснулся, сел и стал облизывать ему ладонь. Митя нежно потрепал его за ухом и, прошептав: “Спокойной ночи!”, улегся на бок, подумав про себя: “Спасибо тебе, щука!” И, совершенно счастливый, моментально заснул.