Штрихи к портрету Якова Свердлова
Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2008
Без ретуши
Штрихи к портрету Якова Свердлова
О Свердлове жителям и гостям Екатеринбурга напоминает памятник в центре города. Мимо него ежедневно проходят сотни, если не тысячи, людей. Первые лучи солнца направляют тень от скульптурного изваяния к оперному театру, а во второй половине дня она перемещается в сторону госуниверситета. Фигура наклонившегося вперед человека с указующим перстом, отведенным назад, знакома каждому, кто бывал в центре города. Спешащие по делам или беззаботно фланирующие граждане чаще всего воспринимают эту фигуру лишь как деталь привычного городского пейзажа, не более того. А вот в советское время памятник Свердлову был одним из символов уральской столицы — ведь тогда она носила имя этого человека.
Географический казус
Советская эпоха стала достоянием истории. Прошло уже семнадцать лет с тех пор, как Свердловск был переименован в Екатеринбург. Однако наша область по-прежнему носит имя Свердлова. Налицо “несостыкованность” внутри топонимической пары. Жители области эту “несостыкованность” оценивают по-разному.
Сторонники сохранения областного названия полагают, что нет особой нужды отказываться от него: оно стало привычным для нескольких поколений людей, родившихся и выросших на Среднем Урале. По известной поговорке, привычка — “вторая натура”. Сила привычки — это реальный фактор, и аргумент сторонников “статус-кво” имеет кое-какой вес. Нельзя укорять тех, кто не собирается рвать эмоциональные связи с прошлым: в памяти людей всплывают не тексты партийно-директивных документов, а образы безоблачного детства, лирической юности или мудрой зрелости.
Некоторые из сторонников нынешнего названия подкрепляют свои позиции идейными соображениями. Они говорят о советском периоде (с которым и ассоциируется в их сознании личность Свердлова) как о времени крупных достижений в развитии экономики, науки, образования, кинематографа, спорта. Кто возьмется отрицать, что достижения действительно имелись и что советским людям было чем гордиться?
Другое дело, что эти достижения не связаны с именем Свердлова: советская общественная модель пережила столь своеобразное развитие, что уже в 1940-е, не говоря про более поздние, годы в ней трудно было обнаружить черты, характерные для эпохи “военного коммунизма”. Большевизм в 1917 году и партийно-государственная идеология образца 1945 года — не только не одно и то же, но по многим параметрам качественно разные явления. Эволюция советского общества была наполнена противоречивой динамикой и внутренним драматизмом, но в советских учебниках истории и динамика, и драматизм уступили место “правильным” логическим схемам, призванным доказать, что развитие СССР соответствует “железной логике истории”.
Большинство изучавших историю по тогдашней методике не забивало головы нюансами. Система представлений об историческом процессе формировалась не столько историками, сколько идеологами-пропагандистами, но, независимо от этого, выпускникам тогдашних школ она до сих пор не чужда. Что касается Свердлова, то его образ в эту систему представлений был вписан как сугубо положительный. Во многом именно поэтому те, кто хранит симпатию к советским временам, и не хотят смены названия.
Логика критиков этого названия базируется на негативном отношении либо к опыту всего советского периода, либо к “военному коммунизму”, то есть к тому варианту большевизма, выразителем которого был Свердлов. У одних “военный коммунизм” ассоциируется с террором, тоталитарной идеологией и диктатурой, у других — с забвением традиций и моральных заповедей, с авантюрными антигосударственными экспериментами. Есть и те, кто отвергает нынешнее наименование области с утилитарных позиций, считая, что если большевистский проект был снят с “повестки дня”, то незачем оставлять и связанную с ним символику.
Раз у нынешнего названия области есть и сторонники, и противники, значит, имеется и тема для разговора. Почему область носит имя Свердлова? Кем он был?
Номенклатурная топонимика
Каждый город имеет право на своеобразие, которое, помимо прочего, отражается и в названии. Имя города — не формальный знак, оно задает эмоциональную окраску входящего в сознание людей образа этого города.
Начало 1990-х годов знаменовало собой смену политических эпох. Не касаясь конкретных форм этой смены, вспомним, что для немалого числа российских городов она означала возврат прежних названий, а с ними — обновление в глазах людей исторических образов этих городов. Отмена названий, данных некоторым областным и районным центрам в честь партийных функционеров, была оправданной. Не надо особо и доказывать, что старые имена городов в свое время стирались с карты в угоду советскому политическому идолопоклонству.
Советские “игры” в политическую топонимику призваны были не только увековечить партийных вождей, но и существенно откорректировать историческую память народа. Сменой названий городов дело не обошлось — под сомнение ставилось имя самой России. В начале 1930-х годов Малая советская энциклопедия внушала: “Россия — бывшее название страны, на территории которой образовался Союз Советских Социалистических Республик. Как бытовое понятие, слово “Россия” отразилось в названии РСФСР”. Сегодня цена подобных лингвистических упражнений ясна: Советский Союз, изрезанный искусственными границами союзных республик, в конце концов, распался, а Россия лишилась многих веками принадлежавших ей территорий.
Со временем все-таки выяснилось, что Россия, вопреки пропагандистским штампам, оказалась не только “бытовым понятием”. Историческую память у народа полностью выветрить не удалось. Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Самара, Тверь, Ижевск, Рыбинск, Набережные Челны вернули себе прежние имена, освободившись от административных псевдонимов.
Перечень городов, вернувших себе “природные” имена, был бы неполным без Екатеринбурга. В этом перечне он вместе с Санкт-Петербургом занимает специфическую позицию. С XVIII века названия этих двух городов связаны с конкретными историческими личностями — царем-преобразователем Петром I и его женой Екатериной I. Петр назвал Санкт-Петербург в свою честь, но уместно ли упрекать его в недостатке скромности? Он ведь не был самозванцем, случайным человеком на русском престоле. Петр, по словам незабвенного Пушкина, — “и академик, и герой, и мореплаватель, и плотник” — был достоин, чтобы его именем был назван город, основанный им самим и построенный по его плану. Называть города именами венценосцев стали еще в древности. На карте России есть города Ярославль и Владимир, и разве не замечательно, что своими названиями они напоминают нам об их основателях — почитаемых в Киевской Руси князьях Ярославе Мудром и Владимире Мономахе?
Петра I историки оценивают по-разному. Но нам, уральцам, не стоит забывать: развернутое освоение Урала началось именно при Петре, по указам которого здесь появились десятки заводов. Именно тогда Урал стал превращаться в промышленную опору страны.
Можно по-разному относиться и к Екатерине, которая, как свидетельствуют некоторые исторические источники, порой не умела побороть в себе женское легкомыслие. Но из истории не вычеркнуть и того, что Екатерина I занимала императорский престол, была матерью Елизаветы Петровны, пребывавшей на этом престоле целых двадцать лет, и, главное, была женой Петра. Когда основатели Екатеринбурга Василий Татищев и Вильям де Геннин выбрали это имя, они тем самым удостоверили почтительное отношение к своему патрону Петру I, командировавшему их на Урал. Короче говоря, именно Екатеринбург стал законным, “природным” именем нашего города, образовав символическую смысловую пару с названием Санкт-Петербурга.
В 1924 году Петербург-Петроград потерял свое имя — умер Ленин, и его сподвижники решили увековечить партийный псевдоним своего вождя. На фоне Ленинграда имя Екатеринбурга стало выглядеть логическим нонсенсом, замена названия была предопределена. Топонимическую задачу нужно было решить с учетом тонких политических нюансов. Встал вопрос: разбивать символический тандем между прежними названиями двух городов или и новому названию Екатеринбурга предписать смысловую связь теперь уже с Ленинградом?
Кто годился в “смысловую пару” к Ленину? При буквальной аналогии — Крупская, но при переименовании города вариант, связанный с Надеждой Константиновной, являл бы собой откровенную пародию. Значит — кто-то из соратников Ильича. Ближайшими из них были Лев Троцкий и Григорий Зиновьев. Но в тот момент на карте СССР уже были два Троцка (бывшие Гатчина и Иващенково) и один Зиновьевск (бывший Елисаветград). Кроме того, в 1924 году и Троцкий, и Зиновьев числились внутрипартийными оппозиционерами и сталинское большинство смотрело на них косо.
Кто же мог стать претендентом на право “подарить” свое имя городу? Внутрипартийная борьба сопровождалась переходами партийцев из одной фракции в другую, потому выбор в пользу кого-то “активно здравствующего” становился рискованным. В этих условиях наибольшие шансы получал тот из ленинских товарищей, кто уже ушел из жизни, а если он успел как-то “отметиться” в Екатеринбурге, то при переименовании города его фамилия оказывалась “вне конкуренции”.
Никто из партийной верхушки, кроме Свердлова и “проштрафившихся” Троцкого и Преображенского, в Екатеринбурге не был. Свердлов получал преимущество перед другими. Да и руководящая должность — председатель ВЦИК — у него была весьма заметной. Эти тактические расклады и привели к тому, что олицетворять новое имя города “назначили” Якова Свердлова.
Свердлов в Екатеринбурге
Насколько обоснованным было такое “назначение”? С логикой партийных функционеров мы разобрались. Интересней другое. Как сам Яков Михайлович мог бы отнестись к переименованию города в его честь и как был связан Свердлов с Екатеринбургом в реальности?
На первый вопрос косвенный ответ дал сам Яков Михайлович. В 1909 году в письме к своему товарищу по партии Сергею Чуцкаеву он назвал Екатеринбург “скверной дырой”. Пожалуй, Свердлов был бы озадачен, если бы узнал, что эта “дыра” удостоится его имени. Скорее всего, он предпочел бы “увековечиться” в родном для него Нижнем Новгороде.
В Екатеринбурге Свердлов побывал пять раз. Впервые сюда он приехал по партийной разнарядке в конце сентября 1905 года и пробыл здесь два месяца — меньше, чем в Костроме (три месяца), в Казани (пять месяцев с перерывом), в Перми (полгода), где он также выполнял партийные поручения. Нижний Новгород в этом ряду — вообще “вне конкуренции”, ибо здесь Свердлов родился и долго жил в кругу семьи.
Чем знаменательно двухмесячное пребывание Якова Михайловича в Екатеринбурге в 1905 году? В партийных изданиях, посвященных деятельности Свердлова (к примеру, в книге “Яков Михайлович Свердлов: сборник воспоминаний и статей”, выпущенной в 1926 году в Москве, или в книге “Наш товарищ Андрей: воспоминания уральцев о Я.М. Свердлове”, изданной в 1985 году в Свердловске), конкретной информации о его командировке в Екатеринбург осенью 1905 года содержится немного. В текстах этих изданий Свердлов больше похож на плакат, чем на живого человека.
Авторы представили его “авторитетным вождем уральских рабочих”, несмотря на молодой возраст — тогда ему было двадцать лет. В обоснование авторитета “товарища Андрея” говорилось следующее: “Он весь горел ярким огнем неутомимого борца и организатора. С железной энергией принялся он за работу по объединению вокруг Уральского Бюро крупнейших партийных организаций Урала. Рабочие екатеринбургских заводов отлично знали “Андрея” — он поспевал везде: на митинги, кружки, заседания, товарищеские беседы с рабочими, где он пропагандировал идеи вооруженного восстания”. Из этого текста нельзя понять, насколько результативно молодой Свердлов “горел ярким огнем” и привела ли его “работа по объединению” к каким-то реальным итогам. Понятно лишь, что целью его командировки была подготовка вооруженного восстания и что он “поспевал везде”. Вообще-то в 1905 году Екатеринбург был не столь велик, чтобы Яков Михайлович не мог поспеть туда, куда хотел.
После издания Манифеста от 17 октября в городе, как и по всей стране, установилась атмосфера упоения свободой. Митинги шли нескончаемой чередой, и Свердлов выступал на них, среди других ораторов выделяясь сильным и зычным басом. Преображенский, его товарищ по той поездке на Урал, писал: “Голос у Якова Михайловича был, как настоящая труба”. Понятно, что значило обладание мощным голосом в условиях митинговой стихии: Свердлов был узнаваем на собраниях и митингах.
Но говорить громко не значит говорить логично и дельно, а сочный бас — еще не гарантия непререкаемого авторитета у рабочих. Яков приехал на Урал молодым парнем, ни часу не работавшим на заводе, и голосовые связки не могли восполнить ему недостаток жизненного опыта. Преображенский, не называя фамилии Свердлова, но, давая понять, что речь идет о нем, поведал, как на одном из митингов, уверенный в том, что рабочих жестоко эксплуатируют, тот “красноречиво распинался о необходимости для них восьмичасового рабочего дня”. В результате “его пропаганда встретила живейшее одобрение со стороны присутствовавших”. Они согласились: “Да, нужен восьмичасовой рабочий день, а то мы работаем сейчас по шесть часов, а при шестичасовом много ли заработаешь?”
В 1905 году у Свердлова не могло быть монополии на авторитет у рабочих по той простой причине, что большевики не были самой влиятельной силой. На Урале, как и в большинстве других регионов, общественные настроения определялись активностью кадетов и эсеров. Вслед за ними популярные демократические лозунги охотно повторяли и большевики. Так, на митинге 14 ноября 1905 года Свердлов предложил собравшимся принять резолюцию со словами: “Считаем необходимым заявить, что лишь Учредительное собрание, основанное на всеобщей, равной, прямой и тайной подаче голосов, является действительным выразителем интересов всего народа”. Вся соль здесь в том, что через двенадцать лет Свердлов явился распорядителем при разгоне того самого Учредительного собрания, которое горячо отстаивал на екатеринбургских митингах в 1905 году.
Впрочем, и тогда основной заботой Свердлова был отнюдь не созыв Учредительного собрания. Отдельные мемуаристы проливают свет на то, чем Яков был озабочен после обнародования царского манифеста: “В те дни — дни “свобод” (октябрь, ноябрь 1905 года) — по призыву Я.М. Свердлова быстро создавались боевые дружины, на заводах спешно ковали и гнули короткие железные палки-трости, один конец которых был загнут, а другой откован на острие. Это оружие было страшным — им можно было и бить, и колоть. Было, конечно, и огнестрельное оружие — револьверы, винтовки”. Оружие применили 19 октября 1905 года на центральной площади в Екатеринбурге, когда боевые дружины сошлись в рукопашной схватке с полицией и казаками.
Инициируя создание боевых групп, Свердлов искоренял в них “все признаки нерешительности и слабости”. В мемуарах о нем приведен такой пример: “С ядовитым сарказмом обрушился Яков Михайлович на одного из боевиков, потрясенного тем, что своим выстрелом он ранил черносотенца. “Ты что же, — говорил Яков Михайлович, — революцию в белых перчатках хочешь делать? Без крови, без выстрелов? Тогда, голубчик, ступай к либералам, с рабочими тебе не по пути!”
Итак, за два месяца своего первого пребывания в Екатеринбурге Свердлов оставил здесь след, активно выступая на митингах, занимаясь созданием боевой группы, предназначенной для вооруженного выступления.
Во второй раз Свердлов приезжал в Екатеринбург на пару дней в феврале 1906 года для проведения партконференции большевиков Урала. В третий раз он задержался здесь на более ощутимый срок — с сентября 1907 по октябрь 1909 года, когда за свою склонность к “крови и выстрелам” отбывал заключение в екатеринбургской тюрьме. В четвертый раз Яков Михайлович побывал в городе в 1910 году проездом после побега из нарымской ссылки. В последний раз он посетил Екатеринбург в апреле 1917 года для проведения партконференции, пробыв здесь три дня.
Очевидно, что второй, четвертый и пятый визиты в Екатеринбург были слишком мимолетными событиями в жизни Якова Михайловича, чтобы послужить аргументом при переименовании города в его честь. Если встать на позицию строгой логики, то получается, что имя Свердлова досталось городу главным образом потому, что он два года провел в стенах местной тюрьмы.
В тюрьме и ссылке
Не сломили ли царские узы революционный дух Свердлова, не подорвали ли его здоровье? Нет, не сломили и не подорвали. Один из сокамерников Свердлова вспоминал: “Меня направили в общую камеру. Какова была моя радость, когда с порога камеры среди многих обитателей этого просторного узилища я увидел Андрея! Мне улыбнулось счастье, я должен был сидеть в одной камере с Я.М. Свердловым!” Если не принимать во внимание неестественную экзальтацию, содержащуюся в этом рассказе, можно найти в нем и конкретную информацию: мы узнаем, что автор мемуаров оказался в “просторном узилище”. Это не придуманные, реальные сведения, попавшие в мемуары, скорее всего, по недосмотру цензоров.
Как ни странно, тюремный быт в воспоминаниях описан так, будто ставилась задача показать, насколько гуманными были условия в “царском застенке”: “В камерах политических заключенных была своя “конституция” — распорядок дня, принятый администрацией по предложению заключенных. Целый день камеры нашего коридора были открыты, и заключенные могли свободно ходить из камеры в камеру, заниматься играми, петь песни, слушать доклады, вести диспуты. …В первый же вечер нам пришлось принять участие в игре в чехарду”.
Другой мемуарист писал: “В Екатеринбурге Свердлов отбыл наказание при сравнительно благоприятных условиях, использовав в максимальной степени свой отдых. Сидение в тюрьме он использовал для дальнейшего пополнения своих знаний и для занятий французским и немецким языками”. Ему вторил еще один: “В тюрьму доставлялось много нужной нам литературы, и все мы, не теряя времени, с жадностью поглощали ее… Андрей отдохнул в царском застенке, …он, как птица, выпущенная из клетки, на другой же день летел в передовые ряды партии”. Прочитав эти свидетельства, трудно не задаться вопросом: что же здесь описано — тюрьма или дом отдыха? А может быть, авторы, вспомнив царское время, стали тайными монархистами?
Профессиональному революционеру Якову Свердлову пришлось отбывать и ссылку. В 1916 году он написал работу под названием “Массовая ссылка”, выполненную в жанре исследования, где подробно описал, как выглядели тогдашние условия жизни ссыльных. Из его описания следует, во-первых, что “ссыльные свободно передвигались в районе ссылки, свободно занимались охотой, имея при себе и ружья”; во-вторых, что царская администрация селила их так, чтобы они могли беспрепятственно общаться с однопартийцами; в-третьих, что ссыльными “с целью сплочения на почве материальных и интеллектуальных интересов был создан ряд организаций”, которые “совершенно беспрепятственно функционировали и в самую тяжелую пору реакции”.
Эти организации устраивали “кооперативные лавки, пекарни, библиотеки, клубы, школы, свою медицинскую помощь, даже зубоврачебный кабинет”. Сюда же Свердлов добавил “суд и расправу, производимые самими ссыльными”. Понятно, что “этими учреждениями все ссыльные связывались крепкой нитью”, причем — не только на местном уровне: “Ежегодно проходили съезды представителей различных колоний края. Все созданные ссыльными учреждения были объединены в одно целое съездами и их органом — центральным бюро”.
Если к описаниям Свердлова добавить сведения о пребывании в царской ссылке других революционеров, например — Ленина, то перед нами откроется весьма необычная картина. Из текстов, помещенных в сборнике под названием “Документы и материалы, относящиеся к периоду ссылки Ленина. 1897—1900 гг.”, изданном в 1928 году Институтом Ленина в Москве, следует, что ссыльным трудно было жаловаться на свою жизнь. Они селились в хороших домах, получали от казны каждый месяц по одному барану и сумму денег, на которую можно было жить безбедно, занимались самообразованием, читали, получали письма и посылки, а иногда даже имели прислугу. Вероятно, вести борьбу против правительства, обеспечившего ссыльных столь замечательными условиями, было делом достаточно комфортным. Похоже на то, что “царские сатрапы”, с трогательной заботой обустраивавшие ссыльных революционеров, собственными руками готовили свою погибель.
В период “красного террора” Свердлов отрекся от своего исследования о ссылке, и попытался “нагнать страху”: “Когда царские палачи хотели без суда казнить рабочих вождей России, они приказывали инсценировать расстрелы при попытке бежать или мнимый суд Линча толпой наемников”. Привести примеры Яков Михайлович посчитал излишним: жанр “исследования” был для него уже не актуален. В период “военного коммунизма” Свердлов и его коллеги, сгонявшие в тюрьмы людей “неправильного” социального происхождения (их брали в заложники), не предусматривали для заключенных “занятий французским и немецким языками”. Когда Николай II с семейством попал в руки большевиков, ссылкой в Сибирь он, как известно, не отделался.
“Непревзойденный организатор”
Что представлял собой Свердлов как человек, как личность? Из литературы, изданной в советское время и посвященной ему, извлечь ответ на этот вопрос не так-то просто. Первый сборник воспоминаний о нем появился в 1926 году, в разгар межфракционной борьбы среди большевиков, когда фигура Свердлова оказалась востребованной, а его заслуги стали превозноситься. В последующие годы подобные воспоминания выходили регулярно. Чаще всего они отличались плакатным и декларативным пафосом.
В приглаженных биографиях Свердлов предстал “наиболее отчеканенным типом профессионального революционера, никогда, ни на минуту не отрывавшегося от масс”, “неутомимым, отдававшим все свои силы до конца делу рабочего класса, горевшим в революционной работе, ведя беспощадную борьбу с ублюдочной тактикой меньшевиков” и, в конце концов, “сгоревшим на работе по строительству партии”. Очевидно, что конкретное содержание в этих декларациях минимально.
Некую предметность можно отыскать у Ленина, который так высказался о Свердлове: “Он прежде всего и больше всего был организатором”. Как о “непревзойденном организаторе и настоящем вожде революции” отозвался о Свердлове и Григорий Зиновьев, который в 1918-1919 годах числился “третьим номером партии” — после Ленина и Троцкого. Таким образом, из высказываний Ленина и Зиновьева мы узнаем, что однопартийцы ценили Свердлова за организаторские способности.
Но эти высказывания имеют и оборотную сторону. Яков Михайлович не был теоретиком — в отличие от Ленина, Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина. Потому он не входил в когорту вождей так называемого “первого эшелона”: до 1924 года в партийной иерархии “организаторы” стояли ступенью ниже, чем “теоретики”, призванные “генерировать революционные идеи”. В сборнике воспоминаний, выпущенном в 1926 году, просматривается самолюбивое желание “теоретиков” так или иначе напомнить о существовании той самой партийной иерархии, которая сложилась после прихода большевиков к власти.
Зиновьев в книге, написанной по заказу ЦК партии, отдал Свердлову лавры “настоящего вождя”. Но здесь же он постарался тонко дезавуировать собственное превозношение товарища по партии, поведав, что “первая встреча товарища Ленина со Свердловым произошла только незадолго до апрельской конференции 1917 года”, и дал понять читателю, что лично покровительствовал продвижению “товарища Андрея” в партийную верхушку.
В этом сборнике “теоретики” отметились преимущественно трескучей “риторикой”. Так, объемное выступление Николая Бухарина оказалось начисто лишенным каких-либо конкретных характеристик главного героя сборника, оставляя стойкое впечатление, что автору о своем партийном товарище сказать по существу было нечего.
В статье Льва Троцкого проскальзывают нотки теплоты по отношению к Свердлову: все-таки многие акции им пришлось планировать и осуществлять совместно. Здесь есть и любопытная деталь, открывающая читателю Якова Михайловича как основоположника большевистской униформы: “В первый послеоктябрьский период враги называли коммунистов, как известно, “кожаными” — по одежде. Думаю, что во введении кожаной “формы” большую роль сыграл пример Свердлова. Сам он, во всяком случае, ходил в коже с ног до головы, т.е. от сапог до кожаной фуражки. От него эта одежда, как-то отвечавшая характеру того времени, широко распространилась”. Троцкий, как и многие другие авторы, упомянул, что Свердлов обладал “сильным, пожалуй, даже могучим голосом”. При этом Лев Давидович, свыкшийся со званием “лучшего оратора партии”, забавно поревновал коллегу, заметив, что голос у Свердлова все же был “негибким”.
Свердлов в отражении версий
Чтобы использовать курируемые партийной пропагандой воспоминания о Свердлове в качестве исторического источника, нужно уметь читать “между строк”, ибо в этих воспоминаниях многое недоговаривалось, а конкретика сплошь и рядом подменялась дежурным пафосом. Свердлов был основательно “отредактирован” и превращен в пропагандистский миф.
Сегодняшняя ситуация во многом расходится с тогдашним положением дел. Информационное поле насыщено “антипафосным” нигилизмом и “жареными” фактами. Казалось бы, в такой атмосфере не остается места для разного рода мифов. Но нет, напротив. Тонкость в том, что изменилась технология их создания: реальные факты подаются вперемежку с версиями. Зачастую версии озвучиваются и вне всякой привязки к конкретным фактам и событиям. Эта тенденция не обошла и Якова Свердлова. Версий, связанных с ним, за последнее время выдвинуто немало. Вполне возможно, что какие-то из них связаны с реалиями, однако до тех пор, пока версии не подкреплены документальными доказательствами, они так и остаются версиями, то есть предположениями. История как наука по многим параметрам отличается от беллетристики, и с этим надо считаться.
Широкое хождение получили две “громкие” версии, касающиеся Свердлова. Первая связана с его вероятным участием в покушении на Ленина в августе 1918 года, вторая — с обстоятельствами смерти самого Свердлова.
Первая версия вызрела из тех неясностей, которых в деле о покушении на Ленина до сих пор слишком много. Согласно официальным документам по этому делу, в Ильича стреляла эсерка Фанни Каплан. Но у историков, пытающихся вникнуть в детали покушения, возникают сомнения в достоверности его “канонической” трактовки. Историк Владлен Сироткин, писатель Николай Коняев и другие приводят такой довод: болезненная, полуслепая Фанни физически была не готова к выполнению теракта. Отсюда следует вывод: Каплан “подставили” — она взяла на себя вину, но в Ленина стреляла не она. На вопрос: “Кто ее подставил?” ответ дан в форме версии, по которой покушение на Ленина было организовано его партийным соратником Яковом Свердловым. В ее обоснование говорится, что на митинге, проходившем на заводе Михельсона, где был ранен Ленин, присутствовали Юровский и другие верные Свердлову люди, и это не могло быть случайным совпадением. Обращается внимание и на другие интересные обстоятельства: не было ни полновесного следствия по делу о покушении на Ленина, ни суда над Каплан, которую по приказу Свердлова расстреляли спустя всего четыре дня после покушения на Ленина. Судя по этой подозрительной спешке, покушение на Ленина являет собой темную историю; по крайней мере, выглядит не так прозрачно, как преподнесли власти. Спешка “работает” на версию об участии Свердлова в покушении на жизнь пролетарского вождя. Можно допустить, что эта версия не совсем фантастична: замкнутое пространство партийной верхушки, хотя и скреплялось круговой порукой, наполнялось борьбой самолюбий, импульсами политической ревности, соперничества, взаимной неприязни. Мог ли Свердлов видеть в Ленине конкурента в сфере принятия политических решений? Точно ответить невозможно, документально подтвержденного ответа на этот вопрос нет.
Согласно официальной версии, Свердлов умер от простуды. Но сейчас многие авторы, обращаясь к обстоятельствам его смерти, связывают гибель председателя ВЦИКа с тяжкими побоями, последствий которых он будто бы не пережил. Об этом, к примеру, говорится на популярном интернет-портале “Википедия”. Рассказывается, что, возвращаясь в Москву из партийной командировки с Украины, 7 марта 1919 года Свердлов на станции Орел выступил на митинге, а прозвучавшее из его уст не понравилось местным рабочим — произошел конфликт, закончившийся физической расправой над Свердловым. Он сильно пострадал и через несколько дней скончался. Без документальных доказательств и этот сюжет остается лишь версией. В новейших биографиях Свердлова он постоянно повторяется, но это отнюдь не переводит его в разряд достоверных фактов. Возможно, дело так и было. Возможно, нет. Сейчас трудно утверждать что-то определенное.
Свердлов без ретуши и лакировки
В общем-то, для того чтобы представить себе реальный образ Свердлова, не обязательно заниматься препарированием слухов. Информации о том, каким Яков Свердлов был на самом деле, хватает. Есть воспоминания его соратников, есть его собственные письма, выступления, статьи, собранные в нескольких изданиях его “Избранных произведений” — для составления исторического портрета этих источников вполне достаточно.
Родился Свердлов в 1885 году в Нижнем Новгороде в семье владельца граверно-печатной мастерской. Его детство и отрочество не выглядели благостной пасторалью: в семье юного Яшу “ангелом во плоти” не считали. Сестра Свердлова в своих воспоминаниях обмолвилась, что “его трудно было заставить отказаться от какого-нибудь рискованного предприятия”, а его брат в справке для энциклопедического словаря братьев Гранат характерной чертой отрока Яши назвал “склонность к самым головоломным шалостям”.
В десятилетнем возрасте Яков стараниями отца был устроен в Нижегородскую губернскую гимназию. Как пишет один из биографов, “мальчик учился вначале хорошо, но потом очень быстро начал охладевать к казенному храму науки. Он перестал слушать учителей, уходил с занятий… Ему понизили балл за поведение”. Остается догадываться, какие “головоломные шалости” привели малолетнего нарушителя порядка к тому, что “его дальнейшее пребывание в гимназии стало нецелесообразным”. Биограф выразился обтекаемо, не уточнив, что вопрос о целесообразности пребывания в гимназии решался, конечно, не самим Свердловым, а руководством гимназии.
В пятнадцатилетнем возрасте Яков был принят в аптеку младшим приказчиком, а если более точно — мальчиком для поручений. Но уже в то время свое предназначение он связывал не с аптекарской деятельностью, а с революционной. Бунтарским настроениям способствовала обстановка в его собственной семье. Квартира Свердловых служила явкой социал-демократов и складом нелегальной литературы и оружия.
Старший брат Яши Зиновий настолько близко сошелся с пролетарским писателем Алексеем Пешковым, известным миру как Максим Горький, что даже был усыновлен им и получил его фамилию. Странный характер этого усыновления заключался в том, что родной отец Зиновия Михаил Израилевич был жив и здоров. Он был кровно обижен поступком своего старшего сына и предал его проклятию.
Юный Яша Свердлов быстро продвинулся среди нелегального актива: обычай родственного протежирования был не чужд и революционерам. Кстати говоря, когда в 1917 году большевики пришли к власти, Яков Михайлович попросил вернуться из Америки другого своего брата, Вениамина, который откликнулся, оставив в Штатах налаженный банковский бизнес. Возвратившись в Россию, Вениамин получил должности в правительстве и в ВСНХ, но нигде особых талантов не проявил.
К его восемнадцати годам в среде сормовских рабочих Яков стал известен под кличкой “Малыш”. Кличка указывала на его маленький рост, который, впрочем, ничуть не мешал воинственности Якова. Распространяя большевистские листовки, участвуя в сходках и демонстрациях, он несколько раз арестовывался, чем только утвердил свой радикальный настрой. В сентябре 1903 года, заподозрив в связях с нижегородской полицией некоего портного Пятницкого, он выступил с угрозами в его адрес. Вскоре портной был убит. Это убийство наделало в Нижнем немало шума. Полиция арестовала десяток боевиков, среди которых был и “Малыш”, но его участие в убийстве портного доказать не удалось, и он был выпущен под надзор полицейского департамента.
После устранения филера рейтинг Свердлова среди подпольщиков вырос, и он был принят в круг революционеров-профессионалов, полностью перешел на нелегальное положение и получил доступ к большевистской партийной кассе. С ноября 1904 года в качестве функционера Северного комитета РСДРП Яков курсировал по разным городам “с целью наладить там партийную работу”, побывав в Костроме, Ярославле, Казани, Екатеринбурге и Перми. В чем заключалось “налаживание партийной работы”?
Из воспоминаний его однопартийцев можно узнать, что “товарищ Андрей гремел во всех смыслах”, то есть произносил “пламенные речи” перед рабочими, студентами и даже приказчиками. Летом 1905 года он, сам бывший приказчик, явился на собрание приказчиков в Нижнем Новгороде и призвал собравшихся “взяться за оружие и с оружием в руках добиваться своих прав”.
Тема оружия интересовала “товарища Андрея” не только как оратора, что явствует из мемуаров Ивана Чугурина, наиболее откровенных из всего, что в советские годы было опубликовано о Свердлове. Чугурин в своих записках представился подельником Свердлова по сормовскому убийству портного и поведал об их “совместной работе” в 1906 году в Мотовилихе. Эту “работу” Чугурин без лишних церемоний связал с действиями боевой группы, упомянув о складе бомб и оружия.
Поделился Чугурин сведениями и о денежных “поступлениях” на закупку оружия. Сообщив об “экспроприации кассы Мотовилихинского завода”, он поведал: “Яков Михайлович, как талантливый организатор, конечно, играл первую скрипку в Комитете”. Из текста Чугурина следует, что тогда быть “талантливым организатором” у большевиков значило “удовлетворить все ширящиеся потребности в деньгах”. Технологии добывания денег — вот что было в центре внимания тогдашнего “оргсектора”. После признаний Чугурина остается немного сомнений в том, что громкие “экспроприации” в Перми, Екатеринбурге, Миассе, Уфе проводились тогда при “руководящем участии товарища Андрея”. Вообще-то, слово “экспроприация”, в начале ХХ века столь любимое членами боевых дружин, означает вооруженное ограбление и ничего больше.
Историк Е.А. Сикорский в своей книге “Деньги на революцию” приводит данные о том, что Уральская боевая группа, одним из руководителей которой был Свердлов, обеспечивала весьма солидный “приход” в партийную кассу: в 1906—1907 годах в Уральский обком партии она перечислила 40 тысяч рублей, в ЦК — примерно 60 тысяч.
Как видим, у царского правительства имелись все основания отправить Свердлова в екатеринбургскую тюрьму. Но там он надолго не задержался: в марте 1910 года его сослали в Нарымский край.
Все биографы Свердлова сообщают, что из ссылки он многократно пытался бежать. Описание одного из побегов Свердлова несколько озадачивает: “…в ссылку приехала жена Свердлова, Клавдия Тимофеевна, с маленьким сыном. Жандармы успокоились… Уверены были, что теперь он не убежит. Однако Свердлов не оправдал прекрасных надежд полицейской администрации. Через неделю после приезда жены он бежал, и на этот раз вполне удачно”. Дело было в декабре 1912 года. Получается, что женщине с ребенком нужно было зимой отправиться к Полярному кругу затем, чтобы ее благоверный мог обмануть бдительность полиции. Стоило ли ради побега так жестко играть участью близких людей?
По примеру леваков-аскетов Нечаева и Ткачева, еще в XIX веке ставших известными среди радикальной молодежи, Свердлов старался свою личную жизнь подчинить задачам революционной деятельности. По его письмам к жене Клавдии Новгородцевой видно, что он к ней относился в первую очередь как к соратнице по партии. Основное место в его письмах занимали теоретические вопросы, анализ партийной литературы, рассуждения о различных оппортунистических уклонах в рабочем движении. Порой он находил для жены и детей ласковые слова, но они были полны какой-то плоской, нарочитой сентиментальности.
В начале 1913 года после очередного ареста Свердлов отправлен ссыльным в Туруханский край, где он и оставался вплоть до Февральской революции. В апреле 1917 года он в последний раз “отметился” в Екатеринбурге, остановившись на квартире у Юровского, который после отъезда Свердлова в Петроград остался его порученцем на Урале.
В Питере Свердлов быстро нашел общий язык с Троцким и Зиновьевым, был представлен Ленину, понравившись ему своим жестким отношением к противникам большевиков. Наведя необходимые контакты, Свердлов занял заметное положение в руководящих органах партии. В октябре 1917 года он председательствовал на заседании ЦК, где принималось решение о вооруженном перевороте. Руководил переворотом Военно-революционный центр, куда вместе с Троцким и Урицким вошел и Свердлов. В ноябре Яков Михайлович был избран председателем Центрального исполкома Советов. Он стал носителем реальной власти, открывшей перед ним огромные возможности.
В ожидании мировой революции
В 1917—1918 годах логику поведения большевистских лидеров определяла их убежденность в неизбежности мировой революции. Базировалась эта убежденность на их полурелигиозной вере в марксистскую теорию, представлявшую исторический процесс в виде сценария, в котором поменять что-либо просто невозможно, ибо направленность процесса определена заранее заданными “железными” закономерностями. Ленин относился к Марксу как к непререкаемому авторитету и непревзойденному мудрецу, разгадавшему тайну истории, а к его учению — как к незыблемому канону. Ленин благоговел перед теоретической мощью Маркса, но это было благоговением скорее догматика, нежели свободного мыслителя.
Ленин и сам писал на теоретические темы, но в его писаниях содержится избыточно много схоластики и риторики. Превзойти Маркса масштабом мысли он не мог и посвящал свои многочисленные статьи в основном вопросам тактики, но объем написанного и напор, с которым он обрушивался на всех сомневающихся в предопределенности хода истории, обеспечивали ему среди соратников репутацию главного теоретика партии. Тот же Свердлов до встречи с Лениным в 1917 году каждую его статью в печати воспринимал как партийную директиву и требовал этого же от своего окружения. Сам Свердлов не мог претендовать на роль партийного теоретика — ему, не окончившему даже среднюю школу, трудно было приобрести системные знания. Подобным ему оставалось только верить “мудрому слову” вождя.
Они и верили, после Октябрьского переворота нетерпеливо ожидая прихода обещанной Лениным мировой революции чуть ли не с минуты на минуту. Этот факт легко обнаруживает себя в их тогдашних выступлениях, в том числе — и в выступлениях Свердлова. Так, в телеграмме, посланной в начале января 1918 года зарубежным пролетарским организациям, он выразил “твердую уверенность, что трудящиеся классы других стран в ближайшее время восстанут победоносной революцией”.
Похожие заявления он делал на протяжении всего 1918 года: “Социалистическая революция перебрасывается в другие страны. Я нисколько не сомневаюсь, что социалистическая революция охватит весь мир. …Везде будет господство коммунистического строя. …Трудящиеся массы Болгарии и Венгрии, Австрии и Германии уже подняли победоносное знамя коммунистической революции. За ними следом подхватят боевое знамя рабочие Франции и Италии, Англии и Америки. …Революционное движение в Германии все растет и растет, и скоро германские империалисты будут сметены так же, как и русские. …близкая пролетарская революция во Франции и во всей Европе освободит наших товарищей. …Да здравствует мировая революция!”
Большевики взяли власть в надежде дать толчок мировой революции. В ноябре и декабре 1917 года их лидеры беспрерывно дебатировали между собой, решая вопрос: нужны ли решительные действия для переноса революции в Европу или европейская революция начнется сама собой, “в автоматическом режиме”. Свердлов, вслед за Лениным, полагал, что она начнется сама собой, и считал дни до начала революционных действий в Германии: “Наша задача — продержаться до того момента, когда мировая революция перекинется из Германии в другие страны”.
Но мировая революция “запаздывала”, и в 1919 году в выступлениях Свердлова зазвучали новые ноты: “По нашему призыву Красная Армия окажет помощь международному пролетариату”. Возможно, к нему подкрадывались сомнения в реалистичности идеи всемирной революции. Зато в том, что в его руках уже находится вполне реальная власть, он вряд ли сомневался и вряд ли согласился бы добровольно расстаться с нею.
Еще в подполье большевики привыкли действовать напористо и рискованно. Теперь, хотя мировая революция и “задерживалась”, они не отказывались от старых привычек, действовали так же напористо, как и раньше. Они пошли на проведение в России социального эксперимента, который до этого нигде и никогда не проводился. Нацелен он был на немедленное внедрение социальной модели, которую Ленин назвал “единой фабрикой и единой потребительской коммуной”. На практике эта модель означала всеобщую трудовую повинность, трудовые армии, замену товарно-денежных отношений централизованным распределением продуктов. Через полмесяца после октябрьского переворота Свердлов потребовал ввести “трудовые карточки” для населения, рассматривая их не только как метод внедрения коммунистических производственных отношений, но и “одну из решительных мер в борьбе с саботажем”.
Искушение властью
Теоретическая программа большевиков вела их к однопартийной диктатуре, ибо осуществить свою программу на практике они могли, только установив жесткую монополию на политическую власть.
5 января 1918 года было созвано Учредительное собрание, о начале работы которого первым объявил Свердлов. Помощница Свердлова Менжинская оставила любопытное свидетельство того, как это происходило: “Мало-помалу зал наполняется, пустуют только кресла депутатов-большевиков. Наша фракция с представителями ЦК продолжает совещание. Надо решить необыкновенно сложный вопрос о роспуске Учредительного собрания. Между тем, в зале беспокойство, знаки нетерпения. Народнические группы решают немедленно начать и требуют, чтобы его открыл старейший из присутствующих народников, С.П. Швецов. Он медленно поднимается на трибуну и старческим голосом начинает речь. Дали знать во фракцию. В одну минуту большевики появляются в зале, а Яков Михайлович, председатель ВЦИКа, быстрыми шагами вбегает на трибуну, одной рукой отодвигает говорящего и громким металлическим голосом, от имени Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, объявляет открытие Учредительного собрания”.
Несколько выразительных штрихов к этому рассказу добавил Федор Раскольников: “Лишь только на трибуне появилась осанистая фигура Швецова, мы, члены большевистской фракции, тотчас организовали обструкцию. Кто-то из наших схватил Швецова за рукав, собираясь стащить его с трибуны. В течение нескольких минут мы своим шумом буквально заглушили голос Швецова… Товарищ Свердлов отобрал у Швецова звонок и с властной уверенностью отстранил его в сторону”. Так Яков Михайлович и его товарищи “делали историю”.
В своей речи на “открытии” Учредительного собрания Свердлов заявил: “Мы не сомневаемся, что искры нашего пожара разлетятся по всему миру”, а затем от имени своей партии, имевшей в Учредительном собрании лишь четверть мест, потребовал от депутатского большинства признать курс на всемирную пролетарскую революцию, что депутатами было воспринято как нелепость. Они не признали легитимность большевистской власти. В тот же день Учредительное собрание было разогнано: делиться с ним властью большевики не собирались.
Указывая, почему нужно распустить Учредительное собрание, Свердлов привел весьма странный довод: “Мы неоднократно в предшествующей борьбе указывали на необходимость Учредительного собрания, но настал момент, когда мы признали, что существование такого учреждения создает угрозу гибели солдат и рабочих России”. Как именно Учредительное собрание угрожало солдатам и рабочим, участвовавшим наравне с остальным населением в выборах депутатов, Свердлов не объяснил.
В 1918 году, когда удержание власти стало основной заботой большевиков, Свердлов много говорил об “опасностях”, исходящих от “всяческих хищников, стерегущих нас со всех сторон”, утверждал, что если большевики потеряют власть, то им придется “поплатиться реками крови”, “лечь всем до единого”. Необходимость удержания власти была его главным аргументом на VII съезде РКП(б), обсуждавшем вопрос о Брестском мире: “…революционную войну нам неизбежно придется вести. Но сейчас мы революционной войны вести не можем. …если бы мы теперь бросили лучшие наши отряды в бой, это в данный момент было бы самоубийством не только политическим, но и чисто физическим”. Свердлов объяснял товарищам по партии, что лучше пойти на уступки кайзеровской Германии, чем рисковать потерей власти.
Будучи председателем ВЦИКа, Свердлов поставил задачу “очистить” его от эсеров, меньшевиков, представителей других партий, находившихся в оппозиции большевистской политике. Ставку он сделал на силовые методы, заявив на одном из заседаний ВЦИКа: “Со времени моего председательствования неоднократно всякие недруги пытались срывать наши собрания. Мы можем ответить на это не разговорами, а действительным и последовательным проведением в жизнь железной диктатуры пролетариата”. Что эти слова означали на деле, показал Преображенский, который писал о Свердлове: “…именно он провел тот изумительный маневр на съезде Советов, который мы проделали над левыми эсерами, незаметно арестовав их всех в зале заседания”. Свердлов требовал изгнать меньшевиков и эсеров из всех Советов. К концу 1918 года “чистка Советов от небольшевистских элементов” была закончена.
Председатель ВЦИКа призывал к террору против всех, кто считал мировую революцию “делом пустым и ненужным”. На V съезде Советов, когда эсеровские делегаты напомнили Свердлову об отмене II Съездом Советов смертной казни, он ответил: “Нас этот формальный момент нисколько не связывает. …мы имеем намерение призвать все Советы отнюдь не к ослаблению террора по отношению к врагам советской власти, но, наоборот, к самому резкому усилению массового террора”. Свердлов предпринял немалые усилия для “раскручивания” политического террора, главным орудием которого стала ВЧК. После прихода большевиков к власти создание ВЧК взял на себя именно Свердлов.
“Красный террор” обрушился на все российские сословия, но особенно от него пострадало казачество. 24 января 1919 года Свердлов подписал директиву РКП(б) о “расказачивании”, в которой говорилось: “Необходимо признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления. Никакие компромиссы, никакая половинчатость пути недопустимы. Поэтому необходимо провести массовый террор против богатых казаков; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем вообще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. К среднему казачеству необходимо применять все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти”.
Директива Свердлова выполнялась с привлечением Красной Армии. Казаки, сопротивлявшиеся “расказачиванию”, объявлялись вне закона, их семьи становились заложниками, имущество описывалось. По казачьим станицам прокатились массовые расстрелы.
Свердлов выступил инициатором развязывания гражданской войны в стране. Он убеждал однопартийцев, что она может приобрести широкий размах лишь тогда, когда охватит российское крестьянство, составлявшее большинство населения страны. В мае 1918 года на заседании ВЦИКа он заявил: “Если в городах нам уже удалось практически убить буржуазию, то этого мы пока не можем сказать о деревне. Мы должны самым серьезным образом поставить перед собой вопрос о расслоении в деревне, вопрос о создании в деревне двух противоположных враждебных сил. Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримо враждебных лагеря, если мы сможем разжечь там гражданскую войну, мы сможем сказать, что мы и по отношению к деревне делаем то, что смогли сделать для городов. …если мы не сумеем расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря, то нам придется переживать очень и очень тяжелые дни”.
Опорой большевиков в деревне Свердлов называл комбеды, которые, по его мнению, должны были насаждать среди крестьян коммуны — ту форму отношений, которая вела бы к внедрению коммунистических отношений на селе. Крестьян он презирал, называл мужицкую психологию “дурацкой”.
Не было у него доверия и к военным специалистам. Говоря о привлечении их на службу в Красной Армии, он подчеркивал необходимость держать “военспецов” под “строгим контролем”. Попытавшиеся выйти из-под контроля должны быть “немедленно расстреляны”.
“Красный террор” не мог обойти стороной семью последнего российского императора Николая II. В середине июля 1918 года в Екатеринбурге тайно, без суда и следствия Николай, его жена и дети были убиты. Исполнение казни организовали Голощекин и Юровский. Наутро после нее Голощекин отправил телеграмму в Кремль: “Москва Кремль Секретарю Совнаркома Горбунову обратной проверкой. Передайте Свердлову что все семейство постигла та же участь что и главу. Оффициально семья погибнет при евакуации” (сохранена орфография и пунктуация Голощекина. — С.Р.). Эта телеграмма — явное свидетельство того, что санкцию на казнь дал Свердлов. На следующий день после казни он на заседании ВЦИКа сделал доклад, в котором оправдал убийство царской семьи. По его настоянию была принята резолюция: “Президиум ВЦИК признает решение Уралоблсовета правильным”.
О ключевой роли Свердлова в организации расстрела царской семьи рассказал Троцкий, вспоминая свой разговор с ним летом 1918 года: “…я спросил мимоходом: “Да, а где царь?” — “Кончено, — ответил он, — расстрелян”. “А семья где?” — “И семья с ним”. — “Все?” — спросил я, по-видимому с оттенком удивления. — “Все! — ответил Свердлов, — а что?” — “А кто решал?” — спросил я. “Мы здесь решали…”
Подчеркнуто активно Свердлов вел себя и во время болезни Ленина (после покушения Ф. Каплан). Яков Михайлович брался за решение многих вопросов: возглавил комиссию по выработке Конституции, проводил заседания правительства, работал в кабинете Ленина, подписывал за него документы. Много внимания он уделял внутрипартийной работе, заняв пост секретаря Оргбюро ЦК партии, участвуя в подготовке первого конгресса Коминтерна и партийных съездов в Латвии, Эстонии, Белоруссии, на Украине.
Свердлов стремился закрепить верховенство ВЦИКа, говорил о его праве “затребовать тот или иной отчет как от представителей Совета Народных Комиссаров, так и всего Совета Народных Комиссаров, смещать и переизбирать СНК”, заявил, что наркоматы должны рассматриваться “как отделы ЦИКа”. В таких заявлениях Свердлова просвечивало его стремление увеличить свое политическое влияние. Но в полной мере добиться этого ему не удалось: после выздоровления Ленин восстановил свой статус в партии и государстве, вернул Совнаркому его руководящие функции.
Свердлов умер 16 марта 1919 года в возрасте тридцати трех лет. Троцкий вспоминал: “Ко мне позвонил по телефону Ленин и сказал особенным, глухим голосом: “Скончался”. — “Скончался?” — “Скончался”. — Мы подержали еще некоторое время трубки, и каждый чувствовал молчание на другом конце телефона. Потом разъединились, так как прибавить было нечего. Яков Михайлович скончался. Свердлова не стало”.
Обсудим тему?
Мировая революция оказалась фикцией. Логика большевиков, оправданная ссылками на ее неизбежность, продемонстрировала свою полную несостоятельность. Очевиден стал авантюрный характер таких действий, как разгон Учредительного собрания, вытеснение из Советов оппонентов большевиков и установление однопартийной монополии на власть, лишение прав целых сословий, политический террор в стране. Большевикам оставалось или признать свои заблуждения, или по-прежнему создавать видимость, что ими все было сделано правильно. Они предпочли второе. Не последнюю роль в принятии решения сыграл и Яков Свердлов.
История — это хранилище смысловых уроков. Смысл эпохи “военного коммунизма” понятен, и то, что тогда происходило, не должно никогда повториться. Но эпохи проходят, а след от них остается. Остаются и вопросы. В первую очередь требует общественного отклика вопрос о “разночтении” названий нашей области и ее центра. Есть и вопросы, касающиеся наглядной символики, доставшейся нам из прошлого. Нужно ли сквер в центре Екатеринбурга освободить от памятника Свердлову? Не будет ли эта акция отражением суеверного фетишизма, только с обратным знаком? Может быть, этот памятник нужен и даже полезен как напоминание не только о “военном коммунизме”, но и обо всей советской истории, как зримое свидетельство ее сложности и драматичности?
С наскока найти исчерпывающие ответы на эти вопросы не получается. Очевидно, в данном случае требуется коллективный, “интегрированный” ответ. Остается обратиться к землякам: давайте обсудим тему…