Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2008
“Не надо заводить архива…” — советовал Борис Пастернак.
Так ведь не всякий поэт и стремится к этому.
Но — случается болезнь, а то и смерть. И то, что было набросками, которым еще предстояло стать стихами, приготовленными поэтическими подборками, которые могли появиться в журналах, рукописями, еще не превратившимися в книги, — всему этому приходит пора называться архивом.
Это как раз случай нашего земляка, поэта Евгения Константинова.
Мое знакомство с ним состоялось зимой далекого теперь 1963 года. Тогда он, студент Литературного института, приехал на каникулы к родным в наше село Сажино Артинского района. Не обошлось, естественно, без творческого вечера в школе, выпускником которой он был.
Как сейчас, вижу Женю, молодого, красивого, взволнованного встречей с родными местами и родными людьми. Я впервые воочию видел настоящего поэта, да еще нашего, своего, подумать только, из одной деревни! Мне было шестнадцать лет, я и сам пробовал уже что-то сочинять. Подошел я к нему первым, как только он перестал читать стихи, и стал его о чем-то спрашивать. Тут и другие ребята обступили нас.
Вообще, следует заметить, что наши черноземы богаты не только урожаями. Не скудны они и талантами. Сейчас это — Анатолий Власов и Валентин Мешавкин, Татьяна Кулешова, Николай Ганебных и Павел Проскуряков. А если оглянуться на минувший век? Константин Боголюбов, Станислав Мешавкин, Леонид Александров. К их числу можно отнести и Евгения Константинова. Правда, его книги увидели свет не на Урале: после окончания Литинститута ему дали квартиру в Балашихе, и он работал в московских СМИ. А начинал-то он у нас, в Свердловске, в литобъединении при газете “На смену!” — вместе с Борисом Марьевым, Александром Воловиком, Владимиром Дагуровым, Германом Дробизом, Николаем Мережниковым и другими молодыми поэтами той поры. К тому времени у него за плечами уже и целина была, и работа на стройках.
Но в середине 80-х для Жени наступили трудные времена: сказалось ранение, полученное в армейские дни в Виннице. На часть, где служил наш земляк, напали украинские националисты, и он получил травму головы. Последние пятнадцать лет он почти не выходил из психдиспансера на Брянщине.
Так бы, наверное, он и остался автором двух книг: “Борозды” (“Молодая гвардия”, 1967 г.,) и “Преодоление” (“Советский писатель”, 1970 г.), потому что рукопись нового сборника “Честность” затерялась в недрах издательства “Советский писатель”. Спасибо его сестре Людмиле Змеевой, живущей в Красноуфимске: она, сама журналист и автор нескольких книг прозы, собрала архив брата и издала посмертную книгу его стихов — “Земля моя…”.
Несколько стихотворений из этой книги мы и предлагаем вниманию читателей.
Владимир Токтарев
Утро на реке
Тишина.
Неслышно сумрак тает
В зарослях глухого ивняка.
А вверху лохматой серой стаей
Ждут рассвета,
зябнут облака.
Где-то крикнет коростель спросонок
С треском, словно рвет тугую нить.
И взовьется луговой щевронок
Ввысь, чтоб песней солнце разбудить!
Разбудил.
Слепящие ресницы
В удивленье солнце развело,
Смотрит:
“Ну, кому же там не спится?!..”
Вышло за село —
Заспанное,
красное,
большое,
Кое-как протиснулось в леске
И умыться свежею водою
Катится-торопится к реке.
Да с разбегу —
прямо на средину!..
Плещется по дымчатым волнам,
Рыбиной огромной на стремнине
Плавники топорщит к берегам…
Женщине
Почему я не рожден художником
И доверить не могу холсту
Всю твою, такую невозможную,
Женскую, земную чистоту?
Обнажено,
трепетно,
стыдливо,
Словно на полночных облаках,
Тело твое
лунного налива
Материнства ждало бы в веках,
Губы, чуть раскрытые,
Дышали б
Негою рассветною любви,
И слова неслышных твоих жалоб
Каждому б хотелось уловить.
И цвели б взволнованно и зыбко
Продолженьем снов твоих и грез
Каждый жест твой,
Каждая улыбка,
Каждый завиток твоих волос.
И мужчины будущих столетий
Молча соглашались бы со мной:
Стоит жить на сумасшедшем свете
Даже ради женщины одной!..
***
Мысли бьют, как валы,
Как волны в быки моста:
“Рыба гниет с головы —
Чистят ее с хвоста…”
Синева надо мной,
Синий полдневный зной.
Рядом с рекой — луга,
Избы,
ветла,
стога…
Избы…
Вон у бугра
Избушка крива и стара.
Напротив, на взгорье крутом, —
Новый, внушительный дом.
Жалуется ветла,
С болью роняя слова:
“Изба у солдатки ветха,
У бригадира —
нова…”
Стой-ка, ветла:
клюет…
Кто это?
Ну и здоров
Хищно разинутый рот,
Щучий оскал зубов!..
Вьется, словно змея,
Глаза от злости круглы…
А что,
если все-таки я
Почищу ее с головы…
***
— Дедушка,
а ты стрелять умеешь?
И косить?
И валенки валять?
Дедушка,
ты что, других умнее:
Всех коней ведут к тебе ковать?
Это ты Сережке сделал ножик
С вилкой и отверткой на боку?..
Дедушка,
а что же ты не можешь?!
— Я, брат, по работе
все могу…
***
Мы —
горожане до первой пирушки.
Пирушка —
и мы забытьем пьяны.
И вырываются пташки-частушки
Из нашей языческой глубины,
И —
неосознанный, радостный страх —
Пляшем мы —
кривичи и древляне —
Вокруг невидимого костра.
Пляшем, как сеем,
Пляшем, как пашем,
Как рыбу ловим и скот растим,
Как будто все вокруг —
только наше —
От холстин и до хворостин…
***
Когда расправит коршун крылья,
Бывает,
кажется ему,
Что без особого усилья
Взлетит он к солнцу самому!
А высота —
дорога к песне…
Забыв,
что сеял страх и смерть,
Захочет коршун в поднебесье
О птичьем братстве песню спеть.
Но,
молний вспугнутых быстрее,
Все птицы прячутся в кустах —
И коршун кровью тяжелеет
И снова сеет
смерть и страх…
***
В осенних аллеях меня осыпает листва,
И глазу открыт каждой веточки выгиб и выплет.
И тихо в душе.
И спокойна, ясна голова.
А след мой по листьям порошею скоро засыплет.
Но я здесь ходил!
Так о чем и жалеть, и грустить?
Пусть вовремя все отойдет,
Словно поезд с вокзала.
Я слышу: навеки неясная чуткая нить
Меня с этим парком
И с осенью этой связала.
***
За полями затеплилась еле приметная зорька,
И в лога неуклюже пополз луговинный туман.
Озираясь и прячась,
по-мышьему юрко и бойко
Кто-то влез с топором на лесной беззащитный курган.
А в лесу — суматоха.
Поверка в лесу!
Перекличка!..
Хоры пташек вокруг,
и солист — молодой соловей.
Раскричались грачи
и картавят скорей по привычке,
И ворчит на них голубь лесной из потемных ветвей.
Все на свете забыл непоседливый дятел в долбежке,
А из кучи валежника хрюкает, пыжится еж.
Человек с топором,
не спеши,
оглядись хоть немножко:
Ты в хорошее место,
В начальную сказку идешь!..
Не дрова, не бревно —
лучший клад тебя ждет на рассвете,
Так не рушь тишины, загляни чуть подальше вперед.
Слышишь, жители леса кричат
удивленно, как дети:
— В небе солнце сегодня взойдет!..
Вон оттуда,
смотрите,
взойдет!..
Медали
Мальчишка, восхищенно глядя,
Дружка толкает своего:
“Смотри, какой геройский дядя —
Медалей сколько у него!..”
А ветеран вгляделся в дали
И улыбнулся:
“Эх, сыны!..
Ходите лучше без медалей,
Не отдавая тишины!”
Зимняя ночь
Рыхлые февральские сугробы —
Только что окончилась пурга.
Тонкий месяц,
белый от озноба,
В облако
воткнул свои рога.
Бродят сны от сказок недалеко,
Бродят волки чуткие в логу.
Спит село.
И лишь квадраты окон
Кое-где желтеют на снегу.
***
Непередаваемое чувство!
Все спокойно
и плывет, плывет…
Берега —
зеленые и грустные.
В облаках пушистых небосвод.
И за каждым плавным поворотом
Новые, нежданные миры:
Церковка в старинной позолоте
В переливах солнечной игры,
Островки затопленного леса
И простор,
простор бескрайних вод!
Словно бы завесу за завесой
Тихо поднимает теплоход.
Публикация Людмилы Змеевой