Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2008
Известный уральский историк Алексей Мосин по старинным письменным источникам установил, что его предки живут на Урале уже более трехсот лет. Это род хлебопашцев, воинов, мастеровых, в двадцатом веке в роду появились художники и ученые. Об одной из наиболее известных ветвей этого рода и пойдет речь.
В жизни каждого человека есть люди, которые определяют его судьбу. В моей жизни таким человеком был Геннадий Сидорович Мосин, необыкновенный человек и замечательный художник. Встреча с Мосиным произошла в 1964 году. К этому времени я успела окончить Уральский университет, заканчивала Академию художеств. Успела поработать в Свердловской картинной галерее и в Министерстве культуры России. С отделом передвижных выставок проехала пол-России, и в том числе весь Северный Урал, побывала на том свете (случился ревматизм с осложнением на сердце) и вернулась обратно. С работы мне тогда пришлось уйти по причине болезни свыше четырех месяцев, на инвалидность я не пошла по причине своей молодости, было мне всего двадцать семь лет.
В октябре 1964 года в Свердловской картинной галерее открылась первая выставка художников Уральской зоны. В нее входили Свердловская, Пермская, Тюменская, Челябинская, Курганская, Оренбургская области и Башкирская АССР. Этого события ждали давно, и поскольку культурная жизнь в городе в шестидесятые годы была активной, то выставка пользовалась большим успехом. Маленькие залы музея на улице Вайнера не вмещали всех желающих посмотреть эту экспозицию, очередь часто стояла на улице. На выставке были представлены замечательные пейзажи и натюрморты художников уфимской школы, портреты пермяков, прекрасная скульптура художников из Тюмени и Челябинска и ударная обойма работ художников Свердловска.
Научные сотрудники музея постоянно проводили экскурсии и просто задыхались от работы, а так как я была, что называется, безработной и в музее была своим человеком, то как-то само собой получилось, что я приходила и помогала проводить экскурсии. На мои беседы собирались полные залы, в том числе и художники, чьи работы были здесь представлены. Я знакома тогда была не со всеми художниками, тем же, кого знала, я охотно предоставляла слово: кто же лучше самих авторов расскажет о своей работе. Так и познакомилась с самыми замечательными художниками нашего города Евгением Гудиным, Виталием Воловичем, Николаем Чесноковым и, конечно, с Геннадием Мосиным и Мишей Брусиловским и многими другими.
“Гвоздевыми” работами этой выставки были картины Геннадия Мосина и Миши Брусиловского “1918 год” и Г. Мосина “Политические”. Страсти кипели вокруг именно этих работ.
Власти хотели снять эти работы с выставки. После смерти Сталина в марте 1953 года постепенно началась реабилитация людей, безвинно репрессированных в тридцатые—пятидесятые годы. Репрессированные были практически в каждой семье, поэтому работа Мосина “Политические” была крайне актуальна. Ей шли поклониться и бывшие заключенные, кто дожил до реабилитации, и родственники тех, кто не дожил до этих дней. У работы всегда лежали цветы, их убирали, но они снова появлялись. Администрация музея запретила своим сотрудникам говорить об этой картине. А я продолжала о ней рассказывать. Случилось то, что и должно было случиться: приказом директора галереи мне запрещено было появляться в стенах музея.
Директором картинной галереи незадолго до этих событий был назначен вместо Якова Шаповалова бывший завхоз музея Евгений Хамцов, сотрудник КГБ. Сотрудники этой организации сопровождали нас повсюду. Они появлялись даже в наших домах. Так, в нашем стареньком домике на улице Фурманова, где мы жили с родителями, однажды появилось даже два сотрудника: приятель мужа по Казанскому химико-технологическому институту и моя подруга по университету, работавшая директором школы в Средней Азии. Я не хочу называть их фамилий, это достойные люди, и они живы сейчас, ситуацию с выставкой они восприняли достаточно адекватно.
С художниками я продолжала общаться в их мастерских и у моих друзей. К этому времени маленькая квартирка семьи Мосиных на Ленинском проспекте превратилась в своеобразный штаб по борьбе за передовое искусство. Здесь постоянно бывали уникальные люди, которые впоследствии составили славу нашего искусства. Кроме местных художников, их друзей — Брусиловского, Метелева, Воловича — бывал уже тогда знаменитый Эрнст Неизвестный, не менее известный Остап Шруб, так же, как и Неизвестный, участник Отечественной войны. Нам же больше всего нравились его острые живописные композиции из военной жизни, он сам и его адрес: Тобольск, Кремль, Шрубу. Все мы были молодыми, веселыми, бескорыстными, свято верящими в свою звезду, в победу добра и справедливости.
Социальной сущностью конца пятидесятых — шестидесятых годов было мощное, можно сказать, всенародное идеологическое противостояние власти. Страна жила в предчувствии значительных перемен, хотелось верить, что после разоблачения культа личности Сталина последуют и другие изменения. Причем это сознание зрело на территории всей страны, но очагами активного противостояния идеологическому диктату власти стали несколько городов — Москва, Ленинград и Свердловск.
Геннадий Сидорович Мосин оказался в центре этой борьбы. Спокойный и обстоятельный по характеру, он никогда не помышлял о лаврах идеолога и революционера. Его единственной мечтой было стать хорошим художником и писать картины об удивительной истории родного Урала, но обстоятельства заставили его изменить ход своей жизни.
Еще до открытия Зональной выставки художник столкнулся с неприятием своего творчества и с активным противостоянием ему. Мосина возмутил факт вскрытия его мастерской без его ведома одним из членов местного выставкома. В мастерскую зашли тайно с тем, чтобы показать незаконченную тогда картину “1918 год” приехавшим из Москвы художнику Титову и искусствоведу Сокольникову (я не помню их имен). Мастерская Мосина была в том же доме, где он жил, художник в это время был дома. Цель визита была одна: раскритиковать еще не законченную работу, не показывая ее зрителям. Инициатором этой акции, видимо, был Вязников, бывший долгое время бессменным председателем Союза художников в Свердловске, а к этому времени он жил в Москве и был одним из заместителей всесильного тогда В. Серова, председателя правления Союза художников РСФСР. Вязников сделал свою “карьеру” на борьбе с так называемым формализмом. “Мальчиками для битья” в Свердловске были молодые художники В. Беляев, Г. Перебатов, В. Волович и М. Брусиловский. Теперь Вязникову выпал случай одним махом разделаться с непокорными художниками. В. Серов в течение всей своей жизни специализировался на изображении Ленина, и он не собирался делиться столь выгодной темой с никому тогда не известными провинциальными художниками, тем более что концепция трактовки вождя у Серова и у свердловских художников была диаметрально противоположной.
Ленин в картинах Серова изображался тихим и скромным человеком. В полотне же наших художников Ленин — вождь, трибун, человек, поднявший Россию на дыбы. Здесь как бы столкнулись две России: традиционная Россия с ее Красной площадью и храмом Василия Блаженного и другая Россия, взметнувшаяся над Красной площадью трибуной в кумаче знамен. На ней, как на штыках вознесенные, стояли Ленин, Свердлов, Дзержинский и их окружение. У нижней кромки полотна только головы испуганного народа с одной стороны, а с другой — ощетинился железный строй буденовок и штыков только что созданной Красной Армии. Контраст открытого красного и жесткого черного и серого цветов в одежде главных героев, низкий срез горизонта над головами вождей создают ощущение надвигающейся катастрофы. Работа производила неизгладимое впечатление, пройти мимо нее было невозможно, она, как красный сигнал светофора, останавливала и заставляла думать.
Началась самая настоящая травля художников в прессе. Устраивались бесконечные обсуждения работ на властном уровне. Главная битва за картину состоялась в Доме культуры имени Горького, где в президиуме сидело все идеологическое начальство Свердловской области, вел обсуждение сам В. Серов. Чиновники от искусства объясняли авторам картин с помощью людей, далеких от искусства, но прошедших через царские тюрьмы, что в царское время в цепи заключенных не заковывали. Одевали их в тюрьме прилично, что Ленина и Свердлова они лично видели, что они выглядели иначе и т. д. Художники же в свою очередь объясняли, что существует объективная реальность и мера ее субъективной интерпретации в искусстве. Говорили, что закона субъективного видения определенных событий никто еще не отменял. Художников осудили за их идеологические позиции.
Вот именно в это время Г. Мосин развернулся во всю свою богатырскую мощь. От него исходила какая-то особая энергетика, противостоять ему в споре было трудно, иногда невозможно. Казалось, сама уральская земля дает ему силу. Он, в конце концов, одержал победу. Картины с выставки не сняли. Серов вынужден был уйти в отставку. Мосин по-прежнему входил в состав всех зональных выставкомов. К его голосу прислушивались, вокруг него всегда группировались самые талантливые художники нашего края. Он по-прежнему отстаивал на выставкомах талантливые работы уральских художников.
Собственные же работы мастера — историческая эпопея “Похороны жертв Революции” 1959 года, “Политические” 1964 года, картины “1918 год” 1964 года и “Красные командиры времен гражданской войны на Урале” 1969 года (две последние работы написаны совместно с М. Брусиловским), новаторские по тому времени портреты В. Воловича, героя войны А. Кубышкина и другие — поставили его имя в один ряд с самыми значительными русскими художниками. Эти работы стали классикой советского искусства второй полвины двадцатого века.
Однако в то время судьба его работ была драматична. “Политические” долгие восемнадцать лет, пока республиканский выставком доказывал художнику, что он написал не ту работу, которую ему заказывали, была не определена, а с художника через суд требовали возврата задатка. И лишь после обращения художника в Комитет по авторским правам его оставили в покое.
Драматичной была судьба и работы “1918 год”. С зональной выставки ее не сняли, но на республиканскую выставку она не прошла. Художники самостоятельно на свои средства отправили работу в Москву. Ее поддержал Союз художников СССР и его председатель, известный скульптор Екатерина Белашова. Картина была выставлена в специальном помещении. Это была выставка одной картины. Ее показывали в течение целого месяца московским художникам и представителям Министерства культуры СССР. Знаменитый уже тогда художник Илья Глазунов (он учился с Мосиным в одной группе в Академии художеств) водил на выставку представителей дипломатического корпуса. Для работы все кончилось благополучно. Она официально была представлена зрителям в 1965 году в Москве на выставке “На страже мира” и была отмечена специальным дипломом Министерства обороны. В 1966 году картина “1918 год” блистательно представляла советское искусство на международной выставке в Венеции (Италия), а в 1967 году на выставке молодых художников в Берлине (ГДР).
Для художника же все эти мытарства закончились печально: у него был тяжелейший нервный срыв, а затем затяжной приступ стенокардии, следствием всех нервных потрясений была и ранняя смерть художника. Он умер 20 декабря 1982 года, не дожив всего одного месяца до пятидесяти трех лет.
Творческую же смерть Мосину и Брусиловскому власти пытались организовать гораздо раньше. В Венецию они, конечно, не попали, у них просто не было средств на поездку, а оплачивать ее им никто не собирался. Заказов на картины им не давали, продать свои работы в музеи без санкции власти тогда было практически невозможно, люди, их окружающие, были небогатыми и купить их работы не могли. Крупнейшие художники России задыхались в вакууме, образованном вокруг них. Мосину не могли простить чиновники от искусства и его яркого и аргументированного выступления на втором съезде художников России в сентябре 1968 года с отводом кандидатуры Вязникова из списков секретариата правления Союза художников. Миша Брусиловский, направленный в наш город по распределению после окончания Академии художеств, в течение нескольких лет не имел квартиры, прописки, работы, а в Союз художников его не принимали до 1968 года. Художник жил у Мосина и работал в его мастерской. Зарабатывали же друзья на жизнь монументальными росписями и случайно подвернувшимися заказами, которые оформляли на имя Мосина, так как Миша не имел права жить и работать в режимном городе.
Однако Мосину нельзя было запретить творить, он рожден был художником, и с этим ничего нельзя было поделать никаким властям. Именно в семидесятые годы им были созданы, наверное, самые живописные и душевные произведения. Здесь нужно назвать его замечательные женские портреты — портрет матери — это портрет целого поколения женщин, вынесших на своих плечах все испытания страшной войны. Несколько портретов жены, глубоких и очень тонких по раскрытию духовного мира молодой женщины. Нельзя не назвать стилизованный и безупречно красивый портрет юной Елены Калининой, дочери известного художника. В это же время были написаны портреты его сыновей, тогда еще подростков, Алексея и Ивана.
В семидесятые же годы художник приступает к своей сказочной серии. Еще отголосками только что отгремевшей борьбы звучит композиция “Сказка о мертвой царевне”, 1970 год: пала жертвой бессильной зависти прекрасная царевна, в горестном молчании застыли могучие богатыри. Но уже как пробуждение новых сил в душе художника смотрится композиция “Сказка о царевне-лягушке”, 1976 год. И как выход на новую тему воспринимается полотно “Малахитовая шкатулка”, 1979 год, наверное, одна из самых прекрасных сказочных композиций художника. Мосин продолжает работу над главной темой своего творчества — историей Урала. С этой темой художник никогда и не расставался. Его дипломной работой была композиция “Уральский сказ”, 1957 год, оставленная в институте для музея Академии художеств. Десять лет спустя Мосин создает “Сказ об Урале”. И эту работу можно считать смысловой завязкой всего творчества художника последних лет его жизни. Именно в ней фигурируют герои, ставшие надолго действующими лицами его произведений.
Вначале Геннадий Сидорович хотел написать живописную композицию о работных людях Урала. Однако, как часто говаривал сам художник, “картину надо кормить”, пишется она долго, а жить не на что. И тут подоспел случай: Георгий Иванович Кетов предложил Мосину оформить несколько книг в Средне-Уральском книжном издательстве. Так возникла замечательная серия бажовских сказов для детей, оформленная и проиллюстрированная художником: “Серебряное копытце”, 1972 год, “Малахитовая шкатулка”, 1975 год, миниатюрное подарочное издание “Малахитовой шкатулки”, 1979 год. Эта крошечная книга была чудо как хороша, настоящий шедевр книжного искусства. Тираж был небольшой, и в продажу она не попала, ее действительно использовали для подарков, тем не менее в 1980 году на Всероссийской книжной выставке она была отмечена дипломом первой степени как лучшее издание года.
В 1979 году широко отмечали столетие со дня рождения Павла Петровича Бажова. И вот здесь Мосин решает сделать оформление и иллюстрации ко всем сказам Бажова, которые хорошо знал и любил еще с детства. В сказах Бажова Мосин, сложившийся к этому времени исторический живописец, высвечивает реальную основу его концепции: историю Урала, сложившуюся в сознании народа и расцвеченную фантастикой, небывальщиной, сказкой, выявляющей народный идеал положительного героя. Бажов как никто понимал, что народные сказки и притчи обладают феноменальной особенностью многоуровневого содержания: простенький сюжет, предсказуемые поступки героев, а за всем этим мощный пласт наработанной веками народной этики и философии, и вскрыть его удавалось далеко не каждому писателю, а уж тем более иллюстратору. Сумел вскрыть мощный пласт народной мудрости Бажов, удалось это и Мосину.
Давно известно, что создать по-настоящему хорошую иллюстрацию ничуть не легче, чем написать станковую картину. Подолгу искал художник пластический эквивалент к каждому сказу Бажова. Искал и образ героя, детали, его характеризующие, обстановку действия. Использовал даже свои живописные композиции, написанные ранее. Так, в прекрасном листе к сказу “Каменный цветок”, в крошечном пейзаже деревенской улицы, что раскрывается из окна избушки Прокопьича, использует художник мотивы двух своих самостоятельных пейзажей — “Весна” и “Деревенская улица”. Художник исполнил иллюстрации в технике акварели, которая не терпит переделок. Большая подготовительная работа позволила Мосину каждый лист сделать добротным, устойчивым и чистым по цвету. Книга получилась необыкновенно красивой: тисненый переплет глубокого малахитового цвета, изящная суперобложка, великолепный титульный лист, прекрасный шрифт, а на страницах много света и воздуха за счет свободного пространства листа. Иллюстрации были наклеены на специальной плотной бумаге, как в старинной книге. Есть иллюстрации такой глубины и совершенства, что их можно поставить в один ряд со сказами Бажова. Кроме того, каждый лист можно развернуть в самостоятельную станковую картину. Не случайно, что книга получила сразу два диплома первой степени на Всероссийском и сразу же на Всесоюзном конкурсе книги в Москве в 1984 году (уже после смерти художника). Книга была издана дважды: тысячу экземпляров издали в дорогом оформлении и две тысячи экземпляров — на более простой бумаге. Ни тот, ни другой вариант книги не поступал в продажу, книги были предназначены для подарков на разного рода торжествах, даже семье художника выдали несколько книг только по записке. Эта книга давно стала библиографической редкостью, ее даже у букинистов найти невозможно. В 2009 году страна будет отмечать 130-летний юбилей со дня рождения Павла Петровича Бажова, хорошо бы к этой дате переиздать “Малахитовую шкатулку” с иллюстрациями и в оформлении Г.С. Мосина.
С иллюстрациями Мосина к сказам Бажова у меня связана забавная история. Готовя эту публикацию, я просматривала папку с материалами о жизни художника из архива Л.М. Мосиной, и вдруг мне попадается хорошо знакомый материал об этих иллюстрациях. Дочитала материал до конца, смотрю — моя подпись и дата: 9 июня 1981 года. Оказывается, это текст моей статьи, напечатанной в институтской газете УПИ, где я тогда работала на кафедре философии. Институт в семидесятые годы проводил замечательную акцию нравственно-эстетического воспитания студентов. Им на первых двух курсах читались лекции по введению в историю театра, музыки, изобразительного искусства и даже балета. Инициатором и автором этого проекта была удивительная женщина — доцент кафедры философии Валентина Дмитриевна Викторова. Акция длилась около пяти лет, ее подхватили многие институты нашей страны. Устраивались даже межвузовские конференции по обмену опытом преподавания гуманитарных дисциплин в технических вузах. Тогда же в стенах института устраивались симфонические концерты для студентов силами филармонии, проводились художественные выставки, в которых принимали участие самые знаменитые в то время художники города: М. Брусиловский, В. Волович, В. Сысков, В. Степанов, В. Реутов, Ю. Филоненко, В. Чурсин и многие другие. На одной из последних выставок в мае 1981 года были показаны только что отпечатанные, сигнальные шестнадцать иллюстраций Г. Мосина (сама книга из печати еще не вышла). По поводу каждой выставки в институтской газете “За индустриальные кадры” печатались материалы, рассказывающие о творчестве того или иного художника. Проводились даже обсуждения выставок. Почти все вышеперечисленные художники часто бывали в институте, помогали мне монтировать выставки, беседовали со студентами, участвовали в обсуждении своих работ. Это было замечательное время.
К сожалению, Геннадий Сидорович в этих акциях участвовать уже не мог, он был тяжело болен. Он знал, что жить ему осталось совсем немного. Мосин и здесь остался верен себе: собрав все свое незаурядное мужество, подготовил и провел свои персональные выставки в 1981 году в Свердловской картинной галерее, а в 1982 году в Москве. Когда готовилась его выставка в нашей галерее, решилась судьба его полотна “Политические”: картину купил наш художественный музей, и друзья художника на руках перенесли ее из мастерской, что была над центральным гастрономом на улице Ленина, в музей на улицу Вайнера. Это была еще одна победа Мосина, наверное, последняя. Нет, было еще одно торжество — выставка в Москве, где собрались все его уральские и московские друзья. Сохранились замечательные фотографии с открытия выставки, где выступал наш бывший уральский певец, а тогда уже солист Большого театра, А. Ведерникова, чей замечательный портрет в 1978 году написал художник.
Писать воспоминания о Геннадии Мосине очень сложно. Это была настолько удивительная и неординарная личность, что все, кто с ним был знаком, обязательно попадали под обаяние его личности. О себе же скажу, что никто не дал мне столько, как Геннадий Сидорович, в профессиональном понимании искусства, и память об этом во мне всегда жива.
У Мосина была замечательная семья. Еще когда я не была знакома с Мосиными, мне говорили о его жене и примерно описали ее внешность. И когда я увидела на одной из своих экскурсий очаровательную молодую женщину, по описаниям похожую на Людмилу Михайловну Мосину, я порадовалась: ну, вот, наконец пришла. Но это была не она, а Соня Гудина, жена замечательного уральского художника Евгения Ивановича Гудина. Позднее я узнала, почему так долго не появлялась на выставке Люся Мосина. У них тяжело болел старший сын Алеша, никто из врачей города не мог поставить диагноз его болезни. Людмила Михайловна с методичностью хорошего врача и терпением опытной сиделки практически вытаскивала мальчика с того света. И она победила болезнь, и сколько еще таких тяжелейших побед было в ее очень непростой жизни. Людмила Михайловна была для Гены вторым “я”, его опорой, его другом и, конечно, его Музой. В ней был внутренний свет, который как будто бы освещал все вокруг. Их дом притягивал к себе не только потому, что у него был прекрасный хозяин, но и потому, что у этого дома была удивительная хозяйка. Казалась, что она знала и умела все. Лучше всего об этих способностях Людмилы Михайловны написал Миша Брусиловский, и знал он о них, наверное, лучше нас всех, так как несколько лет практически прожил в их доме. Для меня же Людмила Михайловна в те далекие годы и сейчас была идеалом настоящей русской женщины, преданной и любящей. Она дважды вытаскивала мужа практически с того света, когда врачи расписывались в своем бессилии, но последнюю болезнь одолеть не смогла, это было выше даже ее сил.
В 1980 году отмечали пятидесятилетний юбилей Геннадия Сидоровича в его мастерской на Ленина. Это, наверное, был последний счастливый год в жизни художника. Было очень весело, было много розыгрышей и юмора, говорили замечательные тосты, как всегда, когда происходили торжества в семействе Мосиных. Когда дошла очередь до меня говорить тост, то меня как будто осенило. Сказала добрые слова в адрес юбиляра, пожелала Алеше Мосину, который должен был закончить через год исторический факультет нашего университета, стать таким же известным в своей профессии, как его отец в искусстве. Видимо, в добрый час и от чистого сердца было сказано мое пожелание, и оно сбылось. Алексей Мосин в течение буквально десяти лет защитил кандидатскую диссертацию, а в 2002 году и докторскую, стал, как и его отец, замечательным исследователем истории Урала. Темой его докторской диссертации стало изучение корней уральских фамилий. Им выпущено несколько книг, и первую свою значительную книгу, “Уральский исторический ономастикон”, он посвящает памяти своего отца. Да, существует такая наука — генеалогия, которая занимается изучением, главным образом, происхождения титулованных фамилий. А. Мосин изучает генеалогию крестьянских семей Урала по старым письменным источникам. Так, ему удалось проследить историю своей семьи до начала семнадцатого века. Им исследованы истории крестьянских фамилий Камышловского уезда. Это огромный труд, и значение его трудно переоценить: если с течением времени группой ученых будут исследованы истории семей на территории всего Урала, то и сама его история будет поставлена на прочную источниковедческую основу. Алексеем Мосиным выпущена книга “Мой род в истории”, которая признана лучшей книгой 2006 года. Концепция ее заключается в том, чтобы помочь каждой семье написать свою историю на фоне истории Урала, России и мировой истории, чтобы каждая семья могла гордиться деяниями своих предков. Сегодня Алексей Мосин находится лишь на средине своего научного пути, и впереди его ждут еще многие открытия.
2007 год был печальным для семьи Мосиных. В возрасте 47 лет безвременно ушел из жизни младший сын, Иван Мосин, художник, дизайнер и искусствовед. Он успел за свою короткую творческую жизнь сделать столько, сколько другому человеку хватило бы на несколько жизней. Иван, как и его отец, был рожден художником. Естественно, что после окончания школы молодой человек поступает в наше художественное училище, где его учителями были его отец и художники, которых он знал с детства — Метелев, Сысков, Чесноков. Иван и по характеру был весь в отца: когда встал вопрос о службе в армии, он не захотел, чтобы за него просили. Иван отдал свой долг Отечеству и служил не где-нибудь, а за Полярным кругом — в Воркуте.
Шестнадцать лет Иван проработал в художественном училище и за это время сделал многое: стал известным художником, был принят в члены Союза художников, закончил искусствоведческое отделение Уральского университета, завоевал любовь своих многочисленных учеников и коллег по работе, завел семью и воспитал сына. В это же время он приступил к своей великой мечте — написать исследование о творчестве отца, главного человека своей жизни. Он многое для этого сделал. Все его университетские учебные работы (курсовые и диплом), выполненные под руководством профессора Степана Яркова, напрямую касались творчества отца.
В жизни, к сожалению, часто происходит совсем не то, что необходимо большому таланту. Так случилось и с Иваном Мосиным. Он, выросший на Урале, всеми корнями проросший в его землю, бесконечно его любивший и мечтавший написать серию уральских пейзажей, вынужден был покинуть его. Шли тяжелые девяностые годы. Творческая и житейская судьба здесь у него не складывалась. Не было настоящей мастерской, негде было жить, надоело кочевать с одной съемной квартиры на другую, да и работы творческой не было. В 1997 году Иван вместе с семьей переезжает в Санкт-Петербург. С работой и творческой судьбой здесь сложилось все благополучно. Меньше чем за десять лет он стал замечательным художником книги. Сделал карьеру — стал главным художником и художественным редактором крупнейшего издательского дома “Кристалл”. Здесь он разработал дизайн более десяти книжных серий художественной и научной литературы. Больше того, Иван Мосин реализовал себя как искусствовед. Именно благодаря его творчеству возглавляемое им издательство наладило выпуск столь популярных в Санкт-Петербурге книг по искусству. Он стал автором и составителем интереснейших изданий энциклопедического характера: “11000 шедевров, 1000 мастеров классической живописи”, “Мировая живопись”, “Импрессионизм”, “Сюрреализм”, “Прерафаэлизм”, “Мастера Итальянского Возрождения”, “Мастера Северного Возрождения” и других.
В двадцать первом веке имя Ивана Мосина стало популярным не только в петербургских издательствах, но и в столице. С 2000 года художник активно сотрудничал с известным московским издательством “Янико”, которое специализировалось на выпуске дорогих миниатюрных книг в изысканном оформлении. Шесть книг, оформленных и проиллюстрированных художником, исполнены с особым изяществом, характерным для мастеров книжной графики Серебряного века. Работал Иван много, успел даже написать литературную работу “Мой маленький Урал” для уральского землячества в Москве, о счастливых днях своего детства и юности, проведенных в родительском доме, о своей семье и мечте жить и работать на Урале, которой так и не суждено было исполниться. Работа была отмечена дипломом и премией, но получить всего этого художник уже не успел. Замечательные живописные и графические работы Ивана Мосина хранятся в музеях России и Дании, а также в частных коллекциях Болгарии, Греции, Израиля, Ирландии, Чехии и США. Хранятся его работы и в семье в Санкт-Петербурге и, конечно, в доме его матушки Людмилы Михайловны Мосиной. Хорошо, что на сыновьях Геннадия Сидоровича Мосина род не прерывается. У Ивана Мосина остался сын Иван, тоже художник, а ведь известно, что Россия на Иванах держится. У Алексея Мосина — сын Дмитрий выбрал техническую профессию. Будем надеяться, что роду Мосиных процветать еще триста лет, а может быть, и больше.