Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2008
Приходится признать: в “Урале” я уже долго.
Восемь лет в этом веке, восемь в том — это уже такой срок, что начинаешь примеряться к цеху старожилов. И выговариваешь право начинать всякий мемуар с назидательных банальностей, присущих ворчливой памяти бывалого работника.
Так вот: в 92-м работать редактором в толстом журнале было не то что нынче. (Примечание редакции: несколько последующих абзацев, начинающихся со слов “Поймет ли нонешний бойкий юноша, привыкший безоглядно скакать по просторам разных интернетов, мое трепетное волнение, когда морозным зимним утром я впервые переступил порог солидной редакции, которая представлялась мне едва не…”, были опущены при подготовке номера к печати в целях экономии места.)
Обретя редакторскую должность в январе 92-го, вскоре я отправился в первую служебную командировку.
Мне выпало покупать КамАЗ.
Сейчас уже труднее понять, почему юный сотрудник литжурнала ехал в Чебоксары за КамАЗом, но в новые экономические условия журнал вползал в тесной упряжке с частным издательством, владелец которого был именно человеком своего времени: проворно совал яйца во все корзины, которыми был богат 92-й год. Издавая Набокова и Виана, он покупал самосвалы и тракторы, менял их на, условно говоря, сметану и майонез, которые по бартеру менялись на бумагу, которая шла в том числе и на тираж “Урала”.
Ни до, ни после я не покупал КамАЗов, но, вопреки ожиданиям, это оказалось довольно скучным делом: я привез с собой какие-то бумаги, мы подписали их на какой-то неопрятной чебоксарской кухне. Мы, кажется, даже не пригубили за успех дела — это был торопливый год.
Поскольку гнать транспорт на Урал мне не доверили, миссия моя была завершена. Я прошелся по зимней столице Чувашии, застроенной вдоль своей главной улицы одинаковыми хрущевками серого кирпича и тщательно скрывающей все пять веков своей истории, купил в газетном ларьке глухую к местной проблематике книжечку Сола Беллоу, нанес визит литературному критику Галине Гордеевой и отправился в обратный путь.
История с КамАЗом имела свое продолжение месяц спустя.
У журнала был свой срам, который нечем было прикрыть. Тираж “Урала” в 92-м был 40 000. После ста тысяч конца 80-х, после недавних миллионных тиражей московских толстяков это казалось падением в пропасть. На вопрос, каков нынче тираж “Урала”, я смущенно бормотал, что тираж нынче временно поубавился, и переводил разговор на более приличные темы. Каждый день в редакции проходили совещания, призванные решить, как вернуть свои сто тысяч старых добрых читателей. Те из сотрудников, что не хватали звезд с неба, горько шутили: ежели дела и дальше так пойдут, в новом веке нам, пожалуй, придется довольствоваться тысячами двадцатью…
Между тем сорок тысяч экземпляров, упакованные в две тысячи пачек и собранные в один штабель, выглядели предельно весомо. Обычно отпечатанный тираж доставлялся к зданию редакции, невеликими силами сотрудников мучительно поднимался на четвертый — редакционный — этаж, после чего расходился партиями по подписчикам. Но случались еще и промежуточные стадии, когда тираж прежде, чем попасть в редакцию, хранился в детском саду, преобразованном в склад: детские сады в том году стремительно перепрофилировались — считалось, что детвора теперь будет коротать свое детство с боннами и гувернерами.
И вот пришла пора вывозить журнал из модифицированных яслей. Тираж силами все тех же сотрудников был заброшен в крытый КамАЗ, и поскольку кабина не способна вместить даже самую крохотную редакцию, части сотрудников пришлось устроиться прямо в огромном кузове, доверху нагруженном нашим бумажным изделием. Этой частью оказались редактор-публицист Толя Гущин и я. Мы втиснулись в условный просвет между пахнущими типографской краской пачками и маленькой железной дверцей. КамАЗ неуклюже тронулся, и в ту же минуту тираж впечатал нас в маленькую железную дверь. Держать на плечах журнал “Урал” оказалось очень тяжело, еще тяжелей было принять его на грудь: ребра сдавливало все сильней, дышать удавалось все реже. Но, вероятно, ангел-хранитель—92 не гнушался теснотой и был рядом. Наши угасающие крики все же донеслись до кабины. Перед тем как дверца открылась, я успел осознать, какой печальный образец черного юмора мог бы вывалиться отсюда прямо на первые полосы: два редактора раздавлены собственным журналом.
Тут нельзя не заметить, сколь хорошо легло бы в строку утверждение, что это был тот самый КамАЗ из закромов Чувашии… Но будем честны перед историей: в этом я как раз не уверен.
Следующая командировка была примечательна тем, что я прибыл в Тулу на самолете — и летел туда целый день. Это было следствием новой искрометной идеи нашего партнера-издателя. В какой-то момент он затоварился. Не только своим Вианом, но и доставшимися по бартеру Агатой Кристи, Анжеликой и, кажется, Агнией Барто. Уральский читатель к той поре уже заелся, однако наш издатель полагал, что читатель остальной России далеко не так сыт. Пользуясь тем, что главный редактор “Урала” находится в длительной заокеанской поездке в составе культурной делегации, издатель предложил всем творческим сотрудникам с ветерком прокатиться в разные уголки России и заключить контракты на поставку своей книжной продукции. Все получили по чемоданчику с образцами, инструкцию торговаться не чинясь и отбыли кто куда. Мой маршрут был Тула—Калуга—Рязань.
В 92-м еще имел место пережиток прошлого в виде авиарейса Екатеринбург—Тула. Ан-24 не мог одним махом одолеть столько полей и лесов. Он имел две промежуточные посадки в Ижевске и Набережных Челнах. Путешествие продолжалось с утра до ночи, наша дряхлая стальная птица то и дело болталась в воздушных ямах, на взлетах припадала к земле. В салоне возник вдруг слух, будто это оттого, что борт перегружен. Я малодушно спросил невозмутимую стюардессу, сможем ли мы облегчить участь, если выкинем чемодан с книгами. Этого не понадобилось, однако на подлете к Набережным Челнам нам долго не давали посадки. Тревога пассажиров была усилена новым слухом: за те часы, что мы покинули Урал и посетили Удмуртию, соседний субъект федерации покинул состав России и теперь нас не садят, коль скоро мы не имеем татарских виз. Но, как и большинство слухов, рождающихся в среде пугливых обывателей, этот тоже оказалось беспочвенным — не прошло и часа, как авиаворота Набережных Челнов распахнулись перед мнительным транзитным пассажиром.
В Туле я уже поутру понял, что приехал со своим самоваром. В местном книготорге я был встречен гостеприимно, но растерянно. Выслушав меня, сотрудник книготорга кивнул на чемоданчик, стоящий у двери. С этим чемоданчиком он готовился тронуться в сторону Екатеринбурга, чтобы предложить несытому уральскому книгочею свой тульский ассортимент. Мы оба отворили свои чемоданчики и сравнили. В тульском жались друг к дружке Агата Кристи, Анжелика и, кажется, Агния Барто. Был там и сугубо тульский сувенир: вместо Виана сверху лежал Селин.
Напоследок нельзя не добавить, что помимо бизнес-вояжей и транспортировки тиража сотрудники “Урала” образца 92-го года успевали еще и самоотверженно редактировать рукописи. Требования к материалам были столь высоки, что первые свои строки я решился тиснуть в “Урале” лишь в последующем году.