Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2008
В определенный период своей жизни на вопрос, где вы работаете и чем занимаетесь? — я отвечал витиевато:
— Веселые люди из восьми уральских областей и республик, включая огромную Тюменскую область, республики Удмуртию и Башкирию, пишут фельетоны, пародии, басни, смешные рассказы и эпиграммы, рисуют карикатуры. Всю эту художественную продукцию они посылают в журнал “Урал”, где она ложится на мой стол, я разбираю ее и смеюсь до конца рабочего дня.
Так я околичностями признавал тот факт, что почти двадцать лет редактировал отдел юмора и сатиры журнала “Урал”. Да, был такой отдел, который мы учредили вместе с главным редактором В.К. Очеретиным и из месяца в месяц украшали им очередной номер журнала. При этом всякий раз до хрипоты — слышно было на всех четырех этажах нашего здания — спорили по каждому рассказу: смешно — не смешно?
И пытался он, этот раздел журнала, быть смелым. В то время, как прихлебатели (выражение Александра Моралевича, виднейшего крокодильского фельетониста того времени) готовили к выходу фильм “Наш дорогой Никита Сергеевич”, мы вонзали шпильки во все уязвимые места развитого социализма и этим отстаивали право людей на животворящий смех, хотя по указке сверху в стране должны были царить только тишь и благодать, только очередные успехи. В этом мы, тогдашние сатирики и юмористы, видели свое гражданское предназначение, свою даже гордость. Когда на очередном пленуме Свердловского обкома КПСС, который вел, кстати, небезызвестный Б.Н. Ельцин, “Урал” громили за отсутствие романов с героическим положительным героем, была и в наш адрес сказана знаменательная фраза: “…балансирующий на грани антисоветчины отдел юмора и сатиры”. Это вызвало у нас, авторов травимого отдела, только известное чувство “глубокого удовлетворения”. Заметили, значит…
Впрочем, опасались власти предержащие не столько отдельных произведений, подрывающих устои (это цензура пресекала мгновенно), сколько самого наличия людей, имевших смелость “свое суждение иметь”, тем более сплоченных в группу единомышленников — целый отдел юмора и сатиры.
Но не будем задним числом изображать себя героями. Ни о каком диссидентстве не могло быть и речи. В целом у нас публиковались вещи вполне безобидные, больше, скажем так, на бытовом уровне. Потом из них составлялись юмористические сборники: “Свердловск улыбается” (Сред.-Урал. кн. изд-во, 1981 г.) и дважды “Урал улыбается” (Юж.-Урал. кн. изд-во, 1980 и 1983 гг.).
Полистаем эту продукцию нашего журнала, вспомним те времена. Может быть, несколько пожелтевшие страницы и сегодня способны вызвать улыбку.
Вот в рассказе “Разговор в универмаге” писатель Владимир Печенкин (Нижний Тагил) заходит вместе со своим героем в магазин:
“ — Нет ли у вас, девушка, штанов поимпортнее?
Она никакого на меня внимания.
— Мне бы, — говорю, — сорок восьмой размер, будьте добры.
Молчит. Смотрит в окно крашеными глазками.
“Эх, — думаю, — прошли мои золотые годы! Когда был молодой и неженатый, так не то что рядовые продавщицы, директорши дарили мне улыбки. А теперь вот девушка и по долгу службы не смотрит”.
И стало мне несколько обидно. Говорю продавщице:
— Нехорошо с вашей стороны так относиться к покупателю. Это не украшает нашу торговлю.
Мне показалось, что у девушки глаза чуток потеплели. Но тут вмешалась какая-то дама:
— Ах, — говорит, — эти мужчины! Выпьют лишнее и пристают не то что к женщинам, а вот даже и к манекенам! Разве вы не видите, что это манекен, а продавщица вон там стоит.
— Простите, — говорю, — я думал, наоборот. Тут не сразу сообразишь, которая где. Они обе неподвижные и одинаковыми красками раскрашены.
Тут дама убедилась, что я не выпивши, а только в магазинных вопросах неопытный, и объяснила мне, что к чему:
— Которое смотрит на покупателя, это называется манекен, а которое на часы смотрит, это продавщица, она следит, когда ее рабочее время закончится.
— Мерси, — говорю я даме. — А вам, девушка, товарищ живой продавец, довольно неприлично было молчать, наблюдая мой оживленный разговор с манекеном…”
В рассказе Бориса Матюнина (Екатеринбург) “При всех знаках” неунывающие строители дороги ведут работы, что называется, тяп-ляп. В ответ на замечание водителей отвечают, что вывесят знак “Ухабы”, а если и после этого проехать будет невозможно, у них есть указатель “Проезд запрещен”.
Что здесь антисоветского? Только разве то, что оклеветаны строители, которые по официальным установкам должны были выглядеть только передовыми в мире.
Вот афоризмы-“морализмы” Ильи Герчикова (врач из Челябинска):
“Общий наркоз особенно удобен тем, что лишает больного возможности давать советы врачу во время операции”.
“Простой способ продлить человеческую жизнь — не укорачивать ее”.
“Не приобретающий лотерейных билетов выигрывает наверняка, но мало”.
Процитируем короткие четверостишия Анатолия Чудинова (Пермь), которому не давали покоя лавры Омара Хайяма с его рубаями.
О спешке
Везде успеть! Ведь дел невпроворот!
И мы спешим. Спешим неделю, год…
Иной всю жизнь так время экономит,
Что все оно на спешку лишь идет.
О любви
Лекарства от любви не знает свет.
Твердят об этом много сотен лет.
Но может, излечение возможно —
Желающих лечиться просто нет?
О судьбе
Ковать судьбу — работы нет важней.
И каждый постоянно занят ей.
Пусть кто-то век лежит недвижим,
Он все равно кузнец судьбы своей.
А вот басня Владимира Сибирева (Екатеринбург):
Дамоклов меч
Еще лежит в наборе книга,
А уж Дамоклов меч над ней,
И ждет с томленьем критик мига,
Чтоб нанести удар больней.
Ведь автор тем уж виноват,
Что критику — не сват, не брат.
Грех не вспомнить выразительную пародию Анатолия Кравцова (Асбест) на поэзию Николая Мережникова.
Вверх вниз
…Что-то покачнуло
И ввысь подбросило меня.
Летел я — сердце обнимало
Весь подпирающий простор…
Николай Мережников
Святое наше ремесло
Большой опасностью чревато.
Меня однажды вознесло,
А после бросило куда-то.
Стал падать я. Но в этот миг
Передо мной простор возник.
— А, Коля! — выдохнул простор
И бережно меня подпер.
Расположение ценя,
Прижался сердцем я к стихии
И написал стихи такие,
Что снова бросило меня…
Но меняем резко ход нашего повествования. Почему же сегодня нет в журнале отдела юмора? Ответ прост. Вряд ли он уместен, вряд ли возможен. Времена изменились. Вспоминается даже восклицание талантливейшего фельетониста 30-х годов прошлого века Михаила Кольцова на Первом съезде Союза советских писателей: “Вы бы еще в своих газетах-журналах учредили отделы скуки!”
Другие времена. С полным торжеством телевидения, с переизбытком СМИ всех сортов, с трехрублевыми сборниками анекдотов, продающимися во всех электричках, произошла девальвация самого понятия юмор и сатира, восторжествовали пошлость, кривляние, скабрезность. Последний могиканин классического (назовем это так) юмора, происходящего по линии Чаплин — Райкин, Роман Карцев грустно размышляет, что сегодня рассмешить аудиторию ничего не стоит. Достаточно выйти на сцену и обложить присутствующих площадными словами: “Что? Собрались? Трах-трах-тах…” Каждый зарабатывает как может, говорит Карцев. Но смеющиеся, посмотрите на себя, ваши лица становятся похожи на физиономию этого юмориста.
Вряд ли умнеют лица и у телезрителей, способных слушать “по ящику” Петросяна со всем его окружением или так называемых “бабок”. Вовсе скучен стал со своими безразмерными монологами и талантливый в прошлом Михаил Задорнов. Что-то казенное исходит из всего этого нынешнего юмористического цеха.
Вспомним, как смешил нас Михаил Жванецкий во времена, когда его “озвучивали” Райкин или те же Карцев и Ильченко. Сегодня Жванецкий прозябает на телевидении под рубрикой “Дежурный по стране”, произнося свои полуодесские, полудежурные шуточки. Встает вопрос о заслуженном отдыхе юмориста после недавней успешной вахты.
Что произошло? Углубимся немного в эстетическую теорию. По теории существуют две ипостаси комического. Одна возникает из сопоставления жизненных событий, вызывающих невольный смех. Другая — само комическое искусство. В нашей жизни первая ипостась победила. Ни Шекспир, ни Свифт, ни Рабле не могут соревноваться с лаврами нашего экс-премьера Виктора Степановича Черномырдина после любого его выступления перед телезрителями.
В таких условиях заявить: “А вот, кстати, и мы с нашим уральским юмором”, — согласитесь, просто смешно. Время, видимо, диктует фигуру умолчания, некоторую паузу. Юмор и сатира, как очень непростая и загадочная, но неизменно чуткая к условиям места и времени категория искусства, эту паузу сегодня выдерживает.
Это не значит, конечно, что народ не смеется и не улыбается. Еще как! Но это сама жизнь, которая все равно будет бить ключом или хотя бы тлеть в любое время. А когда настанет час для комического в искусстве — увидим. Поживем — увидим. Сначала стране надо определиться, до какой степени серьезно строит она развитой капитализм, а потом только настанет время для гомерического смеха по этому поводу. Тогда уж, видимо, и создадутся повсеместно новые, искрящиеся остроумием отделы сатиры и юмора. Не скуки.