Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2008
Упоминание о курортной местности “Курьи” я обнаружил у Мамина-Сибиряка в небольшом рассказе “Зверство”. В нем наш прославленный земляк пишет: “Горячий летний полдень. Река точно застыла. Изнемогающие от зноя собаки напрасно ищут спасительной тени по разным заугольям. Красиво дремлет на крутом берегу кучка домиков, спрятавшихся в вековом бору. У самой воды вытянулось деревянное здание, где чающие исцеления пьют железную воду и принимают ванны. Это провинциальные “минерашки”, забравшиеся на сибирскую сторону Урала. Местное название — Курьи”. Писатель упоминает о том, что в знойную погоду публика прячется по квартирам или бродит по парку. В жару и он, как многие отдыхающие, любил, как отметил в рассказе, “райскую прохладу парка”.
Такое воспоминание о курорте Дмитрий Наркисович написал после отдыха в 1888 году по приглашению хозяина местной бумажной фабрики и одновременно этой лечебницы, англичанина по происхождению Фомы Ятеса. Земельный участок курортной зоны в руки фабриканта попал в 1880 году по решению местного Курьинского сельского общества, поскольку закончился срок договора у арендатора Пантелеймона Силкина, которого можно считать основателем курорта. Именно он десять лет назад до этого, то есть в 1870 году, рядом с источником минеральной воды построил здание, в котором установил четыре ванны. Здесь же разместил котел для подогрева воды, поскольку при выходе из-под земли ее температура была довольно-таки низкая, и наладил чудодейственное лечение.
На новом земельном владении Фома Ятес сразу же провел планировку наподобие английского сада. Вскоре на склоне левого берега полноводной чистой реки появились живописные аллеи из липы, березы, тополя, боярышника и сирени. На самом высоком и видном месте новый хозяин поставил вместительное двухэтажное здание для проживания больных, к которому от целебного родника проложили деревянную лестницу, где было без малого сто ступеней. В этой уютной гостинице и проживал Мамин-Сибиряк.
Позднее, когда здравница заметно расширится и похорошеет, екатеринбургская газета “Новое время” напишет: “По красоте этот уголок можно смело назвать чудом Урала. В парке на высокой горе расположены дачи, гостиница, здание для ванн и курзал. Парк из гигантских сосен, тщательно расчищенный, дальше сливается с бесконечным бором. Но поблизости есть и березовые рощи, и чернолесье. Воздух чудный, весь пропитан солнцем и смолой, даже по вечерам ни малейшей сырости”. Из этой же заметки читателю стало известно, что здесь, в курзале, часто устраивались любительские спектакли, даже играл недурной оркестр.
На курорте Дмитрию Наркисовичу очень повезло. Возвращаясь с Ирбитской ярмарки, на одну ночь в Курьи заехал знаменитый хоровой дирижер, певец, организатор русской хоровой капеллы Дмитрий Александрович Агренев-Славянский. Его прекрасно знали по обе стороны Уральского хребта. Выступления руководимого им хора проходили в Екатеринбурге, Тюмени, Шадринске, Нижнем Тагиле, Перми, а впервые в Ирбите он побывал еще в 1863 году. На курорте певец познакомил публику с некоторыми народными песнями, собранными им в поселках Нижнетагильского и Выйского заводов, в других селениях горнозаводского округа Демидовых.
Каждое утро Мамин-Сибиряк с удовольствием пил местную минеральную воду. Ему нравился и кумыс. Ведь Ятес, став хозяином лечебницы, сразу же завел кобыл, которые своим молоком сполна обеспечивали потребности отдыхающих в целительном кисломолочном продукте. И минеральные ванны весьма положительно действовали на расшатанное здоровье писателя.
После обеда он старался больше бывать на свежем воздухе в сосновом бору или же прогуливался по тропинкам вдоль крутого берега реки Пышма. Часто подолгу любовался живописной панорамой, открывающейся с вершины высокой скалы с отвесными склонами, названной “Три сестры”. От местных жителей писатель узнал печальную легенду об этом гордо возвышающемся утесе. Она дошла и до наших дней, преодолев барьеры столетий.
“У одного крестьянина были три девочки-погодки. Росли они вместе, очень дружно, с каждым годом становясь еще краше и стройнее. И вот настал день, когда красивый юноша пришел сватать младшую из них. А было не в обычаях семьи, чтобы первой выходила замуж младшая сестра. В один из дней самоуверенный молодой человек решительно заявил девушкам:
— Сколько вы не спорьте, все равно от своих слов я не откажусь.
Услышав такое, сестры отважились на отчаянный шаг. Лунной ночью втроем поднялись на высокую скалу, которую омывала река Пышма, и разом ринулись вниз…”
…Как-то, прогуливаясь рядом с овеянной легендой скалой, Дмитрий Наркисович углядел небольшой грот, чему очень обрадовался. Ведь за последние годы, деятельно занимаясь археологией, он нередко бывал в пещерах, расположенных в различных уголках Каменного Пояса. Хотя “находка” не представляла научного интереса, но она ему понравилась. Ведь из глубины полутемной ниши веял легкий приятный ветерок, и в знойные дни писатель нередко укрывался в этом прохладном уголке.
Быть может, еще в то далекое время бытовала и такая легенда.
“Жили-были он да она, а точнее, Степан да Дарья. Безумно любили друг друга с малых лет. И вот пришла пора свататься. И день свадьбы наметили. Но вскоре беда приключилась: невеста сильно захворала. Никто не знал, как ей помочь. Парень не находил себе места. Мысли о Дарье, тревога за ее здоровье не покидали его ни на миг. Нежданно-негаданно ему повезло: случайно встретил знахаря, который дал добрый совет. Он объяснил, что нужно найти цветок папоротника, который способен творить чудеса. С его помощью можно стать и богатым, и здоровым, и ясновидящим, и счастливым. И также сказал, что папоротник цветет только раз в году, в Иванов день, ровно в полночь. В это время и нужно сорвать цветок. Но он дается в руки только удачливому смельчаку, попавшему в лес, окутанный тревожным мраком.
С юных лет Степа был не из трусливых. Дождавшись Иванова дня, он смело отправился в дремучий лес, который простирался на сотни верст. Старики поговаривали, что якобы там страшные лешие бродят. И они любят качаться на деревьях, при этом, если человек заблудился, то мычат, дико ржут и мяукают. Рассказывают, что у них даже лесные жены и подруги имеются, которых в народе называют лешачихами, лисунками, поэтому даже в светлый день не каждый отваживался углубиться в непролазные дебри.
На нужное место в темноте Степан пробирался довольно-таки долго, часто спотыкаясь. Надеясь на удачу, он присел рядом с густыми и высокими кустами спасительного для своей возлюбленной папоротника. И стал молить Бога, чтобы повезло. В темном загадочном лесу стояла жуткая тишина, словно в ожидании чуда из чудес. Юноше казалось, что время остановилось…
Внезапно среди листьев папоротника вспыхнула светящаяся почка, которая становилась больше и больше, ярче и ярче. Вдруг безмолвие нарушил оглушительный треск, и перед взором Степана предстал большой ярко-огненный цветок, из которого исходила какая-та чарующая и неотразимая сила. И тут нежная рука сорвала это чудо природы и преподнесла его ошеломленному парню.
Как только смельчак добрался до опушки леса, он присел, чтобы передохнуть. Вдруг до него донесся певучий женский голос:
— Отныне ты всесильный, Степан. Нечистые духи в твоей полной власти. А земля-матушка сама откроет перед тобой сокровища по первому твоему желанию. Не дожидаясь рассвета, подойди к подножию скалы “Три сестры”. Как только появятся первые лучи солнца, приложи к самому большому валуну сей волшебный цветок. Тотчас из-под каменной глыбы забьет хрустальной чистоты родничок, вода которого удивительно целебная. Каждый день дай пить ее своей невесте, и она вскоре воскреснет. И сегодня же цветком папоротника коснись ее одежды. И на всю жизнь Дарью к себе ты присушишь.
…Все получилось так, как было сказано доброй волшебницей. А на свадьбе гуляли все окрестные жители. В приятном окружении своих детей, внуков и правнуков Степан и Дарья провели вместе долгие счастливые годы”.
Эту легенду я услышал еще в 1970 году, когда был на столетии со дня основания старейшего на Урале курорта “Курьи”. Каждый раз во время отдыха в этом любимом мною уголке по длинной деревянной лестнице я спускаюсь к чудотворному минеральному источнику у скалы и, смакуя целебную воду, часто вспоминаю смелого парня из легенды.
Быть может, уральские народные предания вдохновили Дмитрия Наркисовича на создание ряда произведений. Ведь в 1898 году, через десять лет после первого посещения курорта “Курьи”, Мамин-Сибиряк издал свою книгу “Легенды”. А первые лучшие образцы этого жанра у писателя — “Лебедь Хантыгая” и “Майя” — были опубликованы в еще 1892 году. В июне 1898 года писатель жалуется Ф. Фидлеру на “обиду”, нанесенную рецензией в “Русской мысли”, где сказано, что легенды “собраны и обработаны автором”. “А этого не было, — в своем письме он пишет, — все мое собственное измышление”.
Следующий раз на лечение писатель приехал 30 июня 1889 года и пробыл почти месяц, о чем говорят его письма, написанные матери, а также сестре Лизе. Благодатная родная уральская земля дарила Дмитрию Наркисовичу Мамину-Сибиряку не только здоровье и бодрость, но и сильный импульс для новых творческих свершений, для создания замечательных произведений, которые уверенно шагают из столетия в столетие, радуя миллионы читателей.
В ВИСИМЕ ЧТЯТ ЗЕМЛЯКА
В старинном уральском поселке Висим, на родине Д.Н. Мамина-Сибиряка, почти рядом с величавым памятником “певцу Урала”, в доме, где родился и провел детские годы будущий писатель, уже давно обосновался литературно-мемориальный музей.
Каждый раз этот одноэтажный деревянный дом, большие окно которого с одной стороны смотрят в Европу, а с другой — в Азию, я посещаю с особым волнением и интересом. Ведь здесь близко соприкасаешься с миром вещей, который с младенчества окружал Митю. И каждый экспонат наводит на размышления. Вот рукопись его рассказа “Старатель”, фамильный медальон, старинные, пожелтевшие фотоснимки. На полках шкафов прижизненные издания произведений Мамина-Сибиряка, книги, которые он читал в молодые годы. Вот “Мертвые души” Гоголя, книга издана в 1862 году в Москве. “Всемирная история” и “Крестьянский быт”. Выставлены также интересные образцы местных минералов. Возможно, такие же юный Митя находил, совершая прогулки по удивительно живописным окрестностям Висимо-Шайтанского завода (так тогда назывался Висим).
Редкие фотографии далеких лет, подаренные музею висимчанами, собраны на стенде “Они знали Маминых”. На одной из них запечатлен Костя Рябов, о котором в своих произведениях не раз тепло отзывался писатель. На других снимках — Паша Ткачев, Тима Ерохин и Оля Ватомова, также друзья Мити, с которыми он часто беззаботно носился по лесам и горам, вдоволь рыбачил. Среди экспонатов невольно обращаешь взор на старинный медный чайник. Уже давненько его передали в коллекцию музея родственники Оли Ватомовой. По сохранившимся в памяти воспоминаниям, он всегда находился в рыбацком снаряжении ребят. На лоне природы неразлучные друзья с удовольствием пили из остроносого чайника душистый напиток из целебных трав.
Вещи рассказывают и напоминают об удивительной атмосфере в этом уютном доме, по словам Дмитрия Наркисовича, “простой, трезвой, трудящейся, честной”. Любовь к природе, романтический настрой наверняка еще с детской поры подтолкнули Митю к мысли стать писателем. Видать, в этом была “виновата” и его любимая мама Анна Семеновна, которая наизусть читала своим детям лучшие творения Пушкина, Некрасова, Лермонтова и других писателей, рассказывала интересные сказки.
Вот старинные настенные часы. Они были в гостиной и в годы жизни Дмитрия Мамина в этом старинном поселке горнозаводского округа. Возможно, поутру он просыпался под звуки их мелодичного боя. Степенные стрелки, показывающие точное время, быть может, приучили его к строгому распорядку дня. Да и сейчас, когда слышится приятный звон курантов, словно оживает просторная гостиная, где когда-то собиралась и коротала длинные зимнее вечера дружная семья Маминых.
В прошлом столетии как-то старинные часы встали надолго. “Оживить” их решил Александр Илларионович Гущин. Он родился и вырос в Висиме. С юных лет за что бы местный умелец ни брался, старался доводить, как говорится, до ума. Само собой, о нем пошла гулять слава мастера на все руки. Стенные часы заставили Гущина проявить немало смекалки. Над ними он усердно “колдовал” с полгода. Пришлось ему самому сделать несколько отсутствующих деталей. И в 1987 году они заработали.
— Отрадно то, часы пошли в канун 135-летия со дня рождения Мамина-Сибиряка, — рассказала мне тогда заведующая музеем Валентина Петрова.
Весьма интересна история медного самовара, возвышающегося на столе в столовой комнате. Она тесно переплетена с судьбой молодой супружеской четы, изображенной на фотографии, красующейся на стенде “Они знали семью Маминых”. Это — Ермил Евстигнеевич и Александра Ивановна Огибенины. Оба молоды, в красивой одежде. На ней элегантное платье, на плечах — кашемировая шаль. Он в длинном кафтане, из-под которого видна косоворотка.
Этот снимок молодой пары не случайно попал в экспозицию. Известно, что отец Дмитрия — Наркис Матвеевич был священником прихода Висимо-Шайтанского завода. В некотором роде он и помог, чтобы Ермил и Александра стали мужем и женой. Для этого ему пришлось окрестить молодого парня в православную веру, ведь иначе кержаку нельзя было вступить с возлюбленной в законный брак. А медный самовар, который ныне прописался в музее, священник вручил молодой чете в день венчания.
Водогрей бережно передавали из поколения в поколение. И вот его хозяйкой стала внучка Огибениных — Алевтина Павловна Кравченко. Она и подарила его музею, как и фотографию дедушки с бабушкой.
— Этот самовар я помню с раннего детства. Всегда он стоял, накрытый белоснежной накидкой, на самом почетном месте, — вспоминала Алевтина Павловна во время нашей встречи.
В ее деревянном доме тепло и уютно. На столе — душистый висимский хлеб, сверкающий белизной электрический самовар, в котором кипяченая чистая вода. Ее достали из колодца, с глубины сорока метров. Быть может, потому и вкусна эта живительная влага, что прошла сквозь толстые слои песка и, сполна очистившись, дошла до нас. Наверняка, она и дала неистощаемую силу Мамину-Сибиряку для плодотворного творческого труда. Ведь писатель подчеркивал, что он “вспоен висимской водой”.
— На столе подарочный самовар появлялся редко, в основном, по праздникам, хотя в нашей семье чай очень любили, — продолжила Алевтина Павловна. — Каждодневно ставили другой. А этот берегли как добрую память о семьи Маминых. Его я взяла в дом мужа. А преподнесли нам маминский раритет в день свадьбы. Как в свое время дедушке и бабушке. Когда в 1959 году открыли музей, я вернула самовар в его родное гнездо.
Музей писателя — это не только вместительный дом, в котором в основном и сосредоточены экспонаты. Здесь слово “музей” означает более широкое понятие. Это и амбар, и баня, и дворик, и другие постройки, наглядно передающие колорит той эпохи, к которой относится висимский период жизни семьи Маминых. А также своеобразный этнографический музей — старательский комплекс, который расположился во дворе дома-музея. Он не случайно открыт в этом населенном пункте. Ведь Висим всегда стоял во глове платинового дела. Именно в его окрестностях в двадцатых годах девятнадцатого века в России началась промышленная добыча “белого золота”, как называли в народе платину. Как гласит документ с архивной полки, до этого ее “находили почти исключительно в Южной Америке”.
Созданный в середине 80-х годов минувшего столетия такой комплекс объединяет собой макет шахты, откуда доставали песок для промывки, и избушку, которая на языке старателей называлась корпусом. В прошедшие времена ее строили рядом с источником воды для работы в холодный период года. Промывка песка шла в тепле, потому что постоянно “шумела и гудела” железная печка. Доставленную из шахты породу сюда привозили тачкой. А с дальнего расстояния — на лошадях. С одной стороны корпуса делали ввоз, или, по другому говоря, настил, для въезда возом или тачкой. В избушку песок подавали через большое окно. У вашгерда обычно работали женщины. Для быстрой обмывки лопаточками и скребками они тщательно размешивали породу, которая затем разделялась на гальку и мелкий песок с мутью. Она и содержала платину.
Пожилые и уважаемые жители Висима, сохранившие секреты нелегкого ремесла старателя, передававшиеся из поколения в поколение, оказали неизмеримую помощь при создании своеобразного этнографического музея под открытым небом. “Старатель, — писал Мамин-Сибиряк, — это прекрасное слово… потому что этим одним словом метко схвачен тип человека, который действительно старается и для себя, и для других”.
Долгое время извечным орудием добытчиков золота и платины оставались лопата, кайло, тачка и вашгерд. “Устроить вашгерд — дело самое пустое. Взял три доски, сколотил их глаголем, подделал деревянное дно, а сверху прикрыл железным листом, продырявленным, как терка”, — читаем у Мамина-Сибиряка в рассказе “Дедушкино золото”. Примерно такой же вашгерд я увидел на старательском комплексе.
В общем-то, и сам старинный Висим своего рода большой музей. О нем, окруженном зелеными лесистыми горными вершинами, Мамин-Сибиряк, живя в Петербурге и тоскуя по родному краю, писал: “Я часто вспоминаю Висим… и жалею, что не придется еще пожить в нем. Часто уношусь в далекий уголок, самый дорогой для меня…”. Благодаря писательскому таланту Дмитрия Наркисовича этот небольшой заводской поселок, затерявшийся в отрогах Уральских гор, стал знакомым и близким многим, кто интересуется его незаурядным творчеством.
И ПИСАТЕЛЬ, И ПУТЕШЕСТВЕННИК, И АРХЕОЛОГ
С горы Иремель седой Каменный Пояс виден как на ладони. На юге в гордом одиночестве величественно возвышается главная “крыша” Южного Урала — Ямантау. В другом конце угадываются очертания одного из гигантов уральской индустрии — Челябинска.
Такую картину увидели мы, свердловские туристы, когда в 1960 году совершали поход по уральским просторам. Тогда я еще не знал, что почти в конце девятнадцатого века, а точнее, в один из дней июля 1888 года, с этой же головокружительной высоты долго любовался наш земляк Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк удивительно живописной панорамой, до которой в то далекое время еще не докатился неистовый маховик всесильного молоха горнорудной индустрии. В том столетии с меньшим размахом промышленности, без теперешних мегаполисов-сверхгородов, конечно же, окружающая среда была ласковее душе человека, своим естеством ему безмерно приятнее.
Митя Мамин родился и окреп в окружении “милых зеленых гор”, взрослел под их пристальным “взором”, неустанно приобретая щедрую доброту, становясь духовно выше и богаче. Именно в Висиме, затерявшемся в затейливых отрогах Уральского хребта, истоки высокого мастерства Мамина-Сибиряка — пейзажиста, которое ясно и четко проявилось в его многочисленных произведениях. Талантливое и восторженное описание уральской природы искренне удивляло читателей, сей литературный дар заставляло признать многих критиков. Писатель обладал, по словам современников, “…древним, неутраченным, непосредственным чувством природы, напряженным особым чувствованием леса и горы, реки и долины, зверя и человека”. В автобиографического характера романе “Черты из жизни Пепко” Мамин-Сибиряк написал: “Впрочем, была одна область, в которой я чувствовал себя до известной степени сильным и даже компетентным, — это описание природы”.
Глядя с вершины Иремеля на первозданную красоту, возможно, Дмитрий Наркисович размышлял о том, как со временем все это может кануть в Лету, если человечество сумасбродно будет относиться к обитаемой среде. При этом несомненно он вспоминал печальные пейзажи родного Урала, где безжалостно и хищнически истребляются леса. Ведь железоделательные заводы даже не пытаются обходиться без древесного угля, хотя его уже давно нужно было заменить на каменный. А такое безрассудство сильно коробило душу писателя. Еще в начале 80-х годов в своих путевых заметках “От Урала до Москвы” он отмечал, что ”едва ли найдется такой другой уголок на земном шаре, где на таком сравнительно очень незначительном пространстве природа с истинно безумной щедростью расточила свои дары”. А Мамин, выросший среди зеленых гор, прекрасно понимал, что лес предупреждает засуху и обмеление рек, умеряет суровость зимних холодов, защищает от ветров и в то же время — источник богатейшего слоя чернозема, без которого не может быть доброй растительности.
Рядом с Дмитрием Наркисовичем молча стоял Михаил Алексеевич Веселов, член-корреспондент Московского археологического общества, горный инженер, управляющий золотыми приисками на Южном Урале. Писатель подружился с ним два года назад, когда приезжал с семейством на кумыс в станицу Михайловскую. А нынче по договоренности два друга встретились в деревне Балбук, откуда и совершили восхождение на гору Иремель. Их теплые отношения сложились не случайно. Оба увлекались археологией, поэтому находили общие темы для интересных и задушевных бесед, споров и воспоминаний о богатой и древней истории Каменного Пояса, о первых шагах археологической науки на Урале, о раскопках и об уникальных находках.
Археологией Дмитрий Наркисович начал заниматься по совету известного профессора Д.Н. Анучина — антрополога, географа, этнографа и археолога, одного из основоположников антропологии в России. К предложению маститого ученого писатель отнесся весьма вдумчиво. Вот фрагмент его письма Анучину, написанного 24 апреля 1888 года: ММогу только благодарить и постараюсь оправдать Ваше доверие, но необходимо предупредить, что я слишком мало знаю в вашей специальности и могу работать не больше как любитель… Для меня во всяком случае такая работа представляет живой интерес, и обыкновенные поездки по Уралу примут уже деловой характер, а это имеет свое значение”.
После возвращения с Южного Урала в Екатеринбург в письме своему наставнику Мамин-Сибиряк сообщил о проведенных им раскопках в Колюткино (в 40 верстах юго-восточнее от Екатеринбурга), где ему удалось открыть новое место с черепками, кремниевыми орудиями и рыболовными грузилами. По совету ученого он побывал во многих уголках уральской земли. Любые впечатления от поездок находили отражение в переписках с Анучиным и с родными, в очерках “История Урала”. Перед тем, как отправиться на Южный Урал в июле 1888 года, Дмитрий Наркисович сообщил брату Владимиру, с которым регулярно обменивался письмами: “Я только что вернулся из Чердани”.
В Чердань, что на севере Пермской губернии, писатель прибыл в теплую солнечную пору июня. Ясная погода позволила ему отчетливо разглядеть с Троицкой горы древнюю часть города, расположенную на берегу реки Колва на семи холмах, разделенных глубокими оврагами. Отлогие горки в едином ритмическом ряде, повторяемом в архитектурных постройках, выглядели прекрасными, создавали приподнятое летнее настроение. Гостю местные краеведы рассказали о том, что в свое время каждый холм выполнял какое-либо определенное назначение. На одном из них в Х веке был возведен первый монастырь Урала, на другом — Воскресенский собор, на двух центральных холмах довольно-таки долго существовали укрепленные городища. Чердынь была знаменита еще и тем, что здесь, на Троицкой горе, в том же Х столетии был построен первый на Урале кремль. В этот древний город, который известен, судя по первому письменному упоминанию, с 1451 года, Мамина-Сибиряка привело страстное желание своими глазами увидеть редкие и уникальные изделия так называемого пермского звериного стиля. В эту самобытную коллекцию вошли птицевидные и человекоподобные идолы, бляшки и подвески с изображением людей, зверей, ящеров, птиц. Они были отлиты из меди и бронзы безвестными мастерами, которые жили и творили от VШ века до нашей эры и до Х века нашей эры. Своими яркими впечатлениями от пребывания в Чердани Дмитрий Наркисович поделился на страницах журнала “Вестник Европы” за 1889 год.
После этой поездки Мамин-Сибиряк серьезно увлекся “чудскими древностями”, так как среди уральских любителей археологии развернулась жаркая дискуссия: было ли медное производство изобретением аборигенов или же привнесено извне? В этом смысле живой интерес представляло “чудское городище” возле деревни Палкино, невдалеке от Екатеринбурга. На этом месте Дмитрий Наркисович проводил раскопки. Дело было в том, что здесь в 1827 году при поиске клада под внушительного размера гранитными плитами купец С. Сигов обнаружил медных человекообразных идолов, которые позднее получили название “чудские медные идолы”. (По преданию, на Урале чуды считались людьми, которые занимались плавлением руды.) К концу ХIХ века местность вокруг деревни стала изобильной на такие находки. Найденные предметы были столь живописны, что без промедления их увозили в Петербург, в Поволжье, на берега Дона, вывозили за границу. Этот факт красноречиво говорил о развитости цветной металлургии в древние времена в средней части Каменного Пояса.
Дмитрий Наркисович с А.Н. Гаккелем, хранителем музея Уральского общества любителей естествознания, тщательно обследовали Ирбитское озеро, что раскинулось в 50 верстах северо-западнее от уездного города Камышлова Пермской губернии, и нашли там так называемую “доисторическую бронзу”. Это наглядно доказывало, что на Урале эпоха бронзы состоялась. И она оставила следы. Поиски идолов — творений рук древних предков — Мамина-Сибиряка снова привели на Южный Урал, на берег живописного горного озера Аракуль. Хотя здесь он не обнаружил того, чего искал, но был очень доволен увиденным…
Путешествия по различным уголкам Урала, Дмитрий Наркисович не забывал о близких сердцу родных местах. В августе 1888 года писатель побывал в знаменитой Мурзинке, где собрал богатую коллекцию минералов (она есть в музее Д.Н. Мамина-Сибиряка в Екатеринбурге). По пути в “самоцветную столицу” Каменного Пояса в поселке Нижнетагильского завода он посетил Д.П. Шорина, о котором в своем очерке “Платина” написал искренние и добрые слова: “Почтенный Дмитрий Петрович является живой летописью последних 50—60 лет, и мне приходится время от времени обращаться к нему за разными историческими справками. Одним словом, вполне редкий человек, как попадаются редкие камни. А главное, человек глубоко интересуется своим краем, его историей, бытом и всеми особенностями, какие только может представить такой оригинальный округ, как Тагильские заводы”. Именно этот замечательный человек, пылко увлекающийся архитектурой, историей, этнографией и живописью, и И.М. Рябов, выпускник Московского коммерческого училища “практической академии”, преподаватель Выйского заводского училища, положили начало археологическим раскопкам вблизи Нижнетагильска. В 1837 году они открыли стоянку первобытного человека эпохи каменного века на берегу реки Полуденки почти рядом с Выйским заводом Демидовых и древнее поселение на берегу реки Салда. Затем этот список дополнили Ермаково городище, Кокуй-городок, старинный комплекс для плавления меди в селе Лая.
Свои усилия Дмитрий Наркисович стремился направлять прежде всего на открытие следов древних обитателей в окрестностях Екатеринбурга и в ближайших к нему местностях. Писателя-археолога в первую очередь интересовали предметы быта древнего человека. Ведь среди ученых было распространено мнение, что на прилегающих к Уральскому хребту территориях не было каменного века. Но результаты раскопок Фердинанда Гебауера — горного инженера — дали сильный толчок к опровержению такой точки зрения. Летом 1878 года в пещере вблизи селения Сухой Лог он обнаружил изделия из камня, а также кости, служившие бесспорным доказательством обитания первобытного человека. “Одно из капитальнейших открытий, когда-либо сделанных в нашем крае по части археологической этнографии”, — так отозвался на ценные находки археолога-любителя Ф.К. Гебауера известный ученый-краевед, исследователь Урала, инициатор создания Уральского общества любителей естествознания (УОЛЕ), который был учрежден в 1870 году, О.Е. Клер. Мамин-Сибиряк с большим уважением и любовью отзывался о научных трудах, об археологической деятельности, о неиссякаемой энергии основателя УОЛЕ Онисима Егоровича, которым он руководил около полувека и вырастил не одно поколение образованных исследователей древности и истории Каменного Пояса. Себя Дмитрий Наркисович с гордостью причислял к этой неугомонной плеяде деятелей, скромно оценивая свой посильный вклад. Ибо всегда четко помнил задушевные слова, которые как-то он написал в письме своему брату Владимиру: “Родина — наша вторая мать, а такая родина, как Урал, тем паче”.