Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2007
Андрей Санников. Луна сломалась: Легкие стихи. — Нижний Тагил: Изд-во “КонтраБанда”, 2006/7.
Жил-был поэт. Работал по месту жительства человеком — имел, стало быть, свое дело, выглядел прилично, никому не мешал. По ночам, правда, на луну заглядывался — так ведь поэт же! Сам — зеркало грёз и свет отраженный, повелитель приливов и тварей ночных. Луна ему была — в рифму.
Но однажды луна сломалась. Пошел дальше стих нерифмованный. “Белый”, как говорят — так ведь в образовавшейся тьме кромешной он один живой и светится. Отражение отраженного, запаздывающий сигнал, вторичное эхо. Аварийное питание. Неприкосновенный запас и “вечный” фонарик в кармане: иди на работу, человек бестолковый, не толпись, расходись — без тебя разберутся.
Пошел тогда поэт и написал книгу “Луна сломалась” — вроде как хронику поставарийного безвременья. В “легких стихах”, как значится в подзаголовке, — в предельно простой и доступной форме, как поясняется во вклеенном тут же “Интервью с автором”. Луна сломалась — какая уж тут каллиграфия? Скорее — зарубки для памяти. Клинопись. Руны. “Черты и резы”:
урчит и свищет соловей
смеются женщины во сне
солдаты десяти кровей
стоят рядами на Луне
придет затмение Луны
солдаты станут не видны
Где, когда и с кем это происходит? Всегда. Везде. С каждым и со всеми. Типичные “стихи ни о чем” — поскольку это и есть последние слова обо всем, тот самый запоздавший сигнал, лампочка, мигающая после конца света. В том же пульсирующем ритме дергаются на экране черно-белые кадры немой кинохроники. В моем любимом стихотворении Андрея Санникова “картинка” мигом и навсегда впечатывается в сознание именно за счет этой специфической кинотишины (привет “радиотишине” Б. Гребенщикова!): ни звука, кроме стрекота старинного проекционного аппарата. Пленка — ломкая и желтая, основательно потерта и сбивается куда-то вбок. Кадры процарапаны лунным светом на первобытном целлулоиде:
навылет пролетает самолет
пустое небо выпавший пилот
как патефон о родине поет
4 километра напролет
а самолет пропеллером мутит
как воду воздух сам себе летит
по небу мертвых слушая иврит
туда где на балконе Бог стоит
Господь возьмет из воздуха его
пропеллер остановит у него
все собрались и только одного
тебя мы ждали тише ничего
“Тише…” — Еще тише?? Еще проще? На каком таком пределе?
Но поэты — они такие. Стремятся к абсолюту, к чистому акту и факту высказывания, упразднившему бы за ненадобностью любую приблизительность, все краски и нюансы, все профессиональные ухищрения вообще. Говорить о единственно важном и говорить абсолютно прямо — недостижимый идеал, но зато плодотворное руководство к действию. И простота (“легкость”) не будет хуже воровства, если за ней — действительный труд сердца и познания. Простота в высшей степени содержательна, если поэт уверен и оригинален, говоря своими словами:
остругивая мыльных птиц
сидят подводные татары
у них колени будто фары
но жалко что не видно лиц
полупрозрачные отары
стоят стадами стеклотары
Господь лежит глазами ниц
с клоками ваты из глазниц
Заключительные строки являют образ шоковой жестокости. Есть мнение, что есть вещи, о которых писать нельзя. Но как не писать-то, если — есть оно? Здесь и сейчас, в нашей стране и конкретно с нами происходит — невообразимое. Читать — невозможно, а жить — приходится. Ужасу и жестокости в стихах Санникова противостоят глубоко (ох, иногда — слишком глубоко!) запрятанные, но все же ощутимы мотивы любви, милосердия, нормального человеческого стыда, ностальгии, печали. Постапокалиптическому “лунному ландшафту” современности, в частности, одичанию самого языка противопоставлены стилизации в духе классической русской прозы: абсурд царствует и здесь, но тон и стиль повествования возвращают гармонию, восстанавливают смыслы и связи — пробуждают родовую память. Таково стихотворение “Русская натуральная школа. Сонет”, где, как мне кажется, звучат ключевые для всей книги строки:
…есть двадцать пятый кадр. Он виден, но
неосязаем: к тощему солдату
приехала (декабрь, совсем темно)
беременная мать…
Вот именно: двадцать пятый кадр, восприятие и рефлексы на уровне подсознания, скрытое присутствие чего-то неколебимого, базового, фундаментального, смыслообразующего. Еще вдох, еще шаг, последнее усилие — и все встанет на свои места, изображение сфокусируется, “железный” свет превратится в естественный и животворный. Душа успокоится. Луну починят. Вот-вот…
Евгения ИЗВАРИНА