Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2007
Ксения Некрасова
Л. Рубинштейн:
Мы сидели с ней на пятачке у Спаса на Песках. Она рассказывала:
— Детство мое прошло великолепно… Отец был горным инженером. Жили мы между Ирбитом и Шадринском, вблизи Егоршинских каменных копей…
Позже я узнал, что она рассказывала о своем великолепном детстве не только мне, но и многим другим. И лишь спустя годы я прочитал ее подлинную автобиографию: “Родилась в 1912 году. Родителей своих не помню. Взята была из приюта семьей учителя на воспитание…”
Юность ее прошла на Урале. Там она окончила семилетку, училась в педтехникуме, потом была культработником на Уральском заводе тяжелого машиностроения. В 1935 году Свердловский обком комсомола направил ее в Москву учиться.
Закончить Литинститут Некрасовой не удалось — началась война, и она оказалась в эвакуации. В Ташкенте судьба свела ее с Анной Андреевной Ахматовой, которая с восторгом и удивлением слушала ее стихи.
Первая книга Некрасовой, “Ночь на баштане”, вышла в 1955 году в издательстве “Советский писатель” под редакцией Степана Щипачева.
О себе
Я долго жить должна —
Я часть Руси.
Ручьи сосновых смол
В моей крови.
Пчелиной брагой из рожка
Поили прадеды меня.
Подружки милых лет,
Как оленята из тайги,
Водили по лугам меня
Неизъяснимой красоты,
И шелест буйных трав
Мой возвышал язык.
***
А я недавно молоко пила —
Козье —
Под сочно-рыжей липой
В осенний полдень.
Огромный синий воздух
Гудел под ударами солнца,
А под ногами шуршала трава,
А между землею
И небом — я,
И кружка моя молока,
Да еще березовый стол —
Стоит для моих стихов.
Урал
Лежало озеро с отбитыми краями…
Вокруг него березы трепетали,
И ели, как железные, стояли,
И хмель сучки переплетал.
Шел человек по берегу — из леса,
В больших болотных сапогах,
В дубленом буром кожухе,
И за плечами, на спине,
Как лоскут осени —
лиса
_____Висит на кожаном ремне…
Я друга из окошка увидала,
Простоволосая,
С крыльца к нему сбежала.
Он целовал мне шею,
плечи,
руки.
И мне казалося, что клен могучий
Касается меня листами.
Мы долго на крыльце стояли.
Колебля хвойными крылами,
Лежал Урал на лапах золотых.
Электростанции,
Как гнезда хрусталя,
Сияли гранями в долинах.
И птицами избы
На склонах сидят
И желтыми окнами
В воду глядят.
Из детства
Я полоскала небо в речке
И на новой лыковой веревке
Развесила небо сушиться.
А потом мы овечьи шубы
С отцовской спины надели
И сели
в телегу
И с плугом
Поехали в поле сеять.
Один ноги свесил с телеги
И взбалтывал воздух, как сливки,
А глаза другого глазели
В тележьи щели.
А колеса на оси,
Как петушьи очи, вертелись.
Ну, а я посреди телеги,
Как в деревянной сказке, сидела.
***
К моим дверям
Спускался склон горы.
Весь бурый
И колючий.
И тонкая ослиная дорога
Из белой пыли
Устремлялась ввысь —
То пряталась в тени,
То поднималась вновь,
Лиловая от сени облаков…
Два башмака
Стоят у нашего порога —
Прекраснейшие из башмаков людских, —
Пожалуй, больше им пристало
названье: корабли.
Так велики обширные носки,
И задники прочны,
И расстоянье меж бортами
Просторно и удобно для ноги.
И шерсть козлиная легла на стельки.
И я сама в нехоженых краях
Шла, не боясь,
за кожаными башмаками:
Великолепно в них шагал тогда
Мой милый друг.
О, мой возлюбленный
Из молодости нашей!
И множество земель мы вместе исходили,
И разные мы слышали языки,
И горе видели,
И победили горе,
И утренние радостные страны
Ложились в красках на мои листы.
***
На сосновом табурете
Блюдце чайное, как море,
С голубой водой стоит.
Ходит по морю синица
С черным глазом на боку.
За окошком снег идет —
Птица в комнате живет.
Век нынешний
Евгения Изварина
На уклончивых качелях
***
Пока на траве дрова
мокнут и не горят —
знаешь, кому слова
лучшие говорят?
…Дождиком посекло —
высушило ветрами.
Память —
небо над нами,
зажигательное стекло.
***
Не до наития — когда на гребне рва
судьба свела.
Зола событий — золотая тетива,
а ночь — стрела.
А день — преддверие, доверие тому,
чего хочу:
щекою — к облаку, душою — к твоему
прильнуть плечу…
***
Городские версты, плазменные реки,
общие сестренки Вера-Люба-Надя… —
берегите губы, опускайте веки,
проходите мимо, видя, но не глядя.
Зажигайтесь ярко, выгорайте чисто,
посылайте письма, подымайте тосты —
было и воскресло: бархатные числа,
золотые весла, городские версты…
***
Милые губы, медленные слова,
темные звезды, вишневые облака…
Десять недель летела издалека
бабочка с именем “мертвая голова”.
Десять недель погружала крыло в туман
или в лазурь кромешную — все равно,
если уже ты вписана в злой роман,
где замирают губы, узнав вино
невероятной крепости и судьбы:
сонная бабочка,
майские холода…
— Где ты бываешь,
как тебя звать, когда
припоминаешь родинку у губы?
***
Всем приметам по рассеянности вторя,
все обиды забывая понемногу,
сердце — берег выбирай какого моря:
свет и тень к его пологому порогу
в полнолуние приходят на свиданье,
закипает серебром трава на склоне…
Одиночество — прямое попаданье:
опрокинутое небо — в две ладони.
***
Когда-нибудь вознаградится труд —
косой вершок покроет полверсты,
и самолеты выучат маршрут,
но снова будут падать с высоты,
и будет выть кабацкое кино:
“Никто тебя не любит так, как я-а-а!..”,
и черно-белый кадрик по рукам
киномеханик пустит молодой,
чтоб авиатор в метре от земли
(о господи, ну он-то здесь при чем?)
как помер беспонтово, так и жил
на вечном целлулоидном клочке,
не ожидая славы с кондачка.
Такая жизнь, кабацкое кино.
Договорим когда-нибудь давно.
***
смолоду не строже себе дороже
гладят по щеке по сожженной коже
чем-нибудь железным зато полезным
милосердье было бы неуместным
протяните руки берите в обе
блаженны утешенные во гробе
Недлинное
Из-под ресниц — щепотку звезд,
из-под ребра — плетенку роз
да унесет волна под мост —
за переезд,
за перевоз.
Там зыблемое у ракит,
недлинное — в глазах рябит,
но отвернуться норовит,
когда над бездной без обид
переплетаются тела
и удивляется река —
насколько пошлина мала,
насколько память коротка…
***
Зимний дождь и снег осенний —
золотые и земные.
А твоих прикосновений
имена — совсем иные:
Жадность? Жертвенность? Усталость? —
нет нужды в разоблаченьях.
Догадаюсь — и останусь
на уклончивых качелях…