Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2007
Алексей Казовский — родом из Алтайского края, по специальности инженер-электрик, с 1984 г. работает в нефтяной промышленности. Сейчас живет в г. Ноябрьске (ЯНАО). С 2005 г. публикуются его рассказы и очерки, в том числе рассказ “За клюквой” в журнале “Уральский следопыт”. Рассказ-сказка “Мальчик и Он” принес ему первое место на литературном конкурсе им. Януша Корчака и звание “серебряного” лауреата на конкурсе “Золотое перо Руси”.
Рассказы
Цена нефти
Корпус вертолета завибрировал мелкой дрожью, звук работающего двигателя из медленного рокота перерос в убийственный свист Соловья-Разбойника, от которого воздух в ушах затвердел тугими пробками, а народ, рассевшийся по лавкам, превратился в аквариумных рыбешек, — рты открывались совершенно беззвучно. Сосед тоже попытался что-то сказать, тыча рукой в открытый из-за жары иллюминатор, но ни одного слова, ни даже отзвука слова Антон не услышал. Повернул голову и успел поймать взглядом проваливающийся луг аэродрома с полегшей белесыми волнами под напором искусственного ветра травой и шиферную крышу приземистой бревенчатой избушки аэропорта.
Вертолет быстро набрал высоту, с которой проплывающая внизу тайга действительно напоминала малахитовое, тяжело перекатывающее валы разноростых крон бескрайнее море, лишь кое-где вдавленное к земле воронками-плешинами топей и прорезанное извилистыми руслами безымянных речушек. Томский нефтяной край сильно отличался от насквозь затянутой болотами Ямальской тундры. Антон настолько уже, оказывается, соскучился по настоящему лесу, что жадно впитывал глазами таежный пейзаж, плывущий понизу, а воздух, пронизанный солнцем и хвойным духом, глотал открытым ртом из распахнутого иллюминатора, словно ядреный русский квас.
В одном месте внизу в коричнево-торфяной неглубокой воде обнаружились притопленные оранжевые останки Ми-8, пустыми круглыми глазницами навечно уставившегося в голубой омут неба. По спине Антона пробежал холодок. Картинка мелькнула и пропала — из виду и памяти, так как далеко впереди, над макушками деревьев, показался сизоватый, расплывающийся в воздухе легким маревом дымок. Приближались к месту первой посадки, к одной из разведочных скважин, на которых дежурили попарно операторы нефтедобычи и дизелисты, сменяясь по вахте через месяц.
Антон летел сюда в первый раз и не знал, на какой точке ему с напарником выбрасываться из салона. “Вертушка” сделала круг, прижимаясь к самым деревьям, и зависла над застеленным бревенчатой лежневкой квадратом посадочной площадки, посреди обширной болотистой гати. К снижающейся машине по дощатым трапам, раскинутым поверх жидкого сплетения травы, уже бежали двое с рюкзаками, пригибаясь и придерживая картузы от дикого пропеллерного ветра. Антон вопросительно посмотрел на своего напарника, тот мотнул головой, не двигаясь с места, и у Антона отлегло на душе: торчать целый месяц в болотной каше и испарениях — занятие малоприятное; значит, их место выгрузки дальше.
Чуть коснувшись колесами шасси серых бревен, вертолет прилепился к площадке, один из летчиков открыл дверцу и выбросил наружу трехступенчатый дюралевый трап. Первая пара выпала из салона, вслед им подали коробки и мешки с продуктами, две фляги с питьевой водой, а навстречу уже забирались “отбывшие срок” ребята, заросшие, небритые физиономии которых лучились радостью отмучившихся грешников.
Через полчаса снова пошли на посадку, и легкий тычок в бок подсказал Антону, что им пора. Смена прошла в том же темпе и порядке, и через минуту рокот вертолета канул в небесной синеве за зубчатым краем леса. В уставшие уши забилась ватой тишина, подчеркнутая лишь легким стрекотом дизельной электростанции, спрятавшейся в ста метрах за невысоким лысым курганом.
Напарники перетащили свой скарб в обшарпанный голубой вагончик, вросший спущенными колесами в землю в центре лесной поляны, перекурили
на лавочке возле черного сруба бани и пошли осматривать хозяйство в сопровождении веселого увальня-щенка неопределенной породы. Тропинка стелилась в зарослях высокой, по пояс, травы по-над обрывистым берегом речки. Пробки в ушах скоро растворились, и Антон теперь слышал кроме приближающегося звука дизеля и тихое журчанье воды, и скрипучий шелест кузнечиков, и заливистое тявканье пушистого колобка, косолапо путающегося под ногами, и “белый” шум листвы и хвои высоченных, волнующихся под ветром берез и корабельных сосен.
— Смотри-ка, на том берегу малина дикая растет, можно варенья наварить между делом, — сказал Антон своему товарищу.
— Сделаем, конечно. Только ягоду собирать осторожно надо, здесь недалеко медведь обретается, захаживает иногда, — ответил Игорь.
Они подошли к двум ржавым металлическим контейнерам, в которых находились дизельные электростанции, рабочая и резервная. Антон остался проверить двигатели, а Игорь отправился дальше — осматривать нефтяную качалку, что размеренно кивала пеликаньим клювом у самой границы тайги, словно отбивала бесконечные поклоны матушке-земле за ее донорскую помощь стране. Все было в норме.
— Пошли ужинать! — крикнул Игорь с тропинки.
Антон обтер ветошью руки и направился вслед за напарником к вагончику. Пакеты с крупами и макаронами рассовали на подвесные полки в кухонном отсеке, ящики тушенки-сгущенки задвинули под откидные кровати, а капроновую сетку с картошкой Антон оставил возле помойного ведра и тут же уселся на табурет с ножом в руке. Игорь по ходу складских работ часть продуктов уложил в освободившийся бумажный мешок и добавил туда же несколько пачек черного чая и махорки из своего рюкзака.
— Кому это ты передачу готовишь? — заинтересовался Антон.
— Вечером Иван Седиков должен подойти, местный старожил-одиночка. Его заказы. А уж он сам с медведем поделится, замолвит за нас словечко, — с улыбкой ответил Игорь и плеснул воды из цинкового ведра в чайник. — Живет он километрах в пятнадцати отсюда в брошенном поселке геологоразведчиков: они открывали здешние месторождения в семидесятых годах.
Нехитрая еда поспела быстро, и напарники, уже изрядно проголодавшиеся, дружно застучали ложками. С улицы в это время донеслось тонкое радостное тявканье, и скоро по лестничному трапу в дверь ввалился бородатый, седой как лунь человек в заношенном “энцефалитном” костюме и ржавых кирзовых сапогах.
— Здоровы буде, робяты! — скрипучий зычный голос резанул уши, словно напильник по стеклу прошелся. — С приехалом вас!
— Здравствуй, Иван Терентьич, проходи к столу. — Игорь поднялся, пожал заскорузлую пятерню гостя и пододвинул ему свободный табурет.
Антон тоже поздоровался, представился и продолжил прерванный ужин, быстрыми взглядами-мазками набрасывая для памяти портрет колоритного пришельца. Обветренное, кирпичного оттенка лицо, широкие скулы и нос, толстым утиным клювом усевшийся на пышных прокопченных куревом усах; брежневские брови вразлет от шрама на переносице. Старик степенно огляделся, скинул с широких плеч полупустой рюкзак, из которого извлек зеленую, заткнутую деревянным шпеньком бутылку, и осторожно присел у торца кухонного стола.
— Давай стаканы, паря, — карие, чуть навыкате глаза уперлись в лицо Антону. — За встречу и за знакомство по пять капель принять надо. У меня продукт свой собственный, на кедровых орехах настоянный.
— Ты же знаешь, Терентьич, что мы на работе, — ответил за напарника Игорь и поставил перед Седиковым один граненый стакан.
— Так я же только для порядку, тут и самому-то пить нечего, дырявый ты насос!
Раздавшийся вслед за этими словами мелкий пронзительный смех гостя был так же неприятен, как и его голос. Он аккуратно налил себе самогона под завязку, медленно выпил, не морщась, и хрустко зажевал целой луковицей. Потом зачерпнул пару раз жареной картошки, вытер ложку кусочком хлеба, под второй стакан доел и его и встал из-за стола.
— Спасибо за угощение, — пожевал губами задумчиво и повернулся к Игорю: — Сейчас мне товар выдашь или на улице подождать?
— Вон твой мешок, забирай, Иван Терентьич. Да не уходи сразу, мы сейчас чаю глотнем и тоже выйдем, покурим вместе на лавочке.
Гость кивнул, подхватил мешок на плечо и вышел.
— Вот это кадр, — удивленно покачал головой Антон. — Он хоть не буйный?
— Да он нормальный мужик, к нему только привыкнуть надо, — понимающе улыбнулся Игорь. — Просто не знает, как себя вести с новым человеком, поэтому и за бутылку прячется. Поживи один в лесу, сам таким же станешь. Пошли, сейчас он разговорится немного, отмякнет.
Иван Терентьевич сидел на лавочке и пристально вглядывался в заходящее красноватое солнце. Сизый плотный дым от его “козьей ножки”, свернутой из махры и газеты, пахнул в нос Антону вкусным, давно забытым запахом деревенского детства. В ногах гостя в позе сфинкса расположилась лохматая черная лайка. Возле нее кувыркался в траве щенок, тоненько повизгивая от счастья, хотя старшая товарка не обращала на него никакого внимания. Напарники присели рядом на отполированную временем доску, закурили по сигарете, помолчали.
— Эх, ребятки! Вы настоящего-то дела не видели еще в жизни. Это разве работа — курорт, а не работа. Оно, конечно, все лучше, чем бездельниками в магазине маяться, как те охранники-мордовороты, что в райцентре в универмаге день-деньской болтаются. Но и здесь у вас лафа, а не жизнь. Хороша махорочка, давненько я ей не баловался, дырявый ты насос!
Седиков поморгал припухшими веками, затянулся крепко, стряхнул пепел с самокрутки желтым выпуклым ногтем и повел разговор дальше:
— Вот эти скважины пока бурили в здешних местах, знаете, сколько народу да техники тут угробилось? Болота попадаются бездонные, иной раз и мигнуть не успевали, ан и нет бульдозера или ГТТ. Хорошо, если машинист успеет на крышу выскочить да в сторону сигануть, а то поминай как звали. Вышки буровые только что на горбу своем не таскали. А все нефть нужна была стране, будь она неладна. И сейчас пуще прежнего нужна, я смотрю. Не люблю я ее, она, как и золото, глаза людям застит деньгами большими. А ты вот попробуй без нефти прожить, как я, а?!
Хотя ты на меня тоже не смотри. Я здесь полжизни проваландался, а окромя работы, и не видал ничего. По молодости-то, конечно, все легко и весело было. Друзья-товарищи, рубль длинный, подружки-девоньки горячие, карты да пьянка на выходных, вот и вся жизнь. Где моя семья, спроси? А ведь живут где-то и жена, и детей двое. Только ни я их не знаю, ни они меня не ждут давно. Затянуло все сверху тиной болотной да годами ушедшими. Так что постарайтесь, ребятки, про настоящую жизнь не забывать. Тем более и заработки сейчас, я знаю, совсем не те, что в советские времена были. Ладно, пошел я к себе. Да, батарейками “Марс” для приемника не богаты вы? А то у меня что-то сели быстро.
— Есть, конечно. — Игорь поднялся в вагончик, принес пару импортных батареек, протянул Седикову.
— Вот спасибо. Зимой я вам шкурок подкину на шапки женам, а пока бывайте.
Гость заплевал тлеющий газетный окурок, пристроил мешок с продуктами в рюкзак, закинул за спину и протянул парням руку для прощания.
— Как же вы один пойдете в такую даль? Ночь скоро навалится, — участливо спросил его Антон. — Вдруг медведь?
— А как я сорок лет тут хожу? — усмехнулся в бороду Седиков. — Да и не один я. Он кивнул на собаку. — А с Михайлом Потапычем мы давнишние приятели. Я его не трогаю, ну и он меня сторонится, знает, что нам делить нечего. Да и старый он уже совсем, как и я, на погост смотрит.
Старик махнул рукой, развернулся и размеренной походкой зашагал прямиком в темнеющий лес. Лайка бесшумно снялась с места, опередила хозяина и скрылась в высокой траве. Щенок обиженно тявкнул ей вслед, виляя тонкой свечкой хвостика, обернулся к своим, как бы спрашивая разрешения, и покатился вдогонку удаляющимся гостям.
Ночью Антон долго еще ворочался на скрипучей постели, никак не мог заснуть, перекатывая в голове простые и, казалось бы, сумбурные слова гостя. Что-то кололо из-за них душу, а что, никак он не мог понять. Получалось вроде, что работать без обычных на производстве напряга и гонок — плохо, а целиком отдаваться делу, забывая себя и семью, тоже ничего хорошего. Антон уже проходил в жизни и то, и другое, когда после армии перебивался случайными заработками, и когда махнул на Север в буровую бригаду, где работа превратилась в бесконечное “давай-давай” в течение пяти лет. Трубы, долотья, глина, химреагенты, раствор и, в итоге, — тысячи метров проходки, из которых складывались десятки скважин, сочащихся черной кровью Земли. А вот здесь-то, на отшибе от больших производственных процессов, как раз и была золотая середина — хозяйство невеликое, работай в свое удовольствие, чтобы одна эта скважина выдавала свои десять тонн нефти без сбоев, и все будет в порядке. И семья довольна — муж и папа месяц через месяц дома.
Так и уснул, под хоровод мелькающих в памяти родных лиц…
Очередная вахта начиналась третьего января. Антон дожидался на автовокзале рейсового автобуса, когда к нему подошел Игорь, почему-то без сумки.
— У жены четвертого день рождения, — поздоровавшись, объяснил напарник. — Так что я через пару дней появлюсь. С Макарычем я договорился, он меня попутной “вертушкой” забросит. Зимника-то до сих пор нет, сам видишь, погода на морозы поворачивать никак не хочет. Справишься один?
— Куда ж я денусь, справлюсь, конечно, не маленький, — пожал плечами Антон и шагнул в открывшуюся дверь старенького “пазика”. — Передавай привет и поздравления супруге. Кусок торта с тебя, не забудь прихватить!
В райцентре, где находилась нефтепромысловая контора, он проверил себя в списках и вместе с остальными вахтовиками доехал на “Газели” до аэропорта. Вылетели по графику, и через полтора часа Антон остался один-одинешенек на маленьком утоптанном пятачке среди целой вселенной иссиня-белого снега.
Стемнело по-зимнему быстро, а вместе с тьмой из-за деревьев вырвался ветер и пошел гулять метельными струями, напрочь смешав небо с землею.
Круговерть продолжалась почти двое суток, и Антону пришлось все это время плавать в серой хмари от вагончика до дизельной, от дизельной к скважине и обратно. В урочные часы сдавал сводку по рации и слушал сквозь трескотню помех однообразные сообщения диспетчера, что вертолеты в такую погоду не летают, а когда она кончится, — неизвестно.
Пятого числа на той стороне радиомоста объявился Игорь.
— Ну, как ты там, бедолага? — виновато спросил он.
— Все в порядке, друг, не переживай, — откликнулся Антон. — Соляра только что-то грязная пошла, дизель чихает иногда. Может, снегу намело в емкость. Так что первым делом проси у начальства, чтобы нам топлива свежего подкинули. Сколько до нас еще зимника топтать осталось?
— Километров десять сплошной болотины. Хорошо, я переговорю с шефом, может, зарядит ГТТ с прицепом, тогда и я подсяду. В общем, держись. До связи.
К вечеру ветер улегся, окончательно запутавшись в непроходимой чаще. Разъяснилось, полная луна желтым прожектором высветила полутораметровые шапки сугробов, укутавших все постройки на обжитом островке. Пока Антон расчищал широкой фанерной лопатой тропку от жилья к производственным объектам, мороз начал крепчать не на шутку. Выхлоп от электростанции поднимался вертикально в небо ровной фонтанной струей и незаметно рассеивался на огромной высоте под самыми звездами.
“Если так дело пойдет, завтра вертолет пустят, Игорь прилетит, вечерком Седиков наверняка заглянет на огонек, — рассуждал про себя Антон, радуя руки живым делом. — А там, глядишь, и зимник закончат, начальство начнет мотаться по точкам с проверками, скучать одному больше точно не придется”.
Управившись с хозяйственными делами, он с удовольствием, “от пуза” поужинал, сделал последний обход, чтобы лишний жирок не завязывался, и завалился на боковую.
Проснулся Антон около четырех утра и долго лежал в темноте с открытыми глазами, пытаясь сообразить, что же его разбудило. Все вроде как обычно, темнота и тишина. И тут понял — тишина! Она была абсолютной! Дизель молчал.
Пружиной подхватившись с полки, машинально щелкнул выключателем, да без толку, чертыхнулся про себя и на ощупь отыскал одежду и обувь. На улицу вывалился через минуту и тут же обжег горло, хватанув с разгону студеного воздуха открытым ртом. Пока бежал по тропинке к электростанции, щеки онемели, а уши, благоразумно упрятанные под развернутые клапана шапки, успели уловить несколько сухих щелчков в лесу. Это в стволах деревьев лопались замороженные капилляры, разрывая изнутри звенящую древесину.
В контейнере было еще тепло, и Антон сразу кинулся к расходному баку, гулкий ответ которого на удар костяшек пальцев сообщил ему, что топлива нет. Перебежал во вторую станцию, с ходу запустил двигатель, отрегулировал напряжение и снова выскочил на мороз.
Первым делом сгонял к качалке, включил в работу. Скважине нельзя стоять, замерзнет. Потом, чтобы ее по новой раскочегарить, сколько дней, людей и техники понадобится. Да и премией накажут махом, оглянуться не успеешь. Сейчас за одну тонну недобора нефти голову с плеч снимают, а тут целый десяток в сутки.
Вернулся к дизелям, погрелся немного. Заодно включил топливный насос, но тут же нажал “Стоп”, так как солярка в расходный бак не текла. Пришлось разматывать переноску и шагать вдоль трубопровода к стокубовой цистерне, в поисках замороженного места. Щеки опять прихватило, и Антон, перекладывая лампочку с одной руки на другую, периодически тер немеющее лицо и прикидывал в уме, на сколько часов хватит оставшейся в баке соляры. Получалось, что часа на три, не больше.
Звезды с интересом смотрели с чистого черного неба на копошащегося в сугробе человека. Луна усмехалась прямо ему в лицо, а окружающая тайга, казалось, съежилась от накатившей лютой стужи, приникла к земле с опаской, пытаясь сохранить хоть чуточку тепла в своих обитателях, попрятавшихся под толстым слоем снега.
Ничего он, конечно, не нашел, только продрог не на шутку. Спохватился, что не сообщил по рации о случившемся, и побежал скорей в вагончик. Вышел на связь, с трудом удерживая негнущимися пальцами клавишу трубки. Диспетчер принял информацию и отбился. Антон включил чайник, решив согреться хорошенько и покумекать спокойно в поисках выхода из сложившейся ситуации. Подходя к столу, случайно глянул на градусник за окном и не поверил своим глазам — красного столбика на шкале вообще не было. Спирт почти весь ужался в булавочную каплю, висевшую на два сантиметра ниже отметки в пятьдесят один градус.
Не мешкая, отыскал в своем шкафу шерстяной “намордник” с прорезью для глаз, достал вторую пару теплого белья, свитер и тещины толстые вязаные носки. Затем, прихлебывая обжигающий кипяток, минут пять крутил в голове возможные варианты.
“Самое верное, конечно, откупорить на цистерне верхний люк и начерпать горючее ведром на веревке. Таким способом можно без особой спешки заправить оба бака. Но ведь замучаешься мотыляться вверх-вниз по лестнице, еще навернешься с верхотуры, чего доброго. Лучше трубу чем-нибудь отогреть, только вот чем? Была бы передвижная паровая установка… или электрокабель нагревательный. Если бы да кабы! Ну, а самое простое — это плюнуть на все, затопить печку в бане и греться, пока подмога не приедет. Только как-то будет это… неправильно, что ли”.
Антон обул валенки, натянул на голову шерстяной чулок и, не теряя больше времени, отправился снова к электростанциям. Захватил ведро, веревку, гаечные ключи и взобрался по тоннельной металлической лестнице на покатую крышу цистерны. Привесил на ограждение переноску и уселся верхом на стальную круглую крышку, принайтованную четыремя болтами к бортику наливного горла. На отвинчивание гаек ушло с полчаса. Резьба проржавела, и на ключ приходилось налегать всем телом, что оказалось даже полезным, — помогало хоть немного согреться.
Последнее соединение Антон не стал раскручивать до конца, а просто сдвинул крышку в сторону. В нос ударил резкий запах нефтепродуктов. “Намордник” весь покрылся слоем инея и примерзал к губам и носу, пальцы на руках отказывались сгибаться, но Антон пересилил себя и сумел-таки зачерпнуть со дна треть ведра тягучего месива. Кое-как доковыляв до контейнера работающей электростанции, он с огорчением убедился, что солярка не просто загустела на морозе, а смешана с какой-то желеобразной химией, льдом и ржавчиной.
Видимо, запас, залитый еще прошлой зимой и рассчитанный до нового года с небольшим довеском, все же подошел к концу. Отстой, собравшийся на дне емкости, назвать топливом можно было лишь с большой натяжкой, да и то лишь в горячем виде. Оставалось одно: запалить костер, нагреть огнем и трубу, и емкость — тогда можно продержаться на этой дряни еще сутки или дольше.
За час Антон в несколько ходок натаскал из бани сухих дров, каждый раз забегая в теплый контейнер, чтобы немного согреться, и разложил их небольшими кучками под топливопроводом и цистерной.
И тут дизель заглох.
Тишина снова зазвенела в ушах. Антон в кромешной темноте отыскал оттаявшее в тепле ведро, плеснул на дровяную укладку и лихорадочно начал искать по карманам робы коробок спичек. Голая кисть руки на воздухе тут же превратилась в клешню, и пальцы кое-как захватили щепоть рассыпающихся древесных палочек. Огонь нехотя перебрался со спичечных головок на мокрые от соляры поленья и завел свою первобытную пляску, брызгая искрами и черной копотью прямо в лицо Антону.
“Вот и славно, пошло дело, — радостно бормотал про себя Антон, не чуя под собой ног. — Сейчас пойду, растоплю баньку, согреюсь хорошенько, а потом можно будет и дизель снова запустить и скважину, и все будет в порядке”.
Не отрывая завороженного взгляда от яркого рыжего пламени, он уселся на перевернутое ведро, упрятал руки в меховых рукавицах под тулуп и, сгорбившись, так и замер на месте. Ему казалось, что мороз отвалился куда-то за черту темноты, и тепло, выливаясь из костра ласковыми мягкими волнами, подкатило к ступням и взбирается выше и выше, обволакивая и согревая уставшее тело, вглубь до самой озябшей души. . .
Седиков тоже проснулся рано, по старой деревенской привычке подниматься ни свет ни заря и подтапливать остывшую за ночь печку двумя-тремя полешками, пока воздух в избе не прекращал вышибать пар изо рта. Первым делом он зажег свечу, прилепленную к самодельной стеклянной полочке на стене, прикурил от нее беломорину, откашлялся надсадно, почесывая свалявшуюся бороду, и, шаркая стоптанными валенками по некрашеным половицам, вышел в сени. Собаки, свернувшиеся в клубок у стены, навострили уши на его шаги, но голов не подняли.
Старик вышел на крыльцо, потянул ноздрями обжигающий льдистый воздух, прикидывая температуру, разворошил под снегом высокую поленницу за перилами и поскорее вернулся в дом. Подкинул сразу пяток чурочек, приоткрыл заслонку в трубе, нашарил рукой лавку у окна и прислушался, как загудел огонь в топке, разбрасывая во тьму раннего утра дрожащие оранжевые блики. Долго так сидел старик, задумчиво глядя на стылые звезды за мутным стеклом, ждал, пока закипит наполненный с вечера чайник. Первым делом плеснул кипятку в собачью миску, чтоб размокли заскорузлые хлебные корки, бросил туда же тоненькие косточки куропатки, оставшиеся от ужина, и потом только залил водой заварник.
Собаки, учуяв распаренный дух из миски, встретили хозяина на пороге радостным визгом. Особо старался подластиться кудлатый щенок, приблудившийся в июне от нефтяников и вымахавший за полгода в настоящего теленка-волкодава, но бывший до сих пор бестолковым и добрым увальнем. Седиков поставил чашку на пол в сенях, а сам снова вышел на крыльцо. Посмотрел внимательно в черное небо, прислушался к затаившейся вокруг тишине, ощущая неясную тревогу в душе.
“Как-то там пацаны на скважине? — подумалось ему. — Мороз, однако, крепкий, как бы не случилось чего”.
А тут еще и щенок растревожил. Отвалившись разом от миски, ни с того ни с сего пес выбежал из сеней на улицу и, задрав нос к высокой луне, запричитал тонким тоскливым воем. Старик не стал больше раздумывать, вернулся в дом, насдевал на себя все, что нашел из теплой одежды, прихватил в рюкзак бутылку самогона, взял ружье, надел широкие охотничьи лыжи и вышел на хрустящий рассыпчатый снег. Собаки пустились за ним вдогонку, обогнали прыжками, проваливаясь на первозданной белой целине по самые хвосты, и унеслись по тропинке-улице между заброшенными нежилыми балками и вагончиками, черными провалами окон провожающими одинокую человеческую фигуру.
В лесу, изредка проверяя маршрут по алмазным россыпям звезд над головой, Седиков привычно размерил шаги и дыхание и неторопливо, чтобы не застудить легкие, но не останавливаясь ни на минуту, заскользил по сугробам между призрачными тенями деревьев. Собаки оставили игры, почуяв тревогу хозяина и мертвую стылость окружающей тьмы, и беззвучно бежали рядом, след в след, склонив заиндевевшие морды к самой поверхности снежного покрывала.
За три километра до хозяйства нефтяников старик немного ускорил шаг, тщетно пытаясь уловить в смерзшейся ватным комом тишине отзвук работающего дизеля. На Антона его вывели собаки, снова умчавшиеся вперед на подходе к человеческому жилью и громким лаем привлекшие внимание хозяина к неподвижной черной фигуре, освещенной неярким пламенем затухающего костра.
Седиков с ходу сгреб в охапку одеревеневшее тело парня, развернулся и, с хрипом втягивая сквозь зубы обжигающий горло воздух, потащил его прямиком в холодную баню. Осторожно опустил Антона на полок и тут же вернулся за тлеющей головешкой, которой распалил заправленную сухими поленьями печку. После, не давая себе роздыху, непослушными руками скорей раздел Антона до трусов и начал растирать ноги и кисти рук поочередно снегом и самогонкой. А когда Антон наконец очнулся и замигал, пытаясь разглядеть в темноте своего спасителя, Седиков влил ему в рот несколько глотков первача и приложился к бутылке сам, зажевав спиртное подтаявшими сосульками с усов.
— Ну что, оклемался, паря, дырявый ты насос?! — старик рассмеялся скрипуче, но тут же зашелся в кашле, отдышался немного и потянул губами папиросу из мятой пачки. — Лежи, давай, герой хренов, руки-ноги лишние у тебя, наверно?
Антон ничего не ответил, облизал потрескавшиеся губы и взглядом тоже попросил закурить.
В маленьком окошке начал сереть рассвет. Печь быстро прогорела, не успев толком разогреть стылое помещение парной из-за открытой в предбанник двери, что Седиков сделал специально, не давая подмерзшему Антону согреваться слишком быстро. Сам старик уже давно дрожал от холода, но, в беспокойстве за чужую жизнь, не замечал этого. Докурив, он вышел на улицу за дровами, а нашел только три полешка, которые Антон в беготне уронил ночью возле тропинки в сугроб.
Седиков пошуровал кочергой малиновые угли в топке, подбросил оставшиеся дровишки и, прихватив в предбаннике ножовку, отправился за сухостоем в лес. Собаки неотступно следовали за ним.
Подходящее дерево старик углядел только в километре от жилья. Начал пилить звонкую стеклянную древесину, не отдышавшись толком от спорой, не по годам, ходьбы по сугробам, да так и замер, упав вдруг на колени и привалившись головой к березовому стволу. Левую половину груди обожгло внезапной болью, в глазах потемнело, и не было никаких сил вздохнуть. Собаки обеспокоенно запрыгали вокруг хозяина, звонким лаем призывая его обернуться, но он так и не пошевелился больше.
Антон лежал на полке, прислушивался с радостью к нестерпимо ноющим ступням и пальцам рук и заснул под пульсирующие толчки боли, которые кровь разгоняла по всему телу вместе с волнами живительного тепла. Мирно похрапывающим сквозь почерневшие ноздри, с вымученной улыбкой-гримасой на покрытых коркой губах, его и нашли прибывшие на вездеходе сослуживцы и Игорь.
А тело Седикова отыскали через час, по глубоким следам в снегу, услыхав далекий вой собак…
Моложавый владелец нефтяной компании прошел в кабинет президента компании, своего ставленника и лучшего друга. Неслышно ступая по пробковому полу, уютно устроился в кресле для посетителей и придвинул к себе листок с колонками цифр. Следом вошла секретарша, аккуратно составила с подноса две микроскопические чашечки черного кофе, приоткрыла жалюзи на окне и удалилась, отточенно покачивая крутыми бедрами. Хозяин кабинета, отхлебнув ароматного напитка, молча ожидал реакции гостя.
— Где моя нефть? — наконец спросил магнат.
— Проблемы возникли небольшие. По всей Сибири морозы стоят под шестьдесят, а тут еще энергетики помогли, несколько раз мигнули линией пятьсот киловольт, от которой все наши месторождения питаются. В итоге заморозили несколько сот скважин.
— Чихать я хотел на морозы. Ты лучше скажи, кто мне вернет деньги, которые я каждый день теряю?! — магната прорвало. — Десять тысяч тонн в сутки корова языком слизнула и продолжает слизывать. Звони генеральному и главному инженеру, пусть быстро разбираются со своими бездельниками, которые не могут нормально работать. Чтоб добычу восстановили за неделю!
— Хорошо, не беспокойся — восстановим.
Вкус жизни
Так выпьем же за того, кто в пути этой ночью! За то, чтобы ему хватило пищи, чтобы собаки его не сдали, чтобы спички его не отсырели. Да поможет ему Господь!
Джек Лондон. За тех, кто в пути
Дверь широко распахнулась, и из клубов пара, повалившего на улицу, проявилось бородатое лицо шофера.
— Вы почему есть не идете? — спросил Петруха Мартодиев, заглядывая в вагончик и утирая ладонью лоснящиеся губы. — Повариха сказала, сейчас закругляется с ужином. Да и ехать пора бы, ночь на дворе.
— Дверь закрывай! Не май месяц, — буровой мастер Костя Шейнин прикрыл форточку и затушил сигарету в импровизированной пепельнице-шарошке от бурильного долота. — Успеете, время-то всего лишь девятый час.
— Так нам еще два часа пилить, — водитель ввалился в вагончик, обстучал унты о порог, прикрывая за собой дверь, сел на лавку и осмотрелся. — А вообще, бог с ним, путевка все равно уже закончилась, так что можно и у вас переночевать. Ты как, Илья, насчет остаться? Завтра суббота, выспимся и поедем, как рассветет.
Электромеханик Илья Трофимов мотнул отрицательно головой, сидя сбоку от стола и, не отрываясь, строча что-то в журнале дежурного монтера. Его худое, чуть удлиненное лицо, с пробившимися над верхней губой жидкими усиками, казалось нарочито сосредоточенным. Словно этой напускной серьезностью он пытался скрыть, прежде всего от самого себя, свой возраст еще не оперившегося молодого специалиста. Хотя и Петр, и Константин были немногим старше него, но уже отдали Крайнему Северу по несколько лет, а он только-только разменял второй год северной жизни.
— А то, смотри, у поварихи балок теплый, бока мягкие… — продолжал Петруха и хохотнул, довольный своей шуточкой. — Да и мороз крепчает, по-моему. Глянь-ка, Кость, на градусник.
— Тридцать пять вроде, а еще час назад было двадцать девять, — ответил Шейнин, кое-как разглядев, прищурившись, красный спиртовой столбик сквозь проталину в наледи на окне. — А ты на повариху-то сильно губы не раскатывай, Шульбин тебе их быстро заправит.
— Сейчас чаю хлебнете и поедете, — он проверил воду в чайнике, воткнул вилку в разболтанную розетку на стене и присел на импровизированный топчан, составленный из двух деревянных лавок между торцом стола и затертой стенкой вагончика.
Этот топчан служил дежурной кроватью ему и сменному мастеру в любое время суток, когда удавалось урвать для сна несколько часов в бесконечной череде неотложных буровицких дел: от мелкого — передачи по рации суточной сводки начальнику смены на базе — до самого крупного — ликвидации аварии на скважине. Да их у мастера и не бывает, мелких дел, так как из них складывается и от них зависит производственная и людская жизнь буровой бригады — обжитого островка, окруженного заснеженным лесом и бесконечными, насквозь промерзшими болотами.
— Нет, спасибо. — Илья закрыл журнал, достал из кармана брюк серебристые часы на цепочке, открыл крышку и глянул на циферблат. — Пожалуй, пора ехать, а то и к двенадцати до дому не доберемся.
— Аристократ, — подмигнул Петруха Косте. — Жилетки только под фуфайкой не хватает.
— Просто с такими удобнее, наручные запотевают на морозе, — Илья смущенно улыбнулся, спрятал часы в карман и поднялся.
Мастер тоже встал с топчана, надел на голову ушанку с привязанной к ней защитной каской.
— Пойду, перекушу, пока подъем закончат. Турбину сменим, в ночь надо наверстывать — из-под “кондуктора” самые метры. Не успели ведь и сотню взять перед аварией.
Вышли на улицу. Водитель торопливо пошел через буровицкий поселок к стоявшему возле котельной “Уралу”.
— Жмет морозец. — Шейнин остановился возле столовой, протянул руку Илье, потом спохватился: — Зайди, хоть булочек возьми в дорогу.
Пряча за полой телогрейки газетный кулек с горячими булочками, Илья спрыгнул с крыльца и по тропинке через шламовый амбар направился к машине. Мороз действительно крепчал. Пальцы рук быстро замерзали в сырых, мгновенно затвердевших на воздухе меховых рукавицах. Илья снова чертыхнулся про себя — пока разбирался с неисправностью, имел глупость положить рукавицы на дырявый паровой шланг, чтоб не остывали.
Черное, усыпанное звездами небо над головой было глубоко, как бездонный океан. Воздух неподвижен — белый дым из труб котельной, подсвеченный прожектором с вышки, поднимался вверх ровными столбами.
“К сороковнику подтягивается”, — подумал Илья, остановился и ради интереса плюнул в снег, вспомнив, что таким способом определяли температуру воздуха герои рассказов Джека Лондона.
Замерзла слюна на лету или нет, он так и не разобрал, но долго торчать на улице явно не стоило — мороз обжигал дыхание и прихватывал нос и щеки.
Вышка, покрытая инеем, была освещена гирляндами светильников, словно новогодняя елка. Крюкоблок резво бежал вверх, вытягивая из чрева земли очередную трубу. Взревывал по-медвежьи двигатель главного привода. Бурильные свечи, выстраиваясь ровными рядами возле “ног” вышки, гулко звенели морозным хрусталем.
Работа вошла в обычное русло, а ведь еще днем, когда они подъезжали к кусту скважин, буровая установка казалась мертвым нагромождением железа. Словно бездыханный динозавр, припорошенный метелью ледникового периода, этот завод на колесах неподвижно расположился на песчаной опушке, лишь гордо подняв, из последних сил, сорокаметровую шею вышки над хилыми северными деревьями.
Петр погудел клаксоном на прощанье и вырулил вокруг мостков к выезду с кустовой площадки.
— Прокати нас, Петруша, на тракторе, да поскорее. — Илья уселся поудобнее, пристроил возле себя кулек с булочками, достал одну. — Через пару часов дома будем.
— Не загадывай. Когда приедем, тогда и будем, — отозвался водитель и вытащил из-за спинки сиденья термос. — Кружку в бардачке возьми.
До центральной трассы — бетонки, связывающей месторождения с городом, — еще было километров двадцать по заснеженному лесу. Накатанный зимник извилистой лентой стекал под колеса “Урала”. Невысокие, в белых шубах сосенки толпились у обочин, выхватываемые дальним светом фар из ночного безмолвия. Свет выедал в окружающей тьме длинный тоннель на прямых участках дороги, а на поворотах резко упирался в стволы и вытянутые навстречу машине ветви, пригнутые пушистыми белыми рукавицами — как будто деревца голосовали проезжающей мимо попутке.
Стекла кабины, оттаявшие за время стоянки, быстро затягивало слоем изморози. Скоро только на лобовых окнах остались озерки чистой поверхности. Петруха поправил ребристую трубку, протянутую под рулем к левой форточке от печки, пристроенной в ногах у пассажирского сиденья. Поток теплого воздуха по трубке поступал к заиндевевшему окну, давая водителю хоть какую-то возможность разглядеть зеркало заднего вида.
Зимняя ночная дорога — хорошее снотворное для пассажира. Искрящаяся, скользящая под взглядом белизна, бегущие по краям тени деревьев, ровный рокот мотора, неспешный разговор с водителем, переходящий в его монолог, плавное покачивание тяжелой машины на взгорках и поворотах, обволакивающее тепло кабины — и вот уже нет сил удержать слипающиеся веки, голова потихоньку начинает клониться вперед, рот приоткрывается, выпуская в уголки губ слюнку, и только на неожиданной кочке, испуганно встряхнувшись и тараща невидящие глаза, понимаешь, что бессовестно заснул, бросив напарника один на один с дорогой. Но он не видит твоего извиняющегося взгляда или глянет искоса, понимающе улыбнется сквозь бороду, и, через пару минут, снова проваливаешься в небытие, продолжая досматривать прерванное сновидение…
Вскоре подъехали к выезду на бетонку, до цивилизации оставалось семьдесят километров с хвостиком, и с этого момента неожиданное прервало обычный ход событий, в очередной раз доказывая людям, что в дороге случается всякое.
— Открой дверцу, глянь, что там справа, — толкнул Петруха Илью, останавливаясь у поворота.
Илья встрепенулся, вынырнув из короткого сна, сообразил, о чем его просит водитель, повернулся к окну и подышал на стекло, помогая дыханью растопить наледь тыльной стороной горячей ладони.
— Я тебе и так скажу, нечего зря мороз в кабину впускать, — глянув в образовавшийся глазок, махнул рукой. — Поехали, справа свободно.
Петруха медленно вывернул тяжелую машину на трассу и начал набирать скорость, но тут же, глянув в зеркало заднего вида, сбросил газ и свернул к обочине.
— Ушел! — севшим голосом отрывисто бросил Петр, выжал педаль тормоза и остановил машину.
— Кто ушел? — непонимающе уставился на него Илья.
— Подрезал я кого-то, он с трассы свернул в кювет, чтобы в нас не врезаться. Петруха машинально перекинул рукоятку скоростей в “нейтраль”, дернул вверх ручник, схватил ушанку и вывалился из кабины.
Илья очумело уставился на кружку с остатками чая, которую до сих пор держал в левой руке, потом засуетился, торопливо пристраивая посудину между сиденьями и одновременно другой рукой нашаривая ручку на двери. Шапку захватил и нахлобучил на голову уже на ходу и сразу же провалился по пояс в глубокий снег.
Полотно в этом месте дороги на полметра было выше окружающей целины. Если учесть еще глубину сугробов, то до поверхности промерзшей земли — около полутора метров. В этой яме, “брюхом” на вспоротом насте, чуть-чуть не докатившись до бетонной опоры линии электропередачи, лежал бортовой “Урал”, с необычной прямоугольной емкостью во весь кузов. Фары его горели, взрезая световыми потоками стену плотного морозного мрака.
Скорость наверняка была под сотню, поэтому машина и не перевернулась, а, пролетев несколько метров, ухнула в снег и, пропахав целину, резко остановилась.
Полная луна зыбко освещала происходящее.
Пока Илья, увязнув в сугробе, озирался вокруг, Петруха на четвереньках дополз до кабины аварийного грузовика и поднялся. Дверца водителя распахнулась, с подножки упал человек, утонул в снегу, но тут же вскочил и, размахивая одной рукой — вторая плетью болталась вдоль туловища, попытался кинуться на Петра, но опять завалился на бок.
— Ах ты, сволочь! Ты же меня чуть не убил! Гад! — бормотал он отрывисто и зло, тяжело ворочаясь в сыпучей каше колкого снега.
Петр добрался до него и тут же получил с левой руки неловкий удар в лицо. Шапка слетела с головы, но он, не защищаясь от сыпавшихся оплеух, поднял человека на ноги и пытался в темноте ощупать его и разглядеть — цел ли. Через несколько секунд они уже сидели в сугробе напротив друг друга и вяло переругивались, не в силах больше двигаться после нервной встряски. Петр приложил к разбитым губам горсть снега и, остановив кровь, стряхнул с ладони черный липкий комок.
В это время подъехал и остановился на дороге такой же “Урал”, с емкостью в кузове. Водитель вышел из машины, огляделся, подошел к Илье, и они вместе стали медленно спускаться к почти утихомирившимся противникам, увязая на каждом шагу.
— Как же ты вывернул, паразит, не глядя на дорогу?! — снова взвился пострадавший, все еще под впечатлением пережитого, увидев подкрепление. — У тебя, гнида, дети есть?! Жена есть?! Ты же моих сиротами мог оставить, сволочь!
— Ну ладно, Федор, хватит, — жестко сказал водитель, подошедший с Ильей. — Живой ведь. Кости целы?
— Правая рука не слушается, — ответил, тут же успокаиваясь, потерпевший и, вспомнив о боли, скривился в невольной гримасе.
— Это я виноват, — сказал Илья и шмыгнул носом. — Окно все затянуло, я и не разглядел толком дорогу, сказал Петру, что все нормально.
— Да нет, — покачал головой водитель второй машины и махнул рукой назад, вдоль дороги. — Я думаю, ты и не мог его увидеть, там же трасса через речку проходит и с моста круто вверх, метров двести всего отсюда. Иван на спуске поддал газу, ну и вылетел на вас из-за пригорка, как из пушки. Счастливый случай, что еще так обошлось.
— Да, если бы сбил опору — кранты. — Петр начал осматривать пострадавшую машину. — Ухнула бы на кабину и на кузов, а в емкости, поди, нефть?
— Под завязку — пять тонн, да еще с газком, рвануло бы крепко. — Федор покрутил головой.
— Ну ладно, рассусоливать некогда, иначе совсем задубеем — надо определиться, что делать. — Второй водитель начал обходить грузовик с другой стороны, Илья пошел за ним. — Вы откуда?
— С Карамовки, первое управление буровых работ, — ответил Илья.
— Ну, а мы — из геологоразведочной экспедиции, с Вынгаяхи едем. Везем нефть с разведочной скважины. Коллеги, оказывается.
Кузов, под весом тяжелой емкости, сорвало со “стремянок”, которые крепят его к раме машины. Стальные катаные прутья полопались на морозе, и передний борт, ударившись в стенку кабины, вмял ее с одной стороны сантиметров на тридцать, перекосив немного и заклинив правую дверцу. Задняя часть кузова съехала по инерции от оси машины на полметра и погнутыми острыми концами рваных “стремянок” распорола оба задних ската с правой стороны. Сама емкость не повредилась — потеков нефти на снегу не было, топливные баки тоже целы.
— Не так уж плохо, — проговорил Петр. — Нужно заменить колеса, подтянуть ее к дороге, снять емкость, кузов и можно ехать своим ходом.
— Так и сделаем, — подтвердил геолог. — Я тогда погнал в город, завезу Федора в больницу, потом на базу. Там сниму свою емкость и вместе с краном вернусь, а вы пока здесь управляйтесь, как сможете. Со скатами, правда, сложнее — у нас на двоих одна запаска.
— Я свою возьму, — сказал Петр. — И трос у меня длинный есть, должно хватить.
Пострадавший было запротестовал, не желая бросать грузовик на чужих людей, но напарник жестковато цыкнул на него. Петруха забрался в кабину, потушил фары и попытался завести успевший остыть двигатель. Запел с подвыванием стартер и с третьего раза сумел-таки вдохнуть жизнь в сердце автомобиля. Геологи, убедившись, что все идет нормально, побрели через сугробы обратно к трассе. Илья, притопывая ногами, смотрел им вслед. Они скатили на обочину запасное колесо и уехали. Дым выхлопа еще долго висел над бетонкой, неуловимо, словно тающее облако, оседая и растекаясь по стылой поверхности. Так бывает в безветренную погоду, когда температура воздуха опускается за сорок градусов ниже нуля.
Петруха, отрегулировав холостые обороты, выскочил из холодной кабины и, засунув озябшие кисти рук крест-накрест в рукава телогрейки, поспешил, насколько позволял глубокий снег, к своей машине. Илья с готовностью направился за ним. Выкарабкавшись на четвереньках на дорогу, они забрались в тепло, плеснули в кружки чаю из термоса и, потихоньку прихлебывая сладковатую жидкость, отогревались, молча взглядывая в черноту ночи сквозь переднее стекло. Напившись, закурили, и закупоренное пространство быстро наполнилось клубами дыма так, что защипало глаза.
— Ну, что? Вперед! — спросил и сам себе ответил Петруха.
Илья молча кивнул, надел шапку, завязав “уши” под подбородком, натянул на руки просохшие наконец-то рукавицы и вынырнул вслед за водителем из кабины на мороз.
— Эх, благодать! — Петр, раскинув руки, вдохнул полной грудью ледяной воздух. — Чувствуешь вкус жизни? Ты только глянь, какая красота вокруг!
И, словно в ответ на его слова, прямо над ними в небе возникло, поглощая дрожащие звезды, белое полотнище северного сияния, растеклось медленными сполохами по небосклону, окрашиваясь с краев к середине в неуловимо меняющееся радужное разноцветье. Как будто гигантский флаг развернулся высоко над бескрайней тундрой, заливая холодным светом скованное морозом безмолвие ночи.
— Сам Бог велит дело делать!
И началась настоящая мужская работа.
Помните загадку: что тяжелее — пуд свинца или пуд пуха? А сколько весит восьмидесятикилограммовое колесо от “Урала” для двоих парней, толкающих его перед собой в сорокапятиградусный мороз по сыпучему снегу метровой толщины на расстояние в двадцать метров? Только труд, труд до изнеможения, до мельтешения золотых искорок в глазах, даст ответ на этот вопрос.
Упираясь руками в ребристую закаменевшую резину, а ногами в скрытую снегом кочковатую почву, Илья изо всех сил наваливался на неподатливое колесо, будто борец сумо, и толкал, толкал его, зажмурив глаза и распрямляясь, словно тугая пружина. Переступал на несколько сантиметров и толкал снова, уподобляясь мифическому Сизифу, фигурку которого, искусно вырезанную из дерева, видел однажды в далеком детстве в доме у отцовского друга. На память внезапно пришли и строки, вязью вившиеся по кромке пьедестала: “Пусть будет так же труд твой тяжек, но ощутимей результат…”. Тогда он не понял их смысла, но ясно переданные мастером упорство и сила запали в память буграми напряженных мышц и волевым выражением лица древнегреческого героя, толкающего вперед и вверх каменный шар.
Пар от дыхания выбелил искрящейся бахромой мех на шапках, мелкими сосульками повис на усах, забил льдинками ноздри. Дух перехватывало, и ломило зубы от студеного воздуха, но тяжелая работа давала возможность согреться, заставляя кровь быстрее бежать по жилам и учащая дыхание.
На замену колес ушло около часа. Напарники выбрались на дорогу и залезли в свою машину погреться, в ожидании геологов и следующего этапа работы. В кабине было очень тепло, даже жарко. Илья распахнул полушубок, откинулся на спинку сиденья, и тут же перед глазами все поплыло и заломило пальцы на ногах острой ноющей болью. Петруха плеснул в кружку остатки чая, отхлебнул сам и протянул Илье. Тот отрицательно замотал головой — пить не хотелось. Хотелось немного посидеть неподвижно с закрытыми глазами и согреться, чувствуя, как тепло волнами поднимается по озябшему телу.
В это время далеко впереди над белым полотном бетонки проявился рассеянный свет фар.
— Кого это еще несет в такой мороз? — Петр подался вперед и стал пристально вглядываться в темноту, все более уплотняющуюся по краям дороги, по мере того как приближалась машина.
Из-за яркого, бьющего прямо в глаза светового потока не разобрать было габаритов транспорта. Петруха переключил несколько раз ближний и дальний свет, встречная техника медленно остановилась, фары потухли, остались только габаритные огни, и наконец-то стало видно, что это подъемный кран “Январец”.
Двадцатитонный автокран на базе военного “МАЗ-500”, тягача-вездехода, с двойной, разделенной мощным двигателем кабиной и выдающейся вперед на несколько метров стрелой, как по мановению волшебной палочки, возник на ночной дороге.
Рассмотрев номер на бампере “Январца”, Петруха обрадовано распахнул дверцу и выскочил из кабины. Илья последовал за ним и остановился рядом, только сейчас в полной мере оценив габариты огромной машины — ее колесо “ростом” было чуть ниже Ильи. Он зябко поежился, попытавшись представить себе по недавно приобретенному опыту, каким образом на трассе можно сменить такое колесо.
— Наш, Юрик Гриценко из первой колонны, — сказал Петруха Илье. Водитель “Январца” уже выбирался задом из высокой кабины, опираясь ногами на узкую трубчатую подножку и прихваченную к ней петлей понизу, для большего удобства, стальную цепь. Спрыгнув на укатанный снег, повернулся к ожидавшим его напарникам.
— Чего кукуете? — угрюмо спросил он, засунув руки в карманы полушубка и даже не делая попытки поздороваться, хотя и узнал обоих. — Говорите быстрее, чего надо, я тут с вами дубака давать не собираюсь.
Невысокого роста, от силы метр шестьдесят — похоже, несколько сантиметров ему добавляли подбитые слоем резины и без того толстые войлочные подошвы собачьих унтов; щупловатый, с круглым конопатым лицом и колючими серыми глазами, Юрик славился своим, мягко выражаясь, неприветливым характером и патологической скупостью, но, надо отдать ему должное, был мастером своего дела. За рулем “Урагана” и за рычагами мощного крана он, наверное, находил компенсацию своим недостаткам и временно обходился без них, а в общении с людьми совсем не старался произвести хорошее впечатление.
Не обращая внимания на его насупленность, Петруха махнул рукой в сторону побитого грузовика.
— Тебя нам сам Бог послал. Надо поднять машину на дорогу, а дальше мы сами справимся.
Юрик скептически глянул на черный силуэт, распластанный на снегу, и сплюнул.
— Вас бы послать куда подальше. Некогда мне. Да и машина эта не наша, на кой она вам сдалась?
— Мы в аварии виноваты, надо помочь людям.
— Каким людям? Где хозяин-то?
— Хозяина в больницу повезли, а нам нужно машину в город доставить.
— А я-то здесь при чем? Мне на Суторму еще полста километров с гаком пилить, а тут убьешь два часа, не меньше. Бросайте все и мотайте до дому.
Юрик повернулся, собираясь забраться в кабину. Петруха шагнул к нему и схватил за рукав, улыбаясь непослушными губами:
— Не дури. По-человечески прошу, помоги вытащить.
Юрик дернулся было, чтоб освободиться, но Илья уже обошел его и стал рядом, будто невзначай загородив подножку. Его вдруг начал разбирать смех, усталость куда-то отступила, и в голове ясно обозначилась мысль: еще одно неверное слово или движение, и Юрику несдобровать. Видно, шестым чувством уловив в их веселых шальных взглядах это невысказанное обещание, Юрик криво усмехнулся, но остался на месте:
— Ну, ладно, уговорили, не отвяжетесь ведь. Надо же было мне, дураку, остановиться. — Он озадаченно покачал головой и, не желая показать, что сдался под их неприкрытым напором, добавил: — По пузырю каждый мне поставите.
— По два поставим. — Петруха довольно кивнул головой, отпустил его рукав. — Проезжай чуть вперед, трос накинем.
Юрик кивнул и поднялся в кабину. Развернув поперек дороги своего “мастодонта”, он дождался, пока Илья с Петром набросили трос с обеих сторон на фаркопы, и, поддав “гари” и огласив окрестности ревом мощного клаксона, легко потянул машину к дороге. Потом прижался к обочине, сдал назад и, снова выбравшись из кабины, принялся расставлять непослушные стылые гидравлические “ноги” подъемного крана.
Несмотря на мороз, а может благодаря ему, дело спорилось. Через несколько минут емкость, вместе с оторванным кузовом, легла на грузовик Петра. Илья тут же примотал их кусками алюминиевой проволоки к бортам, и следом на полотно дороги благополучно опустилась и сама жертва ночного происшествия. Юрик по-быстрому сложил стрелу, покидал стальные блины упоров в углубление на площадке крана и, натянуто распрощавшись с коллегами, запрыгнул в кабину “Январца”. Дизель взревел, и, тяжело тронувшись с места, автокран укатил, оставив за собой длинный шлейф выхлопа.
Илья, не чуя ног от холода, забрался в кабину к Петру. Сбросив рукавицы, подышал на онемевшие пальцы рук, а ноги, выпростав из валенок, подсунул под поток теплого воздуха к раструбу печки.
— Ну что, совсем замерз? — участливо спросил Петруха. — Держись. Зато еще одно дело сделали!
Илья молча кивнул и поморщился, чувствуя, как снова нестерпимой болью возвращается кровообращение в онемевшие пальцы ног.
— Я думаю, его машину нужно к нам в электроцех загнать. Мы ее сегодня же приведем в порядок. — Петр решительно тряхнул головой, как будто не желая слушать возможных возражений. — Одна проблема — ты водить можешь?
— Я на права еще в институте сдал. — Илья с трудом разлепил веки, потом встрепенулся. — Правда, категория “В”, но я смогу и на “Урале”, если нужно.
— А ты как думаешь?
Илья только покачал головой:
— Покажешь основные принципы…
— При-инципы… — протянул Петруха, — принципы в институте остались, а здесь одна голимая практика. — Он ободряюще хохотнул. — Ты ж со мной уже не одну тысячу километров намотал, неужели не уловил основные принципы? В общем, выхода нет — нужно ехать.
— Тогда вперед, не вижу препятствий! — Илья не дал себе слабины и с улыбкой взглянул на напарника.
— Ну, хорошо. Поедешь на моей, она тяжелее, устойчивее, да и гнать совсем не с руки, будешь держать сороковник и не больше. — Петруха задумался. — Трогаешься с первой, сейчас со второй не получится — мосты застыли, едешь на четвертой, перед остановкой не забудь поворот показать и потом в нейтраль и на ручник. Я буду сзади держаться, метрах в трехстах, чтобы в твоем выхлопе не утонуть. Следи за температурой и аккумулятором, если что, тормози.
Илья внимательно слушал, кивал. Усталость снова пропала, наоборот, у него внутри все запело от предвкушения нового приключения.
И, действительно, когда он очутился за рулем, а Петр для страховки подсел рядом, Илья автоматически выполнил все необходимые действия, мотор зарычал, и машина послушно, правда с некоторой натугой, осторожно тронулась с места и покатилась сама по себе, плавно покачиваясь на “квадратных” от мороза колесах.
Мотор пел свою песню, тоннель от света фар, рентгеном оголяющий окружающую тундру, монотонно слепил глаза, но в то же время не давал повода заснуть, удерживая взгляд отраженным контрастным высверком на острых гранях снежинок, бесконечной алмазной пылью сыпавшихся с небес.
На промбазу Илья въехал с дороги уже с некоторой лихостью, о чем тут же пожалел, не успев притормозить перед шлагбаумом и благополучно свернув ему бампером полосатую “шею”. Остановившись возле ворот электроцеха, он перекинул рукоятку коробки передач в “нейтраль” и выпал из кабины. Рядом с ним тормознул ехавший следом Петруха, но Илья уже проковылял в цех, распахнул широкие ставни ворот, и аварийная машина первой вкатилась в тепло. Илья въехал следом, словно заправский водитель, осадив грузовик за порогом электроцеха.
— Ну, ты даешь, — Петр встречал Илью веселой, но немного вымученной улыбкой. — Еще одно дело сделано, осталось последнее на сегодня.
— Как же мы ее отремонтируем? — Илья удивленно ходил вокруг куцего “Урала”. — Тут работы на несколько дней, да и специалисты нужны.
— Мы сами себе специалисты, — Петруха улыбнулся одними глазами и кивнул в сторону, — а вот помощники нам действительно понадобятся, ну, за ними, я думаю, дело не станет.
Вокруг них собрались несколько человек слесарей и электриков из ночной смены. Мужики неспешно покурили, переговариваясь между собой; потом заработала кран-балка, снимая поврежденный кузов с грузовика Петрухи; загудел токарный станок, приняв в свой патрон стальной пруток будущей “стремянки”; и застучала пара упругих резиновых молотков, предназначенных для укладки обмоток электродвигателей, а сейчас вполне сгодившихся для рихтовки помятой кабины.
— Вот Федор-то завтра обрадуется, когда увидит, что мы все исправили, — проговорил Илья, ныряя под кузов с гаечными ключами в руках.
Петр согласно кивнул.
Через какое-то время, а было уже около пяти часов утра, машину полностью восстановили. Для пущей важности Илья еще окатил ее горячей водой из шланга, смывая остатки оттаявшей грязи, а Петруха выгнал свой грузовик из цеха в метельную круговерть, разыгравшуюся на улице.
— Ладно, ты тут закругляйся, а я свою “ласточку” отгоню в гараж, договорюсь заодно, чтобы за нами дежурный автобус заехал пораньше, и вернусь, — крикнул он Илье, закрывая ворота. — Чайку завари.
Вахтовики разбрелись по “кандейкам” — “докемарить” остаток смены.
Илья сходил в раздевалку, оттер щеткой с хозяйственным мылом руки над умывальником, включил в “киповской” видавший виды чайник и решил перекурить на улице, пока закипает вода. Навалился плечом на тяжелую дверь, заставив подняться противовес на стальном тросике, распахнул ее и… уперся грудью в ружейные стволы.
В четком квадрате света, падавшего из дверного проема в заснеженную черноту раннего утра, против Ильи стоял Федор, пристроив двустволку на сгибе загипсованной до плеча руки. Пальцы левой лежали на взведенных курках.
— Где моя машина, сука, говори! — Федор выплевывал слова вместе с перегаром.
“Вот тебе, бабушка, и… “бриллиантовая рука”!”, — ни к селу ни к городу стукнула в голову мысль.
Илью разобрал нервный смех, настолько дурацкой и нелепой показалась возникшая ситуация. Он стоял не шевелясь и хохотал прямо в лицо опешившему Федору. Тот, от неожиданности, отпустил курки и придержал начинавшую закрываться дверь.
В ту же секунду сбоку, из снежного вихря, выдвинулась фигура Петра, он резко дернул ружье левой рукой на себя и вниз, а правой, вложив в удар весь свой вес, врезал Федору в челюсть. Тот опрокинулся в сугроб и затих.
— Ну, вот он и обрадовался, — констатировал Петруха, поднял двустволку, закинул за спину и перевел взгляд на Илью. — Ты как? Живой? В штаны не наделал?!
Илья перестал смеяться, кинул в рот пригоршню снега и вытянул непослушной рукой сигареты из кармана.
— Ты его не убил случаем?
— Да что ему сделается. Отключился, вояка. — Петр наклонился над Федором. — Дышит. Давай-ка его затащим в цех, а то, не дай бог, еще простудится. Досталось ему сегодня.
В киповской лаборатории они сгрузили Федора в обшарпанное кресло и, отдуваясь, уселись к столу. Ружье убрали под стол, от греха подальше. Чайник уже устал плеваться паром и кипятком. Илья выдернул шнур из розетки и залил заварник.
— Где-то тут спирт должен быть, — Петруха вопросительно посмотрел на друга. — Надо товарища в чувство привести, да и нам не помешает причаститься после работы.
— Канистра в сейфе, ключи в столе, — коротко ответил Илья.
Петр вытащил десятилитровую канистру, составил рядком три граненых стакана, плеснул в каждый на треть и смочил носовой платок. Потом подошел к Федору и сунул платок ему под нос. Гость завозился, морщась и отворачиваясь, открыл глаза и ошалело начал оглядываться по сторонам. На его скуле расцвел лиловый, во всю щеку, синяк.
— Челюсть-то целая? Держи, лапоть, — Петруха протянул ему стакан и кусок хлеба, — только осторожно пей — спирт.
Федор машинально принял стакан левой рукой, хлеб положил на коленку, прижал гипсом и исподлобья вперился в напарников:
— Мои мне сообщили в больницу, что вы машину угнали, гады. Теперь и меня хотите кончить?!
— Ты, Федя, наверное, недавно к нам “с земли” приехал? — Петр с сожалением глянул на водителя. — Насмотрелся там “видиков” американских, теперь бормочешь, сам не знаешь что. Выйди-ка вон в цех, глянь, не тебя ли там “подруга” дожидается?
Федор недоверчиво приподнял брови, отставил стакан, поднялся и вышел в дверь.
— Давай, Илюша, за здоровье! Набери воздуху, задержи и пей залпом, потом выдохнешь. — Петруха проследил, как Илья выполнил его наставления, кивнул и опрокинул в рот свою порцию.
Спирт обжег горло, Илья кое-как отдышался, зажевал хлебом, ощущая, как огненная жидкость держит путь по пищеводу, закурил. В желудке потеплело, в голове включился легкий шум, и глаза поплыли по качнувшейся комнате.
— Ну, мужики! Ну, мужики! — Федор ввалился в “киповскую” и кинулся жать им руки.
— Выпей лучше за знакомство и больше так не делай, — Петр пододвинул к нему стакан. — Двигать надо, сейчас автобус подойдет.
— Нет, я на своей поеду. — Федор выпил, закашлялся, блестя глазами, и выскочил за дверь.
Илья с глупой улыбкой наблюдал за его выкрутасами, потом поднялся из-за стола и пошел следом.
— Смотри, Федор, водка с рулем не дружат. — Петр кинул в кабину разобранное ружье и патроны, захлопнул дверцу.
“Урал” попятился задним ходом в распахнутые ворота, Федор махнул на прощанье здоровой рукой, развернулся и покатил прочь.
Навстречу ему на базу въехал дежурный “Кавзик”. Хорошо, хоть разминулись вовремя. Илья закрыл ворота цеха и направился к поджидавшему его на подножке автобуса другу.
— Ну что, прочувствовал до конца вкус… — Петруха улыбнулся в бороду и подмигнул, — а, Илюха?!
— Нет, только попробовал! И хочу пробовать снова и снова…