Содержание Журнальный зал

Е. ИЗВАРИНА

Молния на зипуне

Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2007

Александр Верников. Скорость звука: Стихи. — Пермь: “Ладонь”, 2006. — 160 с.

Поэзия может такое

От нечего делать сказать —

В бессмертную речь увязать

Смертельной удавкой-строкою;

Двуглавой заморской булавкой,

Как молнией на зипуне,

Зазиппить, сверкнуть зажигалкой —

Незнайкой пройтись по Луне…

…О, поэзия может еще и не такое! Проблема нынче заключается в том, что поэзия зачастую может, но не хочет. Не горит желанием. Вообще не зажигается ни от чего, остается, едва обозначив свои претензии, вещью в себе. Покоится с миром. Ничего-то стихам — плохим, но тем не менее в избытке наводняющим нашу жизнь — не надо. Кто-то с кем-то где-то условился, что они, стихи, есть — вот и ладненько. Вот и хорошо…

Плохо все это.

Большая книга стихов Александра Верникова эту тенденцию опровергает. Она оставляет ощущение веселого изумления автора перед силой, мощью и возможностями языка. Чувства неофита в хорошем смысле этого слова: “Дай-ка я попробую сказать вот так… Эвон что вышло то!..” Дух захватывает — так надо ли того стесняться, когда можно, оказывается, сказать — чистой радостью победив всякий пафос:

…Летящих восприятий миражи:

Цветет сирень

На голом льду,

Отбросил тень —

Лучом иду.

Летящее восприятие — то есть свободное, чистое, непредвзятое, подвижное в подвижном, живое. Свое. Там, где полной спонтанности, естественности высказывания все же не получается — мы видим стремление к ним, автор все равно не теряет доверия читателя, поскольку доверяет ему сам. Преобладающая в книге интонация — личностная, искренняя, по возможности безыскусная. Не нарочито, впрочем, а в тонком и точном соответствии с предметом разговора о подлинных красотах и щедротах этого мира и о многообразнейших возможностях, способах гармонически этому миру соответствовать: вписаться — и остаться.

Бог знает сколько направлений существует для этого похвального стремления. У Верникова отчетливо прописаны два: земля и небо. Земля — это телесность существования, родящая и производящая стихия, сама энергия вечного круговорота вещества, слияния-противостояния жизни и смерти:

Мать моя, земля моя сырая,

Постигаемая до корней,

На которой не живу, а умираю

От любови-ненасыти к ней.

Небо — покой созерцания и свобода полета. Иллюзия невесомости, когда долго смотришь в … Параллельная реальность, когда искоса глянешь на … Небо — необходимый для жизни воздух и свет, антиматерия — близкая, быть может, словесной субстанции, законам и парадоксам языка:

Поднимает словно изнутри

Это что-то, это просто что-то!

Это что-то вроде покурить

На плывущем трапе самолета…

Что-то несусветное — но разве не созданное как альтернатива земному существованию? Разве не связанное накрепко с человеком — через тоску, желания, страх и восторг? Ведь это не где-нибудь, а в небе

____________________журавли

Клинопись древнее не бывает

Чертят на прощанье на лету.

Жизнь моя, о елки, убывает

Насмерть-насмерть в эту красоту.

В лучших стихах Верникова поэзия — живет, а жизнь — говорит за себя. Но, по моему впечатлению, есть в этой книге и слабые стихи, и множество смехотворных рифм (“Шелленберга” — “Кенигсберга”, “совсем” — “над всем”, “пенсионерка” — “визионерка” и т.д.), и дело знаменитого капитана Лебядкина, оказывается, живет и побеждает:

Как тень от себя самого,

Я тварным составом тащусь

И в цельного одного

По новой сплотиться тщусь

— подобные откровения можно было и оставить за пределами представительного издания в твердом переплете — серьезного, как ни крути, предприятия. Талантливых стихов в книге немало, но они-то как раз и оттеняют все небрежности и просчеты. Досадно это, поскольку автор, повторяю, берется говорить — и говорит же! — о вещах серьезных: о жизни и смерти, о силе и слабости, о настоящей радости и настоящем горе, об основах и особенностях бытия и быта в России, о человеческом — и вечном. И рождается, например, вот такое:

Музыка у Юзэка

В кабачке играла,

Широко ли узко

Разных собирала.

Спрашивать шершаво

Цо было потом —

Кровь моя Варшава,

Висла под мостом…

На воздух взлетело,

Прахом улеглось —

Было, было дело —

Ахом унеслось.

И осталась музыка,

Музыка без Юзэка.

— а мы ее слышим.

И плачем.

Вот так-то.

Евгения ИЗВАРИНА

Следующий материал

Зыбкая твердь

Андрей Расторгуев. Дом из неба и воды: Стихи, поэмы. — Екатеринбург: Уральское литературное агентство, 2006. — 152 с., ил. ...После заката, омыты короткой прохладой, людские тела — точно солнцем налитые кубки, что переливают...