Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2007
Виктор Смольников — родился в 1964 г. в Ирбите, кандидат химических наук. Живет в Екатеринбурге.
Три товарища
Почему издревле все лечебницы для душевнобольных обязательно красят в желтый цвет? Почему не в романтичный розовый или в спокойный зеленый? Может быть, желтый цвет как-то благоприятно сказывается на успешности лечения? Или, может быть, желтая краска дешевле других? В желтый цвет не покрасят серьезное правительственное учреждение или городскую думу, супермаркет или автосалон. Если честно, то и в дизайне самого захудалого борделя города желтый цвет не используется. Желтый цвет — это привилегия психобольниц.
Одна из таких лечебниц приютилась на лесистом пригорке вблизи большого мегаполиса. Время от времени сюда на излечение привозили людей, истощивших свою нервную систему в борьбе за место под солнцем и относящихся к той несознательной части наших сограждан, которых в просторечии называют дураками. Нет надобности говорить, что вся больница снаружи и изнутри была покрашена в цвет яичного желтка, эта системность в выборе цвета распространялась даже на кафель и унитазы в туалете и убогие больничные тумбочки.
Может быть, какой то ушлый подрядчик еще “во время оно” продал больнице такое количество желтой краски, реализовывать которое руководству больницы придется еще лет сто. А может быть, какой-нибудь руководитель союза дизайнеров нашей великой страны получил государственную премию за удачное цветовое решение в оформлении казенных домов в масштабе всей федерации.
Игорь, Толя, Борода, три товарища по несчастью, находились в этом уголке безумия в течение довольно длительного времени и были выписаны из больницы одновременно. За долгие месяцы вынужденного безделья приятели настолько привыкли к незамысловатому интерьеру, исполненному в желтых тонах, что сейчас с трудом могли себе представить, что в природе существуют другие цвета.
Болезнь, позорнее которой не придумаешь, шизофрения — это тебе не какое-нибудь ОРЗ или благородный инфаркт, это та болезнь, от одного названия которой людей бросает в дрожь. Конечно, от раздвоения личности человек, в отличие от других болезней, как, например, рака или инсульта, не умирает. Но утешение это очень слабое, скорее умозрительное.
Находясь в желтом доме, среди таких же больных, трое приятелей не очень-то расстраивались по поводу поставленного диагноза. У других обитателей болезни были не лучше, среди пациентов были и настоящие коллекционеры диагнозов, обладатели дюжины психозов, и к диагнозу шизофрения относились несколько пренебрежительно и даже снобистски. Специфика психиатрической больницы — быть там ненормальным — норма. В других местах этого не встречается.
Трое выписавшихся друзей получили от симпатичной старшей медсестры — секс-символа второго отделения документы и деньги, от ворчливой сестры-хозяйки — городскую одежду, от врача, который для подчеркивания значимости сказанного им часто тряс своей окладистой бородой и носил среди больных прозвище “козла”, — напутствие сомнительного содержания, что-то вроде “ведите себя в городе хорошо, берегите свой зад”. Это не совсем понятное замечание излечившиеся расшифровали примерно так: “Ведите себя прилично, иначе снова попадете сюда, а уж тогда я поставлю вам в зад столько уколов, сколько не успел за время вашей госпитализации”. Троица в ответ пожелала врачу поберечь свой собственный тыл и вышла из отделения.
— Ну, что, присядем на дорожку, покурим,— выйдя во дворик больницы, предложил Борода.
— На какую из дорожек ты хотел присесть? Здесь их три, — осведомился Толя. Особенностью этого невысокого, близорукого, смешного в своих больших очках молодого человека было то, что воспринимал он все буквально, и для того, чтобы он понял рассказываемый ему анекдот, предварительно ему надо было сообщить, что рассказывается именно анекдот. Также и рассказывая анекдоты, он сохранял полную невозмутимость. Тем не менее, в такой особенности здоровые люди видели оригинальное проявление чувства юмора.
— У нас сейчас, как у трех богатырей на распутье, несколько дорог, и на каждой мы что-нибудь да потеряем, — растекаясь мыслию по древу, продолжал он.
— Толя, не придирайся к словам, Борода имел в виду не присесть в буквальном смысле, а просто покурить и подумать, что нам делать дальше, — доставая пачку сигарет, несколько недовольно сказал Игорь.
— А что делать? Домой ехать, отдыхать, водку пить, жизнью наслаждаться, — откликнулся Толя.
— В больнице-то не наотдыхался, что ли? — язвительно спросил Игорь.
— Первым делом нам необходимо женское участие, — произнес Борода.
— А где их, женщин, тем более участливых-то, взять? Игорь, твоя подруга от тебя отказалась?
— Да.
— Моя от меня тоже. Может, Борода, у тебя есть женщина?
— Нет, у меня тоже нет никого.
— Может, пока мы в больнице лежали, у нас, как в Голландии, образовалось добровольное общество сексуальной помощи выписавшимся из дурдома?
— Все, замнем вопрос, для ясности.
Друзья не заметили, как за разговором уже довольно далеко отошли от желтевшей на пригорке лечебницы. На автобусной остановке, к которой весело шагали приятели, народа почти не было. Пьяница, лежавший в собственной луже, толстая румяная тетенька с каким-то колючим, как кактус, кустом в руках и подбоченившаяся, занимавшая собой чуть не треть остановки, звезда женского отделения Таня Харченко. Таня улыбалась во весь рот. Металлические коронки блестели, как начищенная пряжка у сержанта, чрезмерно накрашенные губы своей мясистостью могли бы поспорить с сосисками. Не портило Таню и то, что в больнице ей коротко постригли волосы. Как говорится, товар лицом.
— Мальчики, привет! — Таня раскрыла рот еще шире и начала вилять бедрами. — Куда путь держим?
— В город, красавица. Ты, кстати, говорят, замуж собралась?
— Глупости какие говорите, мальчики. Где его, мужика-то, найти? В женском отделении, что ли? Дайте лучше сигаретку.
— А Вовка Головко чем не жених? — доставая мятую, почти пустую пачку из кармана штанов, спросил Игорь.
Таня взяла предложенную сигарету и, погладив себя по толстому заду, жеманно спросила:
— Зачем мне Головко? Он больше двух раз в постели не может. Мне мужик сильный нужен. Может, кто из вас, красавчиков, на меня внимание обратит? А спичку девушке кто даст?
Толя, подавая Тане зажигалку, думал про себя: “Если уж ты девушка, так это для Бороды или, в крайнем случае, для Игоря, а я иначе, чем тетя, тебя бы не назвал”. Таня продолжала кокетничать и озорно подмигивать всем трем мужчинам, своей бойкостью полностью подавляя попытки друзей вставить хоть слово в разговор.
Подъехавший похожий на жука автобус обдал всех бензиновой гарью, скрипнул тормозами и шумно распахнул вход в свое чрево. Из пяти пассажиров четверо были выписавшимися из желтого дома, единственная нормальная — толстая дачница с кустом, похожим на моток колючей проволоки, впечатления нормальности тоже не производила. Любительница флоры первой бросилась в автобусный зев, предварительно заметнув туда, как гранату, свое растение.
Парадокс всех посадок в общественный транспорт — скопление людей у одного входа, хотя другие двери свободны, был продемонстрирован и в этот раз. Пропустив вперед последовавшую за дачницей Таню, друзья уже на ходу заскочили на подножку. Грохнули закрывшиеся двери, и автобус набрал скорость, оставив на остановке пьяницу, который для того, чтобы принять более удобное положение, перевернулся в своей луже со спины на живот.
Окинув вновь вошедших пассажиров быстрым взглядом, кондуктор металлическим голосом грозно произнесла: “Готовим оплату за проезд!” — и величественно слезла со своего высокого, как трон, сиденья. Первой на пути автобусной королевы оказалась Таня.
— Женщина, у вас что? — голосом милиционера при исполнении спросила кондукторша.
— Не женщина, а девушка, — поправила ее Таня и, ослепив кондукторшу блеском своих коронок, полезла под футболку, в то место, где прекрасная половина нашей страны носит деньги. Достав оттуда вчетверо сложенную желтую бумажку, Таня с торжественным видом подала ее представителю автобусной власти.
Кондукторша поняла, что случай серьезный, и надела очки.
Развернув бумажку, она тоном судьи при чтении обвинительного приговора, начала читать по слогам написанное в справке. “Пси-хи-атри-чес-кая боль-ница, — произнесла кондукторша, глаза ее метнули испепеляющий взгляд на Таню, и с интонациями, годящимися для объявления исключительной меры наказания, продолжала читать: — Хар-чен-ко Та-тья-на”. Может быть, когда-то давно, когда автокоролева еще ходила в школу с азбукой в руках, на уроке родной речи ее больно дернули за косичку, и будущая кондукторша навсегда возненавидела русский язык, может, по другой причине, но ощущение складывалось такое, что читает она только в исключительных, крайне неприятных для нее случаях.
Таня потеряла всю свою бойкость и притихла, ожидая вердикта кондукторши.
— Ты что, больная, что ли? — выпятив нижнюю губу и глядя поверх очков, спросила кондукторша.
— Сейчас уже здоровая, — побагровев, ответила Таня.
— Если здоровая, плати за проезд, если больная, топай обратно в больницу!
— Так у меня справка, в ней же написано, что лечилась, а сейчас меня домой выписали, других документов у меня нет, денег тоже.
— Таких справок, как твоя, мне в течение дня знаешь сколько показывают! Чего только люди не придумают, лишь бы деньги сэкономить!
Игорь не выдержал:
— Вот вам за ее проезд, — и отдал кондукторше десятирублевку. Кондукторша замолчала, посмотрела купюру на свет, хотя в этом не было необходимости, ведь десятки не подделывают, и торжественно опустила ее в недра своей сумки. После этого она выгребла из этой же сумы все десятикопеечные монеты, минуты две их считала, двигая губами, и, закончив с арифметическими подсчетами, всыпала горсть монет Игорю в руку.
Взглянув на троих не очень опрятно одетых и небритых мужчин, которые угрюмо смотрели на автопринцессу, она басом, от которого немножко заложило уши, прогремела:
— А у вас, граждане, что за проезд?
— А у нас, простите, в квартире газ! — ответил за всех Толя и состроил идиотскую морду, нарочито оттопырив уши руками.
— У нас такие же справки, что и у той женщины, которой вы продали билет, — добавил Игорь. Все трое при этом достали желтые клочки бумаги.
— А? — Кондукторша замерла с открытым ртом. Правая щека у нее стала подергиваться от нервного тика. — Ну, если так… Если так, то тоже заплатите, — кондукторша почувствовала, что еще немного, и у нее пропадет дар речи. “Вдруг они втроем набросятся на меня, а потом с них взятки гладки, вон они на меня как смотрят!”
— С вас за четверых, — тихо сказала она.
— Это почему? — возмутился Игорь.
— Так та-то, с кустом, ведь наверняка из ваших, я на нее первую подумала, что она не в себе.
— Нет, та гражданка в себе, с нее берите отдельно, а ваше замечание в ее адрес она может воспринять как оскорбление и подать на вас в суд!
То ли по причине жары, то ли из-за переизбытка впечатлений от разговора с этими странными людьми, то ли из-за проснувшейся боязни, кондукторша потеряла всякий интерес к собиранию мзды неправедной, махнула на предложенные Игорем деньги рукой и уселась на свой трон.
Автобус тем временем въехал в город. Игорь, Толя и Борода зачарованно прилипли к окнам. Сексуальный интерес, который в течение долгих месяцев ограничивался общением с женской частью медперсонала и разглядыванием прелестей старшей медсестры, прозрачный халатик которой позволял составить вполне точное описание ее нижнего белья, а также заочным общением с обитательницами женского отделения, теперь расцвел буйной фантазией при виде полуодетых, по причине жары, городских див.
Старшая медсестра, не сомневавшаяся в своем эротизме, сама заигрывала с больными, ведя немножко жестокую игру по сценарию из мультфильма “кто похвалит меня лучше всех, тому дам вкусную конфетку”, тренируясь в своей чувственности на истосковавшихся по женщинам пациентах. Теперь ее монополия исчезла, разнообразных женщин на улицах было предостаточно, и их смелые наряды гораздо больше давали волю воображению.
— Это просто стриптиз! — восхищенно комментировал Толя. — Бесплатный, а потому вдвойне приятный! Интересно, открыли ли в городе нудистский пляж?
— Насчет бесплатности ты это верно заметил. При наших финансах только это и остается, что смотреть, — вставил Борода.
— У кого какие планы на будущее?
— Пенсию получить, в кабак сходить и телку трахнуть!
— На работу устроиться.
— А я лично, как приеду, сразу на озеро, в такую жару делами лучше не заниматься. Все деньги не заработаешь, да и работа, как говорится, не волк… — высказался Борода.
— Я с тобой — ответил Толя, — девчонок на пляже еще больше, да и опять же бесплатно.
— Подчиняюсь большинству, пускай работа подождет, иду с вами, — согласился Игорь.
— А Таньку с собой возьмем?
— А она нам даст? — перефразируя неприличный анекдот про Пятачка и Винни-Пуха, вставил Толя.
— Ехать в Тулу со своим самоваром? Нет, пусть Танька сама по себе. Да и перессоримся мы из-за нее, — сказал Борода, — но сначала по домам, потом созвонимся.
— Танюша, большой тебе привет, но, как сама понимаешь, после казенного дома в родные пенаты вернуться хочется! — выходя из автобуса, прощались с ней друзья. Таня, посоображав, что же такое “пенаты”, заявила:
— Мальчики, может, я с вами! В пенаты!
— Нет, Таня, ты лучше с девочками!
— Да я с ними полгода провела, мужика не видела столько же!
— А Вовка Головко! Он же сохнет по тебе! Где твоя верность? Даст Бог, свидимся!
Может быть, только зэки понимают то чувство, которое возникает, когда заканчивается долгое сидение в четырех стенах и человек выходит на долгожданную свободу. Выйдя из автобуса на конечной остановке, друзья минут пять стояли подавленные: шум, гвалт, бешеный ритм мегаполиса на время лишил их способности соображать. Ребята просто отвыкли от этого темпа, когда надо делать несколько дел одновременно, чтобы не отстать от других.
— Приехали. Что-то мне как-то не по себе, — вытирая со лба пот, заявил Борода.
— У меня тоже голова кругом, — диковато озираясь по сторонам, подтвердил Толя.
— Знаете, мужики, когда я заболел, мне все казалось, что на меня рухнет этот мост, — показывая на железнодорожную линию, которая шла вторым ярусом над дорогой, продолжал Борода.
— А я боялся заходить в метро, все время думал, что потолок обвалится, — поделился Толя.
— А мне становилось плохо, когда в транспорте была давка, — признался Игорь.
— А сейчас не страшно?
— Страшно немного, от страхов галоперидолом не отделаешься.
— Ничего, страхи проходят сами по себе, о них просто со временем забываешь, но точно так же они сами по себе и появляются. Тут никакой закономерности нет, с ними просто нужно привыкнуть жить и не пугаться, если они появились. Это только первое время свою боязнь и переживания оцениваешь как реальность, все принимаешь близко к сердцу, а потом приспосабливаешься и терпишь, — констатировал Борода, благо двадцатилетний опыт болезни кое-чему его научил.
Потихоньку друзья пришли в себя. Толя уже начал метать исполненные чувств взгляды какой-то чрезмерно накрашенной провинциалке, приехавшей из предместья покорять монбланы мегаполиса, Игорь со знанием дела начал объяснять Бороде особенности валютного трэйдерства, делая упор на то, что в торговле иностранными деньгами есть определенная логика. Борода же, слушая о перспективности валютного рынка Форекс, ковырял спичкой в зубах и думал о том, как бы побыстрее привыкнуть к шумной и суматошной городской жизни. Через некоторое время, когда шок от встречи с городом окончательно прошел, друзья договорились, что ближе к вечеру соберутся на пляже, и разъехались по домам.
Игорь зашел в трамвай с привычным номером, флегматично отдал десятку за проезд и погрузился в свои мысли. “Что будет, если я совсем уеду из этого города в Москву, где учился, или в Питер к друзьям? Что мне делать здесь с этой справкой, к которой даже кондуктор придирается? Льгот она реальных не дает, а вот пути преграждает все. К валютной бирже меня не подпустят, остается только черный рынок с его мелкими и опасными спекуляциями. Там, слава Богу, никого не будет интересовать, лечился я в дурдоме или нет. Вообще, на официальной работе и карьере в этом городе можно смело поставить крест. В лучшем случае примут только дворником и платить будут только половину от того, что платят здоровому”. Мысленно, впервые со времени своего лечения, Игорь признал свою хворь, и не столько ее, сколько последствия болезни. Игорю стало опять немножко не по себе, появилась легкая депрессия.
“Почему мне кажется, что этот город угнетающе действует на меня? — продолжал рассуждать про себя Игорь. — Вот ведь жил в Москве девять лет, более суматошной жизни не представишь, все время нервы на пределе, но чувствовал я себя там как рыба в воде. Почему головой я тронулся именно здесь, где жизнь значительно спокойнее и проще?”
Очнулся Игорь от своих мыслей только тогда, когда трамвай поравнялся с нужной остановкой. “Опять чуть не проехал, — расталкивая пассажиров локтями и прорываясь к выходу, — думал Игорь, — когда я избавлюсь от мечтательности?”
В это время Толя, ехавший другим маршрутом, призывал пассажиров в свидетели, ругаясь с кондуктором по поводу предъявляемой им желтой справки.
— Ты этой справкой подотрись, недействительна она, — кричала на Толю вагоновожатая, пошире его в плечах раза в два. — Если ты на голову больной, то покажи другой документ!
— А какой вам документ нужен? С рентгеновским снимком моей черепной коробки? Ведь здесь черным по белому написано, что проходил лечение, на основании этой справки мне выдадут розовую справку, на основании розовой — пенсионное, на основании пенсионного — проездной. Неужели не понятно?
Взвинченная запредельной для мозгов нагрузкой, кондукторша приняла радикальное решение — остановить трамвай.
— Или стоять будем, или он выходит из трамвая! — громко рявкнула вагоновожатая, показывая пальцем на Толю, всем своим видом давая понять, что, пока не выполнят ее ультиматум, вагон дальше не двинется. Из спровоцированной толпы раздались раздраженные крики:
— Уберите вы этого придурка!
— Что вы на него смотрите? Психбригаду ему вызовете!
— Почему мы из-за какого-то ненормального на работу опаздывать будем?
Пассажиры, не стесняясь в выражениях и отчаянно жестикулируя, кричали на смешного очкарика. От напора толпы Толя весь съежился. То, что не смогла сделать кондукторша, сделали пассажиры. Удивительное дело, но кричали на Толю в основном люди старшего поколения, сами волею судеб часто обращающиеся в различные государственные органы по поводу льгот и знающие, какой ценой приходится получать все надлежащие справки. Красный как рак Толя выскочил из вагона. От бессилия ему захотелось пнуть ненавистный трамвай, но он ограничился громким ругательством в адрес кондукторши и, понурившись, пошел домой пешком.
Борода, в отличие от товарищей, встречи с кондуктором миновал, поскольку спокойно пристроился в толпе пассажиров на незаметном месте, и когда вагоновожатая проходила мимо, даже мысленно на нее не отреагировал. “Самое главное, сохранять при встрече с властью, даже если это кондуктор, полное спокойствие, тогда есть вероятность, что тебя просто не заметят, а это — самый лучший вариант”, — думал Борода. Наблюдая за пассажирами, он увидел двух карманных воришек, пацанов специфической внешности, спокойно обрабатывающих жертву.
Было видно, что ребята уже знакомы с Уголовным кодексом и не мучаются головными болями по поводу его нарушения. Один из воришек спокойно разрезал бритвой сумку пассажирки и, как показалось Бороде, не выдыхая воздуха, с кошачьей осторожностью двумя пальчиками вытащил из сумки кошелек. Потом моргнул глазом своему компаньону, и они оба через минуту оказались на ступеньке подножки. “Вот у кого выдержке можно поучиться, так незаметно действовать могут только люди очень хладнокровные”, — подумал Борода.
— Караул, деньги украли! — через некоторое время заорала толстая тетка, вертя в руках сумку, из прорехи в которой на пол посыпалась косметика и всякая мелочь.
— Держите вора! Хватайте его, — продолжала кричать женщина, лихорадочно вертя головой по сторонам, решая, кто больше похож на преступника. Решив, что стоящий рядом с ней мужичок, несомненно, знает, кто совершил кражу, она спросила:
— Мужчина, вы ведь наверняка видели вора, скажите, кто он!
— Может, вы додумаетесь до того, что я вашу сумочку обчистил?
— Кто вас знает, на лице ведь не написано, может, и вы!
— Женщина, отстаньте от меня, я вас в первый раз вижу, — ответил мужчина возмущенно.
— Все вы так, все у вас в первый раз, я сразу поняла, что ты вор, или один из воров! Да вы на морду-то его посмотрите, — обращаясь к толпе, и брызгая слюной, орала пострадавшая, — этот не то что обворует, но и убьет при случае!
— Да тебе, тетка, неймется, отвали от меня, не доводи до греха! — разозлился мужик.
— Вот видите, он мне уже и угрожать начал! — продолжала кричать обворованная. — Милиция!
Мужичка схватили за обшлага несколько сознательных пассажиров, кто-то по сотовому вызывал милиционеров, а пока суть да дело, настоящие воришки незаметно выскользнули из вагона. Маленький вагонный концерт развеселил Бороду, и он, пряча улыбку, повернулся к окну, дожидаясь своей остановки.
Ближе к вечеру друзья встретились на пляже. Кусочек берега, который им приглянулся, отличался каменистостью и неухоженностью, но это с лихвой компенсировалось отсутствием конкурентов в лице отдыхающих. Побарахтавшись среди плавающих бутылок и других отходов человеческой деятельности, приятели вышли из зеленоватой грязной воды и решили развести костер. Толя, с присущим ему темпераментом, набросал веток и сухой листвы и, щелкая колесиком зажигалки, пытался поджечь собранный мусор. Дыму от получившегося костра получилось гораздо больше, чем тепла. Только треск и редкие красные язычки пламени, вырывавшиеся из кучи, показывали, что костер все-таки горит.
— Ну, что, какие первые городские впечатления? — осведомился Борода.
— Кондуктора меня до белого каления доведут когда-нибудь! — пожаловался Толя и поведал свою историю неудачного спора с вагоновожатой.
“Параноидальная настойчивость в отстаивании своих прав, — подумал Борода, — но Толя не виноват, такоя поведение провоцируется обещаниями в адрес больных, которые никто не собирается выполнять”, — и сказал:
— Толя, просто ты стал в этой ситуации крайним, или, как сейчас говорят, “круто попал”, толпа попросту спустила на тебе пар.
— Да, — подтвердил Игорь, — с толпой шутки плохи! Ты заметь, если один на один с человеком можно договориться, то если на тебя ополчилась толпа, шансов у тебя никаких.
— А что тогда делать?
— Не давать повода и не попадаться, — сказал Борода.
— И если попался, то деньги заплатить, — добавил Игорь.
— Откупиться?
— Я этого не говорил, но если проблему можно замять при помощи денег, то это хорошо.
— А как же с моими льготами?
— Забудь о них, тебе же сказали, что делать с твоей бумажкой. И вообще, в стране, где официально признан капитализм, права на что-либо реализуются посредством денег, а не каких то справок, — ответил Игорь.
— Зря ты, Толя, эпатируешь публику состоянием своего здоровья. “Москва слезам не верит”. Пока ты будешь так себя вести, на тебя все ополчаться будут. Это в больнице быть не в себе в порядке вещей, здесь тебе этого не простят, — высказал свое мнение Борода. — О своей болезни нужно молчать, а в спорных ситуациях уступать. Болезнь тебе люди не простят.
— А как молчать, если нет сил хамство терпеть?
— Толя, тебя, по-моему, не долечили.
Костер тем временем разгорелся с такой силой, что приятелям пришлось отодвинуться от пламени подальше. Сидевшие метрах в двадцати от костра девушки окликнули друзей:
— Мужчины, можно около вашего костерка погреться?
— Для вас, красавицы, все, что угодно, — улыбаясь во весь рот, радостно сказал Толя. — Хоть шашлык на этом костре для вас поджарим!
Девушки, виляя бедрами и улыбаясь, подошли к приятелям. По виду студентки, слегка навеселе, в руках они несли какие-то конспекты.
— У вас прикурить будет? — спросила одна из них.
Толя, подхватив дымящуюся ветку, поднес ее к сигарете девушки и отвесил замысловатый комплимент, вроде того, что как-то во сне увидел красавицу неземной внешности и теперь понял, что стоящая перед ним она и есть, и предложил познакомиться. Девушки, не долго думая, назвались Манями.
— Вы все трое Мани?
— А что, не похоже?
— Почему же, похоже, нас, кстати, всех тоже зовут одинаково, Ванями.
— О, русские Ваньюши! Вообще-то мы думали, что вас, как трех богатырей, зовут — Илья Муромец, Алеша Попович и Добрыня Никитич. Вы знаете, мы любители старины.
— Как вам будет угодно, — ответил Толя за всех. — Лично для вас мы готовы пойти в ближайший ОВИР и поменять наши имена.
— Нет, что вы, имя Иван очень вам к лицу!
— А я вас, девушки, по телевизору видел, точно, вы же были участницами городского конкурса красоты! — сказал Борода, точно уверенный, что комплиментами никакие отношения не испортишь. При этой фразе одна из девушек стала поправлять волосы, другая стала гладить свои ноги, третья улыбнулась улыбкой телезвезды.
После этого разговор вошел в обычную для пляжных компаний колею. Толя с непроницаемым лицом рассказывал анекдоты, от которых девушки покатывались со смеху, Игорь, листая конспекты, давал развернутые комментарии по матанализу, Борода молчал, не мешая своим более юным друзьям покорять женские сердца.
В это время по тому же пляжу, собирая жестянки и банки из-под пива и других напитков, неспешно брел Вова Головко, один из постоянных обитателей желтого дома. Насвистывая популярную песенку и пуская солнечные зайчики своей лысиной, Вова отмеривал шагами пляжную территорию. Замызганная грязная одежда и стрижка под “ноль” выделяла Вову среди полуголых граждан. Хлебом насущным для Вовы была сдача собираемой посуды. Его ищущий взгляд был направлен на мусорницы и скопления хлама около отдыхающих.
Перед тем, как опустить каждую найденную бутылку в одну из своих сумок, Вова опорожнял емкость, сливая подонки в полуторалитровую пластмассовую бутыль. Время от времени Вова, шумно вздыхая, прикладывался к горлышку этой емкости, делал несколько глотков и, обтирая рот грязным рукавом, удовлетворенно говорил: “Хороша!” — и шел дальше. Поймав в поле зрения троих друзей, он радостно замахал рукой и двинулся к отдыхающей компании.
Приятели тоже увидели Вову и, ругаясь в душе, мысленно желали, чтобы он прошел мимо. Но Вова, верный выбранному маршруту, подошел к друзьям и громко поинтересовался:
— Здорово, мужики! Давно из дурдома-то выписались? — переваливаясь с ноги на ногу, как ни в чем не бывало радостно улыбаясь, спросил Вова.
Большего конфуза представить было нельзя. Девушки удивленно уставились сначала на Вову, потом на троих друзей, которые не знали, что им ответить. У Толи покраснели уши, Игорь начал, заикаясь, оправдываться, Борода готов был провалиться сквозь землю.
— А девушки-то что, тоже из наших? — продолжал задавать вопросы Головко. — В каком отделении лечились, красавицы? Что-то я вас в дурдоме не видел. Вы, наверное, из областной. Нет, тебя, — и Вова указал грязным указательным пальцем на самую фигуристую девушку, — я видел во втором, твоя койка у окна в наблюдаловке была.
Девушки возмущенно надули губы и, поднявшись как по команде, пошли к своему месту, добавив:
— Вам всем лечиться надо!
Вова наконец-то понял по хмурым лицам приятелей, что сказал не то и не к месту, и возможно, его за это побьют.
— Вова, ты понимаешь, что ты наделал, идиот ты последний! Ты нам знакомство с девушками испортил!
— Кто тебя за язык-то тянул насчет дурдома?
— Мужики, не обижайтесь, я ведь сам только с больными общаюсь, ну и подумал, что и девки эти тоже больные. А они что, здоровые, что ли?
— Да!!! — втроем ответили приятели.
— Ну, дела… Кто же мог подумать, что нормальные бабы с психами общаться будут?
— С тобой, Вова, точно дел никто иметь не будет, а у нас были шансы!
— Понимаю, лишнее сказал, я же как лучше хотел, так сказать, разговор поддержать.
— Вова, мало тебя в психушке били за дурость твою? Вот сейчас и от нас получишь, чтобы неповадно было языком трепать.
— Мужики, простите, я же не хотел, давайте лучше выпьем, — показывая на свою бутыль, с виноватым видом лепетал Вова.
— Что у тебя там?
— А тут все, — радостно начал рекламировать Вова свой товар, — тут и пиво, и кола, и джин, три в одном, такого коктейля вам никто не приготовит!
— Вова, ты сам свою бурду пей, а в следующий раз, как увидишь нас, лучше в сторону сворачивай, — сказал Борода.
— Моли Бога, что сегодня мы добрые, — все еще злясь, вставил Толя, — но хотя бы один пинок ты получишь, — и, прицелившись, пнул Вову под зад.
— И еще, — сказал мстительный Толя, — сегодня мы втроем поимели твою Таньку прямо на остановке около больницы. Ох, и довольной же она осталась!
Вова побагровел. С тех пор как Головко познал жгучую Танькину любовь на больничной койке в наблюдательной палате, все его сексуальные помыслы были связаны только с ней.
— Так я же на ней жениться собирался, а вы, значит, рога мне наставили?
— Вова, — продолжая забавляться, сказал Толик, — что лучше, есть мед вместе со всеми или дерьмо в одиночку?
— Мед лучше.
— Так вот, если бы твоя Танька была больше никому не нужна, то и ты на нее взгляд бы не положил. А уж если она женщина в теле, то привыкай, что на прелести ее обращаешь внимание не ты один!
Поерничав минут пять в том же духе, трое друзей прогнали Вову с напутствием:
— Кушай больше рыбы, дружок!
— Зачем?
— В ней фосфора много, от головы помогает!
Оставшись втроем, друзья стали обмозговывать случившееся.
— Вот и попробуй с девушкой познакомиться! Когда уже все “на мази”, встревает Головко и все портит, — сердился Толя.
— Дело не в Головко, а в нас, ведь сказал он про болезнь чистую правду. Если бы мы не болели, такой ситуации бы не возникло, — подумав, произнес Борода. — Зря мы его так отбрили, сегодня мы его, завтра он нас.
— Заметьте, даже когда Головко назвал ненормальными нас, девушки на это не очень отреагировали, но когда он принял за дурочек их, именно тогда девчонки и ушли! — сказал Игорь.
— Да, мало кто может такое мимо ушей пропустить, видеть дурака в другом, это нормально, видеть дурака в себе — это нонсенс, — с несвойственной ему серьезностью произнес Толик.
— А что касается того, что Вова здоровых за больных принял, так это не то что с больными, и со здоровыми случается, — пытаясь разрядить обстановку, вставил Борода.
— Помню я, — продолжал он, — как однажды из психдиспансера в больницу чуть не увезли мать больного. Больной, не будь дурак, зашел в туалет, как бы пописать, а в это время пришли санитары, чтобы госпитализировать пациента, и видят: женщина стоит, вся не в себе, слезы ручьем. Они ее за больную приняли и под белы рученьки в спецкомнату. Она орать, прибежал доктор, пока суть да дело, вкатили женщине, как буйной, аминазина, куба четыре. Сынок ее в это время из туалета спокойненько выходит и прямиком домой, а на маму его в это время смирительную рубашку надели и увезли бы, да пол не совпал с медицинской карточкой. Прямо гоголевский сюжет с Елизаветой Воробей.
Приятели заулыбались.
— Да, таких курьезов, только без участия психбольных, я в жизни повидал тоже немало, — подтвердил Игорь.
Друзья загасили костер, оделись и неспешным шагом двинулись по домам.
Добравшись до дому, Игорь первым делам пересчитал свою наличность. В сумме набралось рублей триста. Следуя своим столичным привычкам, Игорь в уме пересчитал свой капитал в валюте, в итоге получилась долларовая десятка с небольшим. “С такими деньгами не то что жить, но и умереть нельзя”, — подумал он. Прикинув в уме все возможные варианты заработка, он пришел к выводу, что не подходит ни один из способов добывания денег, которыми он пользовался, пока был здоров. Все цеплялось за болезнь. Заниматься бизнесом, не имея капитала, поддержки фирмы или состоятельного клиента, невозможно. Помощи искать не у кого, — репутация состоящего на учете в психдиспансере равна нулю. Деньги никто не одолжит по той же причине.
“В дворники придется идти! — вторично за сегодняшний день сделал печальный вывод Игорь. — И ведь в голову ничего не приходит, что со мной такое?” И тут Игорю пришла идея испытать судьбу на игорных автоматах: “Ведь везет же кому-то, почему не мне?”
Невдалеке от дома в ряд стояли несколько мигающих разноцветными огнями истуканов. Игорь, вопреки внутреннему убеждению, что выиграть у одноруких бандитов нельзя, решил все-таки рискнуть “Что мне дадут эти триста рублей? Даже проиграв их, я ничего не потеряю. А вдруг выиграю?”
Странноватое зрелище предстало его глазам, когда он подошел к игровым стойкам. Несмотря на позднее время, около автоматов было многолюдно. Люди опускали пятачок за пятачком в монетную щель, жадно вскидывая глаза на световое табло, которое высвечивало выпадающую комбинацию цифр. Один из игроков сопровождал процесс игры странными, похожими на ритуал движениями: перед тем, как бросить пятак, он дул на монету сначала с одной стороны, потом с другой и досылал его в щель не кистью, а локтем левой руки. Другой мужчина перед каждым жертвоприношением полушепотом что-то говорил.
Проще всех вела себя толстая тетя с красным лицом, которая подряд, друг за другом, вгоняла пятачки в чрево машины.
“Логики никакой, в чем тут суть игры? — осматривая играющих, подумал Игорь. — Для начала надо запомнить призовые комбинации цифр”, — решил он и стал внимательно изучать вывешенную таблицу. Запоминая число за числом, Игорь услышал такой облегченный возглас, который в его понимании соответствовал спасению человека от неминуемой смерти. У тети случился выигрыш. Монеты с грохотом посыпались из автомата, часть из них возбужденная женщина хватала на лету, что-то упало на пол, женщина пыталась их собирать, но поскольку в ладонях уже были пятаки, это ей удавалось с трудом. Минут через пять женщина, немного прослезившись, пришла в себя, достала какую-то таблетку из кармана, положила в рот и стала отчаянно сосать. “Какая бездна человеческих эмоций за такое короткое время”, — удивился Игорь и направился к автомату, который тетенька, как оказалось, освободила только на время.
— Ты куда прешь, это мой автомат — прохрипела женщина, вставая на пути Игоря грудью. — Ишь чего выдумал, на выигрышный автомат губу раскатал!
Игорь отошел, обдумывая: “Что же это значит, выигрышный? Они что, разные, что ли?” — и окинул взглядом пять однотипных машин. Тетенька тем временем с тем же упорством и с еще большим энтузиазмом стала закидывать в автомат деньгу за деньгой. Игорь заскучал. Закурив от нечего делать сигарету, Игорь стал восстанавливать в памяти уравнение Шредингера.
Тем временем, как и всему на Земле, пятачкам женщины пришел конец. В злобе тетенька ударила машину двумя руками. Из своей кабинки вышел охранник и вместо того, чтобы ругать хулиганку, стал успокаивать толстуху:
— Ничего, Люся, завтра придешь, и все отыграешь!
Люся, рыдая, прохрипела:
— Я всю зарплату здесь оставила!
— Следующую получишь и отыграешься.
— Ведь только одна цифирка не совпала, — сокрушалась игроманка.
— Так ты денег займи и приходи. Отыграться, как говорится, дело святое!
— Может, ты одолжишь, а я, как отыграюсь, сразу тебе отдам, — с надеждой в голосе страстно промычала она. — Отдам с процентами!
— Люся, откуда у меня деньги? Да и начальник мне запрещает общаться с игроками, если что, говорит, милицию вызывай!
— Нет, милиции не надо!
К освободившемуся автомату подошел Игорь и опустил пятак. Аппарат подумал, помигал табло и выкинул выигрышную комбинацию. Затем из его зева с грохотом стали падать пятаки. “По цифрам выходит, что я тысячу выиграл, максимальный выигрыш. Сколько же здесь их, этих пятаков? — задумался Игорь. — Тысячу делим на пять — двести монет. Надо было хоть мешок какой из дому прихватить”. Тут Игорю стало смешно, он представил себя идущим с мешком к игровым автоматам за выигрышем.
Рассовывая пятаки по карманам, Игорь понял, что разместить, монеты в джинсах не удастся, в руках тоже не унести. “Скину рубашку, завяжу с одного конца и пересыплю выигрыш в нее”.
Тем временем проигравшаяся в пух и прах тетка стояла рядом, и сверлила Игоря злющим взглядом, и своим видом напоминала закипающий чайник.
— Это он, он все мои деньги заграбастал! — показывая на Игоря рукой, начала голосить она. — Я сразу поняла, что это за фрукт, он давно на мой автомат глаз положил, все пристраивался к нему и пристраивался. Дождался, окаянный, когда я все деньги выложила, и сунул свой пятак поганый! Все деньги, какие я в автомат опустила, выиграл!
Взбудораженная игроманка видела в своем проигрыше и случайном везении Игоря какую-то связь. У Игоря сложилось ощущение, что женщина вскоре перейдет к активным действиям. Кроме того, стоявшие за соседними автоматами мужички тоже приостановили игру и теперь стали грозно позыркивать на везунчика.
— Ты бы хоть женщине несколько пятаков вернул, ты же все ее деньги выиграл, будь человеком, дай ей отыграться! — взывал к совести Игоря один игрок.
— Придет такой, деньгу сорвет и нас без выигрыша оставит!
“Они тут все такие или нет? Почему я должен что-то отдавать? В чем я перед ними провинился? Пора делать отсюда ноги, такой агрессивности я не видел даже в дурдоме, разве только у Бабунидзе, когда тот, вообразив себя витязем в тигровой шкуре, обмотав себя простыней, призывал больных сражаться за свободу Грузии”.
Отбежав метров на двести, Игорь остановился. В руках был тяжеленный мешок, набитый пятаками. “Что мне с ними делать? В магазин, что ли, зайти, поменять на настоящие деньги?” Но в магазине странноватому посетителю с голым торсом и мешком мелочи в руках монеты менять на банкноты отказались.
— Если хотите, покупайте что-нибудь, а так нам ваше железо ни к чему!
По старой студенческой привычке Игорь набрал полную корзину всяких быстрорастворимых супов и каш, несколько пачек чая и блок сигарет, в сумме рублей на триста. Стоящая у кассы продавщица несколько раз начинала считать монеты и столько же сбивалась. В конце концов, кассирша позвала еще одного продавца. Вдвоем они взвесили груду пятачков на электронных весах и, приняв монеты по весу, отбили чек.
— В следующий раз идите в другой магазин, у нас здесь не приемный пункт металлолома!
В то время, пока Игорь решал финансовую проблему своим способом, Толя, озадаченный этим же вопросом, искал свои пути ее решения. Выйдя во двор и присев на лавочку, Толя закурил и начал фантазировать. “Вот бы круто было, с девкой богатой познакомится, чтобы все у нее было: деньги, машина, квартира”. Подумав несколько минут о приятности времяпровождения с такой предполагаемой подругой, Толя пришел к выводу, что ему такой вариант не по зубам. “Богатые только с богатыми общаются, голь перекатная им ни к чему”. Потом Толя вспомнил сюжет какого-то телесериала, в которой богатая, но старая женщина жила с молодым и бедным мачо. По ходу пьесы мачо укокошил ревнивую старушку и попал в тюрьму, из которой его вытащила внучка той самой старушки, которую мачо прикончил. “Нет, это прямо сюжет по Достоевскому, слишком сложно для меня, и на правду совсем не похоже, да и неохота мне с развалиной жить, памперсы ей менять”.
В это время на скамеечку к Толе подсел Михеич, сосед со второго этажа. Михеичу было лет около шестидесяти, в отличие от других мужичков пожилого возраста, водку он почти не пил и характер по этой причине имел скверный. Кроме того, он был постоянным посетителем различных мероприятий у памятника Ленину, во время революционных праздников вывешивал на своем балконе красное знамя и оглушал соседей проигрыванием на виниловом диске песен советских времен.
— Что, вылечился, что ли? — спросил он у Толи, вызывая парня на разговор.
— Да вроде как, — неохотно ответил выписавшийся, поскольку знал, что сейчас Михеич либо лекции начнет читать о засилии мирового масонства, либо предложит у памятника Ильичу постоять.
— Вот смотрю я на тебя и думаю, парень ты молодой, а денег у тебя нет, — продолжал Михеич. “Это ты в точку попал, старый пердун”, — подумал Толя и спросил без обиняков:
— К чему гнешь, дед?
— Деньги предлагаю заработать. Постой на митинге пару часов, прояви сознательность, за это тебе сто рублей наличными!
— А что на митинге делать надо?
— Стоять, и ничего больше, может, лозунг какой в руках подержишь.
— Нет, Михеич, я человек крещеный, недосуг мне с коммунистами мозги людям компостировать.
— Сто пятьдесят, и полтинник за лозунг! И если у тебя сознательные товарищи есть, то и их приводи, тебе за каждого по пятьдесят, и им на нос по сотне.
Толя прокрутил в мозгах полученную информацию и пришел к выводу, что, поскольку другого заработка у него нет, надо соглашаться.
— Дед, я еще двоих приведу, только смотри, чтобы деньги наличными, и без дураков!
— Приходите завтра к памятнику, лозунги раздам там. Может, потом какое другое задание партийное вам поручу, деньги-то ведь всем нужны!
— Михеич, ты нас в свою партию не зачисляй, плевать мы на нее хотели, но, поскольку ты платишь, так и быть, выполним твою просьбу.
Пока Толя и Игорь улаживали свои финансовые дела, Борода валялся на своем любимом диване и, пуская дым в потолок, покуривал сигарету. В отличие от своих более юных приятелей, к денежным знакам он относился более спокойно и, будучи отчасти фаталистом, считал, что к поступлению денег надо относиться как к стихийному процессу и планировать благосостояние практически невозможно. У этой позиции были минусы, но был один плюс: Борода практически никогда не попадал в сложные ситуации, которые могли бы возникнуть при активном желании разбогатеть.
Кроме того, из длительной жизни в амплуа психически больного Борода вынес принцип, что уж если доходы нельзя планировать, то вот разумно относиться к расходам вполне ему по силам. Результатом этого было то, что, возвращаясь из очередного пребывания в дурдоме, он всегда дома имел некоторую сумму, необходимую на первое время.
Подтверждением непрогнозируемости событий стал звонок из солидной фирмы, который вывел Бороду из созерцательного состояния.
— Уважаемый Андрей Андреич, мы нуждаемся в вашей консультации.
Борода впервые за несколько месяцев услышал, как его зовут по имени-отчеству. “Значит, еще не знают, что я дурак, — мысленно решил Борода, — да и тон у дамочки деловой. Просто так такие люди не звонят, наверняка что-то стоящее”.
У каждого больного жизнь делится на две половины — до и после болезни. В первой половине ты человек, со всеми вытекающими последствиями, во второй — больной без фамилии и имени, но с кличкой, которая, приклеившись однажды, сопровождает дурака всю жизнь, и с описанием незамысловатого жизненного пути, которое лежит в психдиспансере на полочке в пронумерованной папке с надписью “История болезни”.
Звонок был явно из той, первой жизни, когда Борода был серьезным специалистом, подвизаясь на работе с драгоценными металлами.
Звонящая в двух словах объяснила, в чем нуждается ее фирма, и спросила:
— Вы согласны нам помочь?
Борода, подумав несколько секунд, согласился и назвал цену за свои услуги, запросив раза в три больше, чем работа того стоила. “Блеф чистой воды, — думал Борода о своем поведении, — но если ваша фирма такая известная, то и на такую сумму раскошелится”.
Через несколько минут раздался еще один звонок, от Толи:
— Борода, тут, короче, дело наклевывается, два часа подышать свежим воздухом, и за это тебе сотня на нос!
— Воздухом я могу подышать и перед собственным домом, ты скажи, что делать-то надо?
— Да не надо ничего делать, постоять на площади около памятника, и все.
— А за что деньги нам платить будут?
— Ну, мы, типа того, как бы митинговать будем, как бы мы коммунисты.
— Не связывался бы ты, Толя, с ними, они тебе вместо денег потом манифест своей партии вручат.
— Не, все железно, организует все мой сосед по дому, если что не так, мы ему потом морду набьем!
— Только это и успокаивает.
— Так ты согласен?
Сто рублей не деньги для большинства населения нашей страны, но Борода хорошо знал им цену. На эту сумму можно купить десять булок хлеба или блок недорогих сигарет. И то, и другое для человека со случайными доходами аргумент серьезный.
— Хорошо, согласен, до завтра!
На следующее утро троица стояла у подножия памятника вождю мирового пролетариата, среди таких же “идейных” борцов с мировым капиталом. Среди собравшихся активничал Михеич, раздавая манифестантам плакаты и знамена. Приятелям сначала предложили подержать плакат с оскорблениями в адрес известного в городе лица, от чего друзья дружно отказались, потом не менее провокационный, с выпадами против правительства. Толя не выдержал:
— А нельзя ли что-нибудь миролюбивое, типа “Мир, труд, май”.
Наконец, покопавшись, Михеич вытащил баннер с надписью: “Верните наворованное”.
— Другое дело, — согласился Борода. — Так сказать, призыв абстрактный, никого не оскорбляет и никого ни к чему не обязывает.
Рядом с коммунистической тусовкой собралась тусовка монархическая. В отличие от коммунистов, монархисты транспаранты в руках не держали, по причине своей малочисленности. Свои многочисленные лозунги они просто прислонили к основанию памятника. Лидером монархистов был длинный худой мужчина, одетый в не по размеру сшитую белогвардейскую форму, с бутафорской шашкой на боку. На ремне, перекинутом через шею, висел барабан, по которому хозяин эпатажной одежды усиленно колотил палочками, выбивая примитивный, навязчивый ритм. Время от времени от кучки монархистов отделялся шустрый вертлявый человечек, который, подходя к идейным противникам, глумился над оппонентами:
— За сколько продались? И почем душа коммуниста сегодня котируется?
Михеич, нос которого от подобных слов налился кровью, отвечал за всех:
— Мы убеждениями не торгуем, здесь вам не базар!
— Ваши убеждения ничего не стоят, вас и так давно уже купили!
Постепенно идейная полемика перешла на самом деле в бурную торговлю. Монархисты откровенно предлагали стоящим в толпе с красными знаменами большие деньги, чем им было обещано Михеичем, чем вызвали в рядах коммунистов нешуточное волнение. Пестрая толпа, стоящая под красными знаменами, дрогнула и готова была рассыпаться. Митинг коммунистов был на грани провала. Михеичу вновь пришлось напрячь нервы. Поорав на людей, он затем стал взывать к их сознательности и, чтобы закрепить идейность материальным стимулом, пообещал народу еще по полтиннику на нос, что несколько успокоило его сторонников.
Однако нашлись несознательные, которые поменяли убеждения и перешли к монархистам. В конце концов, все успокоилось, к памятнику подъехала съемочная группа ТВ и стала брать интервью сначала у Михеича, затем у монархиста с шашкой на боку.
Увидев телевизионщиков, друзья спрятались за плакат, закрыв им свои лица.
— Не хватало еще в вечерних новостях рожу свою увидеть, — сказал Игорь.
— А по-моему, попасть на экран очень даже прикольно, известность еще никому не мешала! — заявил Толя. — Как говорится, вчера ты в психбольнице. А сегодня тебя по телику показывают.
— Но только не в качестве сторонника коммунистов! — остановил его Борода.
Телевизионщики уехали, Михеич стал агитировать проходящих мимо людей, выкрикивая через микрофон политические лозунги и ругательства.
— Эти шизофреники пустят всю страну по миру и продадут то, что еще не продано, — орал он, подразумевая под шизофрениками своих политических оппонентов.
Друзья переглянулись.
— По-моему, нас оскорбляют, — констатировал Игорь.
— При чем здесь шизофреники? — согласился Борода.
— Борода, ты страну кому-нибудь продавал? — спросил Толя.
— Нет.
— А ты Игорь?
— Нет.
— По-моему, Михеичу борзометр пора включить, что-то он лишнее себе стал позволять, — ответил Толя. — Если он еще что-то про шизофреников скажет плохое, я больше на его митинг не приду, уж лучше с монархистами, они и платят, кстати, больше.
Положенные два часа стояния под знаменами закончились, в очередь перед Михеичем выстроились за зарплатой завербованные им манифестанты. Расплачиваться Михеич не торопился, потирал каждую купюру руками и, отдавая ее, раздавал замечания, которые по большей части сводились к тому, что за такой незначительный труд, как стояние на свежем воздухе, это слишком большая плата и вообще-то это аванс за будущие деяния, какие именно, Михеич не уточнял.
Когда подошла очередь троих друзей, Михеич вместе с деньгами раздал каждому по красному банту, но недодал сто пятьдесят рублей, объясняя, что эти деньги теперь уже членские взносы, а сама троица — почти что члены РКРП.
— Нет, Михеич, ты забирай свои красные бантики обратно, а нам заплати то, что обещал, — категорично заявил Толя, — а насчет твоей партии я тебе уже сказал, не нужна она нам.
— Да, мы люди аполитичные, — добавил Борода.
Михеич поворчал на тему людской неблагодарности, нехотя отдал деньги, которые хотел умыкнуть, и спросил друзей, готовы ли они и дальше подвизаться на стезе политической деятельности.
— Поживем, увидим, — ответил за всех Толя.
Когда приятели отошли от памятника, Игорь подал реплику:
— А твой Михеич жук еще тот, я не удивлюсь, если узнаю, что в свое время он занимался сетевым маркетингом. Думаю, на этих митингах он прилично зарабатывает. Не на свои же деньги он народ собирает, наверняка кто-то ему хорошо платит. Удачное решение финансовой проблемы, демонстрировать идейность за деньги. Это, кстати, и к нам относится.
— Да какая идейность, нам просто деньги нужны, — возмутился Толя.
— Вот и ему нужны, только он на этой идее раз в десять больше, чем мы, заработал, настоящий бизнесмен!
После митинга Борода заспешил в фирму, из которой звонили вчера, Игорь и Толя решили подождать его на набережной протекавшей через центр города речки.
Когда Борода вошел в холл многоэтажного здания, первое, чем он был поражен, это обилием зеркал и стекла. Увидев свое отражение в разных ракурсах, Борода подумал о том, насколько нелепо он выглядит. Вторым обстоятельством, ввергшим Бороду в некоторую тоску — был снобизм и самоуверенность людей, которые сновали туда-сюда по помещению.
Грозный охранник, приподнявшийся из своего кресла при виде незнакомца, громким голосом потребовал у Бороды документы. Борода подрагивающей рукой подал паспорт и сбивчиво начал объяснять причину своего посещения столь уважаемого учреждения. Охранник с бычьим упорством разглядывал документ, листая страницу за страницей и сверяя физиономию посетителя с фото в паспорте, шевелил усами, как таракан.
Затем мощным басом страж переговорил с кем-то по телефону и, взглянув на посетителя так, что Бороде стало неуютно, велел подождать в сторонке. Все вскоре утряслось, посетителю выдали пропуск, а по ту сторону турникета Бороду уже ожидала броская блондинка в красном костюме, которая снисходительно поглядывала на робевшего посетителя.
Само дело отняло у Бороды не более часа, он быстро объяснил, как быстро рассортировать голубые топазы и аквамарины, по ошибке сваленные в одну кучу. Компетентность Бороды в возникшем вопросе не оставляла у заказчиков сомнений, поэтому, когда проблема была решена, из рук все той же дамы в красном он незамедлительно получил заветные полторы тысячи.
Пока Борода зарабатывал легкие деньги, Игорь и Толя охмуряли девушку, которую повстречали на набережной. Девушка одна сидела на скамейке с потерянным видом и, делая нервные затяжки, курила сигарету. Толя попытался развлечь ее анекдотами, Игорь произнес пару цветистых фраз, но без успеха. Девушка, несмотря на остроты и умные замечания, выглядела несчастной и отрешенной от жизни. Наконец на прямой вопрос Толи, что же ее так заботит, девушка надтреснутым голосом сказала:
— Ребята, если честно, то мне расхотелось жить.
— В этой жизни нет ничего, что может служить поводом к самоубийству, — рассудительно заметил Игорь.
— Сомневаюсь, — тихо ответила незнакомка.
— Предлагаю, чтобы отогнать грусть-тоску, выпить бутылочку, нас как раз трое, — предложил Толя.
— Не помогает, — тихо ответила девушка, — я уже пробовала коньяк, да еще с феназепамом.
“Хорошо, хоть не с галоперидолом, но все же круто, наверное, ее прижало, — думал Игорь, — честно говоря, от коньяка с транквилизатором голова у кого угодно может поехать, я бы на такое не решился”.
— А хорошую музыку пробовали слушать? — не унимался Толя.
— Да, без всякого эффекта.
— А книжку хорошую читать?
— Я уже давно ничего не читала.
— Ну вот, слушайте меня, выпиваете сто грамм коньяка перед сном, включаете музыку и начинаете медитировать, — тараторил Толя.
— Думаю, не поможет.
— Тогда займитесь любовью с приятным мужчиной.
— Под приятным вы имеете в виду себя?
— А чем я плох?
— У меня сейчас заниматься сексом нет никакого настроения.
— Девушка, обратитесь лучше к психологу, — вставил Игорь.
— В церковь сходите, — поддержал идею Толя.
— Все, ребята, мне, кажется, стало немного лучше. Спасибо вам! Хоть выговорилась немного. А насчет секса, как знать, может, и встретимся еще, а ты, — и она показала на Толю, — мне очень понравился. — На лице девушки появилось подобие улыбки, она уверенно взяла в руки свою сумку, поднялась, и бойко пошла, сейчас уже ничем не отличаясь от сотен привлекательных молодых горожанок.
— Ну, вот, — рассуждал после ее ухода Толя, — вроде и подход к девушке нашел, и тема разговора была интересная, а, поди же ты, опять что-то не склеилось.
— А мне кажется, что она из наших, — флегматично отметил Игорь. — Нормальные девушки в одиночестве на берегу реки не сидят и о самоубийстве не думают.
— Да, что-то я не подумал, откуда она про феназепам знает? Это лекарство прописывают только тем, кто в дурдоме побывал либо метит в пациенты.
— Да разве дело в этом! — продолжал Толя. — Главное, девушка-то симпатичная, и фигурка у нее, и внешность приятная…
В это время к скамейке, на которой Толя и Игорь обсуждали встречу с необычной девушкой, подошел Борода.
— Ну, что, бездельники, пока вы здесь языки чешете, я за час полторы штуки заработал!
— Борода, ты гений, — сказал Игорь, — ты и в дурдоме бы деньги смог зарабатывать, если бы они там в ходу были!
— Борода, а мы тут девушку красивую повстречали! — радостно поделился Толя. — Глазищи — во! — Толя приставил пальцы к своим глазам и раздвинул веки, попытавшись изобразить, какого размера были глаза у незнакомки.
— Ну, ты это выдумываешь, — засомневался Борода. — Такие глазищи только у куколок в рекламе женских прокладок увидишь!
— Вечно ты, Борода, ерничаешь! — рассердился Толя. — У меня тут романтика на уме, а ты про какие-то прокладки!
— Одно другому не мешает, — резонно отметил Борода, — гигиена гигиеной, красота красотой.
— Нет, Борода, ты меня оскорбить захотел, ты что, думаешь, если я шизик, то у меня и шансов познакомиться с красивой девушкой нет?
— Это ты так думаешь, а насчет того, что ты шизик, так я такой же шизик, как и ты, — ответил Борода.
— Ну, все, хватит, Борода, не хватало мне еще вас успокаивать, обычно ты ссоры гасил, а сейчас сам в нее ввязался, — укоризненно заметил Игорь, — Толя же молодой, заводится с пол-оборота, тебе ли это не знать!
— Каюсь, я нем как рыба — ответил Борода. Толя тоже угрюмо замолчал и только хлюпал носом, из которого у него время от времени падала капля.
— Приглашаю всю честную компанию в кафе! — через несколько минут молчания сказал Борода. — Толя, тебе, в качестве моральной компенсации, покупаю сигару! И вообще, самое главное, мы же на свободе, что нам грустить и унывать!
Друзья зашли в одно из кафе, стоящих на набережной, заняв столик невдалеке от телевизора, по которому крутили музыкальные клипы.
— По-моему, — пересчитывая полученные деньги и перекрикивая музыку, орущую из динамиков, сказал Борода, — мы неплохо заработали за сегодняшний день.
Друзья подвели баланс своей коммерческой деятельности, и выяснилось, что после оплаты заказа, состоявшего из трех банок пива и сигары для Толи, у них еще остается около двух тысяч рублей, сумма более чем достаточная для того, чтобы в течение нескольких дней чувствовать финансовую независимость.
Толя, закинув ногу на ногу, раскуривал толстенную сигару и, пуская блики стеклами своих очков, рассуждал:
— Мужики! Нам нельзя заработанные деньги просто так тратить, надо их в оборот пустить!
— Организуем товарищество на паях, — улыбнулся Борода.
— Нет, я серьезно, пусть эти деньги будут нашим первоначальным капиталом!
— А каким бизнесом заниматься будем? — усмехнулся Игорь.
— Все равно каким, главное — начать, а начало — это половина дела, как говорят американцы.
— Мало ли кто что говорит, просадим наши деньги, этим дело и закончится, — брюзжал Борода.
— На валютный рынок с этими копейками лучше не влезать, — высказался Игорь. — Курам на смех, что это за капитал.
— Предлагаю что-нибудь продавать. Например, закупить пива и торговать на пляже. Кроме пива можно торговать еще и сигаретами или попкорном.
— Статья — незаконное предпринимательство — нам светит, но, учитывая то, что мы почти что твари бессловесные, УК к нам не относится, — заметил Игорь.
— Мужики, в жару за пиво на пляже две цены дадут, это точно, — возбужденно говорил Толик, — вкладываем две тысячи, получаем четыре, завтра вкладываем четыре — получаем восемь…
— И самое главное, девушки раздетые по пляжу ходят, правда, Толя? — посмеивался Игорь.
— А пиво чем охлаждать будете? Теплое, оно покупателю ни к чему, — сомневался Борода, — или холодильник из дому принесете? Так его на пляже подключать не к чему. Или динамо-машину тогда доставайте, только кто у нее весь день ручку крутить будет?
— Все время ты, Борода, шутишь, с тобой вообще никаких планов не построишь, — рассердился Толя, — в конце концов, пиво можно и в озере держать или льда сухого достать.
Друзья расстались, договорившись созвониться ближе к вечеру. Борода привычным маршрутом добрался до своей общаги, залез под душ и, пробулькавшись минут двадцать, вышел покурить в общий коридор. Одна из соседок по общаге, Лена, женщина лет тридцати пяти, недавно развелась со своим “козлом”, то есть мужем, и теперь, уже вторую неделю подряд, отмечала это радостное событие. Поддерживая свое настроение постоянным возлиянием и отчаянно гуляя с мужским населением дома, Лена довела себя до такого состояния, когда кажется, что не только море, но и океан по колено. Но, как и всему на свете, деньгам Лены, на которые отдыхали она и ее собутыльники, пришел конец. Поскольку одновременно с тем, как начать гулять, она бросила работу, перспектив продолжения шикарной жизни практически не оставалось. Когда Лена встретила Бороду, женщину мучило отчаянное похмелье, а в карманах ее гулял ветер.
— Андрей, ты не знаешь, у кого денег до получки можно занять?
— Лена, ты же знаешь, откуда я вернулся. Оттуда с деньгами не возвращаются. Займи у кого-нибудь другого.
Лена бы и рада была занять у другого, но бдительное население общежития вычислило, что поскольку Ленка не работает, то ее обещание отдать с получки — злобный обман, во-первых, а во-вторых, поскольку Ленка недавно прогнала своего мужа, который оплачивал некоторые ее излишества, претензии предъявить будет некому.
— Впрочем, предлагаю отметить мое возвращение, — немного подумав, сказал Борода, — водка за мной, — закуска твоя.
Ленкины зрачки при мысли о выпивке расширились, в благодарность за понимание она прижалась к Бороде всей грудью и с готовностью в голосе, произнесла:
— Из закуски есть только соленые огурцы.
— Отлично, классический вариант.
Не то чтобы Борода что-то планировал, но, конечно, в подсознании скользнула мысль, что подворачивается удобный случай снять сексуальное напряжение. То, что случайный секс без выпивки никогда не обходится, Борода знал, поэтому без колебаний достал из холодильника бутылку “Гжелки”, которая у него стояла там года два.
Ленка наклюкалась так быстро, что разговаривать о чем-либо с ней было просто бессмысленно. Борода дотащил ее до кровати и, раздев, быстро спустил свой запал. Чувствовала ли Ленка радость или удовольствие от секса, сказать трудно, но Борода, полгода не спавший с женщиной, после скоротечной любовной сцены удовлетворенно заметил, что стресс от двухдневного пребывания в городе и шестимесячного заключения в больнице улетучился как дым. Борода еще побаловался с Ленкой, после чего та благополучно заснула и сквозь сон все звала какого-то Сашу.
Борода, сидя на общей кухне, курил и думал о произошедшем за день. “Ничего особенного, в общем-то, не произошло, ну деньги, конечно, заработал, это хорошо. Вот, Ленку трахнул, тоже неплохо, нечасто шизику с женщиной дело иметь приходится. Все эти сказки о любви, наверное, для молодых придуманы или для здоровых людей. Что из амурных россказней правда? Откуда взять человеку с расстройством психики постоянную партнершу? Кого любить? Кто будет любить тебя, если в активе ноль, а в пассиве болезнь, нищета и отсутствие работы? Только случайная связь реальность для джентльмена с таким набором недостатков. И не надо читать мораль о нормах поведения человеку, которого в силу сложившихся обстоятельств общество за человека не считает”.
Из задумчивого состояния Бороду вывел звонок от Толи:
— Борода, тут, слушай, ну, короче, как вчера, Михеич дело предлагает!
— Какое?
— Ну, ты, типа того, с ходу не отказывайся, деньги большие светят!
— Ты говори, дело-то какое?
— Да шины одному козлу надо проткнуть.
— А при чем здесь политика?
— Да ни при чем, этот козел что-то не так сделал, ну и Михеич решил его наказать.
— Ну и пусть наказывает, тебе-то что за дело?
— Так он хочет, чтобы мы это дело провернули, и деньги готов заплатить, по тысяче на нос!
— Значит, такое у него новое партийное задание? Ты зря с этим говном связался, Толя, пусть он свои деньги засунет себе куда-нибудь, — в сердцах выпалил Борода. — Лучше уж давай, как ты и предлагал, на пляже пивом торговать будем, а если ты захотел попасть в тюремную психиатрическую больницу, пожалуйста, работай с этим Михеичем, только нас с Игорем в это дело не впутывай!
На следущее утро от ворот магазина мелкооптовой торговли по направлению к трамвайной остановке, пыхтя и спотыкаясь, топали трое странноватых молодых людей с ящиками пива и колы на спинах.
— Игорь, как ты думаешь, какую цену за пиво просить надо? — спрашивал Толя.
— Думаю, в зависимости от того, сколько покупатель банок брать будет.
— Это не ответ.
— Ну, думаю, если погода жаркая будет, то можно подороже, — подумав, ответил Игорь, — а если берут две банки или больше, то и сбросить можно, оптом дешевле.
“Одна из особенностей шизоидной психики состоит в том, что больной человек не любит точно отвечать на прямой вопрос, — думал Борода, — и всегда пытается уклониться от однозначного ответа. Здоровому трудно понять, почему это происходит. А на самом деле в голове у Игоря наверняка было несколько вариантов ответа, цена за банку, за две, цена в зависимости от погоды, от наличия конкурентов, и поэтому ответить однозначно он просто не мог. Тот, кто не знает такой особенности душевнобольных и принимает некоторую уклончивость их ответов за неумение мыслить, просто ошибается, в голове у шизофреника всегда идет многофакторный анализ ситуации, а расплывчатые ответы лишь следствие особенности мышления”.
Торговля шла ни шатко, ни валко. Страдая от жары и обливаясь потом, приятели с напряжением ожидали каждого покупателя. К полудню горе-предприниматели с трудом продали лишь ящик пива. Толю от торговли сразу отстранили, поскольку, если покупателем была симпатичная девушка, Толя готов был лишь за улыбку с ее стороны отдать пиво без денег.
— Толя, ты путаешь бизнес с сексом. Так дела не делаются, — сердито заметил Игорь, — если хочешь, иди, знакомься с девушками, а мы с Бородой сами поторгуем.
— Игорь, понимаешь, просто так познакомиться сложно, а пиво, в качестве предлога, очень хорошо подойдет!
— Умом надо брать, Толя, а не подарками, которые тебе не по карману! — ворчал Борода.
— Да я, если хочешь, не только пивом могу угостить, — начал распускать перья Толя. — Да я все могу, у меня, у меня, знаешь что есть…
— Ничего у тебя, Толя, нет, также как и у меня, так что успокойся.
— А у тебя, Борода, просто в голове нет места для фантазии, полета, ты просто никого любить не можешь! — выпалил Толя и, скрестив руки на груди, отвернулся от приятелей. Борода грустно подумал, что, наверное, так оно и есть и его более молодой приятель прав.
Через несколько минут после ссоры приятелей на пляже появился вездесущий Головко. Остановившись метрах в десяти от торгующих, он встал и, переваливаясь с ноги на ногу, прокричал:
— Мужики, простите за вчерашнее, я больше к вам подходить не буду!
— Вот и не подходи! — разозлился Толя.
— Ты долго наше терпение испытывать будешь? Иди ты куда подальше, — в сердцах ответил Борода, — ты нам всех клиентов распугаешь!
— Так я здесь не один, вот он, — и пальцем Вова указал на толстого мужичка, внимательно разглядывающего ящики с пивом, — лежал во втором отделении, а там, видите, на надувном плоту, они оба из третьего!
— Чтоб вас всех, сейчас каждый будет подходить и здороваться…
— Да, по-моему, тут филиал дурдома, так сказать, психи на отдыхе, — обескураженно заметил Игорь.
— Да и что это за бизнес, — добавил Игорь, подумав, — бизнес — дело серьезное, вот работа с фьючерсами, акциями — это дело, а такой мелочевкой заниматься — время попусту тратить. В настоящем бизнесе есть возможность проявить смекалку, расчет. Как говорится, успеть в чем-то раньше других, появиться в нужном месте и в нужное время…
— Ты знаешь, Игорь, все эти разговоры об успешном бизнесе и коммерческом таланте, по-моему, в реальности сводятся к одному: можешь ли ты, к примеру, близкого человека за деньги продать, например, жену или мать. Если нет, то в крупном бизнесе тебе делать нечего. Если да, то шансы есть.
— Ну, Борода, ты опять загнул, тебя послушать, так все бизнесмены кого-то продают, — сказал Толик.
— В действительности, конечно, может быть, таких фактов в жизни того или иного бизнесмена на поверхности вещей нет, но, скорее всего, об этом просто неизвестно. И, кроме того, продать-то ведь можно не только за деньги.
— А за что же еще?
— За почести, славу, да даже за место под солнцем.
— Борода, это все слишком абстрактно.
— И толку от твоих рассуждений нет. Что, сейчас бизнесом, что ли, не заниматься?
— Занимайтесь. Кто мешает? Но не забывайте, что в бизнесе главный закон Homo homini lupus, это первое, и второе, рано или поздно перед вами встанет конкурент, и придется решать вопрос по Достоевскому: тварь ли я дрожащая или право имею… Как только вы вопрос решите так, что на деньги соперника право имеете, то считайте, что вы стали настоящим бизнесменом.
— Так ведь в романе-то речь шла об убийстве, которое, кстати, было раскрыто и наказано.
— Речь там шла, по-моему, о том, что человек, поставивший деньги во главу угла, ради них способен на все, ведь это же логично.
— Борода, у меня от твоих рассуждений голова заболела, нельзя ли сменить пластинку, — раздраженно сказал Толик, — все, о чем ты говоришь, было полтора века назад, сейчас все другое.
— Умолкаю. Но замечу, что страстями человек одержим теми же самыми, что и в девятнадцатом веке, и две тысячи лет назад, — сказав это, Борода отошел к берегу озера, чтобы прошло напряжение, возникшее среди друзей.
“И какого черта меня понесло разубеждать Игоря и спорить с Толей, — думал Борода. — Ведь его хрустальная мечта, — заработать большие деньги, так сказать, Funny, honey, money, в русском варианте. Да и у Толи воздушные замки такого же содержания. Что я могу им предложить взамен?”
— Тебе, Игорь, не кажется, что все, что говорит Борода в последнее время, очень скучно? — спросил Толя.
— Да, немножко нудновато, да ты на это не обращай внимания, он же на пятнадцать лет тебя старше, иногда от его слов на самом деле нафталином прошлого века попахивает.
К концу светового дня приятели реализовали половину принесенного ими на своих горбах пива, причем ближе к вечеру продавали чуть ли не себе в убыток, лишь бы продать. По этой причине наличных денег на руках они имели даже меньше, чем вчера. Непроданные жестяные банки с пивом блестели на солнце своими пузатыми боками и вводили троицу в сильный соблазн.
— Что с ними делать?
— Напиться, что ли?
— Борода, зря ты мне мешал девушек угощать, все равно сейчас это пиво никому не нужно. Что, сейчас домой с ним тащиться, что ли?
Возвращаться домой с товаром никому не хотелось.
— Может, здесь и заночуем, на берегу, ночи сейчас теплые. А завтра с утра продолжим торговлю.
Если бы приятели были обычными людьми, имеющими семью или близких, то подобная мысль вряд ли пришла бы им в голову. Но, поскольку родственники от них давно отвернулись и дома их никто не ждал, вопрос о ночевке решился просто. Толю, как самого молодого, послали в ближайший киоск за продуктами, Игорь начал собирать хворост для костра, который пытался развести Борода.
Этот пляж и в дневное-то время респектабельным не был, а ближе к ночи и подавно, на нем собиралась голь перекатная чуть ли не с половины города. Там и сям горели костры, бомжи и алкоголики, подгулявшие студенты колдовали вокруг огня и готовили нехитрый ужин. Компания шизиков на этом фоне выглядела вполне добропорядочно, в крайнем случае, меню, составленное из принесенных Толей продуктов, резко отличалось от рациона завсегдатаев этого берега в лучшую сторону.
Костер, пощелкивая дровами, давал ощутимое тепло, а наступившая темнота ввела приятелей в то созерцательное состояние, когда обычные житейские дела кажутся мелкими и хочется поговорить о чем-то самом важном.
— Мужики, я все думаю, что это за болезнь такая, шизофрения?
— Это вопрос, который Воланд из “Мастера и Маргариты” не успел задать профессору-психиатру.
— Но все же. Интересно все же, чем же это мы болеем и как нам вылечиться от этой беды. Меня моя крестная мать все уговаривала, побольше к святым мощам прикладываться, чтобы вылечиться. Сколько их в город ни привозили, я у всех побывал. Но вот толку никакого. Как болел, так и болею.
— Многие верующие говорят, что мы бесом одержимые. И буквально обходят тебя стороной, как будто ты само воплощение нечистой силы.
— Так и неверующие нас стороной обходят, что сейчас поделать?
— Но все же, идя в церковь, надеешься, что там тебя поймут и примут как равного.
— Церковь — это же не только храм, это люди, и не какие-нибудь с Марса прилетевшие, а те, среди которых мы живем, поэтому как к ненормальным относятся за воротами храма, так и внутри его относиться будут.
— Один уважаемый мной священник по телевидению говорил, что церковь не благословляет брак, — продолжал Борода, — если один из будущих супругов болен.
— Чем болен?
— Ну, шизофренией, паранойей, чем-нибудь другим таким же, ну, короче, если ты в дурдоме побывал.
— То есть если ты шизик, жениться нельзя?
— Жениться можно, но это будет не по правилам церкви.
— А сексуальную жизнь вне брака церковь также категорически отвергает.
— Что же теперь делать?
— А кто его знает.
— Да жить, как живут другие, без всякого благословления, весь город трахается направо и налево, чем мы хуже.
— Да речь не про траханье, а про семью.
— Забудь про это.
Августовское черное небо с мириадами звезд и с ясно обозначившейся дорожкой Млечного Пути висело над землей. Изредка по небосклону проносился метеорит, прочерчивая мгновенно погасавшую светящуюся линию. Со стороны темного озера дул слабый ветерок, пахнувший водорослями и рыбой. Тихие волны набегали на берег, оставляя на нем мусор, пустые бутылки и дохлую рыбешку. Трое приятелей, утомленные дневными приключениями, тихо спали вокруг затухающего костра.