Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2007
Предисловие к песням западных славян
В 1827 году французский писатель Проспер Мериме издал книгу “Гузла”, включающую переводы песен сербского гусляра Иоакинфа Маглановича. В 1833-м Александр Сергеевич Пушкин на основе некоторых из них создал свой замечательный стихотворный цикл “Песни западных славян”. Впоследствии Мериме в письме к С. А. Соболевскому указал, что сделал свою “Гузлу” за две недели, и заметил: “Передайте г. Пушкину мои извинения. Я горжусь и стыжусь вместе с тем, что и он попался…” На самом деле книгу он писал семь лет, изучая при этом сербский фольклор, и не всегда оригиналы были песнями. Если в первом случае мы видим мистификацию, то во втором — это отречение от собственного произведения. Да и каким образом “попался” Пушкин? Переводить поэзию прозой у французов в обычае, и они блестяще доказали несостоятельность подобной методы. А бесполость языка “Гузлы” присуща многим переложениям народной поэзии. Александр Сергеевич использовал письмо Мериме в качестве предисловия.
Каждому по-своему интересны “Песни западных славян”. Мне же они дороги прежде всего как непревзойденный в мировой литературе образец готической поэзии. Никто, от Джона Стагга с его “Вампиром” до авторов “Коринфской невесты” и “Кристабели”, не создал произведения, настолько исполненного тем, что Г. Ф. Лавкрафт называл “сверхъестественным ужасом”.
Пушкин переложил стихами только 11 песен “Гузлы”. 18 остались нетронутыми, чем я и воспользовался.
Как король Фома умирал
Выглянул король из круглой башни —
Все кругом черно от басурманов.
Выглянул и спрятался обратно.
А враги кричат ему снаружи:
“Эй, Фома, твой сын на пике едет!
Скоро мы с тобою так поступим!”
Смотрит, верно — голову сыновью,
Как арбуз, на пику насадили.
Разорвал король свои одежды,
Грянулся на землю в лютом горе
И четыре дня не кушал пищи.
Окружили басурмане крепость,
Как собаки логово медвежье;
Сверху стрелы острые кидают,
Снизу роют ходы по-кротовьи;
А на приступ не хватает духу —
Испугались христианских сабель.
Раз король проснулся поздно ночью,
Смотрит в темноту, дрожит от страха,
Сна как не бывало, видит — призрак
Просочился через половицы
И к нему подходит, белый, страшный:
“Стефан, Стефан…” “Я — Фома”. “Ты — Стефан.
Это я — Фома, родной отец твой.
Ты и жизнь украл мою, и имя.
Вот, гляди”, — отнял от груди руку,
Под рукой — запекшаяся рана.
Ткнул перстами в рану, окровавил,
По лицу Фоме водить принялся.
“Худо мне, родимый!” — “Будет хуже”. —
“Что мне делать, чтоб меня не мучил?” —
“На поклон ступай ко псам неверным”.
Так король пришел в шатер султанский,
Увидал Махмуд его и крикнул:
“Эй, тащите нож для обрезанья!” —
“Жил я и умру с крестом на шее”. —
“Коль не хочешь резать кожу с уда,
Со всего тебя сдеру я шкуру!”
Этой шкуры на седло достало,
А Фому проткнул стрелою лучник.
Бан Хорватии
Заправлял в Хорватии бан Милош,
Правым глазом ничего не видел,
В правом ухе — словно воск топленый.
Кто к нему с нуждой какою, с просьбой, —
Повернется Милош правым боком.
Кто богат — под суд, под суд — на плаху,
А добро к себе в сундук дубовый.
Так сгубил он воеводу Янко,
А за Янко последовал Замболич.
Прибежали к богу двое бесов.
“Глянь-ка, боже, как лютует злыдень!
Можно мы пойдем его накажем?
Нам — забава, смертному — наука!”
Промолчал тот, стало быть — идите.
Ночь пришла, ко сну собрался Милош,
Лег в постель он, а уснуть не может.
Птица-дрема села на окошко,
Ухнула и снова улетела,
Милош повернется с боку на бок,
То живот, то голову почешет.
Вдруг — по полу холодом подуло:
Входят двое в Милошеву спальню,
Первый — Янко, вслед за ним — Замболич,
Рдяный шрам у каждого на шее.
Замерли в ногах его постели,
Смотрят тусклым взором исподлобья,
Словно месяц из-за серой тучи.
И тогда почувствовал бан Милош —
Стали кости у него — свинцовы.
До утра вошедшие стояли,
А когда исчезли в небе звезды,
Оба поклонились бану в пояс —
Головы со плеч у них упали,
И они поймали их в ладони,
А как только распрямили спины,
Бан уснул, как в яму провалился.
Так полгода. Холода настали.
Зимней ночью рот открыл Замболич:
“С побратимом половину года
Бьем тебе поклоны честь по чести,
Ты же нам ни разу не ответил”.
Сел в кровати бан — стучит зубами,
На ковер ступил — всего колотит,
А едва склонился бан в поклоне —
Голова у бана отвалилась.
Кара-Али, вампир
Перешел Кара-Али Замарню,
Желтая по осени Замарня,
Пожелтела странничья обувка.
Постучал Кара-Али к Василю,
Пущен был под кров гостеприимный,
Хлеб они с Василем преломили.
Злато и меха — одежда гостя,
И жена хозяина Юмели
В тот же день с Кара-Али слюбилась.
Люто захотелось басурману
Взять ее с собой, а та — не против.
Только захрапел Василь под вечер,
Проходимец обнял стан хозяйкин.
На коня он посадил Юмели,
Примостил ее перед собою,
Добрый конь — белее первопутка.
А Василю словно кто-то шепчет:
“Эй, Василь, проснись!” Василь проснулся.
Видит — ни Юмели нет, ни гостя.
Взял ружье и поскакал в погоню.
Издали изменников заметил.
Вброд они переходили реку.
Промелькнули кисти на прикладе,
Эхо прокатилось над обрывом,
И Кара-Али в седле качнулся.
“Ты гляди — убил меня, собака!
И тебя он загрызет, Юмели,
Только ты ему не поддавайся:
Талисман отдай ему вот этот —
Книжицу в кровавом переплете,
Ввек ее владельцу быть богату
И от женщин ввек не знать отказа.
Всяк, ее открывший на странице,
Что двойной отмечена шестеркой,
Будет верховодить безраздельно
Духами воды, земли и неба”.
Так сказал и сверзился в Замарню,
Потащило тело по теченью,
Струи желтоцветные кровавя.
Осадил Василь коня уздою
И Юмели убивать собрался,
Та рукой закрылась и сказала:
“Талисман, Василь, отдам тебе я —
Книжицу в кровавом переплете!”
И, дрожа от страха, повторила
Все, что наказал ей басурманин.
Порешил Василь простить Юмели.
Взял домой неверную супругу.
Книжицу — за пазуху засунул.
В полночь вдруг откуда-то подуло,
Заходили волны на Замарне,
Бросили Кара-Али на берег.
За полночь Васил на берег вышел
С книжицей дареною в ладонях.
Посмотрел вокруг себя со страхом
И чуть было не перекрестился.
Он открыл заветную страницу
И творить принялся заклинанье.
Грянул гром, и небо содрогнулось,
Стала кровь из-под земли сочиться.
В лужу собралась у ног Василя.
Вдруг земля под лужею расселась
И Кара-Али скакнул оттуда.
Закричал: “Василь, ты мой по праву —
Ты от Бога своего отрекся!”
Обхватил несчастного за плечи
И клыком отверз на шее жилу.
Затрепал его, как пес лисицу,
И всю кровь повысосал из тела.