Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2007
Иван Зозуля родился в 1973 г. в атомграде Озерске (Челябинская область), где обитает и поныне. Публиковался в литальманахе МГУ, в альманахе молодых литераторов Челябинской области “Литературная мастерская”, в сборниках “Поэты закрытых городов России”. В 2000 году стал героем документального фильма “Ванечка” (авторы Н. Тележников, С. Панова), в котором также звучали его стихи.
***
Отдай свою воду тому, кто нас предал,
Отдай свою верность тому, кто нас спас,
Отдай свою правду идущему следом,
Отдай свою память лишенному глаз.
В пустыне бояться бессмысленно ночи,
Застигнутый утром уже опоздал.
И тот, кто остался в живых, между прочим,
Не выжил, как видно, а недострадал.
Откликнись мне сердце, способное слышать,
Мы где-то с тобой в разных точках Земли.
Бесшумно опустится звездная крыша
И ляжет на плечи твои и мои.
Под линзами слез мир меняет пределы.
Познай же, приблизив последний свой штрих,
Стяжания духа, скитания тела
В кольце из смертей и рождений твоих.
***
ветер вскользь по лесу,
улетают листья…
или это птицы,
или это мысли…
дирижер оркестра
раздраженно-кислый
курит крепкий “винстон”
с примой голо-систой.
городок больничный —
морги да роддомы.
кардио-сестрички
наблюдают кому.
пики и провалы,
нить и тьма колодца…
опусти забрало:
здесь не обойдется…
***
Я привыкаю к этой жизни,
Как к нелюбимому вину,
Что привлекает дешевизной,
Но гонит лишнюю слюну,
Как к приступам морской болезни
Среди водоворотов дел…
Не то что бы я стал железным —
Скорее сердцем онемел.
Я привыкаю к этой боли,
Как к неприветливой жене —
Ни Бог, ни дьявол не неволил,
Я сам пришел сюда извне…
Меня все реже “рвет” стихами,
Все больше яда в стеблях строк…
Я превращаюсь в мертвый камень
На перекрестье трех дорог…
P.S. Что ж, ухожу на дно себя.
Не огорчен и не обижен,
А просто света дня не вижу
В ненастном небе бытия…
Нельзя, как видно, просто жить
“Нечеловечески” беспечно:
Все то, что для меня “конечно”,
То для тебя лишь “может быть”…
***
Букет подобран и заказан.
Жестока жизненная проза,
Зато цветам, что стынут в вазах,
Не нюхать более навоза,
Не опыляться толстым шмелем,
Не упираться корнем в глину…
Что ж, жить нормально не хотели,
Пускай пьют воду с аспирином.
***
В зной, когда солнце нещадно плясало
По древней, колючей листве,
Устало молчали кремень и кресало
В иссохшей таежной траве.
Они еще помнили дивную волю,
Что их породила на свет,
Как пламя, которое вдруг раскололи,
Назад миллионы лет.
Но странная девочка с выцветшим взглядом,
Пришедшая издалека,
Кремень и кресало, лежащее рядом,
Узрев, улыбнулась слегка.
Две новых игрушки! Теперь не до скуки…
Смех детский звенит, как хрусталь.
Почуяв Судьбы искушенные руки,
Ударился камень о сталь…
Огонь пожирал облака, когда — чудо —
В нем выросла девочка Смерть,
И смех заглушал рев пожара, покуда
Там было чему-то гореть…
На черной поляне под небом открытым,
Где в дымке увязла звезда, —
Двое, друг другом до одури сыты,
Счастливые как никогда.
На кремне мерцают глаза свежих сколов,
На стали — царапины нить…
Как здорово, если, пусть даже не в холод,
Повсюду пылают огни…
***
На икону Святой Богоматери падает тень,
Тень монаха, который стоит перед Ней на коленях.
Он не молится, просто приходит сюда каждый день,
И глядит ей в лицо с обожаньем и недоуменьем.
Любопытные взгляды души не откроют замка,
Лишь морщинки у рта выдают пережитое горе.
Людям кажется, будто он может стоять так века,
Неподвижностью с телом Христа на распятии споря.
Его губы запомнили холод немеющих рук,
А глаза — тело дочери, рухнувшей замертво на пол,
И среди тишины, громче выстрела грянувшей вдруг,
До сих пор бьется шепот в висках:
“Удержи меня, папа…”
О Мария! А может быть, это была не она?
Может, ты, не желая дождаться двадцатого лета,
Вся в крови, на ковре у окна уходила от нас,
Стиснув тонкими пальцами хищное жало стилета?
“Вы так схожи, и, может быть, это была не она?”
***
Если ты хочешь знать, это был диплодок.
Он смотрел на восток из-под стиснутых век.
Ему снилось, что он ищет чертов носок,
До трамвая бегом. Шесть утра по Москве.
Да, конечно, сегодня его выходной —
В выходные он пьет виноградную кровь,
Но он верит, что Бог — не хмельное вино,
Это те, кому мы задолжали любовь.
У него есть отмычки от разных сердец
И жилетка для слез позабытых невест,
И лукавый восторг притаился в глазах,
Что не видит никто, как в нем спит динозавр.
Если ты хочешь знать, это был диплодок.
Он смотрел на восток из-под стиснутых век.
Еле слышно сопел по чешуйкам песок.
Диплодок тихо пел про ноябрьский снег.
Иван Зозуля родился в 1973 г. в атомграде Озерске (Челябинская область), где обитает и поныне. Публиковался в литальманахе МГУ, в альманахе молодых литераторов Челябинской области “Литературная мастерская”, в сборниках “Поэты закрытых городов России”. В 2000 году стал героем документального фильма “Ванечка” (авторы Н. Тележников, С. Панова), в котором также звучали его стихи.
***
Отдай свою воду тому, кто нас предал,
Отдай свою верность тому, кто нас спас,
Отдай свою правду идущему следом,
Отдай свою память лишенному глаз.
В пустыне бояться бессмысленно ночи,
Застигнутый утром уже опоздал.
И тот, кто остался в живых, между прочим,
Не выжил, как видно, а недострадал.
Откликнись мне сердце, способное слышать,
Мы где-то с тобой в разных точках Земли.
Бесшумно опустится звездная крыша
И ляжет на плечи твои и мои.
Под линзами слез мир меняет пределы.
Познай же, приблизив последний свой штрих,
Стяжания духа, скитания тела
В кольце из смертей и рождений твоих.
***
ветер вскользь по лесу,
улетают листья…
или это птицы,
или это мысли…
дирижер оркестра
раздраженно-кислый
курит крепкий “винстон”
с примой голо-систой.
городок больничный —
морги да роддомы.
кардио-сестрички
наблюдают кому.
пики и провалы,
нить и тьма колодца…
опусти забрало:
здесь не обойдется…
***
Я привыкаю к этой жизни,
Как к нелюбимому вину,
Что привлекает дешевизной,
Но гонит лишнюю слюну,
Как к приступам морской болезни
Среди водоворотов дел…
Не то что бы я стал железным —
Скорее сердцем онемел.
Я привыкаю к этой боли,
Как к неприветливой жене —
Ни Бог, ни дьявол не неволил,
Я сам пришел сюда извне…
Меня все реже “рвет” стихами,
Все больше яда в стеблях строк…
Я превращаюсь в мертвый камень
На перекрестье трех дорог…
P.S. Что ж, ухожу на дно себя.
Не огорчен и не обижен,
А просто света дня не вижу
В ненастном небе бытия…
Нельзя, как видно, просто жить
“Нечеловечески” беспечно:
Все то, что для меня “конечно”,
То для тебя лишь “может быть”…
***
Букет подобран и заказан.
Жестока жизненная проза,
Зато цветам, что стынут в вазах,
Не нюхать более навоза,
Не опыляться толстым шмелем,
Не упираться корнем в глину…
Что ж, жить нормально не хотели,
Пускай пьют воду с аспирином.
***
В зной, когда солнце нещадно плясало
По древней, колючей листве,
Устало молчали кремень и кресало
В иссохшей таежной траве.
Они еще помнили дивную волю,
Что их породила на свет,
Как пламя, которое вдруг раскололи,
Назад миллионы лет.
Но странная девочка с выцветшим взглядом,
Пришедшая издалека,
Кремень и кресало, лежащее рядом,
Узрев, улыбнулась слегка.
Две новых игрушки! Теперь не до скуки…
Смех детский звенит, как хрусталь.
Почуяв Судьбы искушенные руки,
Ударился камень о сталь…
Огонь пожирал облака, когда — чудо —
В нем выросла девочка Смерть,
И смех заглушал рев пожара, покуда
Там было чему-то гореть…
На черной поляне под небом открытым,
Где в дымке увязла звезда, —
Двое, друг другом до одури сыты,
Счастливые как никогда.
На кремне мерцают глаза свежих сколов,
На стали — царапины нить…
Как здорово, если, пусть даже не в холод,
Повсюду пылают огни…
***
На икону Святой Богоматери падает тень,
Тень монаха, который стоит перед Ней на коленях.
Он не молится, просто приходит сюда каждый день,
И глядит ей в лицо с обожаньем и недоуменьем.
Любопытные взгляды души не откроют замка,
Лишь морщинки у рта выдают пережитое горе.
Людям кажется, будто он может стоять так века,
Неподвижностью с телом Христа на распятии споря.
Его губы запомнили холод немеющих рук,
А глаза — тело дочери, рухнувшей замертво на пол,
И среди тишины, громче выстрела грянувшей вдруг,
До сих пор бьется шепот в висках:
“Удержи меня, папа…”
О Мария! А может быть, это была не она?
Может, ты, не желая дождаться двадцатого лета,
Вся в крови, на ковре у окна уходила от нас,
Стиснув тонкими пальцами хищное жало стилета?
“Вы так схожи, и, может быть, это была не она?”
***
Если ты хочешь знать, это был диплодок.
Он смотрел на восток из-под стиснутых век.
Ему снилось, что он ищет чертов носок,
До трамвая бегом. Шесть утра по Москве.
Да, конечно, сегодня его выходной —
В выходные он пьет виноградную кровь,
Но он верит, что Бог — не хмельное вино,
Это те, кому мы задолжали любовь.
У него есть отмычки от разных сердец
И жилетка для слез позабытых невест,
И лукавый восторг притаился в глазах,
Что не видит никто, как в нем спит динозавр.
Если ты хочешь знать, это был диплодок.
Он смотрел на восток из-под стиснутых век.
Еле слышно сопел по чешуйкам песок.
Диплодок тихо пел про ноябрьский снег.