Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2007
Не думаю, что уральский писатель Александр Чуманов, пришедший к нам своей новой книгой “Житуха”, нуждается в чьей-нибудь защите. Как редкий автор, не имеющий отношения к современным “гламурным” упражнениям, которые лишь условно можно называть литературой, он нуждается в сочувствии. Да-да, если человек наказан за что-то талантом писателя, имеет честь и достоинство, а потому заведомо не приспособлен штамповать коммерческие опусы из разряда “поп-литературы”, то нам, читателям, остается ему сочувствовать. Но не в смысле “жалеть”, а в смысле “сопереживать”, то есть чувствовать так же, как он. Если, конечно, способность к этой душевной работе еще не атрофировалась.
В рецензии Наталии Ивовой “Хроники несовершенного мира” (“Урал”, № 5, 2007) такого сочувствия нет. На двух страницах, посвященных книге “Житуха”, физически ощущается очередной пример “всеобщей людской обособленности”, о которой действительно пишет Чуманов. Одна лишь разница: книга напитана бережной любовью автора к людям, а статья холодна и бескровна, как отчет патологоанатома. Быть может, так и нужно, если рецензенту не близко или не очень понятно чужое видение жизни и “приходится просто-напросто “продираться” через рассуждения автора”. Вместе с тем, в статье есть очень точное замечание об “экзистенциальном” восприятии процесса существования. И верно подмечено, что “становится не столь важно, где именно протекает это существование — в столице или на глухой периферии, в России или Австралии”.
Я бы пошел еще дальше: не столь важна и разбивка книги на роман, сказания, повести и рассказы. Все это — фрагменты одной огромной картины нашей эпохи, которую писатель справедливо назвал “Житуха”. Это не “сборник”, как считает Наталия Ивова, это “Один день Александра Николаевича”, вместивший и его, и нашу жизнь. Обычный день человека, “условно досрочно” освобожденного из лагеря социализма. Он не скурвился там и не собирается пресмыкаться здесь, в новом лагере, куда попал, как и все мы, не тронувшись с родного места. Один день русского писателя “всю жизнь мучительно рожающего самого себя”. Он, как упрямый русский чертополох, неистребимо и одиноко растет на монокультурном поле уже не вполне русской литературы. А если сказать точнее, то и не совсем литературы, а генетически измененного литературного продукта — активной добавки, готовящей русский народ к поголовному потреблению бесхитростных комиксов.
В “Житухе” есть все: и детство, и судьбы трех женщин, и удивительно целомудренные рассуждения о местечковой политике, и деликатные “урологические уроки”, наполненные самоиронией и сдержанным юмором, и милые хлопоты ответственного деда, и приготовления к смерти “частично” живого человека, и горькие мысли о литературе и России. Вся книга — это мысли независимого “постсоцреалиста” и свободного гражданина, у которого все “меньше остается личного будущего”. И все это, на мой взгляд, не следует расчленять и препарировать. В книге есть, казалось бы, незначительные строчки, оправдывающие женщину, которая объяснилась и любви: “По-человечески понять легко: одиночество и застарелый дефицит любви. Но у меня-то нет этого дефицита!”. Если бы не этот отчаянный восклицательный знак в конце, если бы на его месте стояла хладнокровная точка… Но знак восклицания прозвучал во мне, как нечаянно сорвавшийся и почти неслышный стон человека, тщательно скрывающего свою боль, свое профессиональное одиночество и тот самый “дефицит любви”.
Любви не хватает любому “взрослому ребенку”: и российскому писателю Чуманову, и каждому из нас. В “правильной” статье Наталии Ивовой, к сожалению, нет главного: любви критика к автору. А ведь только любовь дает право причинять боль даже несправедливыми замечаниями. И последнее: “Житуха” — не “чтиво”, а книга для неспешного чтения, дающая представление о том, что Русская литература еще не до конца выродилась, и не все писатели идут по столбовой дороге ширпотреба.
Василий Тихоновец, г. Чайковский